— Великий боже… — прошептал Аштарт, приседая. Рука юноши судорожно сжала рукоятку меча. Он почувствовал, как холодная капелька пота медленно стекает по напряженной спине. Аштарт смотрел вниз, туда, где плескалась в речке длинноволосая девушка.
Купальщица не замечала ничего вокруг, прыгала, смеялась, разбрасывала брызги воды, сверкающей в лучах заходящего солнца. Блики солнечного цвета веселыми зайчиками бегали по смуглой коже, россыпью ослепительных бриллиантов зажигали капли во влажных волосах цвета золота, таких длинных, что почти полностью покрывали ягодицы. Аштарт судорожно вздохнул. Златовласка продолжала плескаться, радостно смеясь. Летели брызги, журчал девичий смех. Аштарт, наконец, решился. Прошептал заученные слова, отвел от себя злых духов реки, и, крадучись, стал спускаться вниз.
Ноги бесшумно ступали по мягкой земле, покрытой ярко-зеленой травой, похожей на сказочный, разноцветный ковер. Словно решив помочь ему или, наоборот, помешать, в дубраве, в которой он прятался, запели птицы. Златовласка обернулась, но не заметила Аштарта, по-прежнему скрытого среди деревьев, спускавшихся почти к самой кромке зеленоватой, удивительно прозрачной воды. Взмахнув мокрыми волосами, дева опять принялась плескаться. Аштарт замедлил шаг. Еще немного, и он вплотную приблизится к купальщице. Рука медленно сползла вниз, к суме, привязанной к поясу. Открыла ее, достала большие серебряные ножницы.
Еще шаг. Нет, два шага… Раз… Два… Аштарт не видел улыбку на лице Златовласки, не мог видеть, как жестокий огонек загорелся в прекрасных зеленых глазах. Аштарт не подозревал, что девушка знала о его приближении. Она просто стояла, не поворачиваясь. Сколько раз она уже ждала, пока опрометчивый человек подойдет настолько близко, чтобы можно было… Златовласка ждала. Подходи, человек…
То, что произошло в следующее мгновение, поразило ее. Человек не стал брать ее за руку или громко восхищаться ее красотой. Не предложил ей грязное совокупление, не полез к ней в воду, стаскивая с себя одежду. Человек сделал другое. Ужасное. То, чем златовласку пугали с детства.
Крик златовласки пронесся над водой, промчался через лес, спугнув птиц, которые испуганными стайками полетели прочь из страшной дубравы. Эхо страшного, полного бессильной злобы крика, еще долго повторялось среди вековых деревьев, пока, наконец, не замерло навсегда.
Торжествующий Аштарт отбросил ставшие ненужными ножницы. Сверкнув на солнце, они с плеском пошли на дно. Юноша высоко поднял над головой руку, сжимающую прядь золотых волос.
— Теперь ты моя, — прошептал он. — Моя!
Златовласка покорно склонила голову. Ей хотелось умереть.
— Я твоя… — златовласка пристально вглядывалась в незнакомого человека. — Пока прядь в руках твоих, буду покорной тебе, человече…
— Мне не нужна покорность, — мотнул головой Аштарт. — Я… я люблю тебя!
— Любишь? — воскликнула девушка. — Против воли моей ведешь в дом свой. Но берегись, человек: вернется мне прядь и тогда…
— Если не полюбишь меня, — тихо проговорил Аштарт, — обещаю, что верну тебе свободу.
Златовласка впилась глазами в юношу. Тот выдержал взгляд. Спокойно улыбнулся.
— Хорошо, человек, — прошептала дева. — Будь по-твоему.
Зезва по прозвищу Ныряльщик посильнее закутался в плащ, но это мало помогло ему: вокруг громыхало, сверкало и лило. Лило с такой силой, словно тысяча горных дэвов поливала мир из гигантских ведер, сопровождая это действие неистовым громыханьем в большие небесные бубны. Толстик громко фыркнул и помотал головой.
— Перестань крутить башкой, — пробурчал Зезва, стуча зубами, — от твоей гривы куча брызг.
Конь Толстик, в меру упитанный жеребец непонятно-рыжей масти, протестующе заржал, но вертеть гривастой 'башкой' стал меньше.
— Знаю, — продолжал Зезва, — ты думаешь о том же, что и я: о теплой корчме, ночлеге и вкусном ужине! Курвова могила, дернули меня дэвы переться на ночь глядя… Но разве с этим упертым как баран тевадом поспоришь? Вперед, Толстик! Ну, чего же ты, устал, что ли? Вперед, а то пущу на салями, клянусь дубом! Не веришь? Свой рот наоборот и зад наизнанку, если вру!
То ли конь принял такую страшную угрозу к сведению, то ли еще по каким-то другим неведомым причинам решил послушаться приказа, но лошадка прибавила ходу и ленивой рысью поскакала по раздолбанному тракту.
Короткие яростные молнии скупо освещали пустынную дорогу. Дождь немного утих. Вокруг не было ни души, лишь изредка доносилось уханье филина из черневшего вдоль тракта леса, да пару раз завыл то ли волк, то ли упырь — Зезва не особенно разбирался в тонкостях воя. Упырь, конечно, не станет выходить на дорогу, обычно они поджидают свою жертву в… Зезва не был специалистом по упырям, поэтому не мог точно сказать, где любят сидеть в засаде упыри. Но уж не на дороге, это точно. Постой, а дэвы? Да нет, те в горах да холмах обитают. Не трогаешь их, и тебя не тронут. Но есть еще лесные дэвы. Амбры еще, великаны. Ну, разве только не проголодаются, как следует… Нет, в такую паршивую погоду ни один нормальный дэв на охоту не выйдет.
— Вот теперь я понимаю, что чувствует голодный дэв! — воскликнул Зезва.
Толстик согласно заржал в ответ. Они преодолели поворот, проскакав совсем близко от края леса, который в этом месте чуть ли не выходил на дорогу. На открывшемся оперативном просторе, прямо по курсу, приветственно засверкали огни большого села.
— Ну, наконец-то, — приободрился Зезва, — выполню поручение тевада, чтоб у него на причандале прыщ вскочил, переночую, и назад, на заслуженный отдых! Ха-я, Толстик, ха-яяя!! Вперед, лентяй, помни про салями!
Ленивым пседогалопом Толстик въехал в село и безошибочно направился прямо к огромному фонарю, светившему на веранде большой, немного покосившейся корчмы. Зезва привязал Толстика под навесом, поставил ему ведро воды из колодца, такого же кособокого, как и корчма, и, отряхиваясь, зашел в кабак.
— Огня и ужин мне, овса и стойло моей лошадке! — громко провозгласил он, оглядываясь по сторонам.
— Что ж вы кричите так, господин хороший? — проворчал хозяин, здоровенный волосатый детина в довольно чистом переднике, выходя из полумрака откуда-то из угла. — Щас все будет, присаживайтесь вот тута.
Зезва позволил себя усадить за деревянный стол, такой ветхий, что, верно, за ним обедал еще царь Волчья Голова, не иначе. Хозяин смахнул крошки с поверхности антиквариата, свистнул слуге-мальчишке, чтобы тот присмотрел за Толстиком, и повернулся к рассматривавшему убранство корчмы Зезве.
— Не обессудьте, судырь, — ухмыльнулся хозяин, присматриваясь к гостю. — Ремонт давно не делал. Но вот, поднакоплю деньжат и…
— Новую люстру не забудь, — буркнул Зезва.
— Чего?
— Неважно. Принеси мне, пожалуйста, поесть. Да разожги огонь посильнее!
— Добрый камин и добрая еда — что может быть лучше, не правда ли?
Зезва медленно повернулся. Оказалось, он не единственный посетитель в столь поздний час. Рядом с ярко пылающим камином стоял сгорбленный человек в черном плаще и грел руки. Широкополая шляпа скрывала лицо. Виднелась длинная черная борода. Зезва заметил ножны меча, висевшего на кожаном поясе незнакомца. Его рука непроизвольно скользнула на эфес оружия.
— В этом нет необходимости, Зезва Ныряльщик! — не оборачиваясь, произнес бородач.
Хозяин охнул и уставился на Зезву. Его руки, державшие тарелку с жареной курицей, задрожали.
— Осторожно, не урони, — сказал Зезва, косясь на незнакомца. — Ставь сюда, пожалуйста. Хлеба и подливки! Овощи есть? И вина принеси, красного, а то продрог я. Только хорошее, а не кислятину. Цветастое есть? Ну, давай Цветастого.
Хозяин закивал, одарил подзатыльником слугу-мальчишку, что с раскрытым ртом слушал разговор, и помчался выполнять заказ.
— Мы знакомы?
— Нет, Зезва, вряд ли, — незнакомец по-прежнему грел руки у огня. — Но мы много слышали про тебя.
— Вы? — зевнул Зезва и с наслаждением вдохнул аромат жаркого. — Кто ж вы такие будете, таинственный посетитель?
Человек в черном повернулся и сделал два шага к столу Зезвы. Тот напрягся, но не подал вида. Исподлобья взглянул на возвышающегося над ним незнакомца. Лица не видно, шляпа мешает. Да и темно тут.
— Давно из Мира Демонов?
Зезва откусил от ножки, с наслаждением прожевал нежное мясо. Ни движением, ни выражением лица не выдал он своего напряжения.
— Недавно, — соврал он. — Три дня назад ходил.
— Можно присесть? — спросил незнакомец.
— Садись, чего уж там.
Явился хозяин с вином и снедью. Бухнул все на стол, испуганно улыбнулся и скрылся за стойкой. Зашипел на мальчишку, громыхнул бутылками. Наконец утих.
— Зови меня Ваадж.
— А я Зезва. Впрочем, ты это знаешь.
— Знаю… — Ваадж помолчал, играя стаканом. Зезва медленно ел свою курицу.
— Зачем приехал? — наконец, спросил Ваадж. — Что тебя привело в славную деревню Убик? А, Зезва?
— А тебе какое дело?
Ваадж засмеялся, откинулся на спинке кресла, скрестив на груди руки в черных перчатках.
— Мне-то никакого, Ныряльщик.
— А чего спрашиваешь тогда?
— Просто так, из интереса.
— Любопытной Маквале, — проворчал Зезва, — нос оторвали.
Ваадж захохотал еще сильнее, снял перчатки и шляпу. Зезва уставился на него. Ну вот, так и знал, подумал он. Чародей, дуб его дери! Перстень чарский на пальце. Лицо продолговатое, усов нет, только черная, как смоль, борода закрывает половину груди. Глаза голубые-голубые, как у жителя Кива или Элигершдада. Волосы заплетены в короткую косичку. Зезва хмуро опрокинул стакан 'Цветастого'. Неплохое.
— Ну, раз не хочешь говорить, — стал серьезным Ваадж, — то и спрашивать больше не буду. Убик — хоть и большое село, но делать тут особо нечего. Во всяком случае, тевадскому гонцу. Думаю, ты просто привез письмо местному гамгеону от светлейшего тевада Мурмана. Я угадал?
