114548.fb2
Охота началась.
Сорок… нет, уже тридцать девять бандитов рыскали по городу, разыскивая храмовников. Габриэль строго-настрого запретил своим подчиненным убивать рыцарей. Его замысел состоял в том, чтобы расправиться с орденом силами антиохийской стражи. Сам того не ведая, Аршамбо сильно помог ему. Коннетабль Бертран, конечно же, не забыл, как его в присутствии воспитанника обещали наградить добрым пинком. Снисхождения ждать не приходилось.
Аршамбо и рыжий оруженосец гуляли по улицам Антиохии. Путь их лежал в сторону церкви Святого Петра. Только-только на колокольне отзвонили час шестой, и невиданная жара разлилась в полинялом небе. Лихое весеннее солнце золотило волосы оруженосца. Путники находились в благостном настроении. Гуго нес пакет с пирожками, Аршамбо – бутыль вина.
– Нет, парень, – объяснял храмовник. – Всё проще. Она ведь женщина. И пусть у нее в родне полно всяких хренов с горы. Принцесса не принцесса – какая разница? Тебе бы выждать, – он приложился к бутыли. – Выждать, клянусь розами святой Дорофеи, совсем чуть-чуть. Пока ее совесть заест.
– Но, сир Аршамбо! Она ведь считает меня трусом и предателем.
– Отринь печали, – храмовник покровительственно похлопал мальчишку по плечу. – Я-то знаю, как оно бывает. Главное, чтобы в сердце предательства не было.
Мальчишка вздохнул. Он уезжал из Иерусалима в полной уверенности, что с Мелисандой всё в порядке. Единственное, в чем его можно было упрекнуть, что он не зашел попрощаться. Но ведь оруженосцу не так-то просто встретиться с принцессой.
А Мелис в это время сидела в тюрьме. И над ней глумился Незабудка. При мысли о палаче на скулах мальчишки выступили желваки. О, горько пришлось бы мерзавцу, останься он жив!
– Я бы вообще советовал тебе… Что там за шум?
Совет Аршамбо остался невысказанным. У церкви Святого Петра бесновалась толпа. Забияка со стажем, храмовник хорошо отличал оттенки народного беспокойства. Гомон в духе «батюшки, грабят!» он никогда бы не перепутал с «турки на стенах! всем к оружию!».
Сейчас же происходило нечто непривычное. Расцвет инквизиции миру еще предстоял. До дня рождения Торквемады оставалось лет триста, так что храмовник не сразу понял, что творится.
– Огню, – орали зеваки, – огню бесовскому кланяется!
– Мочой умывается! Христа ругал, паскуда!
Дело пахло дракой и безобразием. Аршамбо оживился. И первое, и второе он обожал.
– Пойдем, – бросил он спутнику. – Надо разобраться.
Разбирательство длилось недолго. Из толпы выскользнул замурзанный постреленок лет пяти-шести.
– Дядя Аль Аббас! – радостно завизжал он, бросаясь к храмовнику.
– Гасан? Что ты здесь делаешь? – Ребенок ухватил рыцаря за полу плаща:
– Дядя Аль Аббас! Там кафила поймали!
– Кафила? А, кафира! Неверного. Ну пойдем, посмотрим.
Поймали – это звучало слишком громко. На ступенях стоял великан в полосатом халате, с посохом в руках. Великан насмешливо скалился. На него наседал оборванец с повязкой на левом глазу.
– Это вы, сволочи, Христа продали! – разорялся он. – Огнепоклонники! Сучьи выкормыши!
В вопросах веры нищеброд разбирался слабо. По если бы каждая сильная глотка принадлежала праведнику, то Царствие Небесное на земле наступило бы уже много веков назад.
– Осади назад! – рявкнул Аршамбо. – В сторону, хамье!
Зеваки расступились. Образовался проход, по котором храмовник и Гуго де Пюизе двинулись к человеку с посохом.
– Что здесь происходит?
– Всевышний ведает, уважаемый, – пожал плечами тот. – Впервые вижу такое собрание безумцев.
