– Значит, можно и не ездить совсем? – медленно сказал Витька.
– Можно. Или – лишь туда, куда хочется. Не ставя галочек.
– Ох, Натка, и как тебя бомонд твой терпит!
– А никак. Отбываю пару вечеринок в месяц. Для Кутиной пользы. И – сама по себе.
Гомонящий автобус развернулся на асфальтовой площадке. Две обязательные пальмы осеняли помпезный вход, украшенный расписными деревянными колоннами. Встречающие арабы простирали навстречу руки в просторных рукавах джалабий – так энергично, что, казалось, и ждать не будут, когда группа выйдет, с автобусом внутрь и занесут.
– О, Господи, – простонала Наташа, – Вить, давай туда не пойдем, а?
– А что делать будем?
Ната завертела выгоревшей головой. Подбежала к шоферу. Что-то сказала ему, улыбаясь, показывая на спутника. Вернулась, потащила Витьку за угол здания:
– Тут в паре кварталов рынок есть небольшой. Лучше там глянем. Вдруг что найдем…
– Охотница!
– Есть немножко…
Рыночек, накрытый светлыми большими полотнищами, казалось, важно плыл куда-то, хлопая на жарком ветру парусами. Быстрые тени пробегали по жестким лицам торговцев, по развешанным полотенцам, парео, пирамидам ящиков с фруктами, толпам грубых бронзовых фигурок.
Бродили среди рядов, ни к чему не притрагиваясь – все яркое, одноразовое. На всем написано "купи, все увидят – был в Египте". Но ни на чем "возьми в руки, потому что не можешь пройти мимо". Ната помалкивала. Витька неловко ощущал, как елозят по спинам взгляды черных мужчин. Рыночек был не совсем туристический. И мужчины здесь были – на своей территории. Ему стало неуютно. Вспомнились рассказы о том, как в мусульманских странах крадут блондинок. Ему же придется за Нату воевать. Хотя, бедный гарем, куда она попадет… И бедный мусульманин.
– Все одно и то же, – бормотала девушка, не обращая внимания на взгляды. Но вдруг остановилась. Витька наткнулся на теплое плечо.
– Ну-ка, – сказала Наташа и устремилась в боковой проход. Почти подбежала к развешанным по алюминиевым стойкам папирусам. Напряженно рассматривая рисунки, остановилась.
Чуть желтоватая белизна толстых бумажных лоскутьев. Сочные неяркие краски. Звериные головы и изящные руки приевшихся изображений египетских богов. А на полотне, перед которым стояла Ната, – не боги. Просто женщина. Обнаженная египтянка, лежащая в змеиной позе – приподнятым лицом к зрителю, а дальше, через изгиб тонкой талии и округленность бедра, видны чуть согнутые ноги. Узкие ступни – где-то там, далеко уже. И прямо в глаза смотрящему – медленный, все знающий, взгляд из-под ровной глянцевой челки. Чуть приподняты плечи, будто, опираясь на грудь и ладони раскинутых рук, встает, сейчас встанет.
"Ага, и раздует капюшон", подумал Витька, глядя в немигающие нарисованные глаза. Вздрогнул от шепота:
– Ты видишь?
– Да. Хорошо нарисовано.
– Балда. Смотри. Ты видишь, кто она?
Витька вспотел, застыл, уставившись. Быстро перебрал в голове знакомые лица. Лада, девушка из снов, а и все! Не модельки же…
– Наташ, – сказал хрипло, – это же ты. Ты это, правда? Только глаза другие. Нет, такие, только цвет другой. Надо же, совпадение такое!
– Какое совпадение, – отчаянно сказала, – какое? Сережка меня так рисовал. В этой вот позе. С этим лицом. Кольцо, глянь, на пальце.
И вытянула палец к рисунку, сводя вместе два серебряных толстых обруча – настоящий и нарисованный.
– Ну-у, – неуверенно сказал Витька, – наверное, местный художник видел портрет и сфотографировал. И теперь делает копии. Талантливо делает, даже я вижу, хоть и дуб в живописи.
– Не было портрета, Вить. Был один эскиз. Я в постели валялась тогда, виноград ели. А потом поругались, он эскиз разорвал и сжег. Прямо на полу. Пришлось коврик купить, чтоб хозяйка дыру в линолеуме не нашла.
– Я не знаю… тогда…
Касаясь плечами, шли вдоль стоек, смотрели. Рисунки с черноволосой Наташей светили меж сувенирных поделок – звездами с неба среди комков фольги. Поясной портрет вполоборота – гибкая спина, талия, начало бедер, небрежно драпированных прозрачной тканью. И завеса темных волос по плечу, закрывая часть спины. Линия щеки, нос, концы ресниц. Вроде бы и лица не видно, но все равно понятно – она, та, что рядом.