— Уф, подумаешь, — фыркнул Зезва. — Тут и баран догадался бы. Разве нормальный человек попрет ночью к дэву на рога? А светлейший тевад Мурман, чтоб ему пусто было, накатал письмецо и отправил меня в Убик! А что? Хочешь почитать, чудик?
— Ты всех чародеев чудиками называешь? — снова засмеялся Ваадж.
— Всех. Вы ж сплошь обманщики. Думаете, если в стекляшках зловонные жидкости смешиваете да взрывы устраиваете, то уже волшебники? Чудики и есть. Ну а ты, судя по физии, не просто чудик, а наемный чародей, и в Убик пожаловал по делу. Видно, завелась тут нечисть, вот эры-крестьяне тебя и призвали на подмогу. А может, и сам сельский староста-гамгеон, кто знает. И как, много платят, чудик?
— Вот как, значит, — протянул Ваадж, по-прежнему улыбаясь. — Хозяин! Подойди-ка, сделай милость.
Детина почтительно приблизился к столу и поклонился. Зезва заметил, что у корчмаря лицо стало серым от страха. Он вздохнул. И чего народ этих чудиков боится так? Ах да, это он не шарлатана, а меня испугался, вспомнил он и помрачнел. Снова народ слухи дурацкие распускает. Про Ныряльщика, ходока к демонам…
— Скажи-ка, любезный, — обратился к хозяину Ваадж, — все ли спокойно в славном селении Убик?
— Что вы, ваше чародейство, — взмахнул руками бармен, — священный дуб с вами! О каком спокойствии речь? Мы уж и позабыли, как оно выглядит-то, спокойствие-то! Нету тута спокойствия-то, нету!
— Да? — прищурился Зезва. — А скажи-ка, гамгеон уже спит, а? Дело у меня к нему срочное.
— Спит ли? — икнул хозяин, пуще прежнего взмахнув руками. — Спит наверняка, отсыпается, завтра-то в ночь хлопоты предстоят ему и семье евойной!
— Он, что, вампир, что ли?
— Упырь?! Ох, священный дуб с вами, господин! Вот кровососов нам и не хватает для полного набора-то!
— Погоди ты со своим дубом, — поморщился Зезва, — я тебе что, дэв лесной? Говори по делу, что творится у вас, раз уж чудика на помощь призвали.
— А твориццо у нас ужасть настоящая, милостивый господин, ужасть! — закивал хозяин, зачем то оглядываясь. — Повадились к нам али речные ходить.
— Али? — помрачнел Зезва. — Духи речные? Ну, светлейший тевад, дуб тебе в зад, ну, Мурман…
— Погоди, — улыбнулся Ваадж, — дай договорить человеку.
— Сын нашего гамгеона Аштарт, — продолжал трактирщик, — втюрился в деву али, клянусь дубом! Сколько ни говорили ему, не ходи на речку, где али водятся, не испытывай судьбу. А он, молокосос, не послушался!
— Но ведь али, особенно женского пола, заманивают беспечных путников в воду и топят, — задумчиво проговорил Зезва, делая глоток вина. — Этот ваш Аштарт и вправду дурень, как я погляжу. А к дэвам кости поиграть он еще не ходил, а? Или к каджам?
— Ох, дэвов — та с каджами и не хватало нам-то, — отшатнулся хозяин. — Священный дуб с нами, не дай бог…
— Влюбиться в али, — покачал головой Ваадж. — Надо же.
— Вот-вот, господин волшебник, и я о том же глаголю. За Убиком есть речка, Иорка та речка зовется. Славная там форель, скажу я вам. Только вот рыбачить туда мы уж не ходим, потому как завелись там али проклятущие, и женского и мужского значицца пола. Стали они губить народ. Али-то, знаете, обернуться может чем угодно — знакомым вашим, лощадью, собакой, котом. Даже мамой родной. У, нечисть поганая…
— Без лирики, — прервал Ваадж. — Дальше что?
— Дальше-то? Аштарт, глаголю я, влюбился в али златовласую, что на Иорке плескаться любила. Потерял свет и покой, не могу, говорит, жить без нее, кожну ночь снится, проклятая! Выслежу, да и похищу, отнесу в отчий дом! Стали мы, значицца, предупреждать дурня-то, не ходи, мол, пропадешь зазря! Али подпустит к себе, поиграется, тело девичье покажет, а потом хвать и на дно утащит на веки вечные! Но не слушал нас Аштарт. Пойду, говорит, и все тут. Уговаривал его отец, но все напрасно, собрался он и пошел было на речку-то, но тут случись вот что: посоветовал ему отец в сердцах, что, раз уж сгинуть решил, то пусть сперва совета-то у ведуньи деревенской спросит.
— В Убике есть ведьма? — насторожился Зезва.
— Есть, ведьма, есть, как не быть ведьме-то, господин? — хозяин подкинул дров в камин, поворошил кочергой, шмыгнул носом. — Только не знали мы тогда, что не простая она ведунья, что сухой кинзой на базаре торгует… За окраиной живет, через лес переть нужно! Звать Миранда! Старая, лет сто ей, не меньше!
— И отправился к ней Аштарт, — поторопил хозяина Ваадж, — что дальше-то?
"Эге, — подумал Зезва, потягивая вино, — да чудик-то знает все давно. Ведьма, значит. Вот ведьм как раз стоит опасаться…"
— Ага, к Миранде-то и направился молодой Аштарт-то! Спрашивает у ведьмы, как бы мне али златовласую заполонить, так, чтоб на дно-то не утащила! Ну, Миранда и усмехается: смотри, говорит, пожалеешь потом, Аштарт! Нет и все тут, упрямится юнец, что твой баран, прости Ормаз… Уговорил он старую, монет ей подкинул, согласилась она помочь. Вот тебе, говорит, ножницы серебряные, подкрадись к деве али сзади и отрежь прядь волос золотых! Как же я подкрадусь неслышно, спрашивает Аштарт. Не боись, отвечает ведьма-то, научу тебя присказке, не услышит тебя дева али! Сделаешь все, как я говорю, и рабой твоей станет али на веки вечные! Пойдет за тобой, куда захочешь, станет женой тебе и облика девичьего менять не будет. Обрадовался Аштарт, схватил ножницы, и бегом к дверям. А Миранда снова усмехается. Смотри, глаголет, чтобы али не нашли прядь волос золотых. Спрячь так, чтобы не нашел никто и никогда. Если вернут али волосы златовласки, горе тебе, горе родным твоим и всему Убику! Горе! Задумался Аштарт. Не передумал ли, спросила ведьма. Нет, не передумал, отвечал юнец. Что ж, иди тогда, сказала Миранда. И помни, что я тебе сказала. Береги прядь-то!
Хозяин умолк и подбросил еще пару полен в камин.
— Интересная история, — сказал Ваадж. — Не правда ли, Зезва?
— Очень интересная, — фыркнул гонец. — Только мне что до этого?
— Ты думаешь? — загадочно улыбнулся чародей, и стало Зезве нехорошо и тревожно от этой улыбки. Темнит чудик.
— Привел Аштарт златовласку в дом отчий, — продолжил хозяин тихим голосом, — стала дева али жить с мужем своим. Прошло некоторое время, и перестала дева грустить-та! Видать, прошла тоска ее по свободе. Вишь ты, как оно повернулось, а? И вскоре не отличалась уже она ничем от дчери человеческой. Красивая, веселая, смеется так заразительно. Добрая, ребятишек любила зело…Не нарадовался Аштарт на молодую жену. Да и отец его, гамгеон, полюбил невестку всем сердцем. Прошло девять месяцев, и родила златовласка близнецов — мальчика и девочку, таких же золотоволосых, как и она сама. Девочку назвали Нази, а братика ее — Светиком…
— Дева али стала человеком? — покачал головой Зезва. — Как же так? Речной злой дух?
— Пока спрятана прядь ее волос, — пояснил тихо Ваадж, — али будет тем, кем наречил похитивший её.
— А потом горе случилось, господа милостивые, — дрогнувшим голосом произнес трактирщик, вороша угли кочергой. — Горе…
— Горе? Что за горе такое?
— Не сказал Аштарт отцу всего, что должон был.
— О чем, трактирщик? Ну, давай же, говори, не томи душу!
— Ведьме Миранде отдал Аштарт золотую прядь на хранение, милостивые господа. Надежнее места не будет, решил он, да и ведьма согласилась, курва старая.
— И что же? Потеряла ведьма прядь или…
Зезва вздрогнул и уставился на печальное лицо детины-трактирщика.
— Да, милостивый господин, — кивнул хозяин, — я смотрю, догадался ты ужо, что да к чему тута у нас-та… Говорят люди, что Миранда-то согласилась прядь на хранение принять, да плату затребовала за ножницы заговоренные. Как родит тебе детей златовласка, отдашь их мне, Аштарт! И настолько затуманен-то был юнец наш страстию, что согласился. Захохотала Миранда, отдала Аштарту ножницы серебряные, и пошел сын гамгеона на речку Иорку… Когда родились детки, стал Аштарт со страхом ждать, что ведьма про должок вспомнит. Не рассказывал никому про клятву свою, ни отцу с матерью, ни златовласке Злате. Да и ведьма исчезла с Убика, не видели больше ее ни в лесу, ни на базаре. Обрадовался Аштарт. Знать, померла Миранда, раз столько времени не показывается. Иль волки загрызли. А может упырь уволок. Кто ее знает? Так прошел год после рождения деток. Стали они чудо, какое загляденье! Да только рано радовался гамгеонов сын, ох, как рано! В утро одно раннее, кто-то постучал в ворота дома-то гамгеона нашего! Вышел Аштарт за ворота и обомлел: Миранда стоит перед ним, все такая же сгорбленная, в лохмотьях своих обычных. Стоит и ухмыляется, нечисть проклятая. За долгом пришла, говорит, отдавай детей своих малых! Отпрянул Аштарт, оглянулся со страхом на дом отчий, убоялся, что выйдет Злата и родители его старые. Уйди прочь, схватился за меч Аштарт. Прочь, ведьма, прочь отседова, не видать тебе деток моих, уходи пока голову не отрубил тебе! Отступила Миранда на шаг и зашипела как змея: гляди, говорит, сын гамгеонов, пожалеешь! Промолвив это, не стала ведьма больше спорить, повернулась и ушла восвояси.
— Так, — кивнул Ваадж, — дальше я расскажу, Зезва. Карга старая вернула али речным прядь золотую волос Златы. А известно, что али всегда мстят похитителю своему. Налетели злые духи той же ночью, и превратилась Злата в дух речной, страшный облик приняла. Воспарила над ложем супружеским, глаза сверкают, рот хищный, зубов кривых и страшных полон, слюна ядовитая капает вниз. Кожа потемнела, пальцы стали длинными и скрюченными, страшный образ приняла, исчезла милая Злата… Аштарт прижался к стене, задрожал.