Из толпы вытолкался священник в вытертой рясе. Загорелое лицо его скрывалось под капюшоном. На щеках поблескивали дорожки пота.
– Ты гебр, огнепоклонник, – святой отец ткнул пальцем в великана. – Не ты ли рассуждал о Боге нашем, Иисусе Христе?
– Не я, – отвечал Рошан. – Я вообще только что здесь появился.
– Не ты ли говорил, что три суждения стоят в основе мировоззрения? Бог всемогущ, – первое из них. Бог благ – второе. Третье же гласит, что в мире существует зло.
– Эй, эй, уважаемый! Я всего лишь…
– Далее ты доказывал, что раз суждения эти противоречат друг другу, то одно из них ложно, и тем возвел косвенную хулу на учение святой нашей матери-церкви!
Рошан забеспокоился. Священник-голодранец вещал непонятно, но убедительно. Люди, с младенчества воспитанные на святых писаниях, воспринимают подобную манеру изъясняться не рассудком, но сердцем. Они хорошо знают, что за словами «не ты ли говорил, что…» обязательно последует «и схватили его, и потащили на судилище», естественно переходя к «и претерпел он за веру свою». Становиться героем нового апокрифа Рошану никак не хотелось.
– Мир с тобой, старик, – сказал он. – Солнце Антиохии жарит вовсю. Ты, наверное, устал. Посиди в тенечке, отдохни.
– Не ты ли предрекал нам беды?! Зло и добро, говорил ты, равно исходят от нашего бога. Оттого не способны мы, христиане, различать их и смешиваем одно с другим. И приводил ты примеры из Писания, и глумился и насмехался над папой римским. Бей его, католики!
Дольше медлить было нельзя. Фаррох взмахнул посохом, и священник полетел в пыль. От резкого движения капюшон свалился с его головы. Разметались овечьи локоны. Проходимец заголосил:
– Караул! Язычник отца святого убивает!
– Бе-ей гада! – разнеслось над площадью.
Не тут-то было. Посох Рошана загудел, превращаясь в подобие мельничного крыла. Движения его всё убыстрялись. Казалось, гебр прикрывается прозрачным щитом, перекидывая его из руки в руку. Кто-то из торопыг сунулся вперед, но тут же пожалел об этом. Треск, вскрик – один из смельчаков отался лежать, второй уполз обратно в толпу. Двигался он по-крабьи боком, прижимая к груди сломанную руку.
– Кому еще не терпится? Давайте, уважаемые, не стесняйтесь!
– Нехристь! – взъярилась толпа. – За что он мирных католиков побил?!
В Рошана полетели камни, палки, ножи. Храмовник прыгнул вперед:
– Попробуй-ка этого, язычник! – и выхватил меч.
– Пусть его святой рыцарь порежет! – взревели простолюдины. – На-ка! Вмажьте ему, ваша милость!
Аршамбо был достойным сыном своего времени. Он совершенно не понял обвинений, выдвинутых святошей. Ему плевать было на парадокс Иова и тому подобную заумь. На его глазах оскорбили Христа (по крайней мере, так сказал священник), а значит, обидчик должен умереть.
Аршамбо отшвырнул плащ и остался в коричневой полотняной рубахе до колен.
– Сразимся?
– С превеликим удовольствием, франк! – отвечал Рошан.
Толпа отступила, давая место бойцам. Непрошибаемая стена вони – сандал, пот, мускус и прелое полотно – чуть рассеялась. Гебр и храмовник закружили по площади, нанося незначащие удары, приглядываясь друг к другу. Меч храмовника прыгнул вперед. Рошан отразил удар, сбив клинок у самого горла.
– Силен, паршивец! – изумился рыцарь. – Клянусь титьками святой Агаты. А это как?
От второго удара гебр увернулся. И тут же атаковал посохом в ключицу и голову, едва не убив. Пошла потеха. Рубился храмовник самозабвенно. На шесть ударов пришлось пять упоминаний святых. Правда, святую Сесилию он вспомнил дважды. Первый раз, получив локтем по шее, второй – поскользнувшись на ослином навозе.
