Мелисанда решила плыть в Антиохию морем. Путь из Хайфы в гавань Святого Симеона занимает примерно неделю. Он почти безопасен. Крестоносцы держат в своих руках почти всё побережье; незанятым остается один лишь Тир.
Вместе с Мелисандой в путь отправились восемь рыцарей: весь орден Храма до последнего. Люди, чьи деяния через сотни лет окажутся перевраны досужими умами профанов и мракобесов. Мечтатели, воины, философы… Все они собрались на борту «Тайной вечери», чтобы охранять Мелисанду.
Сатэ, конечно же, упала бы в обморок. Это так неприлично! Благородная дама в окружении мужчин. А если вдуматься, что здесь особенного? Устав не позволяет храмовникам никаких вольностей. Сплошная галантность и куртуазия.
Как в поэмах.
Первые три дня.
А потом начинается проза жизни. Благородные воители устают от притворства и живут как обычно. Ну разве что с маленькой поправкой на то, что среди них принцесса.
К чести Мелисанды, она держала своих спутников в ежовых рукавицах. Когда не в меру ретивый Жоффруа пытался ее притиснуть в углу, нахала купали в бочке чуть ли не всем орденом. Знай наших! Потом он приходил извиняться – жалкий, мокрый. Мелисанда его простила, но зрелище было то еще.
Нет, всё-таки правильно сир де Пейн ввел в устав ордена целибат. Это дисциплинирует. Хотя вот подумаешь, как они без дам, одни-одинешеньки, всю жизнь, – слезы сами из глаз капают. Особенно магистра жалко. У него в прошлом какая-то тайна. А может, и нет – храмовники ужасно любят врать. Неужели кто-то из женщин покупается на эту глупую трескотню?
Мелисанда стояла на корме «Вечери», наблюдая за игрой чаек у горизонта. Ветерок трепал широкие рукава блио, нежно касался щеки, ерошил волосы.
– неслось над палубой.
Недостаток музыкального слуха Гундомар восполнял старанием.
– Я – будущая королева, – задумчиво произнесла девушка. – А мне хочется остаться ребенком.
– Что вы сказали, Ваше Высочество?
– Нет, ничего, мессир.
Принцессу опекали сразу двое: Годфруа и магистр Гуго. Во дворце Мелисанда наплевательски относилась к тому, что о ней подумают. Красивее Алиски ей всё равно не стать. А побегай по кустам да камням в одном блио – что от него останется?
«Тайная вечеря» здорово всё изменила. Мелисанда начала следить за своим гардеробом. Подерживая образ Прекрасной Дамы, даже стала носить перчатки и вуаль. По такой-то жаре! Но рыцари есть рыцари. Ничто так не действует на их воображение, как превращение девчонки-оборвашки в принцессу.
Хорошо хоть платок носить не надо. Она вспомнила дворцовые приемы, Морафию, разодетую пышно и тяжело, и содрогнулась. Вовремя же она дала деру из Иерусалима! Там стало пыльно и безумно. Когда она будет королевой, это всё изменится.
Храмовники тем временем вели разговор о делах орденских:
– …а еще, Ваше Высочество, хорошо бывает собрать несметные сокровища. И спрятать в подвале
– Как? Совсем?!
– Да. Чтоб не знала ни одна живая душа.
– Но зачем же, Годфруа?
– А вы не догадываетесь?
Храмовник скорчил загадочное лицо. Мимика у него менялась быстро, и Мелисанда не успевала поймать все выражения.
– О-о сударыня! В этом-то вся тонкость. Пойдут слухи, пересуды. «Храмовники богаты!» – закричат досужие болтуны. Ханжи и фанатики поддержат их: «Храмовники что-то скрывают!» А это самое ценное в нашем деле. Известность и престиж.
– А еще можно придумать тайную резиденцию. – Магистр сплюнул в темно-зеленую воду, и его плевок утянуло в пенный бурун, уходящий из-под киля. – Назвать многозначительно и загадочно. Монсальват, например.
– И хранить сокровища там.
– И чтобы никто не знал, где этот замок находится.
– …а глупцы и безумцы чтоб исследовали наши потайные послания…
– …приписывали нам тайные языки и обряды.
