Энкен, первый месяц осени, уже подходил к концу. Дни становились короче, а солнце, еще недавно ласковое и теплое, к вечеру уже пригревало не так сильно. Прохладный ветерок становился смелее с каждым днем. По ночам приходили его братья — могучие горные ветры. Они спускались с заснеженных вершин Хребта, чтобы пройтись по своим будущим владениям, там, где совсем скоро будет падать снег и завывать их сестра метель. Но пока царствовала осень, и ветры гор, вдоволь погуляв ночью, нехотя возвращались назад, в расщелины и скалы севера, чтобы там терпеливо дожидаться своего часа. Эры Мзума готовились собирать виноград, ведь вслед за энкеном шел винный месяц, время радости и виноделия. В эрских хозяйствах постепенно начинались предвинная суматоха и разные приготовления к нехитрым простолюдинским праздникам. Гамгеоны и тевады строчили длинные отчеты в столицу, восхваляя себя и свои же управленческие таланты. Все готовились к длинной череде праздников. Жизнь в Солнечном королевстве Мзум шла своим ходом.
— Святой дуб, вот это красавица!
Вож Красень, гамгеон Цума и наместник Душевного тевадства, не сводил глаз с красавицы-эрки, что проходила мимо, опустив глаза. Он восхищенно поцокал языком, затем повернулся к сопровождающим.
— Кто такая, из какого рода?
— Простолюдинка, светлейший!
— Вижу, что не королева Ламира, дурень! Душевница? Судя по накидке — замужем.
— Нет, светлейший, чистокровная мзумка! Взгляни на вышивку платья.
— Ага… — Красень проводил взглядом стройную черноволосую девушку, задумчиво поджал губы. — Узнать про нее все, кто муж, чем занимается, где живут, есть ли дети.
— Будет исполнено, светлейший гамгеон!
Красень еще раз плотоядно взглянул в сторону удаляющейся эрки, затем вздохнул и ткнул тростью в спину возницы — толстого бородача в зеленом плаще и такого же цвета шароварах. Задремавший было толстяк вздрогнул, и повозка гамгеона двинулась дальше по улицам Цума, столицы Душевного тевадства. Двойка элигерских коней-тяжеловозов степенно ступала по плохонькой каменной мостовой, возница в зеленых шароварах причмокивал и помахивал кнутом, а конные Телохранители сонно покачивались в седлах вокруг повозки. Впрочем, их сонливость была мнимой, и немногочисленные прохожие, что встречались в это раннее утро на улицах Цума, с опаской жались к стенам и заборам. Ну их, в дуб, этих Телохранителей, опасные люди.
Красень зевнул, устраиваясь поудобнее в подушках. Ночка выдалась славной, посол Элигера не обманул, погуляли славно. И главное, за счет их императора, ха! Тут мысли гамгеона снова обратились к прекрасной незнакомке, и Вож Красень блаженно заурчал, поглаживая свой немаленький живот. Затем погляделся в зеркальце, выдернул волосок из носа, подправил ладонью напомаженные черные волосы, закрутил кверху кончик бородки, и, удовлетворенно хмыкнув, спрятал зеркальце. Хороша эрка, ах, как хороша… И, главное, солнечница, мзумка! Впрочем, что тут удивительного. Разве у душевников есть красивые женщины?
С этими мыслями гамгеон и задремал под покачивание повозки и тяжелую поступь элигерских тяжеловозов. Во сне он видел обнаженную молодую простолюдинку.
Поздним вечером, из леса на центральный тракт, ведущий в столицу Душевного тевадства, город Цум, выехала длинная вереница торгового каравана. Громоздкие телеги с товарами и купцами охраняли мзумские лучники. По бокам гарцевали легковооруженные рменские всадники, внимательно изучавшие окрестности, и особенно многочисленные камни, которыми была усеяна равнина, через которую держал путь караван. Командир наемников, сухопарый старый солнечник, нервничал. Купцы, в основном душевники, не захотели оставаться на ночь в лесу, разбив лагерь и выставив охрану. Они требовали до темноты добраться до Мчера, крупного города на берегу Темного моря. Командир наемников спорил, убеждал, но тщетно: купцы были непреклонны. Они и так опаздывают в Цум, а конкуренты не спят! Да и время такое: скоро винный месяц, а они все еще в пути, вместо того, чтобы торговать на базарах Цума! Нет, Священный Дуб свидетель, медлить нельзя!
Командир немников мрачно усмехнулся в бороду и призвал к себе главного над лучниками, тоже солнечника.
— Эти проклятые душевники, дуб им в зад, никак не успокоятся, — проворчал он, вглядываясь в чернеющую полосу леса. — Торговля у них простаивает, как же.
— Клянусь Дейлой, ты прав, Сарен! — подхватил главный лучник, коренастый ветеран с изуродованным шрамами лицом. — У ребят так и чешутся руки всадить им по стреле в жирные брюха! Еще и рменов призвали, тьфу! Что ж эта делается-та, начальник? На мзумской земле хозяйничают инородцы?!
— Душевники считают, что это их земля, — усмехнулся командир наемников. — Так что с тобой согласятся не все жители Душевного тевадства, главный над лучниками Хотанг!
— Что? — задохнулся Хотанг, подскакивая в седле. — Нет, клянусь милостью Ормаза, я не…
— Погоди, — поморщился Сарен. — Ты не прав. Да, это земля Мзума, но у душевников другой родины нет.
— Конечно, нет, они ж бродяги! — захохотал Хотанг и вдруг захрипел, схватившись за горло. Сарен пару мгновений смотрел на торчащую из горла лучника стрелу, затем рывком повернул коня. Следить за судьбой Хотанга не было времени. Командир наемников едва успел прикрыться щитом от нескольких стрел. 'Метят в командиров', - мелькнула мысль. Еще одна стрела пробила бедро, вторая пронзила плечо. Превозмогая боль, Сарен пустил коня в галоп. Так и есть, стрелы летят из леса. Купцы с воплями ужаса падали на колени и ползли под защиту повозок. Где рмены? Сарен вдруг увидел, как из-за деревьев появились неизвестные с арбалетами в руках.
— Лучники Мзума, стоять на месте! — закричал Сарен, размахивая мечом, хотя кровавая пелена уже начинала застилать глаза. — Стрелы готовь, заряжай…
Где же конные рмены? Сарен отбросил изрешеченный щит и влетел за линию лучников, готовящихся к стрельбе. Из леса раздавались воинственные крики. Арбалетчики дали залп и снова скрылись за деревьями. Сарен сполз с лошади и упал на руки подскочивших солдат.
— Прочь! — прорычал он, отводя руки. — Я сам, сам!
Он оглянулся. Купцы частью рассеялись по равнине, частью прятались под телегами. Наемников-рменов нигде не было видно, лишь три всадника спешились, и присоединилось к двум десяткам воинов Мзума, готовящихся оборонять караван.
— Где остальные? — крикнул Сарен.
Рмены отвели глаза, лишь крепче сжали оружие. Командир наемников все понял. Затем, рыкнув на приблизившихся было солдат, без единого стона сломал древко торчащей из плеча стрелы. Задержал взгляд на болте в бедре. Этот не вытащишь…Тонкая струйка крови из закушенной губы медленно поползла по подбородку Сарена.
Нападавшие снова показались. В стремительно наступавшей темноте их черные силуэты почти полностью сливались с темной стеной деревьев. Сарен вцепился в плечо молодого солдата.
— Бери коня, парень и скачи в Мчер за подмогой!
— Я вас не брошу! — протестующе замотал головой солдат.
— Исполняй приказ, сын сеновальной шлюхи! Ну?! В седло, лучник Мзума!!
Солдат попятился, обменялся взглядами с товарищами и, пригнувшись, побежал к лошадям.
Новый залп из арбалетов бурей прошелся по рядам солнечников. Затем еще один и еще. Многим наемникам не помогли щиты: изрешеченные болтами, они уже не могли защитить хозяев. По команде Сарена солдаты отступили за телеги, откуда открыли яростную стрельбу из луков. И хотя несколько стрел достигли цели, существенного ущерба противнику они нанести не могли. Враг умело прятался за деревьями, перезаряжал арбалеты и наносил новый удар. Солдаты падали один за другим.
У Сарена уже темнело в глазах, когда до его слуха донесся топот копыт.
— Ушел? — слабеющим голосом спросил он у поддерживающего его рменского всадника.
Рмен не успел ответить, потому что болт пробил его грудную клетку, и всадник с хрипом повалился к ногам Сарена. Из последних сил командир наемников приподнялся на руках и выглянул из-за телеги. Противник уже окончательно осмелел, а когда за спинами уцелевших лучников раздались крики и звон оружия, Сарен понял, что это конец. Ветеран с трудом поднялся и поднял меч. Кровавый туман почти полностью затмил его зрение, но боль куда-то ушла. Сарен улыбнулся и твердым шагом пошел на врага. За ним двинулось несколько оставшихся в живых солдат Мзума.
Дейла, в бой смертельный иду,
Благослови меня, матерь богиня!
Свет твоих глаз освещает мне путь,
Шаг последний, к тебе ведущий…
Он не почувствовал боли, лишь темнота и небытие опустились на него. Как и его солдаты, он ушел к Дейле с мечом в руках.
— Старый глупец, — главный над лучниками Хотанг, расставив ноги, разглядывал труп Сарена. Присев на корточки, изменник попытался вытащить меч из рук старого командира, но тщетно.
— Мародерствуешь, солнечник?
Хотанг резко обернулся и, потеряв равновесие, упал на спину. Заворчав, поднялся и исподлобья уставился на говорившего. Вокруг сновали вооруженные люди с арбалетами за спинами. Они грабили мертвых, с громким смехом вытаскивали купцов из-под телег, рылись в мешках и весело переговаривались.
— Молчал бы со своим элигерским акцентом! — пробурчал Хотанг, поправляя одежду.
— Ну, извини, — засмеялся его собеседник. — Итак?
Хотанг некоторое время смотрел, как арбалетчики сгоняют в кучу уцелевших купцов, силой усаживая их на землю.
— Один лучник ушел, мы пропустили его, как ты и сказал, Элан.
— Отлично, Хотанг, отлично, — Элан закутался в плащ, передернул плечами. — Однако ж, прохладно уже по ночам, скажу я тебе!
— Что делать с купцами?
— Отпустить, предварительно облегчив содержимое их кошельков и повозок! Не забывай, Хотанг, мы ведь разбойники с большого тракта!
— Как скажешь.
Предатель еще раз взглянул на труп Сарена, ухмыльнулся и отправился к дрожащим от страха купцам. Элан презрительно посмотрел ему вслед, затем опустился на колено рядом с телом командира наемников. Бережно закрыл глаза солнечника. Тяжело вздохнул. Какой-то купец тихо поскуливал от страха.
Когда осеннее солнце только показало краешек своего диска над слегка волнующимися водами Темного моря, в Южные Ворота славного города Цум кто-то сильно и настойчиво постучал.
— Открывайте! — раздалось из-за ворот на солнечном языке. — Так душевники встречают гостей?!
Наконец, охрана зашевелилась. Два заспанных солдата с нашивками Душевного Отряда, недовольно ворча, взобрались на стены и уставились на трех незнакомых всадников.
— Ну, чего надо? — грубо спросил один из солдат на языке душевников. — До открытия ворот еще нескоро, вот петухи пропоют и…Так что, нечего здесь шуметь, а не то, клянусь священным дубом, мы вас попотчуем болтом!
— И еще, — мрачно сплюнул второй солдат. — Тут вас не Мзум и не Горда, а Цум!
— Мы это знаем! — вежливо ответил уже на душевном один из путников — высоченный и толстый монах в рясе Храма Дейлы.
— То-то же, — проворчал солдат, рассматривая спутников монаха: тщедушного долговязого юношу и небритого дворянина с заплетенными в косичку черными волосами. — Умеете, когда нужно, уважать наш язык.
— Взгляни вот сюда, о, храбрый воин! — небритый рыцарь высоко поднял руку со сжатым в ней свитком. — Видишь?
— Ну?
— Печать ее величества Ламиры, королевы Мзума! Мы из столицы с миссией к светлейшему гамгеону славного Душевного тевадства.
Душевник скривился, словно увидел змею. Несколько мгновений рассматривал дворянина с косичкой. Его напарник как бы невзначай положил на согнутую руку заряженный арбалет. Глаза небритого с косичкой сузились. Монах и тщедушный юноша переглянулись.
— Добрые люди! — вмешался монах, кладя руку на плечо небритого рыцаря. — Мы вовсе не мошенники или разбойники, можете сами взглянуть на печать, дабы удостовериться в подлинности наших полномочий.
Солдат скривился еще сильнее. Арбалетчик как-то странно ухмыльнулся.
— Сказано вам — ждите открытия ворот! И готовьте пошлину за вход, — еще раз подозрительно оглядев всех троих, душевники спустились со стены, о чем-то тихо переговариваясь.
— Отличное произношение, — сказал небритый с косичкой, слезая с упитанного рыжего жеребца. — Хорошее, я смотрю, дают образование в храмах, отче! Может и мне стать монахом, а, брат Кондрат?
— Тебя не возьмут, Зезва, — покачал головой монах, ослабляя подпругу своей лошади и что-то ища в седельной сумке.
— Почему, отче?
— Потому что ты грешник и богохульник.
Зезва Ныряльщик усмехнулся, привязал коня к вековому дубу и уселся прямо на желтую траву, опершись о могучий ствол исполинского дерева. Дуб возвышался неподалеку от пологого берега, на который медленно накатывались невысокие волны Темного моря. Справа от расположившихся путников высились башни Цума и темнели негостеприимные ворота. Слева, почти до самого горизонта тянулся пляж, покрытый мелкой галькой. Сверкали брызги над длинными дамбами, а вдалеке чернела башня маяка, что возвышался у входа в Цумскую бухту. Кричали чайки. Дул свежий морской ветерок.
Третий всадник, худощавый нескладный юноша, все это время хранил молчание, лишь пару раз улыбнулся, прислушиваясь к незлобливой перепалке спутников. Он принялся гладить свою кобылу, посматривая в сторону городских ворот.
— Каспер, а ты говоришь на языке душевников? — спросил Зезва, зевая.
— Я?
— Нет, мой конь Толстик!
Брат Кондрат стал неодобрительно качать головой, а Каспер смущенно потупился. Услышавший свое имя Толстик недоуменно заржал, покосившись на хозяина.
— Немного. У нас в деревне жило несколько семей душевников, и, когда я был маленький, то часто играл с их детьми. Они меня и обучили языку.
— Где же теперь эти душевники? — поинтересовался отец Кондрат, прикладываясь к пузатой бутыли, извлеченной, наконец, и сумки. — Хорошее винцо, клянусь Дейлой… По-прежнему живут в твоей деревне, сынок? Ну и хвала Ормазу, я всегда говорил, что…
— Не живут, отче, — прервал его Каспер. — Несколько лет назад их дома сожгли и сравняли с землей. Хозяева бежали, кто в Цум, кто в Элигершдад. Больше мы не видели душевников в наших землях.