Каждый раз Ната вздыхала стесненно и машинально поправляла короткие пепельные прядки – будто убедиться, что не поменяли цвет и длину…
Добрели до последнего рисунка и встали. Тонкая женщина Наташа, с прямыми плечами и согнутыми руками, танцевала, развевая вокруг напряженно вытянутых ног прозрачные полотнища египетского виссона. Широкий цветной шарф перехватывал шею, вился по плечу до локтя и упадал, изогнуто сходя на нет к смуглой ступне. Орнаментом по краям и одновременно частью рисунка – две танцующие змеи. И три пары глаз, не мигая, на зрителя. Змеиные и женские. Нет – четыре…
– У тебя на шее – змея, – шепнул Витька, не отводя глаз.
– Вижу, – Наташа смотрела. Подняла руку, тронула собственную шею. Сглотнула…
Постояли, как во сне. И очнулись медленно, просыпаясь.
– Мы это купим, – сказала, – всю меня купим, а потом уже будем разбираться, кто рисовал.
Она отошла от рисунка и заглянула за край ряда. Осмотрела мусорные переполненные баки, сараюшки с выбитыми дверями, лежащую на пороге облезлую суку с утыканным щенками провисшим боком. С покосившихся стоек свисал край полотна – замызганный, рваный, хлопал, надуваясь, стойка поскрипывала. Мутной головной болью наплывал запах гниющих фруктов.
– Эй, – Наташа вытянула шею, засматривая в узкий проход между рядами, – есть кто? Мы покупатели…
– Наташ, – Витька потянул ее за руку, – вон смотри. Мы, наверное, слишком быстро проскочили. Или он отходил.
– Она, – поправила девушка, идя вслед за ним к черной согнутой фигуре на раскладном табурете.
– Мы хотим купить, – начала Наташа на ходу и осеклась. Из-под низко надвинутого, плотно увязанного и подколотого по краям хеджаба, над краем легкой чадры, глянули на нее медленные черные глаза женщины с рисунков. Витька, ухватившись за Наташино плечо, стиснул пальцы на горячей коже. И отпустил, недоумевая, как могло показаться – такое.
Торговка закричала радушно, поводя толстой рукой, до ногтей укрытой в складках одежды. Маслила глаза, поднимая улыбчато валики щек под самые веки, густо черненые по всей длине. Кричала на своем, и на все попытки Наташи поговорить по-русски или английски – отмахивалась, не вставая. Показывала рукой в соседний ряд, внезапно высила голос, зовя кого-то.
– Она не может продать, – предположил Витька, глядя на растерянную Наташу с кошельком в руках, – видимо, присматривает просто. А торгуют-то мужчины. Погодь, сейчас придет хозяин.
Будто поняв, женщина развернулась тяжело, придерживая табурет и, кивая, снова указала рукой на высокого мужчину, что стоял поодаль спиной к ним. Из-под светлого квадратного платка, прихваченного вокруг головы скрученным жгутом, вились по джалабие концы черных волос. Закричала.
Одновременно с его движением на оклик толстухи, Наташа всхлипнула коротко, ухватилась за Витькин локоть, заскользила пальцами, будто неживыми. Отпустила, не заметив…
Сережа? – спросила негромко. И, не сводя глаз с поворачивающегося смуглого лица, рванулась, споткнувшись. Пошла быстро, быстрее-быстрее…
Мужчина, не закончив поворота, глянул искоса темным глазом, отвернулся резко и пошел от них, расталкивая покупателей. Мелькал пыльный край светлой широкой джалабии среди чужих ног и подолов. Наташа, вытягивая шею, не отводя глаз от уходящего, бежала, натыкаясь на гомонящих торговцев, сквозь возмущенные восклицания укутанных женщин, наступала на чьи-то ноги…
Витька дернулся следом беспомощно. В спину его толкался крик черной женщины. Кто-то проговорил на ломаном русском что-то о нехороших картинах. "Иди-иди!", – закричали сзади, прогоняя.
И он торопливо кинулся, держа глазами мелькавшую выгоревшую макушку ее, боясь потерять. Один раз оглянулся, в быстро текущих секундах пытаясь сообразить все сразу: хотели купить, а убегают, неужто тот самый Сергей? Но умер ведь? Бред. И, оглянувшись, побежал за Наташей, унося в памяти стоящую у папирусов черную фигуру женщины, что вдруг стала стройна по-змеиному, и жгла его темными немигающими глазами. Но не удивился переменам, просто сдвинул в дальний уголок сознания – потом, потом будет думать, удивляться, сопоставлять.
Глава 22
Догнал Наташу довольно быстро. Схватил за руку, пытаясь придержать. Но она тащила его за собой, из ворот рынка, мимо пирамид картонных коробок, мимо беленой будочки-кокона за углом – в узкий и длинный проход, что извивался глухими белеными стенами. Изредка в стене – маленькое оконце или запертая калитка.