114565.fb2
Теперь Рыбе поручили проинформировать меня кое о чем. Вон как? А я и не догадывался. Спасибо за заботу.
- Отныне будете заботиться сами о себе, - сказала Рыба. - Мы умываем руки. Вам стоит только намекнуть американцам, что застреваете в Лос-Анджелесе, что ведете архивные поиски, а они связаны с некоторыми расходами. И вам позвонят из какой-нибудь фирмы, производящей калькуляторы или туалетную бумагу, и предложат место консультанта с приличным окладом. Работа непыльная: приезжать раз в неделю за чеком. Это вполне соответствует американскому менталитету. Намекнуть надо сейчас, на конференции, пока вы герой дня. Психология чиновника: он точно знает момент, когда его похвалят за широкий жест. Через неделю будет поздно. Американский бюрократ вспомнит, что у них, как всегда, сокращают бюджет.
Пауза.
- Естественно, вы этого не сделаете. Вы хотите уйти из Системы красиво. (Если бы Дженни слышала! Она бы меня убила...)
- Почему вы упорно пытаетесь отослать меня к американцам? - спросил я. Почему после моего возвращения во Францию вы ведете себя так, будто меня не существует на свете?
- Не преувеличивайте. Впрочем, отчасти vous avez raison. У нас национальные интересы. А вы давно превратились в международную фигуру. Мало управляемую. Вы еще способны наломать дров. Так что увольте.
В начале разговора, когда Рыба вещала от имени Системы, я не услышал того, что ожидал. В том числе и завуалированных упреков. Хватило такта. Но французская манера выглядеть благодетелем за чужой счет, да при этом еще читать мораль, меня возмутила:
- Назовем кошку кошкой. Вы боитесь, что я потребую какого-то вознаграждения. Психология французского бюрократа. Прошлые заслуги забыты, а сегодняшний бюджет, как всегда, сокращают.
- Мы не боимся. Мы достаточно вас изучили. Вы последний идеалист в Системе. Вы никогда ничего не потребуете. Кстати, у вас профессорская пенсия. Для справки: все оформлено соответствующим образом. Вы можете ее получать с любого момента.
Пауза.
- По поводу идеализма. В принципе хорошее качество. Во многом утерянное в наши дни. Почитайте, что пишет "Либерасьон" о коррупции в полиции.
Рыба оставила газету и, вильнув хвостом, растворилась в вашингтонских сумерках.
Конечно, газету я сохранил и теперь, в самолете, созерцая в окошко Америку, проплывающую внизу в просвете облаков, перечел опять.
Что ж, как всегда в "Либерасьон", - задиристо, лихо, аргументировано. Попытка если не разгрести, то приоткрыть дверцу в святая святых французских спецслужб - авгиевы конюшни. На публику, естественно, произвело впечатление, но для человека сведущего - это продолжение драки под ковром между спецслужбами. Во Франции их несколько, и они очень друг друга не любят. Когда есть возможность (и повод) залепить соперникам в ухо, через левацкую независимую "Либерасьон" организуется утечка нужной информации. Автор статьи с нескрываемым ехидством приводил выдержки из документа, найденного им (!!!) в архиве: мол, вот на каких высоких принципах основывалась полиция Французской Республики:
"...Полиция Французской Республики призвана защищать идеи Революции, интересы государства, жизнь и собственность простых граждан... служба в полиции оплачивается государственной казной, однако главное для стража порядка моральное удовлетворение от чувства выполненного долга, уважение и признательность народа. Страж революционного порядка являет собой образец неподкупности и бескорыстия. Полиции Французской Республики многое дается, но и многое с оной спрашивается. Все поползновения любого чина добыть себе дополнительные денежные или иные вознаграждения, используя свою власть и служебное положение, будут рассматриваться как тягчайшее преступление против Закона и жестоко наказываться, вплоть до расстрела на месте. Подпись:
Член Комитета общественного спасения,
Начальник Бюро общего надзора полиции
Антуан Сен-Жюст.
11 фримера 1793 года"
* * *
Произошло чудо: я заснул в самолете. Как правило, мне не удается спать даже на межконтинентальных рейсах, а тут, наверно, сказалось напряжение последних дней. Тридцать минут сна начисто смазали вашингтонские встречи, переговоры - та жизнь кончилась, забыта, - я проснулся другим человеком, решившим соответствовать другому времени. Я перевел стрелки часов. Самолет снижался над кварталами южного Лос-Анджелеса.
Выйдя в зал ожиданий, я сразу увидел Дженни в кремовом брючном костюме (значит, прикатила прямо с работы). Увидев меня, Дженни сделала инстинктивное движение, будто хотела спрятаться, а лицо ее светилось радостью, и глаза ее...
Леди и джентльмены, клянусь Богом, у нее были глаза счастливой женщины.
И я подумал: "Как я мог от нее уехать? Почему я занимался какими-то глупостями? Целую неделю без Дженни! Все, больше никуда и никогда! Какой мне отпущен срок - несколько лет или несколько месяцев? (Мечтаю о нескольких десятилетиях, пока судьба не вмешается, не выдернет меня своими костлявыми пальцами из этой сказки.) Все равно я буду благодарен за каждый год, за каждый день, за каждое мгновение, проведенное с Дженни, моей женой. Моей женой только так.