— О, Дейла, — пробормотал отец Кондрат, передавая бутыль Зезве.
— Большой Погром, — мрачно кивнул Зезва, делая глоток. — В Цуме тогда чуть до войны дело не дошло, но войскам удалось подавить мятеж. С обеих сторон были жертвы.
Некоторое время они молчали, каждый думая о своем. Зезва и отец Кондрат отдали должное вину. Каспер от вина отказался, предпочтя воду из собственной фляги.
— Среди тех душевников, что бежали, мои родичи, — вдруг сказал Каспер. Монах и Зезва уставились на него.
— Так ты тоже душевник? — усмехнулся Зезва. — Хорошо маскируешься!
— Нет, — поморщился Каспер. — Просто тетя вышла замуж за нашего соседа-душевника. Тетя Зара. У нее сын, мы с ним часто играли в детстве. Еще до смерти отца. Когда случился Погром, мужа Зары убили и…
Зезва хотел что-то сказать в ответ, но передумал, и, поднявшись, с наслаждением вдохнул морской воздух. Некоторое время он наблюдал, как белоснежные барашки морских волн степенно двигаются по направлению к берегу. Где-то далеко, за длинным, вгрызающимся в море молом, мелькали черные тела резвящихся дельфинов. Ветер крепчал.
— Будет шторм, — проговорил Зезва, указывая на небольшую темную тучку на горизонте. — Не хотелось бы оказаться в это время без укрытия.
— Это точно, сын мой, — усмехнулся отец Кондрат, поглаживая бутыль с вином. — Я вот…
Зезва предостерегающе поднял руку, пригнулся и выхватил меч. Каспер уже давно притаился за широким стволом дерева, готовясь встретить незваных гостей. Отец Кондрат сохранил спокойствие, но и он сжал покрепче внушительного вида посох.
Из-за соседних деревьев показался всадник в красном плаще Телохранителей. Высокий и мускулистый, он уверенно и гордо держался в седле. Длинные, темно-русые волосы развевались на ветру. Холодные голубые глаза бесстрастно оглядели Зезву и его спутников.
— Приветствую посланников ей величества светлоокой Ламиры, да продлит Ормаз ее года! — произнес всадник, подбоченившись. — Долог путь от Мзума.
— Очень долог, незнакомый рыцарь, — проворчал Зезва, пряча меч. — С кем имею честь беседовать в столь прекрасное утро?
— Сайрак, командир корпуса Телохранителей Цума. Светлейший тевад Вож Красень получил письмо о вашем прибытии. Он ждет вас…
— Как любезно с его стороны.
— Я смотрю, эти собаки-душевники посмели не впустить вас, — Сайрак с нескрываемой ненавистью взглянул на ворота. — Однако вы подъехали к Южным Воротам, а их, по договоренности, охраняет Душевный Отряд.
Произнеся последние слова, Сайрак скривился так, словно проглотил лимон, а голос его задрожал от плохо скрываемой ярости.
— Так как вы — солнечники, да еще и, я полагаю, сообщили этим любителям потрахать коз, что едете из столицы, от самой королевы, конечно же, душевники не впустили вас, да еще и поиздевались всласть! Ну, ничего, клянусь милостью Дейлы, придет время, и мы отправим их из Мзума пинком под зад!
— Куда, сын мой? — тихо спросил брат Кондрат.
— На север, в горы! — сверкнул глазами Сайрак. — Туда, откуда их вшивые пращуры пришли несколько столетий назад. А мы были настолько глупы, что разрешили поселиться. Пригрели на груди каджей, Ормаз свидетель!
— Надо же, — покачал головой Зезва.
— Пусть демон Кудиан сожрёт всех душевников! — заключил Сайрак. — Вас же, господа, прошу следовать за мной. Мы обогнем городские стены и въедем в Цум через Северные Ворота. Поверьте, там вас встретят так, как подобает посланникам великой Ламиры!
Зезва, Кондрат и Каспер взобрались на лошадей и последовали за словоохотливым офицером. Чайки кричали, охотясь за опрометчивыми рыбами, что всплывали слишком близко к поверхности. Ветер становился все сильнее, а чернеющая на глазах туча уже наступала на поднимающееся над морем солнце.
Архиведьма Рокапа испытывающе смотрела на собеседника. Изящные пальцы кудиан-ведьмы крутили расческу. Звезда Кудиана горела за её спиной. Она сидела за столом одна.
Посетитель терпеливо ждал.
— Зачем ты пришел к нам, рвахел?
Восемь рук взметнулись вверх.
— Молодой совсем, — улыбнулась Рокапа. — Горячий. Так что тебе нужно? Не похоже, чтобы ты был шпионом каджей. Нестор еще не сошел с ума, чтобы брать на службу юных убийц, вроде тебя. Или… — ведьма пригнулась, прищурила глаза, — может, ты пытаешься обмануть меня, рвахел?
— Нет, не пытаюсь, архиведьма.
— Что же движет тобой?
— Месть!
— Месть? — Рокапа снова принялась вертеть расческой. — Твой отец служил каджам. Почему-бы тебе не наняться на службу к Нестору? Думаю, с помощью змееголовых ты легко бы отомстил. Хотя… — ведьма прикрыла глаза. — Так что тебе нужно?
— Отмщение — дело чести рвахела, — последовал тихий ответ, — Нестор обманул отца, обрек его на позорную смерть. Теперь я…
— Теперь ты хочешь прикончить и Нестора? — усмехнулась Рокапа. — Неплохо, клянусь Танцующим Кудианом! И ты не назвал своё имя.
Молодой рвахел снова взметнул руки вверх, и некоторое время плел в воздухе причудливые кружева. Рокапа молча наблюдала за восьмируким. Что он там говорит? Месть за отца? Конечно, вряд ли Нестор послал на заведомую гибель такого ценного слугу, как убийца-рвахел. Рокапа вдруг вспомнила, как семилетней девочкой смотрела на смерть родителей на костре. Крики и рёв озверевшей толпы человеков, слезы, что застилали ей лицо, и незнакомая эрка, спасшая маленькую кудиан-ведьму от расправы. Это моя дочь, сказала тогда эрка. Ах, если бы рыскающие в округе охотники догадались осмотреть маленькую дедабери! И такие нашлись, в конце концов. Но огромная, толстая эрка, гневно тряся двойным подбородком, обозвала охотников развратниками и козотрахерами. При этом она подбоченилась и так грозно хмурила брови, что охотники на чудов отступили, ворча. Маленькую Рокапу так никто и не осмотрел. Не увидели ее хвост и…Рокапа умела быть благодарной. С тех пор семья этой простолюдинки не знает ни болезней, ни горя, ни нужды. Кудиан-ведьмы позаботились об этом и будут заботиться впредь. Но, кроме благодарности за собственное спасение, в душе Рокапы горела ненависть и презрение к человекам. Никогда она не забудет предсмертный крик мамы и долгий, пристальный взгляд отца. Она оторвала взгляд от расчески и взглянула на юного рвахела.
— Отец дал мне имя Снежный Вихрь, — сказал рвахел, опуская руки. — Можешь звать меня Снеж, архиведьма.
— Снеж? — улыбнулась Рокапа. — Итак, Снеж, ты пришел наниматься на службу к кудиан-ведьмам. И не хочешь толком объяснить, почему.
— Если вы не хотите брать меня в услужение, я уйду!
— Ну-ну, остынь. Горд, как все рвахелы. Скажи лучше, говорит ли тебе что-то имя Зезва Ныряльщик.
— Ныряльщик? — удивился Снеж. — Тот, Кто Ходит За Грань?
— Именно.
— Я слышал о нём, — прищурил желтые глаза Снеж. — Еще я знаю, что Зезва служит гамгеону Мурману из Горды, что в Верхнем тевадстве человеков Мзума.
— Зезва убил нашу сестру Миранду, — холодно проговорила Рокапа. — мы тоже ищем мести.
— Могущественная архиведьма, Танцующая с Кудианом, нанимает рвахела, что убить человека?
— Он не совсем обычный человек. Способность ходить за Грань дает ему определенные преимущества. Ему удалось погубить Миранду, нашу самую опытную сестру. Ну, так как, берешься?
Снеж некоторое время изучал пентаграмму. Его восемь рук не шевелились.
— Постоянная служба? — спросил он, наконец.
— Принеси нам голову Ныряльщика, а там посмотрим.
— Постоянная служба? — повторил вопрос Снеж.
Рокапа уставилась на него. Затем её губы медленно расплылись в широкой улыбке. Сверкнули белоснежные зубы.
— Кудиан свидетель, хоть ты и молод, но… Да, постоянная служба, рвахел.
Снеж молча кивнул.
— Ты получишь все необходимое. Платим мы щедро.
— В качестве первой оплаты мне нужно только одно, — дернул руками рвахел. — Когда я покончу с этим Зезвой, кудиан-ведьмы помогут мне взять кровь убийц моего отца.
— Хорошо, — Рокапа покрутила расческой. — Но золото тебе не помешает. Ведь их, — архиведьма усмехнулась, — любят все. Даже нелюди, вроде нас с тобой! Будь осторожен.
— Постараюсь.
Снежный Вихрь уже ушел, а Рокапа все так же смотрела на место, где он только что стоял. Наконец, архиведьма вздохнула. Рядом появилась тень, превратившаяся в высокую женщину с заплетенными в две толстые косы волосами и жемчужным ожерельем на красивой шее, щедро открытой глубоким вырезом фиолетового платья.
— Марех, — не оборачиваясь, произнесла Рокапа. — Позаботься, чтобы этот юнец получил всю возможную помощь. Где теперь этот Зезва?
— В Цуме, — ответила Марех, улыбнувшись краешком рта.
— Что смешного, сестрица?
— Ничего, Рокапа. Просто слушала и восхищалась твоей выдержкой, — Марех сверкнула зелеными глазами. — На твоем месте я бы разорвала этого восьмирукого наглеца.
— Не успела бы, — спокойно заметила Рокапа, задумчиво рассматривая расческу. — Рвахел метнул бы в тебя восемь ножей одновременно. Ну-ну, не злись. Конечно, ты бы закрылась щитом… Так где, говоришь, наш друг Зезва? В Цуме? Душевное тевадство человековского королевства Мзум, не так ли?
— Именно так, Рокапа.
— Ты знаешь, что делать, сестра. Следи за ним.
Крики с площади привлекли внимание Зезвы. Он похлопал по шее встревоженного Толстика и прислушался. Шум усиливался. Открывались окна и ставни домов. Люди выглядывали, высовываясь чуть ли не по пояс. Многие выбегали, хлопая дверьми, и спешили в сторону источника шума и воплей.
— Что там? — спросил Зезва у Сайрака, который невозмутимо ехал впереди.
— Где? — обернулся солнечник. — А, площадь шумит. Хотите послушать? — При этом глаза Сайрака недобро блеснули.
— У нас есть на это время? А как же светлейший…
Но Сайрак уже направил коня в переулок, не удостоив Зезву ответом. Тот хмуро почесал небритую щеку и последовал следом.
— Не очень-то он жалует посланников королевы, — заметил Каспер.
— Истину говоришь, сын мой, — согласился брат Кондрат. — О, Дейла, не нравится мне в этом Цуме, ох, как…
— Держите оружие наготове, — бросил, обернувшись Сайрак. — На всякий случай.
Посланники недоуменно переглянулись. Зезва поднял глаза, изучая окружающие их дома, из окон которых выглядывали жители Цума. Хмурые лица, прищуренные глаза.
— Мы в районе душевников, — сообщил Сайрак, кладя перед собой заряженный арбалет и хищно улыбаясь. — Вернее сказать, переулочек в основном ими заселен. Не ерзайте так, святой отец! На площади — стража. Этой душевной сволочи не поздоровиться, надумай они напасть.
— Напасть? — переспросил брат Кондрат, оглядывая хмурые физиономии в окнах и дверях. — Они могут напасть на служителя Дейлы?
Сайрак лишь усмехнулся в ответ. Зезва сжал рукоять меча Вааджа. Каспер взглянул на Ныряльщика и потянулся к отцовскому клинку. Копыта мерно цокали по плохонькой каменной мостовой. Реки нечистот плыли мимо в сточных ямах. Зезва поморщился. Он не любил большие города с их вонью и грязью.
— Мзумское отродье… — донеслось откуда-то сверху.
Тщетно Сайрак в гневе осматривал окна, пытаясь выяснить, кто из душевников бросил эту фразу. Ответом были лишь мрачные ухмылки.
— Интересно, мы все еще в королевстве Мзум, — покачал головой Зезва, — или нет? Дуб мне в зад!
Площадь приближалась. Гул толпы нарастал. Зезва расправил плечи, глубоко вздохнул, словно почувствовав близость сотен людей, толпившихся на площади.
Навстречу им, закутавшись в плащ, быстро шел монах в рясе Храма Ормаза. Отец Кондрат обрадовано вскрикнул, и, соскочив с коня, с широкой улыбкой направился к собрату по вере.
— Да осветит Дейла твой путь, брат мой! — воскликнул он. — Во имя Ормаза, не расскажешь ли мне, что тут такое творится у вас, в славном городе Мзум?
Монах остановился, оценивающе оглядел Кондрата с головы до ног, затем так же бесцеремонно изучил его спутников. При виде Сайрака презрительная улыбка мелькнула на тонких губах инока. Не говоря ни слова, служитель культа пошел своей дорогой. Как громом пораженный, Кондрат несколько мгновений смотрел на удаляющегося монаха, затем все-таки пришел в себя.
— Куда же, ты, брат мой? Разве я сделал тебе что-то дурное? Подожди же…
— Ты мне не брат, мзумский еретик! — огрызнулся тонкогубый, не оборачиваясь.
Раздался смех душевников с балконов и окон.
— Закрой рот, отче, — посоветовал Зезва отцу Кондрату. Тот провел рукой по лицу, словно не веря в происходящее. Сайрак снова широко ухмыльнулся и вдруг навел арбалет на ближайшее окно. Ставни с треском захлопнулись. Сайрак захохотал, развернул коня и подъехал к Кондрату.
— В седло, святой отец! Пусть этот душевник идет себе дальше.
— Не понимаю, — прошептал брат Кондрат, беспомощно переводя взгляд с Сайрака на хмурящегося Зезву и обратно. — Как такое может быть? Дейла, что здесь происходит вообще?
— Добро пожаловать в Цум, святой отец!
С площади донеслись новые крики. Зезва кивнул Касперу. Тот уже держал наготове собственный арбалет.
— Нет, — покачал головой Зезва. — Эта стрелялка не поможет. Готовь лук.
Пока Каспер натягивал тетиву, а Сайрак обводил грозным взглядом окна и ставни, отец Кондрат немного пришел в себя и взобрался в седло, что-то бормоча себе под нос.
— Едем дальше! — Сайрак пришпорил скакуна и, держа арбалет в одной руке, еще раз провел его по окнам. В этот раз душевники не прятались. Зезва видел их еще более помрачневшие лица. Он последовал за Сайраком, дав Касперу знак быть наготове. Юноша вложил стрелу в тетиву, не сводя глаз с окон.
