- Дело в том, что я это знаю. Впрочем, ведь вы и сами же пришли к точно таким же выводам.
Я согласился, что это так.
- И вы продолжаете придерживаться прежней широты взглядов?
Я признал и это.
- В достаточной степени, чтобы ознакомиться с доказательствами подобной теории, если таковые будут вам предъявлены?
- Разумеется, - кивнул я, хотя, пожалуй, некоторый скептицизм, неизбежно прозвучавший в моих словах, все же трудно было не заметить.
- Это хорошо, - сказал он. - В таком случае, если вы позволите, я и мои братья хотели бы прийти к вам домой на Энджел-стрит, где мы попытались бы убедить вас в существовании жизни в других мирах - возможно, не в точно такой же человеческой форме, но определенно жизни, и к тому же обладающей гораздо более мощным интеллектуальным потенциалом, нежели любой из ныне живущих на земле самых образованных людей.
Меня буквально ошеломила широта подобных взглядов и убеждений, хотя я и постарался не показать своих чувств. Его убежденность заставила меня вновь подумать о том, сколь разнородные личности порой встречаются на ночных улицах Провиденса, причем мистер Алан, несомненно, принадлежал к числу тех, кто был одержим самыми невероятными идеями, и потому был преисполнен присущего большинству из них стремления обратить в собственную веру как можно больше новых сторонников.
- Ну что ж, - проговорил я, принимая его идею, - когда и где вам будет угодно. Впрочем, раз все это состоится у меня дома, я бы предпочел время попозднее, чтобы дать возможность моей матушке улечься в постель. Дело в том, что всякие новые опыты и эксперименты неизменно вселяют в нее чувство тревоги.
- Как бы вы отнеслись к идее встретиться в следующий понедельник, также ночью?
- Договорились.
Больше мой спутник этой темы не касался, да и вообще практически не принимал участия в беседе, так что основное бремя разговора опять пришлось нести мне. Возможно, я оказался не особенно умелым рассказчиком, поскольку где-то через три квартала, когда мы подошли к широкой аллее, мистер Алан неожиданно стал прощаться и, пожелав мне спокойной ночи, ступил на ее широкий тротуар и скрылся в ночи.
Мог ли он жить где-то поблизости от этого места? Мне это показалось маловероятным и я предположил, что в таком случае он вскоре должен появиться на другом конце аллеи. Подчиняясь неожиданному импульсу, я поспешил к противоположному краю квартала и притаился в тени параллельной улицы, откуда, незамеченный для посторонних глаз, мог достаточно ясно видеть открывавшееся передо мной пространство.
Не успел я еще отдышаться, как мистер Алан довольно праздной походкой вышел на освещенную часть улицы. Поначалу я подумал, что после перекрестка он пойдет дальше по аллее, однако вместо этого мой ночной знакомый свернул на боковую улицу и, чуть прибавив шагу, двинулся по ней. Меня просто обуяло любопытство и я стал незаметно следовать за ним, стараясь держаться самых темных углов и закоулков. Впрочем, данная предосторожность, как выяснилось, оказалась совершенно напрасной, поскольку мистер Алан ни разу даже не обернулся; он шел, устремив взор прямо перед собой и, насколько я мог судить, совершенно не глядел по сторонам и, тем более, не проверял, не идет ли кто за ним следом. Тогда я предположил, что он направляется к себе домой, поскольку в столь поздний час - время перевалило далеко за полночь это было бы самым естественным.
Мне не составило большого труда следовать за моим ночным спутником, поскольку я прекрасно ориентировался в окружавших меня и знакомых с детства улицах. Мистер Алан определенно двигался в направлении Сиконга и так ни разу и не свернул, пока мы не оказались в довольно захудалом районе Провиденса, где он пошел чуть в сторону давно заброшенного дома, стоявшего на гребне невысокого холма.
К счастью, я продолжал оставаться в тени, поскольку мистер Алан, как выяснилось, отнюдь не спешил укладываться в постель. Вместо этого он, похоже, прошел через дом, незаметно вышел через заднюю дверь и вновь обогнул квартал, поскольку я неожиданно увидел, как он опять подходит к дому с той же стороны, с которой совсем недавно шли мы оба. Миновав место моего укрытия, он снова вошел в дом, по-прежнему не зажигая в нем света.