— Убей меня, — взмолился, — но не тронь детей, это ж и твои детки тоже!
Взвыла волком дева али, воспарила к потолку, а из окна жутким голосом ответили ей другие али. — Не тронула Злата деток, — покачал головой корчмарь, — но с тех пор через одну ночь являются злые али в дом гамгеона, наводят страх на нас всех, по селу пронесутся, детей пугают, могут чудищем обратиться иль еще каким страховидлом-то! К кузнецу явились, перевертыши, в образе почивших родителей его. Раскрыл он рот от изумления, а родители-та евойные хвать и превратились в чудищ али жутких. Опрокинули его на землю, улетели со двора. И так многих еще пугали, а Аштарта с отцом и матерью его пуще всех остальных. Скотину губят, с ума сводят, лошадей угоняют, а как возвращается лошадка-то, грива у животинки так перепутана, что невозможно распутать! Вот так и мучаемся с тех пор, милостивые господа! Сегодня-то спокойная ночь, али окаянные завтра в гости пожалуют.
— Однако ж, в удачную ночь я приехал, — пробормотал Зезва. — Принеси еще вина, добрый человек! В горле что-то пересохло.
— Несу, судырь, сей момент! — трактирщик побежал за вином, а Зезва повернулся к задумчиво разглядывающему огонь Вааджу.
— Ну-с, господин чародей, колись, что в письме моем гамгеону?
— Тевад Мурман убиковскому гамгеону родич дальний, — усмехнулся Ваадж. — Получил от него недавно просьбу о помощи. Ну, Мурман нанял меня, чтобы али зловредных прогнать, я же, как никак, чародей.
— А я тут при чем? — нахмурился Зезва, принимая от хозяина кувшин.
— Ты же Ныряльщик, вот тевад и отрядил тебя мне в подмогу.
— Ну, Мурман, — разозлился Зезва, — ну тевадская твоя задница! Хрен я тебе с Мира Демонов что-нибудь принесу в дар, хрен!
— Так что, — заключил волшебник, — ничего такого в письме твоем нет. Так, сообщение, что, мол, дорогой друг Арсен, гамгеон наш верный, высылаю тебе в помощь весьма искусного чародея Вааджа, что прибыл сегодня днем, а в подкрепление ему, в тактическое, так сказать, еще и небезызвестного Зезву, по прозвищу Ныряльщик…
Зезва мрачно осушил стакан.
— Вот только, не знаю я, как против али действовать, — признался Ваадж. — Злые духи речные непобедимы, ни одно доступное мне заклинание против них не действует. Разве что, Высшего Мага надо было выписывать с Юга. Так архимаг денег запросит столько, что во всем Мурмановском тевадстве не найдется, а Мурман тот еще жук.
— Чего согласился тогда, чудик?
— Как чего? Мурмана не знаешь, что ли?
— И то верно. На кол посадит, и глазом не моргнет!
Некоторое время они молча смотрели на огонь.
— Пошли спать, Ныряльщик, — поднялся Ваадж. — Надо выспаться, завтра нам предстоит тяжелый вечер.
— Это точно, — вздохнул Зезва.
Зезва не любил долго спать по утрам. Едва начало светать, как он бодро вскочил с перины, на которую его уложил сердобольный корчмарь, оделся и отправился прямиком во двор, умываться и проведать Толстика. Облившись ледяной водой из колодца, фыркая и отдуваясь, Зезва погляделся в кусок зеркала, прикрепленный к козырьку над колодцем. Из зеркала на него глянуло кареглазое лицо, с черными бровями и ресницами. Густые черные волосы предстояло заплести в длинную косичку. Ныряльщик вытерся огромным полотенцем, что услужливо поднес сонный слуга-мальчишка и отправился в стойло, проверять, как там Толстик.
Конь встретил хозяина приветственным ржаньем. У жеребца был весьма довольный вид, полным-полно овса и воды, а в соседнем стойле стояла симпатичная гнедая кобыла.
— Эге, — воскликнул Зезва, — да ты хорошо устроился, приятель!
— Йо-о-го-го! — согласился Толстик, сладострастно косясь на гнедую.
— Ну-ну, не буду мешать, дружище.
С этими словами Зезва отправился в корчму, где уже суетились хозяин и слуга, накрывая стол для завтрака, а из комнат доносились соблазнительные запахи и женские голоса — то жена и дочка корчмаря хлопотали на кухне.
Ваадж уже ждал. Чародей задумчиво наблюдал, как гигантский паук трудолюбиво творит паутину в углу над столиком, за которым он сидел.
— Природу изучаешь? — Зезва уселся напротив.
— Изучаю, — кивнул Ваадж. — Взгляни вокруг — а корчма-то веселенькое вполне место.
— Да, — огляделся Зезва, — вчера грустно тут все выглядело, не спорю!
Действительно, яркое утреннее солнце превратило корчму, такую мрачную и темную вчера, в пригожую светлую горницу, с красивыми гобеленами на деревянных стенах. Рядом с весело трескавшим камином сидело сразу три кота, таких жирных, что дрожь проходила по телу. Коты занимались утренним туалетом, старательно вылизывая себя с ног до головы.
Принесли завтрак: гигантскую яичницу, кувшин вина, кашу и гренки. Зезва, не мешкая, принялся уплетать за обе щеки. Ваадж почти не прикоснулся к еде, лишь налил себе стакан вина.
— Почему не ешь? Каша — то, что надо!
Ваадж лишь улыбнулся в ответ. Зезва пожал плечами и продолжил было трапезу, но вдруг остановился и украдкой взглянул на чародея. Тот смотрел на кошек, криво улыбаясь. Один из упитанных котов решил пройтись к столу и изучить гостей как следует. Он потерся о ногу Зезвы, довольно заурчал и направился было к Вааджу, но замер, отпрянул, еще раз потёрся о Зезву и отправился к собратьям, заканчивать утренний туалет.
— Не любят тебя животные, чародей?
Ваадж промолчал и пригубил вино. Зезва напряженно соображал, орудуя вилкой и делая вид, что наслаждается гренками. Значит, кошка тебя испугалась слегка, господин чудик… Оно и понятно, от тебя ж травами и эликсирами несет на версту.
Вбежал мальчишка и громко провозгласил, что господин староста-гамгеон, а також господин Аштарт ждут посланников светлейшего тевада Мурмана у себя дома.
— Далеко живет гамгеон? — спросил Зезва, вставая.
— А недалече, господин. Ежели ногами идти, то близко.
— Ногами идти?
— Ага… это ж не на коняке скакать-то!
Зезва покачал головой, и последовал за юным философом. Ваадж уже был на улице.
Гамгеон Арсен и сын его Аштарт встретили гостей у ворот и почтительно препроводили в дом.
— Великая честь встречать столь уважаемых гостей, — высокий и худощавый гамгеон склонился в вежливом поклоне. Голубые глаза под седыми, сросшимися на переносице бровями открыто и приязненно смотрели на Зезву и Вааджа. Щеку старосты пересекал старый шрам. 'Вояка, — подумал Зезва, кланяясь в ответ, — наверняка в последней заварушке с овсянниками получил'.
— Великая честь, милостивые господа, — поклонился и Аштарт, такой же высокий, голубоглазый, и тоже с серебром в волосах, правда седина у него блестела лишь на висках, что само по себе было удивительным для юноши двадцати четырех лет. Длинные рыжеватые волосы аккуратно расчесаны, на боку меч. И сталь в огромных синих глазах. Сталь и боль. Зезва поклонился снова. Ваадж последовал его примеру.
Хозяева провели гостей через сени и пригласили в гостевую — большую светлую комнату, богато и красочно украшенную оружием и золотой чеканкой на выкрашенных в белый цвет стенах. В углу — небольшой идол Ласковой Ангурэ — хозяйки домашнего очага и виноградников. Чуть выше — алтарь Светлоокой Дейлы, богини-защитницы всего живого.
Богато накрытый стол поджидал гостей. Плотно позавтракавший Зезва стоически вздохнул и решил, что вкусно поесть можно всегда и в любых обстоятельствах, было бы что есть.
Гамгеон усердно подливал вина. Ваадж по-прежнему ничего не ел, лишь потягивал вкуснейшее домашнее вино. Хозяева старательно поддерживали беседу про погоду, налоги, возможные набеги овсянников, про покровителей овсянников — северное королевство Элигершдад. Зезва и Ваадж вежливо отвечали. Слуги принесли чаши с водой для омовения рук.
— Я смотрю, вы интересный человек, господин Зезва, — гамгеон вертел в руках письмо тевада Мурмана, — кузен пишет про вас исключительно хорошее.
— Светлейший милостив, — зевнул Зезва, вежливо прикрыв рот ладонью. — Не правда ли, господин чародей?
— Чрезвычайно милостив, — подтвердил Ваадж, опрокидывая уже шестой или седьмой стакан. Никаких признаков того, что чародей хоть капельку захмелел, не было и в помине.
— Ночью али прилетят снова, — Арсен откинулся на спинке стула, смерил взглядом Зезву, покосился на молчавшего почти весь обед Аштарта. — Готовы ли вы, господа милостивые, помочь нам нечисть поганую отогнать?
Зезва кашлянул.
— С божьей помощью, конечно, господин чародей поможет вам.
— А как насчет вас?
— Я — всего лишь гонец, господин гамгеон, выполняю мелкие поручения светлейшего Мурмана…
— А вот тут тевад пишет, что я могу полностью рассчитывать на ваше содействие, как Ныряльщика и ходока к демонам.
Зезва взглянул в письмо, которое ему ткнул в лицо гамгеон.
— Светлейший много чего пишет, сердце у него доброе… Ну, так содействие я оказываю — письмо вот привез, чародею помогаю в моральном плане.
Ваадж усмехнулся, допивая очередной стакан.
— То есть, — подал голос Аштарт, — ночью вы не останетесь у нас, супротив али сопротивление поддерживать?
— Нет.
Молчание продолжалось минуты три.
— Миранда снится мне кожну ночь… - вдруг прошептал Аштарт. — И сегодня привиделась опять, ведьма проклятая.
Отворились двери, и в гостевую зашла супруга гамгеона, приятная пожилая женщина с двумя годовалыми детьми на руках. Зезва взглянул на малышей. Те испуганно таращились на чужих людей огромными, голубыми как небо, глазенками. Вьющиеся волосы цвета золота сверкали в лучах солнца, освещавших гостевую горницу. Аштарт вскочил, лицо его расцвело.
— Нази, доченька… Светик, сынок! — он подбежал к улыбающейся матери, схватил малышню и завертел их в руках. Дети радостно и счастливо засмеялись. Растроганно заулыбался гамгеон, наблюдая за внуками. Загадочно щурился Ваадж, а Зезва все смотрел на чистые детские лица. Ну, Мурман, баранов сын…
— Хорошо, подежурю с вами, — буркнул он, — не оставить же вас одних против нечистой силы…
Аштарт расцеловал детей, передал их матери, обернулся. Зезва вздрогнул. Снова это выражение муки в голубых глазах, этот старческий взгляд молодого человека.