— Ах, ты, дуб нам всем в зад, — бормотал Зезва, сгорбившись в седле. — Если стрельнут сверху, не поможет ни лук, ни арбалет, едрит вашу мать…
Но опасения оказались напрасны, и все четверо благополучно проехали переулок, добравшись, наконец, до площади, где бурлил народ. Один из стоявших на балконе душевников смачно плюнул вслед.
Подъехав к волнующейся толпе эров, что толпились на площади, они остались в седлах, наблюдая за происходящим. Зезва ощупывал меч. Он уже сожалел, что решил узнать, что за крики несутся с площади.
— Площадь Брехунов! — объяснил Сайрак, указывая рукой с видом распорядителя, показывающего гостям достопримечательности.
— Почему брехунов? — удивился Каспер.
— Ха, а как, по-твоему, называть пустомель, что держат тут речи, а?
— Действительно, — проворчал Зезва, озираясь. Брат Кондрат молчал, все еще находясь во власти потрясения от встречи с неприветливым коллегой. Каспер разглядывал зевак, словно ища кого-то. С площади донеслись новые крики. Зезва привстал в стременах.
— Люди славного города Цум, солнечники! Добрые подданные королевы Ламиры! К вам обращаюсь я, гамгеон Даугрема, вы знаете меня! — высокий и болезненно бледный человек нервно сжимал в тонких руках отороченную мехом шапку. Он стоял на помосте посреди площади вместе с группой мрачных людей, на вид военных, судя по их кольчугам и шишакам со шлемами. Кое-на-ком краснела форма Корпуса Телохранителей. Гамгеон Даугрема закашлялся, сжал шапку еще сильнее, и сделал шаг вперед. Карие глаза лихорадочно скользили по толпе, словно ища поддержки. Коротко стриженные темные волосы блестели серебром седины. — Я — гамгеон Антан, пришел в мзумский город, чтобы поведать о том, что творится к северу от Цума! Старцы душевников созвали Большой Сход в Святой Роще три дня назад!
Толпа зашумела, раздались гневные крики. Зезва встревожено оглянулся на Сайрака. Но офицер с довольным видом внимал оратору и даже слегка кивал.
— Старцы душевников объявили, что все Душевное тевадство больше не принадлежит Мзуму, — продолжал Антан, — что их пращуры были завоеваны солнечниками! Они принесли жертву священному дубу…
Толпа забурлила еще сильнее.
— Богохульники!
— Ересь!
— Погань душевничья!
— Смерть им, смерть!!
Антан поднял над головой худые руки и потряс кулаками.
— Теперь они собираются требовать от нашей госпожи Ламиры независимости! Хотят отделиться от Солнечного королевства, хотят развалить Мзум! Я пришел к вам с этой вестью, но что увидел здесь?! В городе шляются вооруженные разбойники из Душевного Отряда, так они называют свои шайки! Южные Ворота охраняют вооруженные бандиты. Кто дал им это право? Почему честные мзумцы должны терпеть произвол пришельцев-душевников? Наши предки приютили их, когда они бежали от войны с Элигером, и вот как, значит, они платят за добро?! Пригрели мы вешапов и гвелешей на груди! К северу от Даугрема все, кто разговаривает на мзумском языке подвергаются унижениям и издевательствам. Наших эров гонят с базаров и ярмарок, а тех, кто артачится, нещадно избивают! В горах, на границе с Директорией, появились странные и опасные люди. Они разговаривают на языке барадов, родичей душевников, тех, кто живет за Большим Хребтом, в пределах Элигершдада!
— Ах, ты, коготь Кудиана, — донеслось до Зезвы удивленное бормотание Сайрака. — Барады тут, да еще и с оружием?
Зезва повернулся к Касперу и отцу Кондрату.
— Пожалуй, нам пора. Эй, Сайрак!
Солнечник неохотно кивнул.
— Действительно, едем.
Сайрак двинулся вперед, свернув на довольно широкую улицу. Шум и гомон толпы стали постепенно утихать.
— Расслабьтесь, судари мои, — не оборачиваясь, проговорил Сайрак. — мы в мзумском квартале.
Услышав это, посланники Ламиры перестали пялиться на окна, хотя Каспер так и не убрал лук, чем вызвал молчаливое одобрение Зезвы и грустную улыбку отца Кондрата. Монах, казалось, о чем-то мучительно размышлял, опустив голову. Зезва оглянулся на Площадь Брехунов.
— Сайрак?
— Да?
— Это правда, что рассказывает Антан из Даугрема?
Офицер скривился, словно проглотил сгнившее яблоко.
— Совершеннейшая правда, господа-посланники! Душевники уже давно мутят воду, всё мечтают о независимой Душе!
— Душа? — встрепенулся брат Кондрат, словно очнувшись.
— Ну, да, — Сайрак смерил его взглядом. — Они ж душевники, да поглотит их Кудиан! Представьте только, страна с названием 'Душа'! Вот дурни.
Мимо промчалась стайка ребятишек. Завидев всадников, они разразились приветственными криками.
— Слава Мзуму, слава королеве Ламире!
— Слава! — Сайрак милостиво осклабился и даже поднял руку в перчатке. Восхищенная детвора застыла с раскрытыми ртами. Отец Кондрат принялся благословлять их, осеняя знаком Дейлы.
— Любите людей, — тихо говорил монах, — почитайте родителей, не делите ближних на своих и чужих, помните, все люди — дети Ормаза и Дейлы.
— И душевники? — спросил один чумазый мальчуган. — А вот папа говорит, что они все — бродяги и разбойники!
— Твой отец неправ, — строго сказал брат Кондрат. — Светлоокая Дейла любит своих детей, и душевники такие-же её чада, как и все остальные люди. Ясно?
— Да, отче, — послушно закивали маленькие цумцы, восторженно косясь на доспехи Сайрака.
— Ну, идите себе, с Ормазом!
Брат Кондрат проводил детей взглядом и повернулся.
— Дурные дела творятся в этом городе, — печально прогудел он. — Зараза проникла даже в сердца ангелов — наших детей! А тот брат, что не захотел даже поговорить со мной, я не могу до сих пор придти в себя… Не могу! Что ты смотришь на меня, Зезва Ныряльщик? Давно не видел, а?
Сайрак подпрыгнул в седле и воззрился на Зезву округлившимися от изумления глазами. Зезва нахмурился. Ну, кто тянул за язык этого монаха?
— Ныряльщик Зезва? — наконец обрел дар речи Сайрак. — Вот это да! Уж теперь душевная банда у нас попляшет, дуб им всем в зад, охо-хо!
Ожидавший совсем другой реакции Зезва сердито пришпорил Толстика, который с самым недовольным видом прибавил шагу. Сайрак еще пару раз восхищенно цокнул языком, затем подбоченился еще горделивее и двинулся следом. Теперь его взгляды на Зезву были преисполнены уважения.
— Горемыка! Горемыка, где ты?
Тишина.
— Горемыка!! Долго я должна ждать тебя?
Молодая красавица — эрка всплеснула руками и негодующе нахмурилась. Ну, куда он запропастился опять, этот душевник? Даром, что муж, а ведет себя, словно дитя неразумное. Девушка оправила складки платья с мзумскими узорами, смахнула с длинной черной косы паутинку и присела на скамеечку под виноградником, на котором уже созревали золотые гроздья винной ягоды. Эрка улыбнулась. Скоро, совсем скоро начнется винный месяц, и они с мужем и всей многочисленной родней будут убирать виноград. А потом, когда драгоценные плоды окажутся в больших плетеных корзинах, настанет пора давить сок. Вместе с девушками и женщинами она будет весело давить сочные ягоды босыми ногами. Улыбка девушки стала еще шире. Шорох заставил ее обернуться. Она не успела вскочить, так как очутилась в могучих объятиях мужа.
— Атери, радость моя! — великан-душевник радостно засмеялся и поднял запротестовавшую жену в воздух.
— Осторожнее, ты, душевник неотесанный! Где ты был, Горемыка? Неужели кузница важнее семьи? И в чем это ты вымазался опять?
Атери вырвалась из объятий мужа и, отступив на шаг, придирчиво осмотрела его с головы до ног. Тот смущенно потупился, неловко пряча за спиной огромные ручищи. Затем шмыгнул носом, провел рукой по всколоченным рыжим волосам. Атери ждала ответа, уперев руки в бока.
— Я муку принес, — сообщил Горемыка, улыбаясь.
— Ах, вот в чем ты вымазался! — Атери покачала головой. — Весь белый, как Снежный Дед!
— Да, клянусь Священной Рощей! — засмеялся Горемыка.
— Голодный, наверное? — сменила гнев на милость Атери.
— Быка бы съел, клянусь дубом!
— Недаром тебя прозвали Горемыка, обжора! Ладно, пошли в дом, душевник.
— Иду, солнечница.
— Умойся сначала.
— Уже бегу…
После обеда Горемыка пошел возиться с деревьями и виноградом. Атери прибралась в доме, накормила собаку и кошек, отнесла мужу свежего яблочного сока. Приставив ладонь ко лбу, молча наблюдала, как Горемыка пьет маленькими глотками терпкий пахучий напиток.
— Ух, аж зубы сводит, — заулыбался Горемыка. — Но жажду утоляет хорошо! Яблоки кислые попались?
— Нет, не так чтобы очень… Горемыка?
— Да?
— Я ходила к соседке.
— Ты каждый день к ней ходишь, Атери! И не только к ней, клянусь Рощей!
Атери нахмурилась. Пару раз стукнула ножкой по выложенному камнем настилу двора. Вечернее солнце проглядывало сквозь виноград. Подул прохладный ветерок, и девушка накинула на голову платок.
— С некоторых пор я редко бываю у Наи. В последний раз еще в начале лета.
Горемыка уставился на жену.
— Вы с Наи поссорились? Не верю.
— Мы не ссорились. Просто она не хочет больше меня видеть.
— Да ты что?
Атери вздохнула и взяла мужа за руку.
— Сегодня она высказала мне все, о чем думает. Объяснила, почему больше не хочет дружить со мной.
Потому что я — 'проклятая солнечница'.
Горемыка потрясенно смотрел на жену. Атери грустно улыбнулась.
— Забыл, как твоя родня противилась нашей свадьбе? Как не разговаривали с тобой долгое время?
— Все это в прошлом, Атери! — Горемыка взглянул жене в глаза. — Мои родичи давно смирились и любят тебя! Взгляни вокруг: сколько смешанных семей. А Наи…Не беспокойся, я поговорю с Кином, уж он-то живо ее успокоит! Послал же ему Ормаз женушку, ничего не скажешь!
— Я волнуюсь, Горемыка, — Атери прикусила губу. — Чувствую что-то… Нет, не смейся, ты всегда смеешься надо мной. Мы уже несколько месяцев, как муж и жена, но я… Слышал, что творится в городе? Пожалуйста, не улыбайся! Молчи! Наи сказала, что скоро всех солнечников погонят метлой назад в 'поганый Мзум', а в Цуме собирается народ и шумит на площадях. Толкуют про Священную Рощу и то, что старцы душевников объявили Мзуму неповиновение…Рассказывают про отделение от королевства и провозглашение Души, как независимого королевства! Мне страшно, Горемыка…
Горемыка обнял жену, ласково провел ладонью по черным как смоль волосам.
— Атери… девочка моя, не волнуйся. Все успокоится, вот увидишь. Дейла не допустит… Испокон веков душевники и солнечники жили вместе и…
— Вместе, — перебила его Атери. — А не ты ли недавно кричал, что Душа может быть отдельным государством?
— Кричал, — смутился Горемыка. — Но, не войной же, в конце концов. Ормаз свидетель, мы, душевники, можем потребовать расширения своих прав, и мы…
— Вы, Горемыка? — тихо спросила Атери. — Вы?
Муж опустил глаза.
— Прости, родная…
— Муж мой, — покачала головой Атери, — не забывай: ты — душевник, а я — солнечница.
— Ты моя жена, Атери! Я не…
Но Атери уже шла к дому, опустив голову. Возле дверей она остановилась, чтобы погладить большого черного пса, что прыгал перед ней, радостно виляя хвостом. Оглянулась. Горемыка стоял на том же месте, и, не отрываясь, смотрел на жену. Девушка вздохнула и зашла в дом. Черный пес вильнул хвостом еще пару раз, затем помчался к хозяину. Тот рассеянно потрепал собаку по лохматому загривку.
— Что, Черныш, уж тебе-то нечего волноваться…
Пес внимательно смотрел на хозяина, и что-то в карих глазах Черныша заставило Горемыку вздрогнуть. Собака вильнула хвостом и побежала к дверям дома, возле которых и устроилась, не сводя с Горемыки внимательных глаз. Душевник покачал головой. Странный пес. Когда Атери пришла в его дом, то привела с собой Черныша. А, ладно, пес как пес, верный, да и дом хорошо охраняет.
Вечером, когда муж и жена собирались ложиться спать, предварительно помолившись Ормазу, Атери по-мзумски, а Горемыка — на душевном языке, в ворота громко и требовательно забарабанили.
— Кто там еще? — удивился Горемыка, снимая со стены меч. Атери накинула платок и хотела было подойти к окну, чтобы выглянуть, но Горемыка остановил ее.
— Атери, стой!
Душевник приоткрыл дверь, и тут же в комнату ворвался Черныш. Горемыка даже подпрыгнул от неожиданности. Ах ты, Святая Роща, эта собака даже не лает!
Черныш подбежал к Атери и улегся у ног хозяйки. Та погладила его за ушами. Горемыка выскользнул за дверь.
— Кто здесь не дает честным эрам спать? — выкрикнул Горемыка, подходя к воротам.
— Открывай, хозяин, дело есть! — раздалось в ответ.
— Багш, ты? — поразился Горемыка, прислушиваясь. Судя по шуму и приглушенному говору, Багш был не один. Странно, что могло понадобится соседям так поздно? Поколебавшись немного, он приоткрыл двери ворот. В отверстии появилась упитанная физиономия Багша с отвислыми рыжеватыми усами.
— Сосед! Что ж ты так долго не отворяешь, а?
— Что случилось, скажи лучше, — нахмурился Горемыка.
— Пойдешь с нами-то? — Багш показал глазами. За его спиной переминались с ноги на ногу еще два душевника. Горемыка знал их, хотя и не помнил имен. Несколько раз он встречал их вместе с Багшем.
— Куда? — спросил он, придвинув руку с мечом так, что ночные гости увидели. — В это время порядочные люди спят. Иль дурное дело задумали какое?
— Мы идем на собрание, что назначено у Южных ворот-то! — заговорщицки зашептал Багш. — Душевники Цума собираются там!
— Ночью? А стража?
— Именно ночью! Стража? Что нам стража-то? Особливо ежели у Южных Ворот наш Душевный Отряд дежурит-то! Обсудим дела, потолкуем о решении старцев Святой Рощи! Понимаешь? Ты с нами или как?
