Первыми погибли собаки, так и не сошедшие с места, затем наступил черед двух Охотников, но остальные, собравшись с силами, остановили эльфийский огонь. Все замерло — люди, нелюди, огненная стена, само время. Силы эльфийки таяли, но и Охотники были на пределе, они уже не нападали, а лишь вяло огрызались, выгадывая мгновение за мгновением. Нанниэль чувствовала, что вскоре произойдет нечто, что придаст врагам силы, и допустить этого она не могла.
Водяная Лилия не думала о том, что происходит, ей просто некогда было думать, но чувство порой заменяет мысль. Светорожденная чувствовала, верила, знала, что в ее руках не просто жизни смертных, которых она всегда презирала, а нечто, от чего зависит судьба Тарры и тех двоих, кого она любила. Да, она любила их обоих. Эмзара, так и не заметившего этой любви, и Рамиэрля, своего сына от данного ей в мужья Светорожденного, которого она никогда не любила и который не любил ее… Возлюбленный, муж, сын… Они вознесли Тарру превыше клана и превыше самого Света; Нанниэль осуждала отступников, а теперь делала то, на что, возможно, не решились бы даже они.
Она могла бы бежать, ее вряд ли стали бы преследовать — Светорожденная была несвоевременной и опасной добычей, да и охота шла не за ней, но Нанниэль Водяная Лилия стояла до конца. Стояла там, где даже Эмзар отступил бы, предпочитая спасти часть, а не потерять все.
Жизнь каждого из Светорожденных — магическая искра, частица предвечного Света, и искра эта в руках опытного мага может стать страшным оружием. Нанниэль добровольно отдавала себя, бессмертную, смерти. Всю. Без остатка. Жизнь, тело, душу, посмертие — все, лишь бы уничтожить этот пьющий страхи и муку кошмар!
Дрожащие девушки и детишки с восторженным ужасом наблюдали, как Охотники вспыхнули ослепительным пламенем, перекинувшимся на присосавшееся к древнему месту капище, высвобождая и очищая то, что спало в самой земле Тарры. Как серовато-молочные колонны оплавлялись и таяли, словно свечи, как гнулись и рассыпались лестницы, затягивались колодцы… Последними загорелись чудовищные серебристые рога. Нанниэль в последнем усилии подняла к небу руки, и белоснежная молния, сорвавшаяся с ее пальцев, устремилась к пропитанному кровью алтарному камню, разнеся его на тысячи осколков. Оцепеневшие от эльфийских чар, но не сломленные жрецы в предсмертных корчах повалились на очистившуюся от белых плит землю, а черноволосая красавица канула в поднявшееся над котловиной васильковое зарево, лишь взмахнули в нестерпимом для глаз смертных сиянье полупрозрачные крылья, возвращая предвечному Свету ту, что вычерпала себя до дна.
Регент с уже монаршим спокойствием взглянул на ненавистную фигуру в монашеском балахоне — на людях господин Шаддур была сама почтительность, но наедине пытался вести себя как хозяин. Когда-нибудь этому придет конец, но не сейчас. Годой, мановением руки отпуская стражу, милостиво осведомился:
— Вы что-то хотели, святые отцы?
Господин Шаддур отбросил капюшон. Правильное бледное лицо от злости казалось почти человеческим.
— Малый храм разрушен! — Ройгианец как-то умудрялся одновременно шипеть и рычать. — Чаши пусты. Те Чаши, что наполнялись к вашему Рассвету.
«К вашему…» Союзники так ненавидели Церковь и церковные праздники, что избегали называть их своими именами. Что-то за этим стояло, и всю жизнь смотревший на клириков, как на политиков, Годой начинал всерьез подумывать, не перечитать ли Книгу Книг повнимательней. После взятия Кантиски, разумеется.
Господин Шаддур ждал ответа, и Годой, подавив злорадную улыбку, посочувствовал:
— Это печально. Что ж, мой порох заменит ваш туман. — Регент налил себе вина. Союзнику оно без надобности. — Знамение, посланное Циалой, мне бы пригодилось, но Кантиска к осени падет в любом случае.
— Она должна пасть на шестой день, считая с сегодняшнего, — отрезал союзник. — Скоро красную звезду закроет луна, отделив ее от голубой, а пять бледных звезд встали так, как они стояли в день, который помним только мы.
— Это не довод. — Михай поморщился, предвидя очередной спор с существом, считающим звезды, а не орудия. — Я не могу жертвовать людьми и пушками, тем более что взять укрепленный город без длительного обстрела невозможно. А обстрел я начну в Светлый Рассвет. После того, как они отвергнут мой ультиматум. Звездам придется подождать.
— Звезды могут ждать, — сообщил господин Шаддур. — Мы не можем. Украсть у Него шестьсот шестьдесят семь внешних лет — предательство.
— Еще вчера вы соглашались ждать.
— Вчера круг еще не замкнулся. Я знал о звездах, но не о Малом храме и не о том, что нам противостоит разрушивший его! Это знак. Чаша Лисьих гор разбита, но Чаши Вархи вновь заполнены почти наполовину. Они всегда со мной. Мы возьмем Кантиску, и ты отдашь мне пленных.
— Я отдал вам всех, кого мог. Мне нужны подданные, а не покойники, и твоему богу тоже. Кроме того, я уже объяснял, что не в силах взять город в один день, если мне не откроют ворот. И тем более я не могу нарушить свое слово. Я дал им срок до Светлого Рассвета.
— Обстоятельства переменились.