На сей раз он определенно остался внутри. Я прождал еще минут пять или что-то около того, после чего повернулся и побрел назад в сторону своего собственного дома на Энджел-стрит. При этом я был явно доволен тем, что в своем преследовании мистера Алана не превысил того, что прошлой ночью позволил себе сделать он сам - я уже давно пришел к выводу, что наша сегодняшняя встреча произошла отнюдь не случайно, но по предварительному умыслу со стороны моего нового знакомого.
Удалившись на несколько кварталов от дома мистера Алана, я, тем не менее, испытал подлинное изумление, увидев, как со стороны Бенефит-стрит мне навстречу движется мой вездесущий знакомый! Пока я терзался предположениями относительно того, как ему удалось, выйдя из своего дома, совершить столь большой крюк, чтобы не только опередить меня, но и двигаться мне навстречу, а заодно тщетно пытался выстроить предполагаемый маршрут его передвижения, он преспокойно прошел мимо меня, не проявив при этом ни малейшего признака того, что узнал во мне своего недавнего спутника по блужданиям по ночному городу.
И все же это был определенно он - столь характерную внешность невозможно было спутать даже в условиях затемненного города. Бормоча про себя его имя, я обернулся и посмотрел ему вслед, тогда как сам он даже ни разу не подвернул головы и продолжал спокойно идти вперед, явно направляясь к тому самому месту, которое я совсем недавно покинул. Я продолжал стоять и смотреть ему в спину, пока его фигура окончательно не затерялась в ночной темноте, тогда как в мозгу моем прокручивались бесконечные варианты его продвижения по малознакомому - для него, но не для меня - городу, в результате чего он смог в очередной раз встретиться со мной лицом к лицу.
Встретились мы с ним на Энджел-стрит, по Бенефит прошли дальше на север, после чего свернули в сторону реки. Лишь перейдя на самый настоящий бег, он мог сделать немыслимый крюк и повернуть на встречное мне направление, Но самое непонятное заключалось в том, что ему это вообще зачем-то понадобилось. Какую цель он этим преследовал? Это полностью сбивало меня с толку, особенно если учесть, что, судя по выражению его лица, он в самом деле не признал меня, словно мы были самыми настоящими незнакомцами!
И все же, даже если события этой ночи показались мне поистине необъяснимыми, то наша встреча с Роуз у Атенеума на следующий вечер окончательно сбила меня с толку. Девушка определенно поджидала меня и, как только я показался из-за угла, тут же бросилась мне навстречу.
- Ты видел мистера Алана? - спросила она.
- Только вчера, - ответил я, и готов был уже пересказать ей произошедшие непонятные события, но девушка не позволила мне даже рта раскрыть.
- Я тоже! Он проводил меня от библиотеки до дома.
Я напрягся и выслушал до конца ее рассказ. Оказывается, мистер Алан поджидал ее, когда она выходила из библиотеки. Встретив ее и убедившись в том, что меня поблизости нет, он спросил, не может ли составить ей компанию. Так они прошли примерное час, почти не разговаривая, а если и обменивались какими-то фразами, то исключительно на темы достопримечательностей города, архитектуры отдельных строений и тому подобного - в общем, как вел бы себя любой другой умеренно пытливый гость Провиденса, - после чего он проводил ее до дома. Иными словами получалось, что пока я находился в обществе мистера Алана в одной части города, Роуз составляла ему компанию в совершенно другом районе, причем ни один из нас не испытывал ни малейшего сомнения в том, что имеет дело с самым "настоящим" мистером Аланом.
- Я видел его после полуночи, - проговорил я, и это было правдой, хотя и не всей правдой.
Столь необычное совпадение, разумеется, имело какое-то вполне логичное объяснение, хотя я и не испытывал желания обсуждать его с девушкой, а тем более беспричинно зарождать в ее сердце какую-то тревогу. В самом деле, мистер Алан упоминал каких-то "братьев", так что скорее всего мы имели дело с двумя близнецами. Но как тогда можно было объяснить этот вполне явный и, несомненно, заранее подстроенный обман? Ведь один из этих джентльменов определенно не мог быть тем самым мистером Аланом, с которым мы познакомились и гуляли в ту самую первую ночь. Но который из них? Про себя я был уверен, что имел дело с тем самым, "первым" мистером Аланом, с которым мы познакомились двумя ночами раньше.