Горемыка насупился и сильнее сжал рукоятку меча.
— И что вы там собрались обсуждать, Багш? Отделение от Мзума? Ты знаешь меня. Ормаз свидетель, я всегда говорил и буду говорить: душевники могут выпросить себе больше прав и свобод. Самоуправление у нас уже есть, так что…
— Самоуправление? — презрительно бросил один из спутников Багша, плешивый толстяк с мешками под глазами. — И долго ты собираешься лизать сапоги поганых солнечников и их шалавы королевы? А может, за женскую юбку решил держаться, а?
Горемыка вспыхнул и схватился за меч. Ночные гости с опаской попятились, совершенно не горя желанием вступать в схватку с великаном Горемыкой. А тот сузил глаза и по очереди обвел взглядом всех троих.
— Идите-ка своей дорогой, соседи. Не пойду с вами я, потому что затеяли вы безумное дело. Иль думаете, Мзум вот так легко коронует кого-то из старцев Рощи? Ормаз лишил вас всех мозгов, клянусь дубом!
— Почему старцев? — выкрикнул запальчиво Багш. — У нас есть вождь! Ужо он-то…
— Вождь? — расхохотался Горемыка. — О ком ты говоришь? Не о Владе ли? Ох, Дейла, защити… Он же баран, этот ваш Влад по прозвищу Картавый!
— Может и картавит чуток, — подал голос третий спутник Багша, низкорослый душевник с кривыми ногами, — зато дело говорит завсегда!
— Ну, и идите себе с Ормазом, — сказал Горемыка, намереваясь закрыть двери. Однако Багш остановил его.
— Хорошо, мы уйдем, сосед. Но помни, что не удасться тебе вот так отсидеться за воротами-то, а уж опосля…
Двери со скрежетом захлопнулись. Багш некоторое время рассматривал узоры и чеканку ворот, затем повернулся к приятелям.
— Это все его шалава-женушка, — прошипел он. — Мзумка, да поглотит ее Кудиан! Такого парня охмурила, стерва солнечная!
— А ведь красивая шельма, — ухмыльнулся кривоногий, вытирая нос рукавом рубахи. — И не будь он твой сосед, Багш…
— Ежели не хочет он родичей поддержать супротив Мзума проклятого, — сверкнул глазами Багш, — то какой он мне сосед-то, а? Ведь верно, Шлоф? Деян?
Все трое переглянулись. Кривоногий Шлоф снова ухмыльнулся. Ни Багш, ни плешивый душевник по имени Деян не заметили, как блеснули глаза Шлофа.
— Кто там, Горемыка? — спросила Атери. Она по-прежнему стояла возле окна. Черныш сидел у её ног и смотрел на хозяина все тем же странноватым для собаки взглядом. Горемыка молча повесил меч на стену. Затем снова снял оружие и положил рядом с ложем. Атери тревожно наблюдала за мужем.
— Что ж ты молчишь? Кто приходил?
— Багш, сосед.
— Багш? Ночью? Что ему было нужно?
Горемыка обнял жену. Черныш смотрел на него немигающим взглядом. Хвост собаки приветственно вертелся из стороны в сторону.
— Так, Черныш, тебе пора на двор, — сказал душевник.
Пес послушно поднялся и направился к выходу. Атери открыла двери, и темная лохматая тень скрылась в черноте ночи. Горемыка задумчиво смотрел на меч. Затем, почувствовав взгляд жены, поднял глаза. Тяжело вздохнул. Может, отправить Атери к родственникам, что живут за рекой Гурка, в Нижнем Тевадстве? Да нет, не поедет она, упрямая, как баран какой. Горемыка еще не знал, что скоро горько пожалеет, что не отправил Атери к родне…
— Глядите, — отец Кондрат указал на надпись углем, черневшую перед ними. Зезва поджал губы, вопросительно оглянулся на помрачневшего Сайрака. Каспер покачал головой.
- 'Солнечники, убирайтесь в свой Мзум! Цум — для душевников. Оккупанты — вон!' — громко прочел руны брат Кондрат. — О, милостивый Ормаз, сделай так, чтобы это бы сон!
— И это — ограда поместья гамгеона Цума, — проворчал Зезва, рассматривая выбеленную стену, окружавшую довольно красивый дом, с балконами и десятками лучников, что дежурили на стенах и крыше. — Интересно, куда смотрели все эти красавцы?
Сайрак лишь что-то пробормотал в ответ. Каспер подъехал к стене и провел рукой по надписи.
— Свежая, — оглянулся он, — нарисовано, скорее всего, сегодня ночью.
— Начальник охраны попляшет у меня, клянусь дубом! — мстительно бубнил Сайрак, сжимая меч.
Поместье гамгеона располагалось на довольно большой площади, к которой сходилось четыре улицы из разных частей Цума. С правой и левой сторон здание было окружено кипарисами и пальмами, а перед фасадом красовался плац — вымощенная камнем площадка для парадов, как пояснил Сайрак. Четыре колонны подпирали остов поместья, за каждой из них виднелось по несколько солдат с луками и арбалетами. Сайрак снова заворчал что-то нелестное про 'дурней из охраны'.
Их ждали. Подбежавшие слуги увели лошадей и подали гостям по кружке цумского темного пива. Вообще-то Зезва не прочь был и откушать чего-нибудь, но местные обычаи нарушить не стал и отпил из кружки с видом счастливого человека. Каспер последовал его примеру без особых эмоций, что впрочем, было неудивительно для сдержанного юноши. Брат Кондрат же с удовольствием приложился к пенному напитку, мигом осушив кубок. Сайрак лишь пригубил пиво, нетерпеливо постукивая ногой. Вскоре он уже громко распекал вытянувшегося перед ним начальника ночной охраны. Еще через некоторое время мимо промчалось несколько солдат с ведром воды и тряпками.
— Добро пожаловать в славный город Цум! — перед гостями появился распорядитель, очень похожий на того, который встречал Зезву во дворце королевы Ламиры: та же напыщенность, яркая ливрея и ухоженные бакенбарды. — Их светлость гамгеон Душевного тевадства, верный рыцарь их величества Ламиры, светоч и опора ее власти, великий и бесстрашный Вож Красень, да славится…
— Да у него титулов больше, чем у королевы! — шепнул Каспер Зезве, который с кислым видом взирал на лакея.
— … его имя и род в веках! Следуйте за мной, уважаемые гости. Его светлость счастлив принимать посланников Ламиры…
— Её величества Ламиры, ты, индюк! — не выдержал Зезва.
Распорядитель уставился на Ныряльщика. Отец Кондрат осторожно сжал локоть Зезвы.
— Мы следуем за тобой, добрый человек.
Посланники Ламиры молча проследовали за надувшимся лакеем. Позади всех шел Сайрак и усмехался.
Вож Красень возлежал на тахте, украшенной шкурой барса. Обширный живот гамгеона колыхался среди парчовых подушек и опахал, которыми его нежно обмахивали две полуголые девушки с распущенными волосами. Еще несколько прислужниц, соблазнительно покачивая бедрами, подносили правителю Цума вино и фрукты. Завидев такое непотребство, брат Кондрат выпучил глаза и гневно воззрился на лениво взиравшего на гостей Красеня. Судя по краске, залившей лицо Каспера, девушки и на него произвели впечатление. Сайрак откровенно глазел на груди и другие занимательные формы, причмокивая. Что касается Зезвы, то Ныряльщик не без удовольствия осмотрел опахальщиц, затем задержал взгляд на одутлой физиономии гамгеона, и, наконец, закончил осмотр на нескольких лучниках, охранявших зал приемов. Кроме того, сверху, на окружавшей зал балюстраде, замерли в готовности четыре арбалетчика. Этих солдат Зезва заметил не сразу и одобрительно кивнул, воздав должное их искусству маскировки. Распорядитель усадил гостей на подушки перед тахтой и щелкнул пальцами, сделав страшные глаза девушкам с подносами. Сайрак остался стоять.
— Приветствую посланников нашей госпожи Ламиры, да продлит Ормаз ее года! — провозгласил Красень, лениво наблюдая, как новоприбывшие устраиваются поудобнее. — Надеюсь, ее величество вняло нижайшим просьбам старого Вожа и прислало войска. А вы, я так полагаю, едете впереди головного отряда? Сколько солдат? Телохранители? Махатинская пехота?
Посланники переглянулись.
— Ее величество прислало только нас, — проговорил Зезва, беря с подноса грушу и улыбнувшись откровенно разглядывавшей его девушке.
Все еще кипящий от возмущения отец Кондрат отмахнулся от еды и питья. Каспер пожал плечами и последовал примеру Ныряльщика, решив полакомится сырными лепешками. Сайрак уже давно уплетал за обе щеки, запивая вином и чавкая.
— Только вас? — вскричал Красень, вскакивая. Девушки испуганно шарахнулись в стороны. Одна из них даже уронила опахало. — Но, как же так? Разве такое возможно? Ормаз свидетель, я уж думал, с вами придет не меньше десяти тысяч солдат! Катапульты! Копейщики Махаты!
— Катапульты? — покачал головой Зезва, принимаясь за хлеб и сыр. — Светлоокая Ламира, да не лишит ее Дейла мудрости, милостиво велела нам ехать в Цум, дабы на месте убедиться, а не преувеличивает ли светлейший гамгеон степень опасности. Начинать войну, вводить войска, только потому, что ограбили пару караванов, согласись, не слишком разумно. Ах, какой вкусный хлеб!
Красень побледнел от гнева.
— Ты смельчак, — прошипел он, — раз смеешь говорить с гамгеоном Цума в подобном тоне. Мне доложили о твоих подвигах, Зезва Ныряльщик, но не думай, что сможешь слишком развязывать язык!
— Дейла упаси, светлейший, как я могу? Вот письмо Светлоокой Ламиры, гамгеон. Прочти и убедись, что я говорю устами ее величества и повторяю королевские слова!
Красень вырвал свиток из рук Зезвы и впился глазами в руны. Судорожно вздохнул, перечитал еще раз. Затем сел на тахту и залпом выпил кубок вина.
— Что ж, — медленно и как-то отрешенно сказал он, наконец, — слово Светлоокой — закон. Я так полагаю, это ты отговорил ее вводить войска?
— Я? — усмехнулся Зезва. — Ну что ты, светлейший… У нее есть соответствующие советники. Мыслители, можно сказать.
— Знаю я этих мыслителей, — кисло усмехнулся Красень. — Чародей Ваадж и паж Данкан, не так ли? Хорошо… Кто твои спутники?
Ныряльщик представил гамгеону отца Кондрата и Каспера. Красень приподнял бровь, услышав имя Победителя.
— Сын Алексиса, героя Битвы у Водопадов?
— Он самый, светлейший.
— Хм, надо же… А святой отец? На службе?
— Ее величество, — насупившись, пояснил отец Кондрат, — милостиво соизволило послать меня вот с этими мирянами. Ибо сказано в Слове Ормаза: 'Служитель Света да не покинет сомневающихся'. Поэтому я здесь.
— И никаких заданий по церковной линии? — прищурился Красень. Похоже, что гамгеон совершенно успокоился. Зезва отметил это, наблюдая, как тот прикладывается к очередному кубку с вином.
— Повеленьем Светлоокой, — еще сильнее нахмурился отец Кондрат, — мне поручено узнать, что на самом деле творится в Цуме и окрестностях. В том числе и в церковных делах. Я рассматриваю возможность встречи с местными братьями. Причем, с одним из них, уже, хм, пообщался.
— О, святой отец, — ухмыльнулся Красень, — тебя ждет множество открытий, ха-ха!
Брат Кондрат недоуменно посмотрел на захмелевшего гамгеона.
— Ее величество, — продолжал разглагольствовать правитель, — считает, что нельзя посылать войска! Это, де, вызовет волнения среди душевников! Не стоит их раздражать! Ох, клянусь милостью Ормаза… Я даже знаю, кто ей подсказал эту гениальную мысль! Паж, ее любимчик паж!
— Не забывайся, мирянин, — процедил брат Кондрат, — ты говоришь о нашей королеве!
— Забывайся? — захохотал Красень, любовно осматривая очередную подносчицу вина. — Данкан ведь посоветовал не вводить войска, так, а, посланники?
Зезва угрюмо наблюдал за окончательно опьяневшим гамгеоном. А ведь он прав, дуб его дери. Именно смазливый паж Данкан советовал не вводить пока войска в Душевное тевадство. Тогда Зезва согласился с ним, несмотря на то, что всегда недолюбливал этого выскочку. Выскочка, который разделался с чудом-убийцей, которого подослал Элигершдад.
— Вот что я вам скажу, посланнички! — гамгеон упал на подушки, отдуваясь. — Если на вас в дороге не напали разбойники, это не значит, что в Цуме все спокойно. Многочисленные и хорошо вооруженные банды действуют в лесах на востоке, рядом с границей Загорного тевадства. Цум, Мчер, Даугрем и другие города кишат элигерскими шпионами. У верных подданных Ламиры — душевников, да сожрет их Кудиан, заимелся новый вождь, некто Влад Картавый, ашарский рыцарь. В Священной Роще, что к северу от Даугрема, старцы душевников объявили неповиновение королевской власти. Требуют отделения от Мзума, понимаете?
— Но ведь их слишком мало, — возразил Каспер, — что они могут сделать? Солнечники составляют большинство населения Душевного тевадства.
— Верно, юный Победитель. Но, ха-ха, знаешь, что кричит Влад Картавый? Клянусь милостью Ормаза… Подождите, глотну вина…
— Ты уже достаточно выпил, сын мой, — нахмурился отец Кондрат.
— В самом деле, — пробормотал Красень, отставил было кубок, но затем, не выдержав, припал к нему, держа обеими руками. Зезва многозначительно взглянул на своих спутников, затем на Сайрака, который шептался с одной из опахальщиц. — Знаете, что они задумали? Очистить Душевное тевадство от солнечников. Полностью очистить.
— Как очистить? — поразился отец Кондрат. — Что ты мелешь, светлейший гамгеон? Ормаз лишил тебя разума?
— Э, нет, отче, — прищурился Красень. — Это вас, заносчивых столичных жителей, Ормаз лишил разума, клянусь дубом! Знаете ли вы, что Душевный Отряд уже не подчиняется мне?
— Мы это заметили, — кивнул Зезва, вспоминая неудачную попытку проникнуть в город через Южные Ворота.
— Заметили, да? — гамгеон скривился, словно откусил дольку лимона. — Я просил в нескольких письмах прислать войска, тяжелые катапульты и бронированную кавалерию. Где это всё, а? Я вас спрашиваю! Что же вы молчите, господа-посланники из самого Мзума? Влад Картавый получает вооружения из Элигершдада! Ну, что вытаращились? Слышите об этом в первый раз?
— Что за вооружения? — спросил заметно помрачневший Зезва. Откуда-то из темного угла, за камином, раздались хихиканье и возня: это Cайрак тискал опахальщицу.