– …искали бы глубинные толкования в наших расходных книгах…
К людям идеи Мелисанда относилась со священным трепетом, а еще она любила устремленность и мастерство. Чтобы – раз! – и сквозь все препятствия. Мечи наголо – и у флорентийца славный кот!
Гуго и Годфруа бредили орденом. Орден заменял им сон и еду, женщин и золото. Любой разговор они сводили на Храм и орден, нимало не смущаясь тем, что тема эта порой вызывает у собеседника бессильную ярость.
У кого угодно, но не у принцессы.
О Храме она могла слушать часами. Увлеченность крестоносцев передалась ей. Девушка с серьезным видом рассуждала о целибате, обетах и ограничениях; именно она подсказала Гуго де Пейну некоторые пункты устава.
Беда заключалась в том, что орден Храма пропадал в безвестности. За шесть лет, прошедших со дня его основания, число братьев почти не изменилось. Временами их число возрастало до нескольких десятков и даже сотен, но проходило время, и всё возвращалось на круги своя. Рыцарей переманивали орден госпитальеров и новомодный орден Карающей Длани в Антиохии. Храмовники денно и нощно ломали голову, придумывая, как бы заявить о себе.
– А еще можно пустить слух, – предложила Мелисанда, – что вы причастились какой-нибудь восточной мудрости.
– Прича… А какой именно, дитя мое?
– Ну не знаю… – пожала она плечами. – Магометанской какой-нибудь. Или иудейской.
Незаметно появился толстенький брат Роланд с бутылью и тремя глиняными кубками. Униженно блестя тонзурой, он откупорил вино. Принцессе брат Роланд не нравился: слишком много думал об умерщвлении плоти. Так много, что плоть начала мстить. У Роланда выросло объемистое брюшко, но от греховных мыслей о женщинах он избавлялся, только когда спал, потому что их заменяли греховные сны.
Принцесса старалась держаться от фанатика подальше. Он – тоже. Не удивительно ли, что они постоянно натыкались друг на друга?
– Это скользкий путь, Ваше Высочество, – де Пейн протянул кубок, и темно-бордовая струя вскипела пузырьками пены. – Он граничит с ересью.
– А мне эта идея по вкусу, – заметил Годфруа. – Я мудр, и пусть все об этом знают. – Он тоже протянул кубок, но магистр отстранил его руку:
– Брат мой! Соломон сказал: «Вино развращает мудрых». Тебе пить нельзя.
Он чокнулся с Мелисандой, и вино плеснуло через край кубка.
– Ваше здоровье, сударыня!
– За процветание ордена!
Они выплеснули несколько капель в море и выпили. Годфруа смотрел голодными глазами:
– Воистину «Болтаю, как дурак, а потом хожу трезвым».
Мелисанда рассмеялась. Годфруа повертел в пальцах пустую посудину и заявил:
– Мессир! А я ведь знаю, как возвеличить орден.
– Опять чушь какая-нибудь? – с подозрением спросил Гуго. – Все знают, ты на любое мошенство готов, лишь бы выпить.
– Да нет, мессир. Воистину беспроигрышная игра. Но я не смогу объяснить свою мысль на примере пустого сосуда.
– Пройдоха! Роланд, налей ему. – Вино забулькало, наполняя кубок. – И смотри, каналья, если ты глупость придумал, мы тебя искупаем, как Жоффруа.
– И умоляю, мессир! Нечего меня равнять с этим олухом. – Он сделал глоток и вытянул руку, наблюдая, как солнечные блики играют на темной поверхности вина. – Нет, сударь. Нам нужна святыня. Библейская реликвия, вроде Антиохийского камня или Гроба Господня.
– Реликвия? – Магистр стянул с плеч белый шиш и поддернул прилипшую к телу полотняную рубашку. – А где ты ее возьмешь? Да и какую именно?
– Какую? Да хотя бы чашу. Чашу, в которую Мария Магдалина собрала кровь Христа. Едва она попадет к нам в руки… О-о-о!
– Прекрасно! – принцесса захлопала в ладоши – Здорово! И вы будете ее искать, эту чашу?
– Осмелюсь доложить, братья… – Роланд густо покраснел, – это не очень хорошо. Даже греховно как-то.