Эйфория продолжалась до следующего вечера.
Красную полотняную веранду этого ресторана (пусть он горит синим пламенем!) я заприметил, еще прогуливаясь по Вентуре. На веранде около столиков поставили мощные лампы-обогреватели, и получилось уютное место для прокаженных Калифорнии, бедных курильщиков, - по-моему, гораздо лучше, чем внутри ресторана, где была общая шумная тусовка, И вот мы с Дженни сидим напротив друг друга, воркуем, как два милых голубка, пьем винишко, закусываем диетически-рыбным, культурно отдыхаем.
Вдруг...
Черт бы меня побрал! С годами я явно потерял защитную реакцию, способность быстро реагировать, то есть расслабился. Раньше, мне кажется, ничего "вдруг" со мной не происходило, ибо я был постоянно в боевой готовности. Нынче сплошные "вдруг" выскакивают бешеными собаками из раскрытых ворот.
Вдруг:
- ...Я думала, думала и решила. Я не хочу быть твоей женой. Слишком много осложнений. Боюсь, я их просто не выдержу. Пустим все на самотек. Нам ведь и так хорошо?
Приехали. Правда, за несколько секунд до этого я обратил внимание, что она как-то загадочно на меня смотрит, не смотрит, а рассматривает отстранено, будто видит меня впервые. Ее инквизиторский взгляд кого-то мне напомнил, но вспомнить "кого" было некогда, я получил удар, который сбил меня под столик.
...Размечтался. Будем жить-поживать, добра наживать, народим детишек. Будем благодарить Всевышнего за каждый счастливый год, за каждое счастливое мгновение. Только выясняется, что у моей "жены" совсем иные планы.
В армии, когда фронт прорван, применяется отвлекающий маневр. Пришлось выложить кое-что из вашингтонской заначки. Дженни заинтересовалась, и я тем временем встал с четырех лап на две, отряхнулся и принял подобающую приличию позу.
Ночью я опять вышел на балкон. Покурить и поразмыслить на трезвую голову.
Значит, так, о тихой гавани забудь. Сколько лет тобой командовала Система, ты из нее вырвался и... попал во власть сумасбродной девочки. Ходы Системы можно было хоть как-то предугадать, но смену настроений у Дженни... А она небрежным щелчком валит тебя с ног. С чем и поздравляем... "Сердце красавицы склонно к измене и к перемене, как ветер мая". Заруби на носу. Скоро от таких зарубок он у тебя будет полыхать роскошными цветами. И потом, за долгую и безупречную службу человеку полагается пенсия и, если начальство благоволит очередной чин, крупная денежная сумма, плюс орден. Пенсию мне оформили (Любопытно, что они там нахимичили? По правилам французского социального страхования никак не дотягиваю до срока. Приедем в Париж, посмотрим), чин определили - "свадебный генерал". Денег от них фиг дождешься (сокращают бюджет), орден зажали. Могли бы, между прочим, вручить "Почетный легион". Ни стыда ни совести! Ладно, орден, допустим, - предмет для дискуссии. Однако ни в одном воинском уставе (или уставе спецслужб) не записано, что за выслугу лет дают Дженни! В каком бредовом сне это тебе приснилось?
Дженни придется завоевывать. Прилагая максимум усилий. Сантиметр за сантиметром. День за днем. Всю жизнь (если эта жизнь у тебя имеется в запасе помни предупреждение Глубоководной Рыбы).
...Чуть-чуть колыхались тени от листвы на крыше красной "тойоты", припаркованной, как и старый "шевроле", к противоположному тротуару, наверно, еще в начале века. Ни кот, ни "ягуар" - никто из ночных бродяг не нарушал покой Диккенс-стрит.
Вчера у нашего дома (нашего?) остановилась шестиместная карета, вызванная моим воображением, карета с вензелями шведской короны на коричневых лакированных дверцах. Далеко ли ты уедешь в карете прошлого? "Чем ты меня взял, Тони? Своими историями". Золотые слова, моя девочка. И впрямь, в резерве главного командования ничего нет, кроме историй. Козыряй, пока они ей интересны. Кстати, новелла про короля Карла XIV должна понравиться.
II. КОРОЛЬ КАРЛ XIV
Башенные часы на дворцовой площади пробили десять раз. Метель гуляла по улицам Стокгольма, стуча в закрытые ставни темных окон. Законопослушные шведы рано ложатся спать, а может, вообще не просыпаются в эту пору полярных ночей. Зачем вставать, одеваться, когда не успеешь нос высунуть на улицу, как опять стемнело? Лишь в кабинете короля Карла Четырнадцатого ярко горели свечи. Патрульный жандарм остановился у засыпанной снегом конной статуи Густава-Адольфа, отдал честь крупу лошади и устало подумал: "Кому нужен ночной дозор, когда сейчас ни одной собаки в городе не встретишь?" Однако, увидев на фронтоне дворца три освещенных квадрата, солдат взбодрился: "Наш добрый король еще работает!" - и продолжил свой путь, минуя стороной свежие сугробы.