— Полный набор, Ныряльщик! Копья, мечи, щиты, арбалеты, кольчуги. Шпионы доносят даже про катапульты, но это непроверенные данные. Впрочем, дуб свидетель, не удивлюсь, если у Картавого есть и катапульты! Глядишь, скоро и военные корабли снарядит, ха!
— Но ведь это все стоит денег, огромных денег! — засомневался Каспер.
— Деньги? — засмеялся Красень. Язык гамгеона уже заплетался. — Де-е-еньги… Уоха-ха… Думаете, у Вольдемара мало золота? Ух…ха…
— Вольдемар? Император Элигершдада? — переспросил отец Кондрат.
— Нет, горный дэв, клянусь дубом! Проснись, отче, проснись!
Наступила тишина. Лишь потрескивали дрова в камине. Прекратилась и возня в углу — видно, Сайрак увел девицу в более уединенное место.
— Кстати, о дэвах, — прервал, наконец, молчание Зезва. — Мы не видели нелюдей на улицах Цума. Никого, ни джуджей, ни ткаесхелхов.
— Ткаесхел…ик…ткаесхелхи? — Красень почесал красный нос. — Остроухие почти не появляются у нас. Живут себе отдельными общинами в лесах да горах, и дуб с ними…А вот джуджи… что, вообще ни одного синего во всем городе, а? Странно, конечно… Это ж не квеши какие, чтобы прятаться.
— Квеши? — встрепенулся брат Кондрат. — В Цуме живут квеши?
— Так утвержадется в старых легендах, отче… Сайрак! Где этот отвергнутый дубом? Эй, человек!
Словно из-под земли выскочил распорядитель и уставился на гамгеона.
— Приведи ко мне Сайрака.
Лакей исчез, словно испарился. Вскоре он появился снова, но уже не один. Сайрак довольно ухмылялся, а его одежда была заметно помята. Каспер смотрел на него с удивлением, Зезва с улыбкой, а брат Кондрат с нескрываемым негодованием.
— Ты, любитель юбок! — ткнул в него пальцем Красень.
— Я, светлейший, — согласился Сайрак.
— Дуб тебя дери, понял?
— Понял, светлейший, как не понять!
— Расскажи гостям про квешей.
Сайрак удивленно воззрился на гамгеона, но тот, громко икнув, подал знак: мол, давай, рассказывай. Зезве не особенно хотелось слушать городские легенды, но делать было нечего, и он изобразил живейший интерес. Каспер хранил свое обычное спокойствие, и лишь брат Кондрат нетерпеливо ерзал на подушках в ожидании.
— Гм, да, светлейший… — офицер откусил большой кусок яблока и с хрустом принялся жевать. — В старых легендах Цума много рассказывается про квешей, или Подземный Народ. Обитают эти чуды в подземельях Цума, днем прячутся, и лишь по ночам их можно встретить. Правда, я что-то их ни разу не встречал, клянусь всеми дубами Мзума!
— Дальше, — икнул Красень, подперев ладонью подбородок. Глаза гамгеона были мутные, как вода в болоте. — Цум — лучший город по части чудов! Дуб свидетель…да! Ни в одном другом городе…ага. Можно экскурсии организовывать. А что?..
— Квеши делятся на белых и черных, или светлых с темными, — продолжил Сайрак. — Старики рассказывают, будто они ненавидят друг друга и враждуют тысячи лет.
— Так квеши живут в подземельях Цума? — спросил Каспер. — Катакомбы?
— Ну! Под городом множество пещер, настоящий лабиринт, уходящий к морю и теряющийся там. Иногда, — Сайрак почему-то понизил голос, — пропадают люди. В основном, пьяницы да бродяги. Уходят в подземные ходы и всё, ни слуху, ни духу. Священный дуб не даст соврать.
Пока Сайрак рассказывал, Зезва старательно делал вид, что наслаждается вкуснейшими сырными лепешками и вином. Каспер слушал, раскрыв рот, а брат Кондрат, насупив брови и крутя в руке грушу. Вож Красень некоторое время внимал своему офицеру, но под конец принялся клевать носом и вскоре захрапел, обняв за талию ближайшую опахальщицу. Девушка посидела еще немного, не двигаясь, затем выскользнула из-под тяжелой руки гамгеона и убежала. Сайрак плотоядно посмотрел ей вслед.
Снежный Вихрь без особого труда проник в город. Пристроившись к торговому каравану, который въезжал в Цум перед самым заходом солнца, рвахел легко проскользнул мимо солдат, что проверяли личности купцов. Судя по говору вооруженных, солнечники. Снеж неплохо разбирался в видах человеков. Итак, Цум — преимущественно мзумский по населению город, столица человековского Душевного тевадства, что в королевстве Мзум.
— Душевное, — пробормотал Снеж презрительно, опуская капюшон максимально низко. — Разве у человеков есть душа?
Ночь опустилась на еще недавно шумные и говорливые улицы Цума. Где-то яростно лаяла собака. Доносилась пьяная песня подгулявшего эра. Снеж торопливо шел по кварталу душевников. Немногочисленные прохожие не обращали внимания на закутанную в плащ фигуру. Рвахел старательно поддерживал иллюзию — никто из человеков не смог бы углядеть восьмирукого чуда под личиной среднего роста мужчины в купеческой одежде.
Снеж в очередной раз скривился. Город человеков смердел жуткой, непереносимой вонью тысяч немытых тел, остатков еды, помоев и отбросов. Сточные канавы вдоль заборов и домов зеленели зловонной жижей. Опадавшие листья устилали колыхающуюся поверхность, и Снеж лишь зажимал нос, стараясь побыстрее пройти такие места. Но Цум плохо пах везде, и рвахел часто и старательно вытирал лицо чистой тряпкой, обмоченной в воде из фляги.
Вскоре улицы полностью обезлюдели. Хотя из углов и канав раздавались разные шумы, Снеж спокойно прошел через опустевший рынок, миновал будку с храпевшими в ней солдатами, и поднялся на каменный мост, ведущий в Старый Город. Где-то совсем рядом закаркал ворон, несколько голубей о чем-то приглушенно ворковало, рассевшись на развалинах старой цитадели, окружавшей Старый Цум еще в те времена, когда сюда похаживал с походами король Волчья Голова. Выглянул ущербный полукруг луны, тускло осветив одинокую фигуру в плаще, неторопливо переходящую мост. Речка Хумста задумчиво шелестела под сырыми арками старинного моста. Пару раз квакнула какая-то жаба-полуночница, но и та скоро умолкла, потому что вместе с ночью в Цум и особенно в Старый Город пришли ночные обитатели.
Снеж почувствовал слежку еще у моста. Те, кто шли за ним, темной тенью крались во мраке осенней ночи. Заметить их было бы невозможно простому смертному, но Снежный Вихрь человеком не был. Рвахел усмехнулся, поигрывая ножами. Отцовскими ножами.
— Братцы и сестренки повылезали, — Снеж поправил капюшон, незаметно и быстро оглядевшись по сторонам. Так, его ведут два квеша или ночника. Если ночники, то, значит, охотятся за свежим мяском.
Возня в темном переулке привлекла его внимание. Идущие по пятам преследователи также замерли на месте, слившись с темнотой. Снеж высвободил одну руку, поигрывая ножом. Несколько мгновений рвахел готовился к одновременному нападению с двух сторон, но утробное чавканье и хруст, донесшиеся из переулка, заставили его слегка расслабиться. Он резко повернулся и завернул в переулок, прямо к источнику шума. Там, рядом с обмелевшей сточной канавой, под стенами покосившегося заброшенного дома, сидела ночница и рвала зубами и когтями чье-то тело. В воздухе стоял запах крови, смешиваясь со слабым смрадом иссохшей канавы. Ночница резко подняла уродливую голову с облезлыми волосами и уставилась на Снежа жемчужными глазами. Два белых ока с продолговатыми зрачками медленно осмотрели рвахела с головы до ног. Длинные скрюченные руки вцепились в человеческое тело, от которого уже оставались лишь кости да необглоданные ноги. Снежный Вихрь замер на месте. В темноте за канавой кто-то зашевелился, и в полосу тусклого лунного света выпрыгнула еще одна ночница. Чудовище стояло на четырех конечностях, разглядывая незваного гостя. Глаза-жемчужины буравили рвахела, когти на кривых белесых лапах выходили и заходили обратно. Снеж стал медленно отступать, играя ножами.
— Не бойся, брат, — просвистела ночница, поднимая голову — жуткую смесь человеческих и волчьих черт лица, — не тронем тебя. Просто проходи мимо, не мешай. Это — наша добыча.
Ночница сделала ударение на слове 'наша'. Снеж скривил губы, но ножи не убрал. Ночникам нельзя доверять.
— Добыча ваша по праву, — сдерживая отвращение, сказал рвахел, отступая. — Хорошей охоты, сестра.
— И тебе, восьмирукий брат.
Чавканье и хруст возобновились с прежней силой и интенсивностью. Снежа передернуло. Трупоеды, буран их забери. Высоко поднимая ноги, рвахел повернулся к ночницам спиной и двинулся дальше, чувствуя на себе их голодный взгляд. Через несколько мгновений он почувствовал, как пришли в движение сопровождающие. И все-таки, кто? Квеши или ночники? Снеж поиграл ножами под плащом, чтобы успокоиться.
Он все дальше и дальше углублялся в Старый Город. Прошел мимо старого кладбища, над которым летала стая ворон и о чем-то деловито каркала. Дома встречались в основном старые, с потрескавшейся и обвалившейся краской на покосившихся стенах и заборах. Судя по всему, здесь жил совсем неимущий люд. А кто еще, будучи в здравом уме, поселится рядом со старым кладбищем?
Сопровождающие Снежа чуды не отставали. Интересно, догадываются ли они, что он давно знает об их присутствии?
До слуха рвахела донесся жалобный скрип: это раскачивались на ветру створки ворот входа на кладбище. Где-то рядом должен быть полуразрушенный склеп, именно к нему держал путь Снежный Вихрь. Налетел ветер, принеся с собой прохладу осенней ночи. В примыкающем к кладбищу одичавшем винограднике пел удод: 'уд-уд-уд'. Странно, удод поет ночью? Хотя еще не совсем ночь, скорее поздний вечер, но все же. Раздался новый крик, теперь уже высокий и пронзительный: 'чи-ир!' Птица испугалась кого-то или чего-то. Снежный Вихрь снова заиграл ножами. Идущие за ним чуды замерли на месте. Они тоже знают, что гость достиг цели путешествия.
Лестница с обвалившимися ступеньками вела вниз, в темноту последнего пристанища человека, умершего много лет назад. Рвахел осторожно спустился вниз. Он почувствовал, как два чужака стали по обе стороны входа в склеп. Снеж огляделся. Его зрачки расширились, привыкая к темноте.
— Ты знал, куда шел, брат, — раздался голос на древнем наречии.
— Приветствую братьев, — ответил Снеж на том же языке. — Долог путь через логово человеков.
Перед ним появилась темная приземистая фигура с посохом в руке. Незнакомец вряд ли доставал головой до груди Снежа, но уверенность и властность, идущие от гордой осанки подземного чуда, заставило рвахела переступить с ноги на ногу и склонить голову.
— Восьмирукий брат владеет древним языком Подземного Народа, — нотки одобрения звучали в голосе хозяина склепа. — Это хорошо. Твой отец воспитал достойного сына.
— Мой отец… — начал было Снеж, но умолк, стиснув зубы. Провел рукой по высокому постаменту каменного гроба, что стоял посреди склепа. На пальцах осталась пыль.
— Что привело тебя к нам, восьмирукий брат?
— Я ищу человека по имени Зезва. Он прибыл в Цум недавно.
Хозяин склепа молчал. Снеж напряженно разглядывал чуда. Квеш, теперь он точно знает это. Мама рассказала ему, где искать помощь в разных местах страны человеков, в том числе и в Цуме. Именно она научила, как найти склеп. 'Будь осторожнее с Подземным Народом, — наставляла сына рвахелка, — я не знаю, что за квеши правят сейчас Цумом — белые или черные'. 'Как я узнаю, какой квеш передо мной, мама? От кого ждать добра, а от кого лучше бежать, спрятав ножи?'. Мама лишь усмехнулась в ответ: ' Что есть добро и зло, сынок? Лишь тени наших мыслей и желаний'.
Раздался шум крыльев, и в склеп влетел удод. Птица уселась на плечо квеша, уставилась на Снежа блестящими бусинками глаз. Хозяин склепа погладил удода.
Снеж напрягся. Птица Тушоли, спутница квешей. Но каких? Кто перед ним: белый или черный?
— Если тебя нужна жизнь человека, — проговорил, наконец, квеш, — то для этого незачем охотиться за ним в городе. Поджидай возле ворот Цума, там и убьешь его. Ведь ты — убийца, рвахел? Все восьмирукие убивают.
— А Подземный Народ не убивает? — тихо спросил Снеж.
— Убивает, — согласился квеш. Тушоли не сводил с рвахела взгляда. — Но раз ты пришел за жизнью человека, одно из двух: либо ты в коридоре мести, либо нанялся убийцей к каджам или кудиан-ведьмам. А может, и к горным дэвам…
Снежный Вихрь внешне никак не отреагировал, но ножи сжал так, что заболели суставы всех восьми рук. Квеш сделал шаг к каменному гробу, затем повернул морщинистое лицо к рвахелу. Большие глаза с красноватой поволокой еще раз осмотрели Снежа с головы до ног. Кожа лица подземного жителя была темной.
— Ты все никак не мог понять, кто перед тобой, брат с восемью руками. Теперь ты видишь. Я — Амкия, царь Подземного Народа. Человеки зовут нас — черные квеши. В своих легендах.
Снеж почтительно поклонился.
— Прими же благодарность, великий Амкия, владыка Цума и черных квешей. Мое имя — Снежный Вихрь и…
— Дай мне договорить, рвахел. Раз ты ищешь свою жертву в Цуме, значит, опасаешься, что за городом ей удасться ускользнуть. Или же… — Амкия погладил удода Тушоли. — Или же, этот Зезва обладает некими качествами, которые внушают тебе опасения. Не поэтому ли ты решил обратиться к нам?
— О, Амкия, я хотел засвидетельствовать свое почтение, вступая на чужую землю, которой владеет твой народ.
— Мой народ? — усмехнулся Амкия. — Судя по растерянному виду в начале беседы, ты даже не был уверен, какого цвета квеш перед тобой. Я чувствовал этот страх, боязнь назвать меня не тем именем. Не бойся, Снежный Вихрь. Говори, что за могущественный чародей этот Зезва, раз уж хитроумный рвахел пришел просить помощи квешей!
Снеж некоторое время обдумывал ответ. Удод взмахнул крыльями, устраиваясь поудобнее на плече Амкии. Было слышно, как у входа в склеп завывает ветер.
— Он — ныряльщик, — прервал молчание Снеж. — Не так давно погубил кудиан-ведьму. Это все, что я знаю.
— Более чем достаточно, чтобы уважать такого соперника, — покачал головой Амкия. — Ныряльщик… Я думал, их уже не осталось. Берегись, Снежный Вихрь. Опасайся человека, способного отправить на соль хвостатую ведьму из Грани! Ты испытываешь к нему ненависть?