— Спасибо тебе, Зезва Ныряльщик, — поклонился Аштарт. — Я не сомневался, что ты согласишься помочь.
— Весьма польщен, — Зезва устало прикрыл глаза. — А теперь, господа хозяева, есть у меня пара вопросов.
— Слушаем.
Жена Арсена вынесла детей из гостевой. До их слуха снова донесся радостный детский смех.
— Известно, что али — это злые потусторонние существа. Бывают разных видов: речные, горные, лесные, и каких только нет. Отличаются злобой, склонностью к садизму, мстительностью. Если удаётся им вернуть прядь волос похищенную, то месть страшна их. Горе тому, кто обидел али, горе! Но… вы все еще живы.
— Ты прав, — ответил гамгеон Арсен, переглянувшись с сыном. — В первую ночь, когда… хм, когда превратилась Злата в деву али страшную, налетела их целая куча, ну, думаем, что конец нам пришел… Но…
— Но Аштарт взмолился к Злате, попросил не трогать детей, — вдруг произнес Ваадж. Все оглянулись на чародея. — Да, — продолжал он, еле заметно улыбаясь, — выходит, подействовала просьба сына твоего, и отступились зловредные али, не стали убивать тебя…
— Но прилетают через ночь! — гаркнул Арсен, ударяя кулаком по столу, — людей пугают, скотину с ума сводят, коней похищают, гриву им запутывают так, что не расчешешь потом… Оборотни-страховидлы, прикидываются людьми знакомыми! И как от напасти этой избавиться, ума не приложу!
— Почему же вы не уехали отсюда?
— Шутишь, Ныряльщик? От али не уйдешь, и на краю света отыщут.
— Это верно, — кивнул Ваадж. — Нет смысла прятаться.
— А Миранда… — начал было Зезва, но осекся, заметив глаза Аштарта. Кашлянул Ваадж.
— Ты не все рассказал отцу, Аштарт, — очень тихо проговорил чародей.
Юноша словно окаменел, глядя прямо перед собой ничего невидящим взглядом.
— Сын, о чем толкует господин Ваадж? — Арсен тревожно всматривался в Аштарта. — Почему ты молчишь? Ну?
— Отец, Миранда приходила сюда.
— Миранда, ведьма, что ли? Так ведь сгинула она…
Арсен умолк и уставился на сына. Зезва вдруг заметил, что лоб старика покрылся испариной.
— Ты обещал ей что-то, да?
Аштарт не поднимал глаз.
— Говори, щенок!!
— Отец…
— Детей обещал взамен ведьмовской помощи? Детей, не рождённых еще, обещал?!
Гамгеон вскочил и с размаха ударил Аштарта кулаком в лицо. Юноша как подкошенный рухнул на пол. Приподнялся на одном локте, сплюнул кровь.
— Прости меня, отец, — прошептал он, — прости, пожалуйста…
Зезва увидел, как слезы медленно текут по щекам Аштарта. Ваадж громко вздохнул. Арсен вышел из-за стола, подошел к сыну, подал руку. Юноша поднялся.
— Не отдам детей Миранде, не отдам. Слышишь, отец, не отдам!
Гамгеон несколько секунд смотрел куда-то в сторону, затем резко повернулся, порывисто прижал сына к груди.
— Не отдадим, сынок!
Зезва услышал, как снова вздохнул Ваадж. Раздался плеск: чародей наливал себе очередной стакан.
— Полнолуние, — поежился Зезва, поглядывая в окно, из которого лился серебристый свет, — вон луна какая…
— Точно, — согласился Ваадж, разглядывая свои руки в черных перчатках. — Успокойся, Зезва. Упырей или крюковиков не будет. Очокочей тоже.
— Почему?
— Ни один кровосос не решится к али сунуться.
— И то верно…
Они сидели возле дверей детской комнаты. Горел маленький камин, едва освещая помещение. От мебели падали огромные зловещие тени. Где-то рядом завыл волк. На длинной скамье забылся в тревожной дреме гамгеон Арсен с мечом наготове. Зезва покачал головой. Против али речных мечом… Напротив отца сидел в напряженной позе Аштарт и тоже сжимал меч.
— Убери оружие, — посоветовал юноше Ваадж. — Не поможет оно тебе.
— Неправда! — запальчиво прошептал Аштарт. — В прошлый раз помогло!
— Серьезно? — заинтересовался Зезва. — Хочешь сказать, али речные меча испугались? Что им меч, они ж потусторонние существа.
— Не знаю, испугались они меча или нет, — медленно проговорил юноша, — но повыли немного, полетали надо мной, да и умчались прочь.
— Ишь, ты, — сказал Ваадж сонным голосом, — выходит, не такие уж и зловредные али-то?
— Возможно, — сдержанно произнес Зезва, погружаясь в раздумья.
Нечеловеческий злобный вой взорвал хрупкую тишину ночи. Все вздрогнули и потянулись к оружию. Гамгеон Арсен подпрыгнул спросонья и выругался.
— Али, — прошептал Аштарт. — Скоро будут здесь. Готовьтесь.
Зезва покосился на Вааджа, и повернулся к юноше.
— Аштарт, спросить хотел тебя…
— Спрашивай, Ныряльщик.
— Не жалеешь?
— О чем?
Новый вой, на этот раз ближе. Арсен проворчал что-то о поганой нечисти, которая детей может разбудить.
— Нет, Зезва, не жалею, — твердо сказал Аштарт, вслушиваясь в темноту. — Что в деву али влюбился, не жалею, и что к ведьме отправился за помощью, тоже не жалею…. Ни капельки, слышишь? У меня дети есть, смысл жизни моей: Нази и Светик, а ты о сожалении речи ведешь.
Третий крик, уже настолько близкий, что хлопнули ставни окна. В комнате вдруг стало холодно, повеяло сквозняком. Зезва вздохнул.
— И Злата, — продолжал Аштарт, — любовь моя. Понимаешь, о чем я, Ныряльщик?
— Понимаю, — кивнул Зезва. — Но дева али… она ведь бессмертна, и останься с тобой на веки вечные, то увидела бы твою смерть, а потом и смерть своих детей, а сама же так и осталась бы прекрасной златовлаской, над которой не имеет время власти! Вот на какую долю ты ее обрек, Аштарт! И была бы она вечно молодой в мире смерти и увядания. Бессмертной розой среди однолетних цветов!
— Я не… — сверкнул глазами юноша, но умолк, опустил голову и отвернулся.
Зезва покачал головой и подумал — а имеет ли он вообще право осуждать Аштарта? Нет, не имеет. И не потому, что не его ума это дело, нет. Просто… Просто ему было жаль гамгеонова сына.
И тут началось. Захлопали ставни, лютая стужа пробралась в комнату, сотней диких нечеловеческих голосов взорвалась тишина. С улицы донеслось испуганное ржанье лошадей. Зезва стиснул зубы. Дуб им в зад, там же Толстик! Уведут рыжего друга али проклятые, как пить дать уведут! Пропадет лошадка…
Окно с грохотом упало на пол, комната осветилась неземным ярким светом. Люди невольно зажмурились, закрыли лица руками. Несколько али ворвалось в горницу. Завыло, заметалось по комнате, круша все на своем пути. Несколько раз подлетали к дверям в детскую, но всякий раз на их пути становился бледный как смерть Аштарт с поднятым мечом. Отступивший к стене Зезва не верил своим глазам: али могли с легкостью смести человека с пути, но не делали этого. Они снова заметались по комнате, дико выли, принимали разные обличья. Вот один али завертелся в воздухе рядом с Зезвой. Полупрозрачная сущность, человекообразное тело, висящее в воздухе, страшный оскал на колышущемся лице, дико вращающиеся глаза и костлявые руки.
— Аштарт! — взвыл али, взмывая к потолку
— Ашшшштарт! — подхватили другие.
Арсен шептал молитву Светлоокой Дейле, но твердо стоял рядом с сыном, защищая двери в детскую. Зезва поразился мужеству гамгеона и его сына. Ведь в их понимании, они шли на верную гибель. На гибель, защищая детей и внуков. Ныряльщик поискал глазами Вааджа. Чародей спокойно прислонился к стене и невозмутимо наблюдал за беснующимися духами.
— Ваадж, что же ты медлишь? — крикнул Зезва. — Давай, сваргань заклинание, видишь, атакуют, гады!
— Но они же только летают, — усмехнулся Ваадж.
Один из Али вдруг материализовался и ступил на пол перед Аштартом и Арсеном. Зезва ахнул.
— Злата… — пробормотал Аштарт, опуская меч.
Там, где еще мгновение назад вертела кровавыми глазищами уродливая али, теперь стояла золотоволосая девушка необыкновенной красоты. Огромные зеленые глаза взглянули из-под черных пушистых ресниц. Копна золотых, как солнце, волос заблестела в лунном свете.
— Злата, — повторил Аштарт, проглатывая вставший в горле комок. — Любимая…
Злата улыбнулась, и протянула руку. Аштарт как зачарованный потянулся к ней. Потрясенно вздохнул гамгеон.
— Нет! — крикнул Зезва. — Не давай ей руки, не надо!
Но было уже поздно — юноша дотронулся до руки девы али. Зезва зажмурился. Юный глупец обрек себя на верную гибель, ведь каждый, кто прикоснется к али — перевертышу ночью, погибнет на месте.
— Аштарт… — услышал он снова и открыл глаза.
Юноша был жив. Злата сжимала его руку. Их фигуры вдруг охватил яркий неземной свет серебряный, как луна, что светила со двора сквозь разбитые ставни. Зезва судорожно выдохнул воздух. Куда подевался Ваадж?
Злата вдруг попятилась. Носящиеся над потолком али словно взбесились и завыли страшными голосами. Златовласка скривилась, закричала, схватившись за голову, поднялась в воздух. Будто чья-то невидимая рука скрючила девушку, которая стала меняться прямо на глазах. Неожиданно появившийся Ваадж брызнул на али какой-то жидкостью. Наконец-то чар начал действовать.
Злата взвыла, превратилась в уродливое чудище с кривыми зубами, взмыла к потолку.
— Нет! — закричал Аштарт, замахиваясь на Вааджа мечом, — не смей трогать ее, колдун! Прочь со своими бесовскими эликсирами!
Зезва бросился вперед. Молниеносным движением выбил меч из рук Аштарта, повалил на пол.
— Прочь… — хрипел юноша, вырываясь.
Ваадж спрятал сосуд в сумку и повернулся. Глаза чародея блестели.
— Юноша, — крикнул он, — не мешай!
Злата-али уже присоединилась к собратьям, засверкала серебристым прозрачным светом, завыла вместе с ними.
— Ашшшштарт…
Мгновенье, и али стремительно унеслись в ночь, через разбитое ими же окно. Серебристый свет угас, стужа отступила, и лишь полная луна скупо освещала беспорядок, царивший в помещении.