– А парень неплох, – уважительно заметил Аршамбо. – Жаль, что язычник… Ну а это возьмешь?
Меч плеснул серебристым языком пламени. Фаррох чудом убрал голову. Посох его скользнул по запястью рыцаря. Раньше, чем тот успел выругаться, второй конец дубинки сбил кожу на скуле. В голове взорвался океан белого пламени.
Пока храмовник поднимался с земли, Рошан мог трижды его убить. Но не сделал этого.
– Эй, франк! – крикнул он. – Ты заметил, что у священника нет тонзуры?
Рыцарь мотал головой, пытаясь вытрясти из нее огонь:
– Э-э… У-у… Что?!
Смысл вопроса с трудом доходил до него. Аршамбо напряг память. Вот капюшон слетает с головы крикуна. Овечьи локоны, злое смуглое лицо… И – ни намека на лысину.
Священник без тонзуры – ложный священник. Переодетый ассасин.
– Сир рыцарь! – отчаянно закричал оруженосец. – Спасайтесь! Сюда идет стража!
Зеваки бросились врассыпную. Гасан и лжесвященник переглянулись и тоже заспешили прочь. К поединщикам бежали шестеро солдат во главе с тощим растрепанным рыцарем. Вид их не предвещал ничего хорошего.
– Эй, вы! – закричал командир патруля. – Бросайте оружие и сдавайтесь!
– Обвиснешь, сурок! – прохрипел в ответ Аршамбо. – Сдавалка еще не отросла.
Его мутило. Перед глазами плавали зеленые круги. Даже убежать и то становилось проблемой.
– Я с вами, сир, – Гуго выхватил меч. – Держитесь!
– Зря ты это, юноша… Очень зря.
Аршамбо поискал взглядом гебра. Тот, как и следовало ожидать, проявил благоразумие и ретировался. И правильно. Ему-то что геройствовать?
– Что я вижу? – хмыкнул командир стражи. – Похоже, эти олухи решили сопротивляться. Не убивайте их, ребята. Просто избейте хорошенько!
Стражники двинулись на Аршамбо. Тот стоял неподвижно, низко наклонив голову, словно бы к чему-то прислушиваясь. Эта мнимая неподвижность и обманула стражников. Никто не ожидал от него той прыти, с которой он вступил в бой. После первого удара командир патруля лишился меча, а его помощник – доброй половины зубов. Храмовник бил наверняка. Гуго защищал спину приятеля. От его неуклюжих выпадов толку было мало, но их хватало, чтобы удержать противника на расстоянии.
– Да взять же его, остолопы! – надрывался командир. – И меч! Меч мне верните!
Но стражники уже утратили свой боевой пыл. Оружие крикуна валялось под ногами Аршамбо – с таким же успехом оно могло висеть на луне. Против закаленного рыцаря шансов у гарнизонных вояк было мало.
– Что вы ждете?! Нападайте!
Аршамбо подобрал клинок с земли и взмахнул для пробы. Тяжело с двумя-то. Непривычно.
– Слышь, Гуго… – бросил он через плечо. – Как я атакую, ты беги.
– Но…
– Без разговоров! Это ловушка ассасинов. Ты должен предупредить магистра.
– Слушаюсь, сир.
Юноша сглотнул слюну. Второй раз ему предстало бежать, бросив хорошего человека в опасности. Но что еще делать? Ведь иначе в беде окажутся многие хорошие люди.
– Олухи вы, олухи! – объявил храмовник. – Аршамбо де Сент-Аман таких по дюжине на завтрак ест. Ну, кто первый?
Гуго бросился наутек. Видя это, рыцарь-растрепа вырвал меч у стоящего рядом солдата.
– Получай, ублюдок!
Обидеться на «ублюдка» Аршамбо не успел. Звон в висках охватил всё тело. Заскрежетала сталь. Меч растрепы скользнул по щеке и покатился по земле. Где-то закричала женщина.