— Нет, великий царь, не испытываю.
— Я не буду больше задавать тебе вопросов, восьмирукий брат. Ты сказал достаточно, а излишнее любопытство — человековский порок… Мы поможем отыскать этого Зезву, хотя… ведь он в какой-то мере брат нам.
— Человек не может быть мне братом! — вспыхнул Снеж.
— Ну-ну, успокойся…
Амкия перевел взгляд на покрытый пылью гроб.
— Под этим камнем лежит умерший человек, Снеж.
Рвахел молчал. Перед его глазами встала сцена расставания с мамой. 'Сынок… не нужно мстить. Всех человеков не убьешь, помни, у тебя малолетние братья и сестры. Если ты погибнешь, кто позаботится о них? Узнай лишь, где похоронен отец…'
Снежный Вихрь сжал ножи. Амкия внимательно смотрел не него.
— Кроме него, на человековском кладбище много могил, но не в каждой покоится человек. Да, не в каждой. Здесь похоронено немало чудов. В смерти все равны, мой восьмирукий брат. Её объятия одинаково ледяные для всех живущих на земле и под землей… Ты хочешь что-то сказать, но сдерживаешься, я же вижу.
— Амкия, — выговорил Снеж, — я ненавижу человеков. Так было всегда.
— Всегда? — усмехнулся квеш. — С самого твоего рождения?
— Нет! Нет… рвахелы не могут быть друзьями человеков, царь. Не могут. Мой отец…
Снеж запнулся. Внимательные глаза Амкии на несколько мгновений прикрылись веками.
— Я начинаю догадываться о причинах ненависти, терзающей твою душу. Духи коридоров свидетели, человеки погубили немало черных квешей. Двух моих предков люди бросили в колодец, предварительно завязав глаза. А сверху накидали огромных камней. Потом этих человеков объявили рыцарями и даже сделали героями летописи. Нас считают нечистью, теми, кто приходит ночью и ворует детей. Ночниц и ночников человеки давным-давно записали в слуги Подземного Народа. И даже белые квеши…
Лицо Амкии исказила гримаса ненависти, такой сильной, что Снеж отшатнулся.
— Прости мою несдержанность, — царь черных квешей снова погладил удода. Тушоли уже потерял интерес к Снежу и теперь чистил перья. — Мы еще поговорим про этих червей…Знай же, юноша: когда я был несмышленым ребенком, то угодил в сеть, что ставили вокруг кладбища ловцы нелюдей. Я сидел и плакал, будучи не в силах выскользнуть оттуда. Судьбе моей вряд ли можно было позавидовать. Ловцы должны были скоро придти. По детской недальновидности, я забрел далеко от склепа, и родные не смогли бы мне помочь. Тем более, что солнце уже поднималось над крышами Цума. Но меня спасли, Снежный Вихрь, спасли.
— Кто же, царь? Твои родичи подоспели на выручку?
— Нет, юный рвахел. Не родичи. Маленькая человековская девочка. Она пожалела меня и выпустила из сети. Долго еще после этого она приходила к кладбищу, чтобы поиграть со мной. А потом перестала приходить.
— Почему, Амкия?
— Чёрная смерть забрала её вместе со всей семьей, — Амкия снова смотрел на каменный гроб. — Ночью, когда по всему Цуму горели Костры Смерти, я пробрался к ее лачуге. Болезни человеков не действуют на нас, ты же знаешь.
Амкия умолк, опустив голову. Долгое время лишь заунывные стоны ветра нарушали тишину.
— Она похоронена здесь, в этом склепе, — квеш указал на незаметный в полумраке бугорок могилы возле каменной громады гроба. — Моя спасительница-человек. А я до сих пор не могу простить себе, что не спас её тогда. Если бы увел ее сюда, подальше от Черной Смерти, что выкосила почти все бедные человековские кварталы… Я пронес маленькое тело на руках через несколько кварталов, потому что не хотел, чтобы ее сожгли вместе с другими несчастными.
Квеш вздохнул и присел возле могилки девочки. Снежный Вихрь осторожно подошел поближе. Одна из его правых рук непроизвольно сжала рукоятку метательного ножа. Его взгляд скользил по могиле девочки, а в душе росло смятение.
— Мы поможем тебе, друг рвахел, — поднял голову Амкия. — Но взамен попросим об услуге.
— Я готов, царь, — Снеж не смог сдержать радости.
— Белые квеши, эти гнусные черви… — квеша снова перекосило от злобы. — Наше сокровище — Цветок Эжвана, они уже много зим охотятся за ним. Мы не можем отдать его, лучше смерть!
— Я понимаю, — медленно проговорил Снеж.
— Слышал про Цветок Эжвана?
— Да, царь… Мать рассказывала.
— Они хотят заполучить его, слышишь, Снежный Вихрь? Много зим идет война между черными и белыми квешами за господство в Подземных Коридорах, и до сих пор нам удавалось одерживать верх. Цветок Эжвана надежно спрятан и охраняется. Но белые призвали тех, кто…
— Кого? — спросил Снеж.
Амкия ответил. Юный рвахел непроизвольно выбросил две правые руки с ножами из плаща. Квеш покачал головой.
— Не передумал, восьмирукий брат?
Снеж несколько мгновений смотрел на могилу, затем перевел взгляд желтых глаз на Амкию, смотря на него сверху вниз.
— Не передумал, царь.
Ветер завыл, словно дикий зверь. Подняв голову, Снеж вздрогнул, потому что удод Тушоли снова смотрел на него.
Той ночью не только чуды бодрствовали на старом кладбище. Несколько всадников, звеня оружием, быстро скакали по спящему Цуму, разбрасывая вокруг себя брызги и грязь. Еще сильнее зарядил дождь. Вспышки молний скупо и ненадолго освещали улицы, мелькали в жиже сточных канав. Всадники подъехали к несколько покосившемуся дому на окраине города, на вид трактиру, судя по вывеске с изображением кривоного солдата с кружкой пива в руках-палках. Ветер раскачивал мутно мерцающий фонарь, заботливо вывешенный для того, чтобы страждущий люд мог быстро отыскать дорогу к корчме. Двое всадников спешились и передали поводья спутникам, оставшимся в седлах. Не говоря ни слова, те уехали, уводя лошадей. Проводив их взглядом, два ночных визитера толкнули скрипучую дверь и вошли в трактир.
Их ждали. В пустом зале (только в самом углу спали двое пьянчуг) из-за широкого круглого стола навстречу поднялось трое: круглолицый крепыш с обвислыми усами рыжего цвета, плешивый толстяк с бегающими глазами и, наконец, низенький человек с кривыми ногами и необычайно волосатыми руками.
— Большая честь, — приветственно осклабился кривоногий. — Какие люди пожаловали! Господин Элан Храбрый! Дружище Хотанг! Садитесь же, садитесь!
Приятели кривоногого во все глаза смотрели, как гости скидывают плащи и усаживаются на предложенные места. Прибывшие некоторое время молча сидели, подкрепляясь подогретым вином, принесенным по приказу кривоногого. Один из незнакомцев — высокий брюнет с орлиным носом, наконец, отставил кружку и поочередно оглядел собеседников.
— Господин Элан? — подобострастно пригнулся к столу кривоногий. — Как и договаривались, явились на ваш зов.
Элан провел пальцами по отросшей щетине на подбородке, и взглянул на товарища, явно воина, судя по гордой осанке и шрамам на загорелом лице.
— Да, — произнес он на душевном языке с элигерским акцентом, — как и договаривались, Шлоф, все верно. Представь своих друзей.
— С превеликим удовольствием, господин! Это Багш.
Элан и Хотанг испытывающе взглянули на соседа Горемыки. Тот слегка съежился.
— Плешивого друга звать Деян! — продолжал Шлоф, криво усмехаясь. — Давно их знаю, люди надежные и верные.
— Конечно, — пробормотал по-мзумски Хотанг, недобро поглядывая на троицу. Багш и Деян встрепенулись.
— Солнечник? — выдавил Багш.
— Ага, — подтвердил Хотанг. — Рот закрой, бурдюк душевный.
Казалось, обвислые усы Багша зашевелились от ярости и стали приподниматься. Плешивый Деян вскочил, яростно сверля мзумца глазами. Шлоф закатил глаза, а Элан засмеялся. Вскоре к нему присоединился и Хотанг.
— Шлоф, объясни, — лениво бросил Элан, наливая себе еще вина из кувшина. — Не время сейчас выяснять отношения.
Низенький душевник быстро закивал и повернулся к товарищам.
— Вы, оба! — проревел он. — После господина Элана, Хотанг — ваш наипервейший командир. И мне накласть, что он мзумец!
При этих словах ухмылка Хотанга стала еще шире. Деян и Багш мрачно слушали Шлофа.
— Ослушаетесь, или начнете воду мутить, клянусь Святой Рощей, скормлю вас ночникам! Ясно?
Угрюмое молчание, последовавшее за этой тирадой, удостоверило Шлофа в полной ясности вопроса для его друзей.
— Вот и отлично, клянусь Светом Элигера! — Элан Храбрый оглянулся на храпевших в углу пьяниц. — Теперь, когда все недоразумения позади, перейдем к делам насущным. Хотанг готовит своих людей среди солнечников. О, поверьте, в славном городе Цум много единомышленников и сторонников Директории Элигершдад! Император знает, как его любят во Мзуме и… ты хотел что-то добавить, любезный Багш? Ах, да, конечно, мы же не во Мзуме! Или? Видите, как хмурится Хотанг? По его мнению, Душевная страна — часть Солнечного королевства Мзум! Не правда ли?
— Так! — прорычал Хотанг. — В составе великой империи Директории Элигершдад!
— Император Вольдемар, — продолжал Элан, — с тревогой следит за участью простого люда не только в Цуме, но и во Мчере, Даугреме, и других городах и селах тевадств Мзума. Потому что до сих пор терзается заботой о своих подданных. Клянусь Черным Лесом! Простые эры, вне зависимости от племени, живут впроголодь, пшеница дорожает, торговать трудно и не с кем.
— Точно! Верно! — загалдели Багш и Деян.
— Раньше можно было хоть торговать с элигерским купцами! — Элан ударил кулаком по столу. Зазвенела посуда. — Ездить на заработки на север! А теперь, что теперь? Куда податься простому люду? Некуда! К рменам на юг? В Арран? Батрачить на фермах в Баррейне? Да кому они там нужны! Рменам собственный бы товар кому продать! Иль, быть может, на запад, к конфедератам или в Эстан? Как бы ни так! Не нужен западникам ваш виноград, свой не знают куда девать!
— Кив еще есть, — угрюмо вставил Багш.
— Великое Пространство Кив? — Элан прищурился. — Да кивцы сами вот-вот друг с другом воевать начнут, какая уж тут торговля! В общем, так. Его императорское величество направило меня, чтобы совместными с патриотами Цума силами остановить, наконец, непрекращающиеся мучения народа Цума, как душевников, так и солнечников! Тирания королевы Ламиры не может больше продолжаться, народ вынудит ее идти на уступки! Отвечайте, готовы ли вы?
— Готовы, — кивнул Шлоф. — У нас много людей. Все отряды разделены на мелкие группы, во главе каждой — опытный и надежный человек. Ждем лишь сигнала.
— Надо же, — деланно удивился Хотанг, с плохо скрываемым презрением разглядывая Шлофа. — Необходимо, чтобы наши подразделения начали действовать сообща и выступили одновременно.
— А ежели сшибутся? — спросил Багш, крутя ус.
— Ну, так и отлично, — пожал плечами Хотанг. — Помашут немного кулаками.
— Окромя кулаков есть и посерьезнее средства-та, — вставил Деян. — Ужо как столкнемся со мзумцами, кулачками не обойдемся, дуб свидетель! Ага.
— Все это замечательно, — объявил Элан, хмурясь. — Но не забывайте про Красеня. Он пьяница и дурак, но не настолько, чтобы не суметь сложить два и два.
— Да ладно! — фыркнул Хотанг. — Гамгеон окончательно спился. Ему бы нажраться да грудастой опахальщице впендюрить.
— Возможно. Однако под его началом войска. А еще из столицы прибыли некие советники от самой Ламиры.
— Советники?
— Так говорят мои источники, Хотанг, — Элан сосредоточенно разглядывал щели на шероховатой поверхности стола. — Говорят, чует он неладное, наш простак-гамгеон, а значит, запросил помощь у Ламиры, а может и подкреплений! Правда, королева солдат не прислала! И я, — элигерец усмехнулся, — почти догадываюсь, почему.
— Серьезно? — с любопытством спросил Хотанг. — Есть дополнительные сведения, а?
— Как говорится во мзумской поговорке, — парировал Элан, — любопытной Маквале…
Хотанг нахмурился и откинулся на спинку скамьи. Та немилосердно заскрипела. Прибежал хромой корчмарь с новым кувшином вина. Деян и Багш сразу поспешили наполнить кружки. Шлоф же едва пригубил вино. Он прислушивался к разглагольстваниям элигерского агента еле заметной усмешкой.
— Итак, — заключил Элан, — кажется, дело ясное. Задания разданы, люди готовы. Вопросы?
Багш кашлянул и обменялся с Деяном загадочными взглядами. Хотанг всем своим видом излучал нескрываемое презрение: душевники хреновы! Шлоф, казалось, ничего не заметил и сосредоточенно крутил волосок на руке.
— Смелее, — подбодрил Элан. Общение с деревенщиной ему откровенно наскучило.
К удивлению элигерца, заговорил Шлоф. Элан внимательно выслушал, немного подумал. Наконец, кивнул в знак согласия.
— Только не переусердствуйте! — предупредил он.
Глаза Деяна забегали еще сильнее. Багш ударил по плечу Шлофа. Хотанг допил вино и поднялся.
— Жду тебя во дворе, — и направился к выходу. Душевники уставились ему в спину. Когда солнечник скрылся за дверьми, Багш осторожно проговорил:
— Господин Элан взял на службу мзумца. Ох, клянусь Рощей, опасно это!
— Истину глаголет Багш-та! — поддакнул Деян, кривясь. — Мзумцы сплошь негодники да изменщики! Сучье племя, отродье безплеменное! На землю нашенскую явились, расплодились, как саранча! Но погодь…
Шлоф молча и торжественно кивнул, соглашаясь с товарищами. Элан же улыбнулся, явно забавляясь.
— Император Вольдемар сочувствует бедам маленького, но гордого народа Душевной Страны.
— Тогда почему он берет на службу мзумскую мразь? — воскликнул Багш.
— Потому что Вольдемар Дорогой Идущий, — холодно отвечал Элан, — видит намного дальше простых смертных. Всему свое время, господа. На данном этапе вы будете сотрудничать с Хотангом. Держите неприязнь при себе, запрячьте ее как можно глубже. Ведь она, — элигерец усмехнулся, — еще пригодится вам. Очень пригодится! И да, пока не забыл, ха-ха! Триста мзумских окронов, на необходимые расходы для общего, так сказать, дела!