Зезва отпустил Аштарта, тот яростно отбрыкнулся.
— Сын, остановись, — велел Арсен, вкладывая оружие в ножны. — Али улетели, разве ты не видишь? Господин чародей прогнал их.
— Злата…
— Она жива, — усмехнулся Ваадж, — если можно так сказать про али.
— Ах, ты…
— Молчи! — гаркнул Арсен, подскакивая к сыну. Тот покорно потупился, по-прежнему сжимая меч.
Зезва долго и пристально всматривался в невозмутимое лицо Вааджа. Чародей спокойно выдержал этот взгляд.
— Сдается мне, милостивые государи, — медленно проговорил Зезва, — что не в том месте мы яму копаем.
Донеслось ржание. Зезва вздрогнул. Толстик! Как он там?
— Что ты имеешь в виду, Зезва? — удивился гамгеон, помогая сыну подняться.
Зезва заметил, как Ваадж мимолетно покосился на него.
— Не там рыбу ловим, господа хорошие, не там!
— Объяснись, пожалуйста, не томи душу.
Из дверей высунулась бледная и растрепанная жена гамгеона. До слуха Зезвы донесся детский плач.
— Только плачут, испугались, — прошептала женщина. — А так все в порядке, не залетали али проклятые.
— Слушаем, тебя, господин Зезва, — сказал гамгеон, кивая жене. Та закрыла за собой дверь. Плач утих.
Зезва оглядел собеседников.
— Завтра ночью, — сказал он тихим голосом, — навестим ведьму Миранду. Вот где наша рыба спрятана.
Солнце слепило Зезву, но он не прекращал распутывать гриву Толстика.
— У, али проклятые, — ворчал он, щурясь, — увели-таки животину, спутали ему шерсть, а я, значит, стой и распутывай!
Напротив него, на пне восседал чародей Ваадж и попивал винцо, блаженно поглядывая по-сторонам. Пели птички, жужжали пчелы и шмели, с полей доносилась песня эров, а совсем рядом, за забором корчмы, две пышногрудые эрки возились среди грядок. При этом они весьма художественно наклонялись строго по направлению к благородным господам, что коротали время возле дверей корчмы. Само собой разумеющееся, что направление указывали выпуклости и другие задние части прекрасных эрок. Одна из огородниц резко выпрямилась. При этом ее груди подпрыгнули с такой эротичной силой, что пробрало даже внешне невозмутимого Вааджа, который широко раскрыл глаза и разлил вино себе на брюки. Зезва усмехнулся, распутывая последний узелок.
— Два часа, — покачал он головой, — битых два часа ушло на распутывание!
— Тебе повезло, — лениво сказал Ваадж, отводя взгляд от крестьянки. Та надулась, вздернула нос и принялась ожесточенно вырывать сорняк.
— Повезло?! Ты, наверное, шутишь, чудик.
— Обычно али запутывают гриву таким образом, что распутать ее невозможно. Вообще.
— А еще, — Зезва в упор взглянул на чародея, — еще они убивают, сводят с ума, губят скотину, сбрасывают в пропасть, топят, наводят порчу. Так?
— Угу, — согласился Ваадж. — Ты очень догадлив, гонец тевада Зезва. Вот только все знают, что никакой ты не гонец. Вернее, числишься гонцом, а на самом деле — доверенное лицо тевада Мурмана, человек, который привлекается для решения неразрешимых проблем, против которых бессильна охрана тевада, войска Владыки, секретная служба…
— Терпеть не могу секретные службы, — прервал чара Зезва. — Шакалы они все.
— Согласен, — Ваадж налил себе еще стаканчик 'Цветастого'. — Но тебя тевад держит близ сердца…
— Скорее близ задницы! Как чувствует угрозу заднице, так сразу про меня вспоминает — выручай, мол, Зезва!
— …посылает тебя разгребать, извини, дерьмо в такие области, где даже какой-нибудь высший маг давно откинул бы чародейский колпак. Странные слухи ходят про тебя, Зезва.
— Вот именно, слухи. Ты веришь сплетням?
— Не верю. Но верю, что ты действительно ходишь в Мир Демонов, ныряешь туда, и поэтому прозвали тебя Ныряльщик.
Зезва фыркнул. Толстик покосился на хозяина и тоже фыркнул.
— Но, — продолжал Ваадж, — ты не чародей, не колдун, заклинаний не знаешь, а если и используешь, то самые простые. Мы давно наблюдаем за тобой.
— Вы? Кто это вы? Орден Чародеев? Общество Анонимных Колдунов-Ренегатов?
Чародей поднялся со своего пня и с улыбкой протянул Зезве стакан вина. Эрка возложила гигантскую грудь на низкий забор и елейно уставилась на чародея. Не добившись реакции, яростно стрельнула глазами и вернулась к работе под насмешливое хихиканье подруги.
Зезва принял стакан, медленно осушил, вернул. Улыбнулся в ответ.
— Ночью к ведьме идем, чудик. Какие соображения?
— Пока никаких, — помрачнел Ваадж. — Хотя я, в принципе, согласен с твоей теорией.
— Приятно слышать.
— Послушай, Зезва, я — чародей, но если это высшая ведьма…
— То что?
— Против высшей ведьмы нужен высший маг.
— Для совокупления и рождения высших колдунчиков?
— Не смешно, Ныряльщик. Высшую ведьму очень трудно победить, потому что силы свои она черпает в мире духов и мертвых, ведь высшие ведьмы способны переходить через Грань. Ни один смертный не вернулся из-за Грани, и даже Мир Демонов — это увеселительное место по сравнению с тем, куда шастают высшие ведьмы.
— Я смотрю, ты специалист.
Ваадж вздохнул и потянулся к кувшину.
— Не лопнешь, чудик? — проворчал Зезва, гладя Толстика. — И не пьянеешь, как я посмотрю.
Рука Вааджа замерла на полпути. Зезва усмехнулся.
— Хотел спросить у тебя, Ныряльщик… Почему бы не отправиться к ведьме днем?
— Не строй из себя простачка, чудик. Или не знаешь, что ведьма днем неуязвима? Почти неуязвима. Думаешь, почему во всех сказаниях храбрые рыцари рубят нечисть в капусту исключительно ночью?
— Знаю, конечно, — засмеялся Ваадж. — Так, проверить тебя хотел.
— Неуклюжая проверка, господин маг.
— Ладно, не хмурься. Я не…
Ваадж не договорил, потому что мимо корчмы проходила супруга гамгеона с детьми на руках. Женщина радостно смеялась, дети же сидели тихо и как-то зачарованно смотрели на бабушку.
Зезва покачал головой. Не проснулась малышня еще.
Жена гамгеона приветливо кивнула Зезве и Вааджу.
— Добрый день, милостивые господа! Как спалось?
— Благодарствуем, сударыня, преотлично, — поклонился Зезва. — А как ваше здоровье?
— Спасибо, не жалуюсь, — улыбнулась женщина. Светик и Нази безучастно смотрели на Зезву. — Вот, деток на свежий воздух решила вывести.
Неожиданно испуганно заржал Толстик.
— Спокойно, — Зезва схватил коня за узду, — спокойно…
— Ну, до свидания, господа.
Прижав детей покрепче, супруга гамгеона продолжила свой путь.
— Милостивая государыня!
Зезва повернулся. Ваадж перемахнул через забор и подошел к женщине сзади. Та остановилась, не оборачиваясь. Дети как завороженные смотрели на чародея.
Зезва почувствовал ледяное дуновение ветра. Словно во сне он повернул голову. Издалека донесся женский вопль. Уже в следующее мгновение Ныряльщик выхватил меч и бросился к Вааджу.
— Ах, какие наблюдательные господа, — прошипела жена гамгеона, по-прежнему не двигаясь с места. — Все замечаете.
Истошно завизжала эрка за забором — она стояла перед женой гамгеона.
— Зезва, скорее! — закричал Ваадж, выхватывая меч одной рукой, а второй вытаскивая из сумки маленький флакончик. — Скорее, это ведьма, ведьма!!
Миранда захохотала, взмыла в воздух и зависла на высоте нескольких локтей. Дети не издали ни звука, безучастно смотря в пространство перед собой.
Облик жены гамгеона исчез. Морщинистая кожа, крючковатый нос, цветастые лохмотья. Желтые клыки, с которых стекает слюна. Длинные грязные волосы. Горб за спиной. И длинный хвост из-под серо-грязной юбки. Ведьма запрокинула голову и засмеялась пуще прежнего.
Задыхающийся Зезва подбежал с мечом в руках. Сунул руку за пазуху, вынул круглый металлический предмет…
— Нет, Ныряльщик, нет! — выкрикнул чародей. — Там дети!
Зезва выругался, беспомощно взмахнул рукой. Ваадж в сердцах бросил флакончик. Емкость разбилась. По земле растеклась дымящаяся фиолетовая жидкость.
— Дети мои по праву, — прорычала Миранда. — Аштарт обещал. А слово надо сдерживать!
Женский крик усиливался. Зезва почти был уверен, что это кричит жена гамгеона. Настоящая.
Миранда хищно оскалилась, поднялась в воздухе еще на пару метров, и умчалась. Ваадж и Зезва, яростно ругаясь, остались одни на пыльной дороге.
— Высшая ведьма, — задыхаясь, сказал чародей. — Я ж грешным делом решил, что сама Рокапа, архиведьма, пожаловала! Ан нет, высшая кудиан-ведьма! Теперь что?
— Что-что, — сплюнул Зезва. — Ничего уже не сделаешь, чудик. Унесла малышню колдунья. Вот только али…
Зезва запнулся, уставился на Вааджа. Чародей грустно усмехнулся.
— Так-то, Ныряльщик. Нужно на ведьму идти ночью.
— Ох, — потрясенно прошептал Зезва, — я понимаю… Но как ты к кудиан-ведьме подкрадешься? Наверняка очокоча-лешего призовет дорогу охранять. Крюковиков созовет, как пить дать. Болотника тоже. А может, и мхеца горного! А дети?
— С ними ничего до ночи не случится, — устало сказал Ваадж, пряча меч.
Из-за угла выскочила толпа вооруженных людей во главе с Арсеном и Аштартом.
— Где Светик и Нази?! — как безумный выкрикнул Аштарт, хватая Зезву за руку. — Где?! Почему ты молчишь, Ныряльщик?! Посмотри мне в глаза… Почему ты молчишь, ответь, пожалуйста…
Вооруженные эры потрясенно молчали. Арсен молча положил руку на плечо сына, которого сотрясали рыдания. Слезы блестели в глазах старого гамгеона.
— Это была Миранда, высшая кудиан-ведьма, — проговорил Ваадж. — Обратилась супругой вашей, навела иллюзию, пробралась в дом и… А чтоб не плакали, сонной травы дала понюхать. До полуночи она детям ничего не сможет сделать. Наш поход на ведьму по-прежнему в силе.