Рукоять меча охватывали мертвые пальцы. Кровавая дорожка протянулась по камням. Растрепа рухнул на колени и завыл, прижимая культю к груди.
Чтобы вырваться из кольца, Аршамбо не хватило совсем немного: лишней пары рук или удвоенном быстроты. Стражники навалились на него толпой, подминая под себя.
За углом лжемонах подбросил на ладони финик. Первый из крестоносцев угодил в ловушку.
Примерно в это же время на другом конце города храмовнику Гундомару несказанно повезло: он поскользнулся на яблочной кожуре. Пока он ругался, пока отряхивал плащ, над его головой скрипнула ставня. Водопад помоев обрушился на то место, где Гундомар неминуемо бы оказался, продолжай он движение.
– Морду за такие штуки бить! – фальцетом возопил храмовник. – Эй, вы, хамы!
И осекся. На балконе стоял ангел с помойным ведром. Смугленькая востроглазая красотка с очаровательными ямочками на щеках. Согласно шариату, незнакомка одевалась просто возмутительно. С франкскими приличиями дела обстояли чуть лучше, но тоже неважно. Дева не носила пояса. А это, как известно, признак простолюдинки, сумасбродки или просто безумицы.
– Бог мой! – задрожал Гундомар. Усы его встопорщились, как у мартовского кота. – Неземное видение посетило меня. О чудо!
Жадный взгляд его опускался всё ниже. От копны иссиня-черных волос и смеющегося рта к смуглым грудям, выглядывающим из открытого лифа платья. От бесстыдно оголенного пупка к бедрам, соблазнительно сверкающим в разрезах юбки. Ниже. Еще ниже…
– Это же розмарин! Иисусе праведный! А вон мирт в горшочке… И рута. И золотой корень! Сударыня, я иду к вам.
Подхватив меч и плащ, Гундомар нырнул в дверь. Тут же из-за угла выскочил бородач в чалме и черном халате, судя по всему – сарацинский выкрест.
За ним шли стражники.
– Он там, клянусь Иисусом-богом! – воскликнул бородач. – Доколе, скажите, терпеть будем? Мерзавцы женам нашим докучают!
– Мы его арестуем, господин Абдукерим. Будьте покойны.
Зазвенело золото, переходя из рук в руки. Стражники ринулись в дом следом за храмовником.
В чайхане жизнь била ключом. Пылинки танцевали в столбе света, боясь коснуться грязи на полу и стенах. Над коврами стоял неумолчный гул голосин. Здесь ели и пили, продавали и покупали, играли в кости и воровали. Аромат гашиша мешался с запахами горячей лапши, майорана и базилика.
Тощий смуглый араб в выцветших шароварах подался вперед. Единственный глаз его округлился.
– Клянусь Аллахом, ты подменил кости. Эй, правоверные! Этот франк – жулик!
– Ты лжешь, Абдулла! И я докажу это!
Фразу Жоффруа закончил, уже стоя на ногах. При этом жаровня летела в лицо одноглазого, а в руке сверкал нож. Чайханщик бросился наперерез, но не успел. Получив пинок в пах, он обиженно булькнул и повалился на землю.
– Бей! Держи! – завопили посетители. – Христианского дьявола!
Жоффруа разбросал своих противников и прыгнул к выходу. Но уйти ему не удалось. Полог откинулся, и в чайхану ворвалась рябая рожа с вывернутыми ноздрями.
– Сюда, господа стражники! – заголосила рожа – Вот она, юдоль гашиша. А франк – первый гашишин!
Стоит ли упоминать, что рожа эта носила черный халат?
Завидев патруль, сир Пэйн де Мондидье со всех ног бросился ему навстречу.
– Стража! Стража! – отчаянно завопил он. – помогите!
Солдаты остановились.
– Что случилось, сир? – поинтересовался их командир. – От кого вы спасаетесь?
– Меня… клянусь флорентийским котом, это невозможно! Та женщина – моя теща. О, спасите меня!
Командир стражи презрительно усмехнулся:
– У нас нет причин вмешиваться. Разбирайтесь сами.