Элигерец небрежно бросил на стол увесистый кошель, который тут же перекочевал в карман Шлофа.
Деян и Багш лишь могли надеяться на честный дележ. Впрочем, они быстро успокоились: до сих пор кривоногий распределял золото честно.
Элан Храбрый допил вино и направился к выходу из корчмы, даже не удостоив собеседников словами прощания. Некоторое время троица молча приканчивала кувшин с вином. Вернее, пили лишь Деян с Багшем. Шлоф больше не прикоснулся к кружке.
— Элигерцы держат нас за дураков, — проворчал Деян, — словно баранов каких!
— Цум! — рявкнул захмелевший Багш, поднимая кружку. — Элигерец сказал: всему свое время, друг Деян!
— Цум и Святая Роща! — согласился плешивый солнечник. — Придет время и ага…
Шлоф молча улыбался, думая о своем. В его почти полную кружку угодила муха и отчаянно болтыхалась, трепеща отяжелевшими крыльями. Из угла раздался храп: один из пьяниц опрокинулся со стула на пол и громко посапывал, задрав ноги. Деян и Багш загоготали. Хромой корчмарь, не дожидаясь заказа, уже готовил новый кувшин.
— Подходи!
— Налетай!
— Сюды-сюды!
— Господин, ты только взгляни на этот сыр. Клянусь дубом, дырочки светятся солнечными лучиками! А вкус… ммм!
— Свинина, свежая свинина!
— А вот зелень, самая свежая зелень в Цуме!
— Свинина!
— Кому вина? Промочите горло настоящим махатинским!
— Убери свою кислятину, оно такое же махатинское, как я королева Ламира!
— Уо-ха-ха-ха!!
— Свинина!
— Господин, сюда. Клянусь Рощей, лучшего меда не отведаешь даже в Даугреме! Уже осень, это мои последние запасы и… куда же ты, господин?
— Свинина, свинина! Бегала еще утречком!
— Как же — утречком! Ормаз свидетель, эта бедная свинья сдохла с голодухи третьего дня!
— Ужо заткни пасть!
— Ха-ха!
— Свежатинка!!
Солнце клонилось к горизонту, что темнел далекой дымкой, теряясь за мерно покачивающимися волнами Темного моря. Еще совсем немного, и вечерняя прохлада с моря станет еще сильнее. Дыхание осени чувствовалось особенно сильно в конце дня, но для многочисленного люда, громко торгующегося на базарной площади Цума, погода, казалось, не играла никакого значения. Толпы горожан и эров из окрестных деревень все еще ходили по торговым рядам несмотря на то, что часть торговцев уже позакрывала лавки и собиралась домой. Разделение по племенному признаку, заразившее Цум в последнее время, на ранке почти не ощущалось. И хотя мзумцы и душевники по-прежнему косились друг на друга, а их ряды мало где смешивались, базар являлся тем объединяющим началом для двух народов, которому неподвластны рознь и вражда. Взаимная выгода — великий миротворец! Во всяком случае, пока. Ну, а если прибавить в этот шумный и пестрый гомон торговцев-рменов, кивов, арранцев и элигерцев, то забывались все взаимные обиды и многовековая неприязнь. В цветастой толпе можно было даже встретить важных жителей Западной Конфедерации, что шествовали между рядов, брезгливо зажав носы и приподняв полы платья.
— Сударь, сюды! — рыжий кивец богатырского роста схватил за рукав Каспера. — Глянь, яка у меня кольчужка! Само как раз для тебя, такого молодца! Заходь, примеришь!
Каспер смущенно поджал губы и покачал головой. Кивец разочарованно скривился, затем его взгляд скользнул по спутникам худощавого юноши, на мгновенье задержался на высоком монахе с добрым лицом и замер на темноволосом рыцаре в военном платье и вооруженном мечом и парой кинжалов.
— Судырь! — оживился торговец, подступая к Зезве. — Уверен, ты почтишь мою лавку вниманием! Глянь сюды! Твоя рубаха хороша, клянусь Дажбогом, но может подвести во время боя! А вдруг стрела? Болт арбалетный?! О, Святые Пороги, вот эта кольчуга спасет в случае беды!
Зезва Ныряльщик дал завести себя в лавку. Каспер и отец Кондрат переглянулись и последовали за ним. Все равно прогулка подходила к концу, и скоро уже можно было идти во дворец Красеня, где их ждали отдых и много еды. Каспер еще предвкушал зрелище полуобнаженных опахальщиц. Эта мысль заставила юношу густо покраснеть. Брат Кондрат подозрительно засопел при виде смущенного Каспера, но ничего не сказал. Сайрака с ними не было: горячий офицер обещал присоединиться к ним позже, но так и не явился. Не иначе, зажимал в уголке очередную служанку.
— Примеришь, господин?
— Нет, добрый кивец.
Оружейник непонимающе уставился на Зезву и его спутников. Странная компания. Вроде нездешние, судя по акценту. Уж не ограбить ли собрались? Кивец насупился и положил ладонь на рукоять гигантского тесака, свисавшего с пояса чуть ли не до покрытого соломой пола.
— Успокойся, сын мой, — поднял руки отец Кондрат. — Мы не злодеи и не собираемся причинить вреда ни тебе, ни твоей лавке.
Торговец несколько расслабился, но ладонь с оружия не убрал. Свободной рукой он крутил рыжий ус, выжидающе разглядывая посетителей.
— Мы просто ходим по городу, — объяснил Зезва, — расспрашиваем людей.
— На соглядатаев вы не очень похожи, — усмехнулся кивец.
— Не похожи, — согласился Зезва. — Вот хотел спросить, хорошо ли идет торговля?
— А вам какое дело?
— Сын мой, — вмешался брат Кондрат, — мы прибыли из Мзума и…
Кивец поднял руку. Монах умолк.
— Я слышал про вас. Советники королевы Ламиры?
Зезва покачал головой. Вот как Вож Красень и его двор хранят государственные тайны!
— Что ж, — нахмурился кивец, — скрывать мне особо нечего. Хотя, погодите. Может, вы мытари? Так я все заплатил сполна.
Зезва отметил про себя, как быстро из речи оружейника исчез акцент простолюдинов Кива. Он внимательно посмотрел на хозяина лавки. Тот спокойно выдержал взгляд.
— Нет, мы не сборщики налогов. В городе неспокойно, ходят странные слухи. Душевный Отряд почти не выходит из своих кварталов.
— Ха! — воскликнул торговец. — И вы тоже через Северные Ворота в город въезжали? Дажбог не даст соврать, я тоже натерпелся в последнее время! Слава Порогам, почти все продал и завтра на корабль. Хватит с меня Цума.
— Разве здесь опасно? — спросил Каспер.
— Опасно? — кивец убрал руку с рукояти тесака. — Пока еще нет, но…
— Но?
— Синие джуджи покинули город. Бородатый люд просто так торговлю не сворачивает, скажу я вам. Элигерские купцы хвастались, что продали все оружие, завезенное с начала года! Даже катапульты и баллисты.
— Катапульты?! — поразился Зезва, отступая на шаг. — Тяжелое вооружение? Во Мзуме? Как они могли провезти такое через границу?
— Столичный друг так наивен! Хорошая мера золотых монет, и с севера, через Даугрем, можно ввезти хоть самого демона Кудиана! Верхом на горном дэве, ха-ха!
— Но кто же мог купить такое оружие? — тихо спросил брат Кондрат. — И зачем, кому оно может понадобиться?
— Вот этого я не знаю, — кивец скрестил руки на груди. — Больше ничего не могу рассказать. Кольчугу будете брать или как?
Зезва покачал головой. Попрощавшись с оружейником, они вышли на улицу. Кивец посмотрел им вслед, качая головой.
— Надеюсь, у вас хватит ума, солнечники. Хватит ума использовать мою информацию правильно.
С этими словами Тарос Ун, шпион Великого Пространства Кив вернулся к своим делам. Корабль отчаливал на рассвете, и нужно было спешить.
Тихо переговариваясь, Каспер и отец Кондрат шли за мрачным как туча Зезвой, пробираясь сквозь говорливую толпу. Неожиданно Ныряльщик резко остановился, и товарищи едва не врезались в его спину.
— Что с тобой, сын мой? — проворчал брат Кондрат. — Хочешь, чтобы мы расквасили носы?
Зезва вдруг стал озираться по сторонам.
— Да что такое? — рассердился монах, хватая Ныряльщика за руку.
— Кивец уплывает затвра, с чего бы это… — пробормотал Зезва.
— Ну, так что же? Уплывает, так море ковриком ему, уф!
— Да, но…
Зезва не договорил. Истошный крик, разнесшийся на огромной базарной площадью, заставил Ныряльщика подпрыгнуть на месте и схватиться за оружие. Вопль был таким громким, что даже говор и крики торгующихся замерли.
— Все в порядке, — сообщил Каспер, бегавший узнавать, в чем дело. — Просто какая-то женщина увидела крысу!
— Надо же, — подивился отец Кондрат, — какие мощные легкие. Ей бы да в глашатаи!
— Смотрите, книжная лавка! — воскликнул Каспер, показывая на небольшой стол с навесом, под которыми, щурясь от лучей садящегося солнца, сидел пожилой торговец-рмен. Перед ним высилась целая гора рукописных книг, свитков и разных писарских принадлежностей. Гусиные перья самых разнообразных сортов и цветов, кипы коричневатой чистой бумаги и колбочки с чернилами разных цветов.
— Пожалуйте, господа! — рмен, кряхтя, поднялся на ноги. Его глаза светились искренним радушием. — Чего изволите? Свитки? Чернил? А вот перья — на самый изысканный вкус. Святой Сергис не даст соврать старому рмену! Лучшего товара вам не найти.
Зезва рассеянно взял в руки потрепанный томик, все еще находясь во власти размышлений.
— Господин интересуется рыцарскими романами? — улыбнулся рмен. — В таком случае, смею порекомендовать вот этот опус. 'Подвиги храброго Мунтиса'. Весьма и весьма, смею доложить!
— Я читал про Мунтиса! — восторженно воскликнул Каспер, беря предложенную книгу. — Как он победил виртхов!
— Виртхов, — кивнул рмен с улыбкой. — Молодой рыцарь любит читать?
— Люблю, — признался Каспер. — Я даже… — юноша осекся.
Брат Кондрат широко улыбнулся и потянулся за кошелем.
— Дай нам чистых листов, вот эти перья и чернил, добрый человек!
— Я могу заплатить сам! — запротестовал Каспер.
— Угостишь пивом, — поднял руку монах, давая понять, что спор окончен. — Только уговор: не мзумской бурдой, а настоящим, с Орешника или кивским.
— Ах, — покачал головой старый рмен, — суетясь и собирая выбранный товар. — Книги, книги… Так приятно видеть столь необычных клиентов, господа!
— Необычных?
— Именно, юный господин, именно, Сергис свидетель! — рмен протянул Касперу еще одну книгу. — Полистайте, юноша, полистайте! Автор просто гений. Некий монах из Кива.
— Почитатель Дажбога? — протянул отец Кондрат, отчитывая монеты.
— Наверное, — пожал плечами рмен, осматривая подслеповатыми глазами прилавок, ища, что бы еще показать покупателям. — Разве так важно, каким богам поклоняется человек?
— Верно, — подумав, кивнул отец Кондрат. — Главное, чтоб душа светлая была. Особенно теперь, когда народ потерял стыд и ничего не боится! Словно нет больше ада и демонов-пожирателей грешников.
— Вот, вот, отче! — торговец сокрушенно покачал головой. Поношенный колпак на его голове смешно затрясся. — Знаете, сейчас такое время настало… Тяжелое, да! Людям несладко живется, Я же вижу.
— Разве книги плохо продаются? — спросил Зезва, протягивая книгу Касперу. — А Мунтис, конечно, герой, вот только нереальные события тут описаны, клянусь священным дубом. В свое время я прочитал все книжки про него…
Каспер и отец Кондрат уставились на Ныряльщика.
— Неведомы отважному Мунтису страх и сомнения…Скачет себе по горам да лесам, страховидлов убивает, красивых принцесс выручает. Молодец, в общем! Жаль только, в реальной жизни такого не бывает. Иногда, — Зезва улыбнулся, — хочется стать этаким Мунтисом, и ни о чем не беспокоиться, ни в чем не сомневаться. Есть цель, стремишься к ней, по пути чудов зловредных крошишь. Мечта, а не жизнь, клянусь усами Мурмана! Ах, если бы все было, как в книгах! Злые чудовища и благородные рыцари. Ты посмотри вокруг, старик. Благородного рыцаря трудно порой от чудовища отличить.
— Литература отвлекает от жестокостей повседневного мира, — возразил старый рмен, — уводит в волшебную страну, где нет места предательству и низости…
— Вымышленный мир наших грез!
— … где живут настоящая любовь и верная дружба! И разве, — торговец лукаво прищурился, — господин сомневается в правильности идеалов, отписанных в подобных книжках?
— Не сомневается, — буркнул Зезва.
— Монах из Кива учит нас, грешников, стремиться к добру, — заключил торговец. — Если хоть один человек, прочитав про славные подвиги, задумается, значит, не зря он корпел над свитком ночами!
— Думаю, нелегко сотворить по настоящему интересные записи, — заметил брат Кондрат, качая головой.
— Именно так! — воскликнул рмен, улыбаясь. Хитро подмигнув Касперу, старик на мгновение скрылся за прилавком. — Смотрите, господа.
Он высыпал на одну из книг горсть пшеницы.
— Представьте, что все эти маленькие зернышки — ваши мысли, — начал рмен. — И не только мысли, но и ваши герои.
— Герои? — удивился Каспер. Глаза юноши блестели от возбуждения. — Герои рукописи?
— Именно так, юный рыцарь, — торговец провел ладонью по пшену. — Люди, события, приключения, имена и страны, в общем, все, о чем хочется рассказать другим. Каждое из зернышек нужно очистить от остатков цветочных пленок, собрать, просеять, выбросить порченные, помолоть и лишь потом месить тесто…В противном случае хлеб у вас выйдет горький и несъедобный.
Вся троица молча слушала старого торговца книгами. Зезва задумчиво разглядывал книгу под названием 'Мунтис и вешап'. На кожаной обложке белокурый рыцарь Мунтис играл с крылатым чудовищем в кости. Причем вешап явно выигрывал, судя по недовольному виду Мунтиса.
— Спасибо тебе, добрый человек, — нарушил тишину брат Кондрат и широко улыбнулся. — Пусть Ормаз и Дейла осветят твою торговлю!
— Благодарствую, отче, — вздохнул рмен, — но в ближайшие дни я сворачиваю лавку, гружу книги на телегу, и вперед: на родину.
— В Рамению? — покачал головой Каспер. — Долгая дорога, почтенный торговец!
— Долгая, — согласился старик. — Но я решил твердо — пора уезжать из Цума и из Солнечного королевства. Нехорошо здесь стало дышать. В воздухе носится вражда. Не хочу.
Словно в подтверждение этого нежелания, рмен замотал головой, решительно поджав губы.