Гамгеон резко повернулся, в синих глазах засветилась надежда. Аштарт поднял полные слез глаза. Эры зашушукались.
— Я с вами, господа, — решительно кивнул Арсен.
— Я тоже, — стиснув зубы, отозвался Аштарт.
— Отлично, — кивнул Ваадж, поворачиваясь к эрам. — Как насчет вас, любезные?
Простолюдины нерешительно переглядывались.
— Не бойтесь, — произнес Арсен. — Идите домой, к женам и детям малым. Заставлять вас жизнью рисковать не собираюсь. Спасибо за помощь, люди.
Вперед вышел пожилой эр с большой окладистой бородой.
— Священный дуб да не лишит нас мудрости! — оправил бороду старый эр. — Я — Пантелей, сын Пантелея, меня весь Убик знает! Защищать дом да гамгеона от разбойников иль в войске Светлоокой Владыки Ламиры войну воевать супротив овсянников — это одно. А вот супротив нечисти разной зад подставлять — вовсе инше, верно я глаголю-та?
— Верно! — закивали эры.
Зезва посмотрел на Арсена. Гамгеон оперся о плечо сына, словно постарел на несколько лет.
— Идите домой, добрые люди, — повторил он.
— У меня три сына и пятеро внучат, — продолжал бородач Пантелей. — Жена-старуха, ужасть какая сварливая-та! Так это что же получаеца — приду до дома, а жинка, да и спросит, где ж ты был, старый? Отвечу, я, мол, не пошел с господами деток гамгеоновых Светика и Нази из лап ведьмы выручать, потому шта испужался страховидла. Так, что ли? — Пантелей оглянулся на хмурящихся эров, смачно сплюнул в пыль, подбоченился. — Вот что скажу я вам, честной народ. Да лучше я помру вот прямо тута, господин гамгеон, чем на такое позорище соглашуся! Как внукам в глаза погляжу? Э, нет, не таков старый Пантелей, шоб в штаны наложить-та. С вами на ведьму иду!
— И мы, и мы тоже! — нестройно загалдели эры. — Мы с вами, господин гамегон! Ребятишек выручать, а ведьму — на вилы!
Старый Арсен закрыл лицо руками. Аштарт слабо улыбнулся. Зезва критически оглядел воинствующую толпу и хмыкнул.
— Вот что, господа хорошие, — сказал он, обменявшись с Вааджом многозначительным взглядом, — хвостатую вилами не возьмешь. Вы мне лучше скажите, как же это так получилось, что высшая кудиан-ведьма прямо в селе у вас живет, под боком?! Где глаза ваши были? Ладно, чего уж теперь… Миранда слишком крепкий орешек, не справитесь. Наша это забота, с господином чародеем. Ваадж, объясни люду диспозицию.
Чародей кивнул и вышел вперед. Эры уставились на него.
Выслушав Вааджа, бородач Пантелей снова сплюнул и оглядел помрачневшие лица селян.
— Эге-гей, соседи, — пробасил старик, — справимся? Иль на позорище согласимся?
— Справимся, — послышались неуверенные голоса, — как не справиццо-та… Чегой уж там!
— Вот и отлично, — удовлетворенно заключил Ваадж, поворачиваясь к напряженно прислушивавшемуся Арсену. — А теперь вы, господин староста. Вам, с Аштартом, в грядущей баталии такая роль расписана…
Ночь выдалась прохладной, и Зезва кутался в плащ, накинув отороченный мехом капюшон. Он постоянно ощупывал свой арсенал и стучал зубами. Правда, не от страха, а от холода. Ну, и, конечно же, он боялся. Да и у какого нормального человека не будут трястись коленки, если он идет через ночной лес, да еще и на ведьму?
— Пантелей справится? — спросил шагающий рядом Ваадж.
— Справится… — пробормотал Зезва. — Зря лошадей не взяли.
— Не зря. Испугаются, понесут. С болотником свидание хочешь устроить?
— И то верно…
Темные кроны исполинских деревьев почти не пропускали лунный свет. Освещая дорогу факелами, горстка людей медленно продвигалась через лес по старой дороге. Чаща темнела со всех сторон, давила, пугала чудными звуками. Странные шорохи раздавались из кромешной тьмы, и перепуганные эры лишь сильнее сжимали вилы и колья. Лишь старый Пантелей решительно вышагивал впереди, неся на плече видавшую виды палицу. Заухал рядом филин, испуганно вздохнул молодой эр. На него тут же шикнул Пантелей.
— Ужо молчи, сопляк!
— Ох, дядя Пантелей, жутко тута!
— Понятно, что жутко-та, не на фазана идем, поди.
— Оно-то понятно…
Жуткий вой пронзил воздух, заметался среди черных стволов и веток, промчался ветром по покрытой листьями траве. Вскрикнул от ужаса молодой эр.
— Очокоч орет, — пояснил Ваадж, обходя трясущихся эров. — А ну, чему я вас учил? Давай, глотай эликсир, а то страх превратит вас баранов! Ну, живо, сейчас очокоч снова крикнет!
Зезва поспешно сделал глоток зелья, которым их всех снабдил Ваадж накануне. Вязкая горькая жидкость опалила нёбо, жидким огнем потекла в желудок.
— Уф, — задохнулся Зезва, — крепка, зараза!
Очокоч снова взвыл, уже совсем рядом, так близко, что даже эликсир перестал помогать. Так, во всяком случае, показалось Зезве. Он поднял над головой факел и потряс им.
— Не бойсь, народ! — крикнул он. — Эликсир действует, а не то давно катались бы мы по траве, вереща от страха! Очокоч кричит жутко, страшно, но терпеть надобно, терпеть!
Пантелей уже вовсю раздавал тумаки посреди своего воинства, и вскоре дисциплина была восстановлена. Ваадж хотел что-то сказать, но вдруг напрягся, резко присел. И вовремя, потому что из темноты со свистом вылетела кривая ветка и впилась в горло одного из эров. Тот захрипел, медленно осел на землю. Кровь фонтаном забила из артерии.
— Крюковик! — закричал Ваадж, размахиваясь мечом, — ах, моя вина… Все назад!
Зезва развернулся на месте, выставил факел. Прямо перед ним из темноты возникло жуткое существо — дикая помесь гоминида и сухого кривого дерева. Черный ствол, коренья, переходящие в уродливое подобие ног с длинными кривыми пальцами, две кривые руки-ветки с острыми как шипы руками-крюками. И круглое рыло, вращающиеся красные глаза над широко раскрытым уродливым ртом-дуплом. Чудовищные руки-ветки вертятся в воздухе с невероятной быстротой, стремительными черными молниями пронзают воздух, метя по человеческой плоти. Зезва сделал выпад, крюковик взвыл, отступил на шаг, взмахнул крюками. Ударил. Свист рядом с ухом. Зезва уклонился. Новый удар! Ах, зараза…Крюковик зарычал.
Налетел Ваадж, подпрыгнул, и с лету рубанул чудище по стволу-туловищу. Зезва заметил, что вокруг рук чародея светится какая-то субстанция бледно-синего цвета.
Подскочили опомнившиеся эры во главе с Пантелеем. Вид погибшего товарища вселил в сердца простолюдинов дикую ярость. В мгновенье ока крюковик был разрублен на куски, искромсан и растоптан. Довершил расправу Пантелей, с натужным уханьем припечатав голову страховидла к земле. Крюковик пару раз дернулся и затих. Красный застывший глаз свирепо смотрел вверх.
Раздалось новое рычание, из темноты возникло еще три крюковика. Но эры уже поджидали их и с дикими криками ринулись в атаку.
— Ваадж, что ты подмешал им? — задыхаясь, спросил Зезва, уворачиваясь от ветки — крюка.
— Ничего не подмешал, — отвечал Ваадж, рассекая мечом воздух над головой. В его пальцах снова появилось свечение. Зезва уже все понял. Правда, времени на высказывание догадок не было совсем. Появилось еще несколько крюковиков, и сражение закипело не на шутку. Пронзенные крюками, пало двое эров.
Донесся истошный крик из задних рядов эрского отряда.
— Очокоч! Спасайся!!
— Зезва! — крикнул Ваадж, отбиваясь.
— Бегу!
Очокоч взмахнул отрубком-топором, что рос прямо из груди чудовища. Черный топор разрубил ближайшего эра, несчастный повалился на землю, орошая кровью все вокруг. Три эра завопили от ужаса и побежали. Появился Пантелей, грозно взмахнул палицей.
— А ну, сучьи дети, в строй, вашу мать я на сеновале трахал!!! В строй!!!
Зезва замедлил шаг, пригнулся. Очокоч стоял неподвижно, поджидая. Краем глаза Зезва заметил, как Пантелей и трое его людей окружают чудовище. Очокоч ждал. Ржаво-коричневая шерсть свисала грязными клоками на теле чудовища. Глаза лешего горели, словно две луны, совершенно одноцветные, без каких-либо признаков зрачков, лишь бездонные, белые как смерть, диски, сверкающие в темноте. Очокоч ждал. Его уродливая голова мелко тряслась, островерхие уши с длинными свисающими на плечи мочками двигались самостоятельно, поворачиваясь в такт окружавших его людей. Покрытые коричневой шерстью руки с кривыми, острыми, как бритва когтями, застыли, поджидая удобного момента для смертельного выпада. Из груди лешего рос длинный отросток, похожий на топор. Этим топором очокоч и рассек несчастного, что валялся возле его ног.
Зезва выставил ногу вперед, поднял меч. За его спиной, в темноте раздавались крики — эры продолжали сражаться с крюковиками.
Очокоч вдруг взвыл. Эры аж присели от ужаса. Даже Пантелей попятился. Зезва почувствовал, как волосы зашевелились у него на голове. Он поднял меч над головой и закричал в ответ, закричал громко, гневно. Эры поддержали его нестройными воплями. Зезве почудилось, что в глазах-лунах очокоча мелькнуло изумление. Или только почудилось? Очокоч ждал. Люди тоже не нападали, только кружили вокруг, сжимая оружие мокрыми от пота ладонями. Шум и крики в темноте прекратились. Высоко подняв светящийся синим светом меч, подбежал Ваадж, а за ним остальные эры. Заметно поредевшие.
— С крюковиками покончено, — сказал Ваадж, становясь рядом с Зезвой. — Что тут у нас? Ого, крупный экземпляр, клянусь дубом!
— А ну, — скомандовал Пантелей, — окружай страховидла-та… Щас гада изрубим!
Очокоч ждал. Ваадж вздрогнул, резко повернулся. Зезва уже отступал под ударами трех очокочей, появившихся из чащи, три эра корчились на земле. Бородач Пантелей получил рану в плечо, но не обращал на нее внимания, яростно размахивая палицей. Десять очокочей окружили людей со всех сторон, торжествующе завыли.
— Смерть нам! — взвизгнул один из эров, присев от страха. — Все подохнем тута!
— Защищайся, дундук! — прорычал Пантелей, отбивая палицей топор лешего. — Я те как умру, паршивец!