Стараясь максимально тщательно подбирать выражения, я стал осторожно выпытывать у Роуз детали ее прогулки и беседы с мистером Аланом, явно надеясь на то, что в каком-нибудь месте она все же выскажет некоторое сомнение в истинности, идентичности ее спутника тому ночному незнакомцу, однако выяснилось, что надеждам моим не суждено сбыться. Она не высказала подобных сомнений и была искренне уверена в том, что гуляла с тем самым джентльменом, с которым мы познакомились две ночи назад, поскольку он изредка ссылался на содержание нашего первого разговора, а потому она была убеждена, что имеет дело с уже знакомым ей человеком. Она так и осталась убежденной в этом, поскольку сам я держал язык за зубами - мне было ясно, что здесь кроется какая-то довольно мрачная тайна, ибо братья определенно проявляли особый интерес к нашим персонам, причем интерес этот явно выходил за рамки совместных блужданий по ночному городу и раскрытия его загадок, доступных пониманию именно в темное время суток и становившихся совершенно неприступными с появлением первых предрассветных лучей солнца.
Вместе с тем, мой спутник договорился со мной о последующей встрече, тогда как из слов Роуз у меня не сложилось впечатления о том, что ее компаньон также назначил ей свидание в один из ближайших вечеров. Но зачем ему вообще понадобилось поджидать ее у библиотеки? Однако на этом череда моих догадок и предположений резко обрывалась, поскольку ни один из гипотетических "братьев" мистера Алана, с которыми я распрощался у порога их временного жилища, не мог быть спутником Роуз, и причина тому была совершенно простой и очевидной: девушка жила слишком далеко от того места, где я в последний раз видел этих людей, а потому никто из них не мог даже теоретически добраться с дома на холме до места их встречи. И все же во мне медленно зарождалось неприятное чувство тревоги. А вдруг на самом деле существовало трое братьев Аланов - самая настоящая тройня? Или их было даже четверо? Но нет же, я был убежден в том, что встретил тогда повторно того же самого, "первого" мистера Алана, даже если третий на самом деле был совершенно другим человеком.
Сколько я ни ломал себе голову, загадка по-прежнему оставалась совершенно неразрешимой. Что и говорить, я пребывал в состоянии крайней неопределенности, ибо до срока нашей предстоящей встречи с мистером Аланом оставалось всего два дня.
III
Но даже с учетом всего этого, я был как-то не вполне готов к предстоящей в понедельник ночью встрече с мистером Аланом и его братьями. Они пришли в четверть одиннадцатого, когда моя матушка уже ушла к себе в комнату. Я ожидал увидеть максимум троих, но их оказалось семеро, и они были похожи друг на друга как, разумеется, не две, а уже семь капель воды, причем мне не удалось даже установить, кто из них является тем самым мистером Аланом, с которым мы совершали наши прогулки по ночному Провиденсу, хотя и предположил, что именно он выступал от имени всей группы.
Они прошли в гостиную и сразу же принялись расставлять в ней стулья в форме некоего полукруга, что-то бормоча насчет "природы эксперимента", хотя я, надо признать, все еще находился под воздействием шока, который испытал при виде семерых совершенно идентичных мужчин, имевших столь поразительное сходство с Эдгаром Аланом По, а потому едва ли обращал внимание на то, что они в те минуты говорили. К тому времени я, однако, успел заметить в свете своей газовой лампы, что все семеро имели какой-то странный, бледный, почти восковой цвет лица, который если и не заставлял усомниться в том, что они были созданы, подобно мне, из плоти и крови, однако наводил на мысль о довольно необычной болезни, чем-то вроде анемии или иного недуга, делавшей их лица столь бесцветными. Их темные глаза были устремлены прямо перед собой и в то же время как бы оставались незрячими, хотя поведение этих людей отнюдь не наводило на мысль о дефиците восприятия окружающей обстановки, как словно они получали информацию о ней посредством неких недоступных мне органов чувств. Не могу сказать, что в те минуты меня охватил страх, хотя я определенно испытывал сильнейшее любопытство, смешанное со все возрастающим ощущением чего-то совершенно чуждого, причем не только моему предшествующему опыту, но и моему естеству как таковому.