Смех принцессы оборвался.
– Отчего же нехорошо? Чаша нехорошо?.. Почему?
– Дело в том, сударыня, что я несколько лет отдал схоластическим наукам.
– И? – магистр грозно нахмурил брови.
– Эх, мессир! Не при дамах будь сказано – они там символы толкуют. Увидят одно – придумают. И всё охально, конфузно так. Герменевтика одним словом. Не при дамах…
– Ну-ка, ну-ка, поподробнее.
Толстый храмовник вконец смутился. Он мелкими шажками просеменил к Годфруа, и что-то зашептал ему на ухо. С каждым словом на лице де Сент-Омера проступало изумление.
– Да иди ты! – наконец воскликнул он. – Святая пятница, вот старые перечницы… Нет, ну вы подумайте! Воистину хорошее дело схоластикой не назовут.
Гуго напрягся:
– Что там, Годфруа? Не томи.
– Воистину, мессир, язык не поворачивается повторить. Сравнить копье Лонгиново с детородным членом, а чашу Христову… помилуйте! с женским лоном! Это только брат Роланд придумать мог.
Мелисанда возмущенно зашипела:
– Да что вы говорите такое! Сударь!
Звук пощечины – и на скуле крестоносца проступила алая пятерня.
– Вон! И ты, Роланд, тоже! Убирайтесь немедленно!
– Сударыня, – залебезил тот. – Молю, не лишайте счастья…
– Немедленно!
Годфруа унижаться не стал. Он поклонился и ушел с издевательской улыбкой на устах. Гуго задумчиво смотрел вслед:
– Может, ну его, этот целибат? А то ударятся в эту… схоластику. Позора не оберешься.
Когда крестоносцы убрались, он вздохнул:
– Прошу простить их, сударыня. Сами понимаете: солдафоны. Молодежь. На язык несдержанны, о женском лоне лишь думают… Умоляю, не судите строго.
– Да бог с ним, с лоном, – отмахнулась Мелисанда. – Я же не первый день живу. У матушки моей, де Пейн, наоборот: на словах всё чинно-прилично. А как сумерки – глядишь, в каждом углу по парочке.
– Однако, сударыня! Я был при дворе, но, уверяю вас, ни разу…
– Мессир, – перебила принцесса. – Я отослала этих шутов, чтобы серьезно поговорить. Комплименты комплиментами, всё это очень приятно, но я не сама еду в Антиохию. Мне предстоит не увеселительная прогулка, а дело. Опасное и жестокое.
– Не продолжайте. Я кое о чем догадываюсь. Евстахий – молчун; он так и не сказал, что ждет вас в Антиохииии. Мы договорились, что я довезу вас туда в целости и сохранности. И всё.
– Да. Он побоялся открыть правду. И я, мессир, тоже боюсь. Люди, с которыми мне предстоит встречаться, опасны и жестоки. Вы что-то говорили о магометанской мудрости, о тайном замке и спрятанных сокровищах? Всё это пустяки. Если вас заподозрят в связях с этими людьми, орден проклянут. Честные христиане отвернутся от вас.
– Бог мой! Так вы говорите…
– Об ассасинах. Сир де Пейн, я не могу принуждать вас к выбору. Еще не поздно отступить. Вы скажете: «Нет, сударыня, за моей спиной орден, которым я не вправе рисковать», – и я пойму вас. Ведь ваше предназначение свято. Вы охраняете паломников, направляющихся к Богу. А там, впереди – другое. Там ад. И сражаться придется, и вообще… Понимаете? Я… я не вправе…
– Сударыня, – перебил де Пейн. – Вы только что сказали прекрасные слова. Мы защищаем людей идущих к Богу. Но разве менее нуждается в защите тот, кому предстоит встреча с дьяволом?
Рыцарь опустился на одно колено и склонил голову:
– Примите мое бескорыстное служение, Ваше Высочество. Клянусь, я отправлюсь и в ад, и в рай чтобы оберегать вас от опасностей.
По щекам Мелисанды текли слезы.
– Встаньте, сударь! – Она схватила крестоносца за руку. – Я… я… спасибо вам большое!.. Я принимаю ваше служение, мессир.
Тяжело это – быть взрослой.