Вообще-то жандарм мог смело вернуться в казарму, снять обледеневшие сапоги и греть у печи замерзшие ноги. Под вой метели, налетевшей с просторов Балтики, все живое в объединенном королевстве Швеции и Норвегии посапывало, посвистывало, причмокивало, похрюкивало, давило сон. Забились в чащу, в берлоги, в подземные гроты волки, лешие, медведи, росомахи, тролли и тролльчихи, гномы и белоснежки. Ничто не нарушало покой мирной страны. Дураков нет нарушать его в такую погоду. И если был кто-то, замышлявший недоброе против доброго короля, то ночной страж все равно бы его не обнаружил, ибо в данный момент злодей не прятался в сугробах, скалах и берлогах, а сидел в королевской приемной.
Барон Рапп не услышал боя башенных часов, окна приемной выходили во внутренний двор, но часы с длинным медным маятником в полированном шкафчике из светлого дерева, стоявшие рядом с флигель-адъютантом справа от дверей кабинета, повторили десять ударов. Барон Рапп криво усмехнулся. Точность - вежливость королей! Ему было назначено на девять. Впрочем, барон Рапп тут же стер усмешку со своего лица и тревожно глянул на адъютанта. Бывший французский гвардеец застыл в наполеоновской позе, скрестив руки на груди, и, кажется, ничего не заметил.
Метель за стенами дворца была слабым отголоском той бури, что бушевала в душе барона Раппа. Стараясь успокоиться, он следил за мерным движением медного маятника, но мысли барона метались от одной крайности к другой. Он знал, что получает неожиданное повышение, затем его и вызвали в Стокгольм. Утром во дворце с ним отечески беседовал Государственный секретарь граф Платтен. В тридцать лет занять одну из ключевых должностей в Норвегии - какая блистательная карьера! И все же не приходят на аудиенцию к монарху, заткнув за пояс под мундиром кинжал. Довольно странная манера благодарить за королевскую милость. До сих пор барон Рапп не решил, что ему делать: с почтением выслушать благую весть и откланяться, броситься на Короля с кинжалом или, войдя в кабинет, молча вонзить холодное лезвие в свое сердце. Разбитое сердце.
Ну кто мог подумать! Как хорошо день начинался. После беседы с графом Платтеном барон Рапп примчался домой поделиться новостью со своей женой. Красавица Диса надула губы. Разве угодишь женщине? Опять в Норвегию? Меня оставляешь в Стокгольме? Барон доказывал, что в Тронхейме Диса умрет от скуки, в Стокгольме привычная ей светская жизнь. В Тронхейме у барона масса работы, с Дисой придется снимать дом, лишние расходы. Барон хотел как лучше. В ответ слезы, скандал, выяснение отношений. Разве женщину переубедишь? Я о семье забочусь, работаю не покладая рук, видишь, дослужился до... И вдруг холодный надменный взгляд и убийственные слова:
- Это ты дослужился? Ты бы до конца своих дней бегал на посылках у Хаммерфильда, если бы я не выпросила для тебя вице-губернаторство, обслуживая Его Величество за "шведским столом"!
"Шведский стол"! В придворных кругах шептались о королевских забавах. Швеция слишком маленькая страна, чтоб хранить тайны. Более того, дамы рвались наперегонки к "шведскому столу", в укромный охотничий домик Карла Четырнадцатого. Злые языки, не стесняясь, сообщали, каким образом предприимчивые красотки добывают королевскую благосклонность своим рогатым супругам.
И вот выяснилось: главная фаворитка - жена барона Раппа, гордая, нежная, неприступная Диса. Воистину мужья узнают последними.
...Удачливых соперников вызывали на дуэль. Но не бывает дуэлей с королем, королевским расположением принято гордиться. Графа Ферзена толпа растерзала на дворцовой площади, заподозрив его в убийстве наследного принца. Теперь граф Ферзен - легенда страны, ибо шведы узнали, что он был любовником французской королевы Марии Антуанетты. Любовником, а не обслуживал ее за "шведским столом"! Все так, но войны в Европе кончились, время тридцатилетних генералов миновало, должностей мало, а сколько кругом жадных ртов? Чтобы проявить себя, надо прорваться наверх, но Хаммерфильда обойдешь только королевским указом. Король гасконский мужлан, а Диса позволяла ему то, на что барон даже намекать не осмеливался. Кинжал! Месть за опозоренное имя. И сразу заколоться самому, чтобы избежать публичной казни. "Дорогой мой, не натвори глупостей, - сказала Диса. Мы уедем в Норвегию, и все забудется". Уедем в Норвегию! Значит, она все-таки его любит... А если король ее не отпустит? Как воспротивиться высочайшей воле?
От этих мыслей у барона кружилась голова. Невероятным усилием он удерживал на своем лице маску исполнительного чиновника. Чиновника? Да. Но не льстивого придворного, готового на все и позволяющего жене позволять... Часы пробили четверть. Где же хваленая королевская вежливость?