Ваадж пригнулся, очертил в воздухе круг, отступил на шаг, и с силой выбросил вперед правую руку. Полупрозрачная стена встала между людьми и очокочами. Чудовища тыкались в нее, но пройти не могли, яростно вопили и размахивали грудными отростами. Зезва перевел дух, посчитал людей. Вместе с Пантелеем эров осталось девять человек.
— Заклинание сейчас иссякнет, — тихо сказал Ваадж, — готовьтесь.
Призрачная стена заколебалась, мигнула и исчезла. Очокочи торжествующе взвыли.
— Зезва, теперь можешь использовать любое оружие! — крикнул Ваадж, поднимая меч. Сверкнула молния, с шипением вырвалась из острия чародея, и впилась в ближайшего очокоча. Тот зарычал, отступил и как-то странно взглянул на чародея. Зезва был готов поклясться, что очокоч заколебался, хотя синий луч не причинил ему видимого ущерба.
— Ну, скорее, мои заклинания не безграничны! На леших они действуют слабо!. К тому же… получай! К тому же, кудиан-ведьма помогает им на расстоянии, защищает от ударов… Не смотри на меня так! Делай же что-нибудь!
Слишком близко… Зезва выхватил из сумки небольшой блестящий предмет, повернулся к очокочам. Но замер, попятился, потому что со всех сторон на подмогу лешим явилось множество крюковиков. 'Толстик некормлен останется с утра', - пронеслась в голове дурная мысль. Ныряльщик поднял руку, прищурился. Чудовища медленно подступали к сбившимся в кучу людям.
— Выставить оружие! — спокойно скомандовал Пантелей.
В воздухе повеяло ледяным дыханием стужи. Лютый мороз словно царапнул Зезву по щекам, накинулся на руки и ноги.
— Дуб Святой!!! — закричал кто-то из эров. — Али летят, али!!! Со всех сторон-та!..
Зезва поднял голову. Жуткий вой снова пронесся между вековыми деревьями, но это не очокочи кричали, сея ужас и панику, то налетела целая куча али, в темноте похожих на адские тени со сверкающими глазами. Али заметались среди очокочей и крюковиков, вой чудовищ смешался в один жуткий нечеловеческий крик. И очокочи дрогнули, заколебались. Крюковики уже давно бежали в лес, смешно дрыгая ногами-ветками. Лешие отступали медленнее, они злобно вращали глазами. Али не смогли повалить ни одного, лишь летали среди очокочей и били, били их, словно борцовые груши, на которых тренируются силачи из бродячего цирка. Очокочи рычали, безуспешно пытаясь достать уворачивающихся али топорами-обрубками. Тщетно.
Зезва припал на колено, вытер пот со лба, оглянулся. Раздались облегченные вздохи: эры стали понимать, что в этот раз смерть обошла их стороной. Пантелей даже криво усмехнулся в бороду. Ваадж по-прежнему всматривался в темноту, где скрылись очокочи и али. В звенящей тишине до их слуха донеслось отдаленное:
— Ашшшштарт…
— К хижине ведьмы, за мной! — скомандовал Ваадж, и побежал по дороге. Зезва бросился следом. Пантелей раздал пару тумаков и повел эров в арьергарде.
Дорога петляла по лесу, они бежали долго, задыхаясь и падая. Зезва постоянно оглядывался на эров. Те не отставали, а в самом конце колонны, пыхтя как бегемот, мчался старый Пантелей.
Ваадж встал как вкопанный. Зезва чуть не налетел на него. Луна вдруг вышла из деревьев и залила блеклым свечением опушку, покрытую целым морем ромашек. Множество лепестков смутно белело под ногами, а между цветами узкой змейкой тянулась тропинка, что вела к небольшой аккуратной хижине, стоявшей на другом краю опушки, возле темной стены леса. Где-то рядом взвыл очокоч.
— Спокойно, — задыхаясь, произнес Ваадж. — Он не подойдут, боятся. Смотрите.
Зезва взглянул туда, куда указывал чародей. Над крышей хижины, вокруг дымящейся трубы, металось в лунном свете не меньше десятка али. Они кричали. Зезве почудилось в их крике что-то удивительно человеческое, тоскливое.
— Они кричат от боли, — сказал Ваадж, присматриваясь куда-то.
— От боли? — переспросил Зезва. — Злые духи али чувствуют боль?
— Эти злые духи пришли нам на помощь в лесу, если ты запамятовал. А насчет боли… Они есть сущности потусторонние, но почему, скажи мне ради бога, все люди воображают, что существам Грани недоступно чувствовать боль? Ах, дуб святой!
— Что такое?
— Лошади, Зезва, лошади… Я же просил их, дождитесь нас!
Рядом с хижиной, почти невидимые в темноте, тихо ржали две кобылы. Зезва прищурился, но кроме смутных теней, ничего не разобрал. Ваадж прищурился, среди пальцев чародея снова заблестело синее сияние.
— Арсен и Аштарт ослушались меня. Я вижу лошадей. Они внутри, у Миранды.
— Что предпримем, Ваадж?
Чародей посмотрел на опершегося о палицу Пантелея.
— Окружите хижину. Мы с Зезвой идем внутрь. Если увидите что-то страшное, бегите по дороге домой, не оглядываясь.
— Но…
— Выполняйте, что говорю! Если Миранда нас одолеет, вам останется только бежать!
Пантелей насупился, кивнул. Отошел к эрам. Ваадж повернулся к Зезве.
— Что ж, друг Ныряльщик. Идем.
— Идем, — кивнул Зезва, — но сперва скажешь, кто ты таков на самом деле.
— А ты не догадался?
— Догадался.
— Тогда идем. Не время сейчас разговоры вести.
Зезва некоторое время пристально смотрел на чародея, затем положил меч плашмя на плечо, вздохнул.
— Пошли, чудик. Готовь свои эликсиры.
Они приближались к хижине, мягко ступая по ромашковому ковру.
— Миранда знает про нашу победу?
— Надеюсь, что нет.
— Почему ты так уверен в этом, чудик?
— Потому что я поставил щит.
— А-а-а… ну раз щит поставил, тогда конечно…
— Знаешь, о чем я, Зезва?
— Понятия не имею.
— Тихо! Двери.
Подкравшись к дверям с криво прибитой подковой, они прислушались. Из хижины не доносилось ни звука. Зезва ощупал содержимое сумки. Ваадж поднял меч. Снова голубоватое сияние.
— Хороша магия, — пробормотал Зезва. — Где б и мне такой клинок раздобыть, чтоб светился заместо факела? И в отхожем месте пригодится…
— Меняю, — прошептал Ваадж, улыбнувшись. — Сам знаешь, на что.
— Гм, посмотрим, чудик, посмотрим… Ну, врываемся или как?
— Врываемся.
— С боевым кличем для морального подавления противника или блюдя зловещее молчание?
Ваадж покачал головой, затем кивнул Зезве.
Они ворвались в логово ведьмы: Ваадж, блюдя зловещее молчание, а Зезва с боевым, подавляющим моральное состояние воплем.
В воздухе стоял тяжелый смрад. Тела Арсена и Аштарта без признаков жизни лежали возле пылающего камина. Здесь же в уродливом подобии колыбелек спали Светик и Нази, они даже не проснулись от того, что в хижину влетело двое взрослых с мечами в руках.
Над пылающим костром склонилась Миранда. Последнее, что успел заметить Зезва перед тем, как кудиан-ведьма обернулась, была длинная скамья со стеклянным куполом, под которым аккуратными стопками лежало десятка два прядей золотых как солнце волос. Зезва проглотил комок. Сияние меча Вааджа усилилось. Миранда дернула хвостом и повернулась, взмыв под потолок. Глаза ведьмы загорелись дьявольским огнём, руки затряслись от ярости, зеленая слюна стала капать из приоткрытых красных губ, между которых желтели кривые прогнившие зубы.
— Вот как, значит, — прошипела ведьма, сверля взглядом Вааджа, — архимаг пожаловал, собственной персоной. Вот кто навел иллюзию на мой шар видения, вот кто отбился от очокочей и крюковиков, вот кто…
— Довольно, Миранда, — прервал ведьму Ваадж. — Отпусти детей, а также Арсена с Аштартом.
— И вот это, — Зезва указал на пряди волос, его глаза потемнели. — Отдашь тем, кому они принадлежат.
Миранда захихикала. Зезва услышал, как засопел во сне Светик.
— Эти волосики мои, ангелочки! Я, Миранда, властвую над али, что летали к Аштарту! Он не хотел отдавать то, что принадлежит мне по праву! Он обещал детей своих, от девы али рожденных мне отдать на веки вечные. Ибо сказано в Книгах Тьмы: 'отпрыск девы али потусторонней и сына человеческого неведомую чудесную силу таит в себе'. И эту силу…
— Чтобы силу эту достать, — крикнул Ваадж, — должна кудиан-ведьма в полночь призвать Демона Кудиана, чтоб он вселился в ребенка, и тогда получишь ты силу эту чудесную! Кудиан придет в полночь, так запланировала ты, Миранда!
— Кудиан, — прошептал Зезва, облизывая пересохшие губы, — ангел ночи из Грани… Ваадж, не слишком ли мы самонадеянны, а?
— Но ты просчиталась, Миранда, — сказал Ваадж. — И духи али, волосы которых ты украла, точно так же, как Аштарт похитил прядь Златы, они служили тебе, летали стращать людей деревни Убик! Им ты приказывала убивать всех, а Светика и Нази тебе принести! Ты отдала им прядь волос златовласки, жены Аштарта, чтобы погубили али семью, в которой подневольно жила она. Только не учла ты одно обстоятельство, старуха. Обстоятельство это зовется любовью. Нет на свете чар или заклинаний против сей величайшей силы. Злата, дева али, не могла погубить мужа своего, потому что любила его, а родичи ее, али потусторонние, не причинили вреда людям, не погубили никого, лишь стращали да лошадей пугали. А ты бесилась, не понимая, почему не несут али деток, почему до сих пор живы Арсен да Аштарт. Тогда решилась ты сама за дело взяться…
— Продолжай, — прошипела ведьма, яростно вращая глазами.
— … не несли они к тебе деток малых, потому что речные али, хоть и духи потусторонние, существа из-за Грани, но знают они, что такое любовь и страдания. Страдания, на которые обрекла ты их, тех самых, что плачут от боли над крышей хижины твоей, Миранда! Ради Златы, ради детей своих родных, согласились они муки адские терпеть. Отдавай же все по-хорошему, сдавайся, и я отведу тебя в стольный град, чтобы там…
Миранда подняла руки над головой, скривилась, сцепила ладони. Синяя молния с треском ударила в Вааджа, но чародей поднял меч, и разряд ушел в землю. Кудиан-ведьма взвыла. Застыла в воздухе.
— Ничего у тебя не выйдет, старая!
Зезва услышал шорох, оглянулся. За их спинами приподнялся люк, что вел в подвал.