— Проклятый, какие обстоятельства?! Звезды висят, как и висели.
— Малый храм разрушен, — взялся за свое союзник. — Тот, кто сделал это, сейчас в Кантиске.
— С чего вы взяли, что он в Кантиске? И кто «он»? — Прокопий никому ничего не рассказал и не расскажет. Из города выбрался кто-то еще и попался союзникам? Или они все же умеют видеть сквозь стены? Но тогда они бы не ошиблись с Герикой.
— Я жду, — напомнил о себе господин Шаддур.
— Нет, — не согласился Годой, — это я жду. Ответа.
— Улло был у Малого храма, — соизволил пояснить собеседник. — Он увидел след Света. Тот обрывался, словно разрушителя не стало нигде, но Улло трудно обмануть. Он нашел след следа и отсвет света. Теперь мы знаем, эльфам также подвластно поглощение. Разрушающий исполнил приказ и иссяк, осталась тень приказавшего, и Улло ее узнал.
— Роман Ясный?
— Другой. Тот, кто охотился за Жнецами у Явеллы. Тот, кто уничтожил Охоту. Тот, кто смотрел на Варху из-за Явеллы. Теперь он здесь.
— И вы предлагаете мне броситься без обстрела на город, в котором сидит такой колдун? Мило.
— Чаш Вархи и моего разума хватит, чтобы сокрушить его. В Малом храме оказались лишь сборщики и Охотники. Их застали врасплох. Сейчас не ждут нас и наступает нужный день. Ты сразу получишь все и избавишься от Арроя и его приспешника.
— Так это Аррой? — не забыл удивиться регент, нисколько не сомневавшийся, что разрушение Малого храма было очередной эскападой спевшегося со Светорожденными Счастливчика. Дело выглядело все паршивее. Даже прежних выходок эландца хватало, чтобы предпочесть войне с ним договор, а уничтожение храма в Лисьих горах свидетельствовало о том, что Рене и его союзнички поняли, где и как черпают силу ройгианцы, и нанесли удар. Но Варха им и впрямь не по зубам, иначе б они начали с нее. С другой стороны, эльфы могут знать про Явеллу, вот и предоставили волку выть за забором и взялись за лису… Лиса в Лисьих горах. Смешно…
— Да, — проскрипел господин Шаддур, — эландец в Кантиске, и я вновь вычерпал Варху, чтобы сокрушить его, как сокрушил стражей Горды. Твои враги здесь. Ты здесь. Светила встали как должно. Час настал. Действуй.
— Хорошо, — бросил союзнику кость Михай, — сейчас я дополню первоначальный ультиматум, потребовав именем святой Циалы открыть ворота Кантиски, а Рене Арроя, прибывшего вместе с ним… рыцаря из Озерного края, а также кардинала Кантисского Иоахиммиуса и исполняющего обязанности командора барона Шаду выдать нам не позднее дня Светлого Рассвета. В противном случае я начну обстрел города. Вы же, если вам не терпится, накануне устройте горожанам знамение. Внушительное, но не более того.
— Этого мало.
— Хватит. — Рука регента сжала колокольчик. — Я вас выслушал. Я сочувствую вашим потерям, но пока вы проигрываете Аррою и эльфам. Я уважаю звезды, но это моя война. Я ее выиграю так, как считаю нужным.
Союзник хотел возразить, но полог палатки регента уже ухватила рука в черной с золотом перчатке, и господин Шаддур ка Ройгу поспешил опустить капюшон.
— Что-то случилось?
— Думаю, что да, — негромко сказал Эмзар. — Разве ты сам не чувствуешь?
— Мне кажется, к утру разразится гроза.
— Гроза? Да, ощущение довольно похожее… Но это не гроза, эриано.[36] Это, если мы ничего не предпримем, гибель Тарры.
Рене ничего не ответил — ожидал продолжения. Они сидели в саду Архипастыря. Эльф не любил человеческих дворцов, а человек любил небо и ветер. Кроме того, деревья, в отличие от стен, не прячут предателей. По крайней мере от Светорожденных.
Король Лебедей раскрыл ладонь, и на нее села светлая ночная бабочка. Эмзар почти улыбнулся.
— У Годоя что-то произошло, и он призывает на подмогу своего демона. — Бабочка сложила крылышки, она не собиралась улетать. — Мы ошиблись, думая, что регент решил победить обычным или почти обычным путем.
— Кого же на нас спустят, неужто самого Оленя? И, если да, можно ли его остановить?
— Трудно сказать. Защитники города хотят сражаться, а сама Кантиска стоит на любопытном месте. Здесь веками молились то одним богам, то другим, и стены города исполнились силы. Взять их непросто, да и мы не безоружны, и все же дело плохо.
— Тогда я совсем уж ничего не понимаю.
— Я тоже. — Эмзар был не менее спокоен, чем Рене. — Вернее, не понимаю причин происходящего, но вот последствия читаются без труда. Ты мне рассказывал, как от берега отхлынуло море. Ты понял, что оно вернется и остановится, лишь дойдя до гор. Сейчас отхлынуло иное море…
— Даже с морем можно спорить.
— Да, — кивнул Эмзар, — и, если не будет другого выхода, мы попробуем. Возможно, вернется тот, кто за Явеллой избрал тебя своим орудием. Тебя это, скорее всего, убьет, но у нас появится шанс остановить потоп.
— Тогда моего согласия никто не спрашивал, — адмирал пожал плечами, — но я готов его дать, однако ты так и не сказал, чем то, что будет, опасней того, что уже случилось.