– О нет! Я погиб! – Пэйн рухнул на колени. – Арестуйте меня, господа. За что именно, я расскажу позже.
В глазах стражников промелькнул интерес.
– Вы храмовник? – спросил командир.
– Да, сир.
– В таком случае вас нам и надо. Следуйте за мной, сир. Вы арестованы.
– О благодарю, господа!
Когда храмовника увели, из переулка вышла дородная женщина в черной абайе. Никого не стесняясь, женщина принялась разоблачаться. Абайя полетела на землю, открывая черный халат, усы и кинжал. Воровато оглядевшись, ассасин побежал следом за стражниками.
Над домом у Собачьих Ворот с самого утра витало беспокойство. Ушли и не вернулись Мелисанда и Гуго де Пейн. Пропал брат Роланд. От Гундомара, Жоффруа и Аршамбо не было ни слуху ни духу.
– Меня терзают предчувствия, – хмурился Андре. – Сир Годфруа, а не сходить ли мне на разведку?
– Магистр приказал ждать. Клянусь апостолами, ты, Андре, будешь сидеть и ждать, даже если кости твои превратятся в песок!
Храмовник помрачнел еще больше. Рассудком он понимал, что Годфруа прав, приказы магистра не обсуждаются. Но вдруг случилась беда? Что же, так и сидеть сиднем, пока братьев убивают ассасины?
Когда на улице зазвучали шаги, он был внутренне готов к любым неприятностям. И те не замедлили себя ждать.
– Здесь, что ль, храмовники проживают? – из-за забора вынырнула голова в овечьих локонах. – Того-этого… Сир магистр весточку вам шлет. Замели его, балакает. Выручайте.
– Ты обезумел, хам?! Что ты несешь?
– Хам не хам, а вот хожу по верхам. Не хотите, не надо. Только сидит он в башне у Железных Ворот. Говорит, не размечете тюряшку по камешкам – сгинет совсем. И девка ваша с ним.
– Мелисанда?! Эй, Годфруа! Годфруа, на помощь!
Тут уж не до размышлений. Храмовники похватали мечи и кольчуги и бросились на выручку магистру.
Мишель Злой Творец подкинул на ладони два финика и побежал к Габриэлю докладывать об успехе операции.
У Железных Ворот храмовников уже ждали.
В тайном доме, ранее принадлежавшем Исааку, а ныне ассасинам, собирались тени. Люди в черном выходили из полумрака. Кланяясь, они клали на ладонь Габриэля финики.
Один. Еще один. И еще. Сразу три. Один, но очень крупный.
Последним подошел Абдулла. На лице маленького батинита отражалось страдание. Робко-робко он протянул руку. Едва коснувшись ладони предводителя, тут же отдернул пальцы.
Брови Габриэля поползли вверх.
– Что это, Абдулла?
– Э-э… м-м… ну…
– Смелее, Абдулла! Я тебя не съем.
Взгляд Тени свидетельствовал как раз об обратном. Ассасины притихли.
– Это плод инжира, – набрался храбрости коротышка. – Иначе говоря, смоква. Или фига – но это по-простому. По-народному.
– Слава Аллаху, я пока еще не лишился ни зрения, ни слуха. Что эта фига здесь делает?
– О, повелитель! Клянусь всем, что имею, я был так голоден, что проглотил финик целиком. С косточкой. Времени искать замену не было, и я воспользовался тем, что подвернулось под руку.
– Хорошо. В наказание будешь мести полы и чистить отхожие места, пока не вернемся в Аламут…
Коротышка перевел дух. Счастливо отделался!
– …а когда вернемся, поднимешься на стену и спрыгнешь вниз.
Радость в глазах Абдуллы угасла.
– На голове и на глазах, повелитель, – поклонился он.
– Вот и прекрасно. А теперь настало время познакомить вас с моими планами. Слушайте же!
Двадцать пять бород и один бритый подбородок придвинулись к Габриэлю. Ассасины готовились внимать своему повелителю.