Таким образом, мы почти не обменивались взглядами и фразами, когда желаемый полукруг из стульев наконец был образован, после чего все братья расселись на них, а самый старший, как я мысленно определил его для себя, указал и предложил мне сесть на восьмой стул, стоявший как бы в центре образовавшегося полукруга, лицом к остальным.
Я сделал, как мне было сказано, и тут же стал объектом их напряженных взглядов, хотя, следует признать, у меня сложилось тогда такое ощущение, что они смотрели не столько на меня, словно сквозь меня, всматриваясь во что-то, находящееся у меня за спиной.
- Наша цель, мистер Филипс, - проговорил старший, которого я считал именно тем господином, с которым повстречался тогда на Бенефит-стрит, заключается в том, чтобы сформировать у вас некоторое представление о внеземной жизни. От вас требуется немногое: расслабиться и быть способным к восприятию наших сигналов.
- Я готов, - проговорил я.
Я предполагал, что они попросят приглушить свет, поскольку считал эту деталь неотъемлемой частью всех подобных сеансов, однако это не понадобилось. Некоторое время просидев в полном молчании, нарушаемом лишь тиканьем часов в холле и отдаленным гулом городской жизни за окнами, братья неожиданно запели - пожалуй, это слово в наибольшей степени отражало характер их действий. Голоса у них были низкими, можно сказать, даже приятными, а издаваемые звуки казались убаюкивающими, чем-то напоминая колыбельную, и изредка перемежались странными похрипываниями, которые я посчитал словами, хотя, разумеется, совершенно не разбирал их смысла. И само пение, и то, как они его исполняли, казалось мне совершенно непривычным, абсолютно чуждым; интонации были явно минорными, а интервалы между звуками не имели никакого сходства с любой из известных мне земных музыкальных систем, хотя в чем-то все это отдаленно походило на восточную, но никак не западную мелодию.
Впрочем, не успел я как следует вслушаться в окружавшее меня мелодичное звучание, как почувствовал, что со мной происходит нечто совершенно невообразимое: лица всей семерки потеряли былую отчетливость и стали словно расплываться, одновременно соединяясь в некое подобие единого колыхающегося лица, а сам я словно поплыл сквозь развернувшееся передо мной пространство бесчисленных исторических и доисторических эпох. Я понимал, что нахожусь в состоянии своего рода гипноза, однако не испытывал при этом ни малейшего дискомфорта; меня оно абсолютно не тяготило, ибо было совершенно новым, неизведанным ранее, и к тому же довольно приятным, хотя в нем и присутствовал некоторый намек на диссонирующие ощущения, как если бы за пеленой охвативших меня расслабленных чувств смутно маячило что-то тревожное и даже зловещее.
Постепенно свет лампы, образы стен и сидевших передо мной людей стали терять свои очертания, словно растворяясь в небытии, хотя я по-прежнему сознавал, что нахожусь у себя дома на Энджел-стрит; но одновременно ощущал, что каким-то образом оказался перенесенным в иное окружение, и во мне с каждой секундой при виде этой чуждой мне среды все более зрело тревожное ожидание, к которому примешивалось подсознательное восприятие чего-то отталкивающего и даже враждебного. Создавалось впечатление, будто я теряю сознание, находясь во враждебной мне обстановке, и лишен каких-либо средств для возвращения на родную землю - ибо это была явно неземная обстановка, исполненная громадного, поражающего воображение своими размерами величия, но одновременно совершенно недоступная для осмысления силами человеческого разума.