— Ваадж! — крикнул он.
Миранда захохотала. Стремительно спикировала к лазу, спряталась за спиной существа, вылезшего оттуда.
— Мхец, — пробормотал Ваадж, сжимая меч. — Весело становится, клянусь дубом!
Зезва похолодел, потому что чудище, за спиной которого хихикала Миранда, могло предвидеться лишь в кошмарном сне. Он только слышал о мхецах, но встретиться лицом к лицу…
Мхец. Огромное, покрытое белой шерстью тело, гигантские руки волочатся прямо по земле. На волосатом лице горят красные как кровь глазищи. Два клыка свисают чуть ли не до подбородка. Гигантский рост, почти в два раза выше человека средней комплекции. Мхец. Лесной. Тот, кого боятся собаки.
Мхец раздвинул руки, заревел страшным рыком. Зезва схватился за сумку. И тут Ваадж запел.
Чуд из дубравы, что живет на опушке,
Тот, у которого детки в норушке,
Злые людишки следят за тобой,
Деток хотят зарубить, ты не стой!
В нору свою скорей поспеши,
Шерсти родные комочки спаси!
Злой человек хочет их погубить,
Кровью родною норку залить!
Замерев на месте, мхец как завороженный слушал пение чародея. Зезва не верил своим глазам, потому что две огромные слезы медленно поползли по щекам мхеца.
— Нет! — завизжала Миранда, — Нет!!! Убей их, убей!
Мхец медленно повернулся к Миранде. Взмахнул рукой. Ударил. С диким визгом кудиан-ведьма покатилась вниз, в подвал. Мхец еще раз взглянул на Вааджа, и стремительно выбежал из хижины, лишь громко хлопнула дверь за лесным чудом.
— Зезва! — крикнул Ваадж.
Зезва по прозвищу Ныряльщик уже держал в руке округлый металлический предмет. Он смотрел, как Миранда, дико визжа, показывается из лаза.
— Скорее! — услышал Зезва отчаянный крик чародея. — Я не могу долго держать щит!
Словно во сне, Зезва выдернул из металлического предмета стержень с металлическим обручем на конце, резко выбросил руку вперед. Увидел прямо перед собой горящие глаза Миранды. Прикусил губу и засунул предмет прямо за шиворот ведьмы. Та раскрыла рот от удивления. Защитное синее сияние вокруг Зезвы дрогнуло, мигнуло. Ныряльщик вздохнул и сильным ударом ноги отправил Миранду туда, откуда она только что вылезла. Через мгновенье до их слуха донесся глухой стук: это ведьма ударилась о земляной пол подвала. А еще через мгновенье раздался резкий хлопок, затрясся пол, с потолка посыпалась пыль. Зезва отряхнул голову, оглянулся на лежащего на полу Вааджа.
— Вставай, чудик, — засмеялся он, — готова ведьма.
Ваадж взял из камина головешку и опасливо заглянул в подвал.
— Дуб святой, — ошеломленно оглянулся он, — да ее на кусочки разорвало!
— Ага, — зевнул Зезва, — на гуляш!
Пошевелился Арсен, застонал Аштарт, в уродливых ведьмовских колыбелях захныкали, проснувшись, Светик и Нази. Шатаясь, Аштарт подошел к детям, взял на руки. Малышня удивленно таращилась на отца, не понимая, почему тот плачет. Подошел Арсен, зарыдал, обнял сына и внуков. Затем обернулся, улыбаясь сквозь слезы.
— Спасибо вам, господа…
— Вечный ваш я должник! — воскликнул Аштарт. — Как расплатиться с вами, не знаю.
— Не нужно ничего платить, — поморщился Ваадж.
— Благодарите не меня, — улыбнулся Зезва, — а архимага Вааджа. Не знаю только, настоящее ли это имя или нет.
— Настоящее, Ныряльщик. При дворе светлоокой Владычицы Ламиры служу я. Вести, что появилась кудиан-ведьма в Убике, дошли до ушей ее величества. Ну и тевад Мурман…
— Дуб ему в зад! — буркнул Зезва.
— … согласился помочь, отрядив в помощь мне знаменитого своего Ныряльщика.
— Я не знаменитый вовсе, — нахмурился Зезва, но умолк, уставившись на двери, потому что в них стояла золотоволосая прекрасная дева.
— Злата… — прошептал Аштарт потрясенно.
Дева али подошла поближе, ласково улыбаясь. Золотые волосы сверкали, словно блики огня из камина зажгли миллионы маленьких огоньков на ее голове. Белые как снег одеяния шелестели по полу. Али подняла стеклянный колпак, бережно собрала все пряди волос со скамьи. Повернулась и вдруг изменилась в лице, слезы брызнули из прекрасных зеленых глаз. Приняла из рук Аштарта детей, прижала к сердцу.
— Нази, доченька. Светик, сынок, — глотая слезы, прошептала Злата. — Родненькие мои, душеньки мои, звездочки… Мама пришла попрощаться с вами…
Зезва прикусил губу. Защипало в глазах. Аштарт стоял как в столбняке, не сводя глаз с жены. Арсен плакал навзрыд. Ваадж опустил голову.
— … солнышко мое, Нази. Соколенок мой любимый, Светик… — шептала дева али. — Знайте же, что люблю я вас больше всего на этом свете. Нет во вселенной силы, что причинит вам вред… Когда услышите пение птиц в лесу, знайте, это я пою вам песню. Ветерок подует на вас ласковый, это я ваши волосики тереблю… Мама любит вас, сильно-сильно…
Дети смотрели на Злату и улыбались. Маленькие ручки гладили щеки девы али, и чистые материнские слезы сверкающими жемчужинами блестели на нежной детской коже.
— Я буду там, где вы, родные… Я всегда буду рядом.
Тихо застонав, передала Злата детей своих на руки подошедшему Арсену. Повернулась к Аштарту.
— Злата, любовь моя…
— Аштарт, властитель сердца моего. Когда-то я ненавидела тебя страшной ненавистью, но прошло время, и полюбила тебя дева али, полюбила так, как только может любить живое существо! Я должна идти…
— Нет!
— Я должна… — Злата взяла лицо Аштарта в ладони и поцеловала мужа в губы. — Не может али два раза человеком стать, таков закон наш! Не увидимся мы больше, но знай: охранять я буду вас всегда, до самой вашей смерти. Ибо в бессмертии моем — мое проклятие!
Злата закрыла лицо руками, зарыдала. Мгновенье и прозрачным стало тело девы али, слабо блеснули золотые волосы, растворяясь в воздухе.
— Злата! — Аштарт сделал шаг вперед, протянул руки. Полупрозрачная сущность обвилась вокруг него, застыла на мгновенье и улетела в ночь. Скрипнула дверь.
Шатаясь словно пьяный, юноша подошел к отцу. Старый гамгеон Арсен улыбался детям, которые играли с длинными седыми волосами деда и радостно гукали.
— Она всегда будет с нами, сынок!
Врата раскрылись, как всегда обрушив на Зезву волну боли. Черные круги заплясали перед глазами, он зашатался и рухнул на колени. Голова раскалывалась.
— Как обычно, — пробормотал он, приходя в себя.
Мир Демонов шумел и коптил вокруг. Адское зловоние ударило в нос Зезвы. Мимо него промчалось несколько инфернальных тележек, в которых сидело по несколько демонов. Зезва торопился, он не любил находиться здесь слишком долго.
— Что надо? — толстый демон, от которого исходил жуткий запах, смерил Зезву с головы до ног. — Чем могу помочь?
— Мне нужно кое-что, — ответил Зезва, дыша ртом.
— Понимаю, — оскалился демон. — А платить чем будешь?
— Вот.
— Отлично! Что возьмете в этот раз?
— Вот это. И вот это тоже.
— Конечно, никаких вопросов…
Зезва проверил сумку. Все купленное было на месте. Он еще раз пересчитал запасы.
Десять оборонительных гранат Ф1, столько же наступательных. Еще разная мелочь, не оружие. Больше ничего. Даже эти адские взрывалки — слишком много. Отец бы не одобрил. Ныряльщик не может злоупотреблять своим даром Перехода в мир демонов и обратно, в Мир Утренней Зари. Но Зезва давно не был здесь. Он скривился. Пора в путь, пока его не стошнило. Мир демонов смердит.
— Это оно и есть? — спросил Ваадж, опасливо взвешивая в руке металлический предмет.
— Да, — ответил Зезва. — Осторожно! Смотри, аккуратнее с этим стержнем, а не то разлетишься на кусочки как Миранда!
— Очень смешно, — буркнул чародей. Помолчав, отвязал от седла длинные ножны, протянул Зезве.
— Держи, Ныряльщик. Меч теперь твой.
— Спасибо… — Зезва принял оружие, обнажил меч и залюбовался сиянием клинка. — А ты как же?
— Да ладно, — махнул рукой Ваадж. — Я ж чародей. Джуджи сделают мне новый.
— Спасибо… А почему не светится, испортился?
— Да нет! На нелюдь реагирует.
— Ага… то есть, как страховидл ко мне, железяка твоя посинеет сразу?
— Именно так.
Ветер гулял по поверхности Иорки, гоняя игривую рябь от берега к берегу. Пройдясь по воде, он стремительно летел дальше, в дубраву, чтобы громким шелестом ветвей спугнуть распевшихся птиц. Оглашая воздух недовольными криками, птицы взмыли в небо. Ветер некоторое время гнался за ними, весело свистя, а затем вернулся к воде, и робким ураганом налетел на одинокого человека, что понуро стоял возле самой кромки воды. Сбил с него шапку, озорно засвистел и улетел опять к воде, радостно погнав по Иорке новую волну.
Яркое солнце почти скрылось, его слабеющие лучи изо всех сил пытались отвоевать у наступавшей тьмы последний островок света и тепла, но тщетно: ночь уже победно шествовала по земле, и вскоре тьма опустилась на воды реки Иорки. Испугался даже озорник-ветер, притих, затаился среди камышей.
Аштарт смотрел на воду, сжимая в руке поднятую шапку. Его глаза блуждали по реке. Показалась луна. В кустах запел сверчок.
— Злата! — услышал ветер крик человека. Удивившись, он выглянул из камышей, полетел к человеку, обвился вокруг него, зашелестел его плащом.
— Злата! — проговорил Аштарт охрипшим голосом. — Злата…
Ветер умчался. Аштарт присел на берегу, опустил голову. Безучастная вода мягко журчала у его ног. Пел свою песнь сверчок.
Школяры часто спрашивают меня: кем же на самом деле был Зезва Ныряльщик? Дэвом ли? Аль каджем зловредным? А может, ангелом, на землю нашу грешную сошедшим? Вот что я вам скажу, люди добрые. Не без странностей, уму непостижимых, был этот человек. А кто из нас без греха? Воистину, в каждом человеке сидит маленький, но дэв.
Слова, приписываемые отцу Кондрату, сказанные им наутро после пира у тевада Мурмана.