- Докладывайте!
Разумеется. Конечно. Существовал порядок: вызванные из провинций чиновники докладывали королю о положении на местах.
Барон, подойдя к столу, докладывал. На столе, поверх других бумаг, лежала папка с надписью: "Досье барона Раппа". Французское нововведение, нынче на всех составлялись досье, барон тоже составлял на своих подчиненных... Король кружил по кабинету, иногда присаживаясь на свое кресло, напротив барона. Мрачно слушал. И чудилось барону, что король не сводит глаз с его пояса, словно видит под кителем кинжал. Один раз поправил барона:
- Вашему департаменту выделено не сто двадцать тысяч крон, а сто двадцать пять тысяч.
"Каждую мелочь он помнит", - подивился барон и продолжал.
Король опять его прервал.
- Сто двадцать пять тысяч крон не мелочь.
"Да он читает мои мысли", - подумал барон.
"Читаю", - светилось в глазах короля.
Барон замешкался, его речь потеряла плавный ход. Раз король все знает...
- Достаточно, - сказал король, - остальное мне известно. Король откинулся на спинку кресла и хмуро уставился на досье. Открыл папку. Захлопнул.
- Расскажите мне о Хаммерфильде. Он ладит с депутатами стортинга?
"Не натвори глупостей", - вспомнил барон слова Дисы и внутренне мобилизовался. Доклад о Хаммерфильде был им отрепетирован заранее.
- Граф Хаммерфильд строгий, сведущий начальник, с ним приятно работать, но...
И снова длинная рулада комплиментов, с вкрапленными, как бы случайно, ядовитыми "но". Интуиция чиновника подсказывала барону Раппу, что король еще не принял решения, может, поэтому и был таким мрачным, и все теперь зависит от искусства барона запускать свои отравленные стрелы. Не переборщить! Образцовый чиновник обязан трепетно любить начальство, каким бы оно ни было.
Однако король разгадал его игру:
- Откровенно говоря, я не понял, насколько граф Хаммерфильд соответствует должности. Понял, что ваши отношения не сложились, что он вас топит.
"Ваше Величество, если вы меня видите насквозь..." - хотел сказать барон, но не сказал. И так было ясно: видит! И барон опустил глаза.
- Вам не мешает эта штука, слева под ремнем? - услышал он вкрадчивый голос.
Барон вытащил кинжал и осторожно, держа в ладони лезвие, положил его на стол. "Вот и решилась моя судьба!"
- Ваше Величество, я не помышлял об убийстве...
- Меня уже дважды убивали, - заметил король, наверно, вспомнив какие-то эпизоды из своего военного прошлого.
- ...я желал сам покончить с собой...
- ...оставив баронессу без средств, в долгах и маленького Густава без отца?
Их взгляды перекрестились. Барон почувствовал, что этот властный человек без возраста, точнее, остановивший свои годы где-то между сорока и пятьюдесятью, обладает мощным силовым полем. Он может сломать любого. Зачем тогда упрекать слабых женщин?
- Договоримся: никогда никому не рассказывайте про кинжал.
Король спрятал кинжал в ящик стола, но мрачность с его лица не исчезла.
"Решает, как со мной поступить, - подумал барон. - Тюрьма, ссылка, отставка. Или..." Затеплилась надежда.
Король прочел и это. Неожиданно в его взгляде промелькнула боль.
- Садитесь, барон. Придвиньте кресло. Я заставил вас ждать в приемной. Не нарочно. Я изучал ваше досье. Я не знал, понимаете, не знал, что вы записались добровольцем в русскую армию и в тринадцатом году сражались под Лейпцигом в дивизии, откомандированной в мои войска. Ну, что теперь делать?
Как будто снежный заряд пробил окно и белая пелена залепила глаза барона. Он беззвучно выговаривал бессвязные фразы: "Я боготворил вас, маршал Бернадот. Вы подъехали на белом коне в фиолетовой гусарской куртке с золотыми шнурами и сказали перед строем: "Солдаты! Наполеоновские пушки отстрелялись, порох кончился. Вперед, в атаку! Вы вернетесь со славой домой!" Пруссаки гнали под картечь полки... Вы не давали приказ наступать, вы выбирали момент. Великий маршал Бернадот умел беречь жизнь своих солдат... Я видел вас потом в гуще боя. На белом коне в фиолетово-золотистой куртке... Яркая мишень для французских гренадеров. Я подумал: "Если маршал не боится смерти, будь как он". Но лучше бы мне тогда погибнуть. Погибнуть, сохранив честь и иллюзии молодости. Что теперь делать? Вы же специально стояли ко мне спиной, проверяя намерения жалкого заговорщика..." - поток беззвучных, бессвязных слов, которые король прекрасно понимал.
- Иногда мне тоже кажется: лучше бы меня убили под Лейпцигом, - услышал барон ровный, спокойный голос. - Вы полагаете, мне было легко воевать против французской армии, где я прошел службу от солдата до маршала? Император посчитал меня изменником. В своих письмах со Святой Елены он повторял; "Бернадот ознакомил англичан и русских со всеми секретами нашей военной стратегии". Не я изменил Императору, разум изменил Наполеону. Поход на Москву чистое безумие. Оголенные на тысячи километров тылы! Тем не менее, особенно после смерти Императора (неужели его отравили на Святой Елене?), я чувствую тяжесть в груди.
И спала белая пелена. Если король говорит о самом сокровенном, значит, барона Раппа простили, более того, барону доверяют.
- В каком чине вы оставили русскую армию?
- Низший офицерский чин, Ваше Величество. Прапорщик.
Король скривил губы:
- Есть ли награды?
- Всего лишь одна. Георгиевский крест.
Король шлепнул ладонью по столу. Глаза его вспыхнули. И уже барон без труда прочел в них: "Какой же ты осел, братец! Что ж ты раньше мне не сказал?"
- Вот чего мне не хватало в вашем досье! В Швеции всего пять офицеров имеют Георгиевский крест. В русской армии Георгиевский крест так просто не давали.
...Позже, значительно позже, барон осознал второй смысл фразы, спасительной для его самолюбия.
Король встал, прошелся по кабинету, опять опустился в кресло.
Глаза в глаза.
"Сейчас он скажет: "Я ни одну женщину не принуждал". И это будет сущая правда", - подумал барон.
Глаза в глаза.
Король помолчал, покачал головой:
- Барон Рапп, жизнь неисправимая злодейка. Мы ждем от нее справедливости, а справедливости не бывает. Вы получаете высокое назначение. В ваших руках окажутся судьбы многих людей. Вы будете стремиться все делать по справедливости. Постарайтесь хотя бы причинять как можно меньше зла.
Глаза в глаза.
- В Тронхейм обязательно возьмите с собой баронессу и сына. Все наладится, все забудется. Поверьте мне - все забывается. Ou presque.