Вокруг меня кружили безбрежные, искаженные и совершенно инородные пространства, а в центре их находилась неплотная группа каких-то гигантских кубов, разбросанных в бездне фиолетового, странно-возбуждающего свечения. Между ними перемещались другие объекты - громадные, переливчатые, морщинистые конусы, базировавшиеся на широких, почти трехметровых в поперечнике основаниях, поднимавшиеся на такую же трехметровую высоту и состоящие из какого-то ребристого, чешуйчатого, полуэластичного вещества. В верхней части из этих конических фигур вырастали по четыре гибких цилиндрических отростка, каждый примерно сантиметров тридцать в толщину и состоящий из такого же вещества, однако на вид более похожие на реальную плоть, отчего я предположил, что сами конусы представляли собой своего рода тела неведомых мне существ, а отростки были их своеобразными членами или конечностями, способными то сокращаться, то вытягиваться, причем подчас на весьма внушительную длину, сопоставимую с высотой самого тела. Двое из этих отростков увенчивались огромными лапами или клешнями, тогда как на третьем был гребень из четырех красных воронкообразных придатков, а четвертый заканчивался внушительных размеров желтым шаром не менее полуметра в диаметре, прямо по центру которого располагались три громадных глаза темно-опалового цвета, способных благодаря своему специфическому креплению поворачиваться практически в любом направлении.
Совершенно зачарованный, я лицезрел это невиданное зрелище, однако одновременно ощущал, что во мне зреет жуткое отвращение при виде этих совершенно чуждых мне существ. Одновременно с этим я словно предвкушал момент неожиданного открытия, способного прояснить мне значение всего этого перемещающегося и шевелящегося кошмара. Со все большей отчетливостью и ясностью осознавая, что двигающиеся конические фигуры с подчеркнутой заботой относятся к громадным кубам, я увидел, что их странные головы были увенчаны четырьмя нежными на вид сероватыми стебельками, заканчивавшимися похожими на бутоны отростками, тогда как с нижней их стороны произрастали восемь извилистых эластичных щупалец буровато-зеленого цвета, которые находились в состоянии постоянного змееподобного движения, растягиваясь и сокращаясь, удлиняясь и укорачиваясь, колыхаясь из стороны в сторону, как если бы они жили самостоятельной жизнью, никак не связанной с более грузными и вялыми конусоподобными телами. И вся эта сцена утопала в бледном красновато-сиреневом свечении, словно исходившем от умирающего небесного светила, спектр лучей которого все больше сдвигался к ультрафиолетовой гамме цветов.
Зрелище это произвело на меня совершенно непередаваемое впечатление; мне казалось, что я получил возможность заглянуть в совершенно иной мир, гораздо более обширный и безбрежный, чем наш собственный, отличный от него своими совершенно необычными размерами и формами жизни, и находящийся в безмерно далеком удалении как во времени, так и в пространстве. Глядя на этот чуждый мне мир, я постепенно все более осознавал - ибо словно впитывал в себя его безбрежное и чудовищное знание, - что вижу перед собой умирающую расу, перед которой стоял жестокий выбор: либо покинуть данную планету, либо погибнуть вместе с ней. В какое-то мгновение я словно распознал ростки все более надвигающейся на меня злобной силы, и страстным, отчаянным усилием скинул с себя оковы этого странного, сковывающего все мое естество пения, криком протеста словно распахнул отдушину для выхода все более усиливающегося страха, а затем резко поднялся на ноги, с грохотом опрокинув при этом на пол стул.
В то же мгновение видение, зависавшее у меня перед глазами, исчезло, и комната приобрела свои былые очертания. Напротив меня сидели мои гости все те же семеро удивительно похожих на Эдгара По джентльменов, теперь еще более бледных и апатичных, ибо и их гудящее пение и странные хрипловатые словесные вставки окончательно смолкли.
Я постарался взять себя в руки и успокоить отчаянно бьющееся сердце.
- То, что вы видели, мистер Филипс, представляло собой сцену из жизни, протекающей на одной из крайне удаленных отсюда звезд, - сказал мистер Алан. - Она расположена далеко в космосе, можно сказать, в иной Вселенной. Ну как, вас это хоть немного в чем-то убедило?
- Я видел вполне достаточно, - с горячностью воскликнул я.
Трудно было определить, какие чувства испытали эти люди при моих словах, поскольку все они, включая и их старшего, сохранили прежнюю бесстрастность. Наконец он слегка наклонил голову и проговорил:
- А сейчас, если не возражаете, мы бы хотели удалиться.