Новый вопль донесся со стороны моря, из западной части базара. Вздрогнув, все посмотрели туда, щурясь от лучей заходящего солнца.
— Опять крысы, наверное, — решил Зезва, кладя книгу на прилавок.
Крик. В этот раз еще более отчаянный. Ныряльщик и Каспер схватились за оружие. Старый рмен удивленно поднял брови.
Свист. Зезва схватил торговца и пригнул протестующего рмена к земле. Брат Кондрат уже лежал, прикрывшись руками, а Каспер, стоя на одном колене, лихорадочно заряжал арбалет.
Раздался ужасный грохот, и новые отчаянные вопли прошли через толпу, словно нож сквозь масло, оставляя после себя островки паники и страха.
— Святой Сергис, — простонал рмен, — что это было?
— Выстрел из катапульты! — бросил Зезва, поднимаясь. — Не выходи из лавки, пока все не утихнет, старик. И мой тебе совет — отправляйся в дорогу как можно скорее.
Мимо лавки уже мчались перепуганные люди. Каспер схватил одного из бегущих и развернул лицом к себе. Эр безумными глазами уставился на хмурящегося юношу.
— Говори, — тряхнул Каспер простолюдина, — что там случилось?
— Камни, огромные камни, — пробормотал эр в ужасе. — Пусти, господин… Я честный душевник…рыбой торгую…ловлю и торгую…
— Кто стреляет? — подскочил Зезва.
— Не знаю, господин! Прилетели камни, прямо в наши ряды! Рядом с кузнецами-та! Кровь везде… Камни, камни!
Эр нервно засмеялся. Его глаза были совершенно безумными. Зезва кивнул Касперу, и тот отпустил несчастного рыбака. Почувствовав свободу, тот скрылся в переулке, делая гигантские скачки.
Как раз в эту минуту вислоусый Багш, удобно устроившийся между ветвями гигантского дуба, кивнул одному из своих людей. Нужно спешить, Шлоф не любит промедлений. Где, интересно, Деян?
Целый отряд душевников показался из зарослей одичавшего винограда, что примыкал к торговым рядам. Подчиняясь приказному свисту, они наладили тетивы больших луков и слаженно вскинули оружие. Засвистела тетива, и смертоносные жала ринулись на испуганно озиравшихся торговцев и покупателей, в основном солнечников и иностранцев. Мгновение, и предсмертный хрип несчастных смешался с криками раненых. Новый залп. Ухмылка Багша. Крики, паника переметнулись на другие ряды.
— Дерьмо мзумское, — шептал Багш, дрожа от радостного возбуждения. — Смерть вам, смерть! За моего брата, за его сожженный дом, за сирот…за Цум!!
Бывший командир лучников Хотанг любовно осмотрел небольшую баллисту, установленную на плоской крыше одного из домов в солнечном квартале. Можно еще пару раз. Не зря ж потели, собирая эту штуковину!
— Давай, быстрее, — зарычал он на нескольких подчиненных, которые пыхтя, таскали камни и заряжали орудие. — Вон в те ряды, видите, олухи?
— Да, господин!
— Пускай! — взревел Хотанг, радостно скалясь.
Камень со свистом упал прямо на лавки душевников. В воздух полетели обломки. Страшные крики и стоны доставили Хотангу такое удовольствие, что изменник загоготал и потер руки.
— Подыхайте, отродье душевное, я вашу Святую Рощу трахал!
Его люди радостно переговаривались, вопросительно поглядывая на Хотанга. Еще один камешек?
Когда первые стрелы впились в землю и тела невезучих горожан, Зезва Ныряльщик спрятался за какой-то лавкой, опрокинутой обезумевшей толпой. Люди в панике метались взад и вперед, не зная куда бежать и как спастись от смерти, летевшей на них сверху. Несколько скрюченных тел, утыканных стрелами, лежало посреди всеобщей картины разрушения.
Каспер подполз к Зезве, за ним пыхтящий и ругающийся монах.
— Обстрел закончился, — проговорил брат Кондрат. — Ах, злодеи! О, Дейла, что ж это творится? Посмотрите на этих бедняг…
Откуда-то доносились выкрики приказов и звон оружие. Заржала лошадь.
— Наконец-то, дуб им в зад, — проворчал Зезва. — Зашевелились, курвин корень!
Промчалось несколько торговцев в мятой одежде. Один из них остановился и погрозил кому-то кулаком.
— Проклятые душевники! — и побежал дальше, виляя между опустевшими рядами.
— Зезва…
Что-то в голосе Каспера насторожило Ныряльщика. Прежде чем обернуться, он услышал горестный возглас отца Кондрата.
Торговец книгами сидел, прислонившись к своей лавке. Он удивленно смотрел в небо застывшим взглядом. Длинная стрела торчала из груди рмена, и хищно колыхались на ветру перья.
Ныряльщик яростно закричал, бросился к старику, упал перед ним на колени.
— Ормаз, великий Ормаз, — шептал отец Кондрат. Каспер молча стоял, прикусив губу.
Зезва закрыл глаза старого рмена и поднял с земли книгу, которую тот выронил. Это были 'Новые деяния рыцаря Мунтиса, славного и на помощь приходящего'. На искусно украшенной обложке белокурый рыцарь с решительным лицом куда-то скакал, сжимая меч и хмуря брови. Не иначе, творить добро.
Рядом, на покосившийся столб, уселся удод и уставился на Ныряльщика. Птица несколько мгновений разглядывала понурившегося рыцаря, затем взмахнула крыльями и скрылась в одичавшем винограднике.
Когда первый снаряд разнес в щепы соседнюю лавку, Горемыка как раз думал о жене. Грохот выпущенного из баллисты снаряда ошеломил кузнеца, и некоторое время он как завороженный смотрел на кучу щеп и кровавой каши, в которые превратилась соседняя лавка вместе с продавцом и тремя посетителями. Миг звенящей тишины, как показалось Горемыке, длился целую вечность. Затем раздался вопль, и люди вокруг заметались, со страхом озираясь. Новый свист и новый камень. Горемыка упал на землю. Он почувствовал движение воздуха, когда снаряд пронесся мимо и врезался в рыбацкий ряд, где душевники торговали свежей кефалью.
— Это солнечники, солнечники!! — закричал рядом толстый кожемяка, выскакивая из-за мешков, где он прятался, и грозя кому-то кулаками. — Прав Влад, ох, как прав, клянусь Рощей!
Третий камень превратил торговые ряды в дикую смесь вопящей от ужаса толпы и разрухи. Страх и гнев, завладевшие сердцами душевников-эров, сделал разрушений больше, чем камни из баллисты Хотанга. А когда негодующая толпа изловила какого-то несчастного мзумца, что на свою беду оказался в рыбном ряду, цель Элана Храброго была полностью претворена в жизнь.
— Смерть мзумскому отродью! — завывали вокруг. — Это наша земля, наш город! Смерть!!
Толпа схлынула, разошлась волнами по рядам базара, заваленным брошенным товаром, рыбой и щепами. От мзумца осталась кровавое месиво, в котором с трудом можно было узнать человека. Горемыка в ужасе попятился, заметив труп. Затем провел рукой по лицу. Атери! Горемыка даже не услышал, как со свистом несется очередной камень. Он уже бежал сломя голову домой. Дейла, святая богиня, помоги!
В наступающих сумерках кузнец промчался через Площадь Брехунов, минуя кучки волнующихся людей. Его провожали взглядами, в основном враждебными, потому что путь домой лежал через солнечные кварталы. Пару раз на него замахивались и посылали проклятия, но Горемыка увертывался и бежал, бежал. Успеть, успеть домой. Там Атери.
Влетев в переулок, он стал как вкопанный, потому что навстречу шла толпа, вооруженная дубинами, пиками и камнями. Факелы горели над головами возбужденно гомонящих солнечников. Завидев Горемыку, мзумцы замедлили шаг, разглядывая преградившего им дорогу кузнеца.
— Душевник!
Толпа взревела от ярости. Взметнулись кулаки и факелы. Горемыка развернулся и бросился бежать. Солнечники помчались за ним, оглашая воздух воинственными криками.
— Смерть душевничьей мрази!
— Отправим его голову на родину, в Элигер!
— На соль, на соль!!
Несколько камней просвистело совсем рядом с задыхающимся Горемыкой. Оглянувшись, он едва не растянулся на каменной мостовой, зацепившись за выступ сточной канавы. Преследователи взвыли от разочарования. Открывались ставни, и жители домов выглядывали вниз, с удивлением и ужасом наблюдая за погоней. Некоторые из них решили присоединиться к праведному гневу, и в мчавшегося душевника полетели горшки и другая домашняя утварь.
— Арбалеты, нужны арбалеты, уйдет ведь курвин сын!
— Лучники, где лучники?
— Ах, дуб святой, мож у кого праща есть?!
— Ату его, ату!!
Горемыка из последних сил прибавил ходу. Ему оставалось лишь молиться и надеяться, что ни у кого из преследующих не окажется метательного оружия. Если мзумцы разыщут хотя бы пращника, ему конец. Выбиваясь из сил, он влетел в небольшой переулок и успел сделать несколько прыжков, когда понял, что попал в ловушку. Выхода из проулка не было.
— Тупик, тупик, — в отчаянии зашептал Горемыка, озираясь в поисках двери, которую он смог бы выломать.
Первые преследователи ввалились на улочку и принялись рыскать глазами, пока, наконец, не увидели душевника. Горемыка стоял, упершись спиной в стену тупикового дома с кинжалом в руках. Со всех сил он старался унять дрожь и встретить опасность, как подобает мужчине.
— Вот он, попался!
— Сюды, сюды!
Кузнец слушал торжествующие крики и лишь сжимал рукоятку кинжала. Когда несколько десятков красных от погони эров подступило к нему, лишь спокойствие и презрение на лице беглеца встретило их. Простолюдины с опаской косились на кинжал, явно не ожидая, что их жертва будет сопротивляться.
Но большая толпа всегда отважна. Вперед выступило несколько солнечников, вооруженных чем попало: вилами, ножами и даже молотками. Один из них вскинул руку с ножом и проревел:
— Смерть душевникам!
— Смерть!! — помедлив мгновение, с готовностью отозвалась толпа.
— Я не сделал вам ничего дурного, — воскликнул Горемыка по-мзумски. — Моя жена солнечница!
Толпа приближалась, шевеля пиками, словно жалами. Кузнец прижался к стене. Неужели пришел его час? Дейла, а Атери? Он сузил глаза, взъерошил рыжие волосы и яростно закричал по-душевному:
— Ну, давай, подходи, курвины дети!
Первый удар он парировал. Атаковавший эр с недоумением уставился на кровь, хлещущую из раны на руке, выронил вилы и завизжал от боли. Его товарищи обрушились на одинокого душевника, оглашая переулок яростными воплями. Горемыка отбивался, как мог, даже свалил несколько нападавших, но вскоре получил удар по голове и, пошатнувшись, упал, из последних сил прикрываясь кинжалом. Перед помутневшим взором возникли разъяренные лица. Сквозь красный туман Горемыка увидел, как поднимаются вилы и ножи.
Один из эров, что толпились в задних рядах окружившей душевника толпы, вдруг решил оглянуться. Увиденное привело его в ужас.
— Поберегись!!
Больше эр ничего не успел сказать, потому что прямо перед ним вырос огромный монах в рясе Храма Дейлы, и мзумец рухнул как подкошенный. Монах, размахивая дубиной, двинулся вперед, разбрасывая эров словно котят. За ним наступали бледный от гнева юноша с мечом в руках и небритый рыцарь с длинными черными волосами, заплетенными в косичку. Карие глаза рыцаря яростно сверкали. Ударом кулака он расквасил нос эру, замахнувшегося на него ножом.
— Прочь! — кричал небритый рыцарь. — Курвова могила, прочь!! Сайрак, быстрее!
— Здесь! — отозвался конный офицер, вихрем пронесшийся сквозь толпу и размахивающий кнутом. — Солдаты, сюда! Кроши! Налетай! Опрокидывай чернь!!
Ошеломленная толпа простолюдинов завидела целый взвод кавалеристов, которые размахивали кнутами и мечами. Еще несколько мгновений, и удары плашмя посыпались на вопящих эров, разбегающихся кто куда.
— Браты-мзумцы, что творите-та! — пискнул было один из вожаков, поднимая над головой руки. — Мы ж свои, верные подданные Ламиры! Не тех бьете…
Сайрак развернул коня и налетел на эра, отбросив того к стене.
— Свои, говоришь, — прошипел офицер, поднимая кнут. — А ну, ваших матерей я трахал, прочь отсюда, дерьмо сраное, ну?!
Судьба, постигшая их предводителя, стала последней каплей, и вопящие от страха и боли эры помчались, обгоняя друг друга и роняя оружие. С гиком и улюлюканьем солдаты Сайрака преследовали их, щедро потчуя ударами кнутов и рукояток мечей.
Брат Кондрат опустился на колено, и осторожно перевернул на спину бесчувственное тело Горемыки.
— Сынок, сынок, — монах прикусил губу и взглянул на Зезву и Каспера. — Он весь в кровоподтеках, но голова вроде цела. Каспер, давай бинты и чач, живо! И факел, ну! Не видно ж ничего…
— Это душевник, — Ныряльщик водой из фляги омыл лицо кузнеца. — Дуб их дери, всем скопом на одного, курвова могила!
Отец Кондрат смочил тряпку чачем — крепкой настойкой, и осторожно протер царапины и ссадины на лице кузнеца. Горемыка застонал и открыл глаза.
— Очнулся, — проворчал Зезва, с любопытством разглядывая душевника. — Ну и куда ты бежал, глупец? По всему Цуму беспорядки, стенка на стенку рубятся, как бараны, а он через солнечные кварталы прет, дурень этакий. Славь Ормаза, что отделался шишкой!
До Горемыки дошло, что перед ним тоже солнечники, но солнечники, спасшие его от других мзумцев. По непонятным пока причинам. Настороженность, появившаяся в глазах душевника, не ускользнула от Зезвы. Он усмехнулся.
— Не бойся, парень. Ты ведь кузнец, судя по одежде?
Горемыка кивнул и попытался сесть. Широкоплечий монах подал ему руку, помогая подняться. Слегка покачнулся, но устоял, поддержанный худощавым юношей, который по-прежнему сжимал меч.
— Ну, выкладывай, куда бежал, сломя голову, — продолжал Зезва, облокачиваясь о стену дома. — На авангард буйствующих мятежников ты не очень похож, клянусь дубом! Твой кинжал?
— Мой… — Горемыка вдруг схватил небритого рыцаря за рукав. — Господин, я должен идти.
— С ума сошел? Ты не пройдешь и двух кварталов, как отправишься на встречу с Ормазом. Или с Кудианом. Как у тебя с грехами, парень?
Брат Кондрат негодующе засопел.
— Добрый господин! — взмолился Горемыка. — Мой дом неподалеку, там Атери, там…
— Жена? — спросил отец Кондрат.
— Что? Да, жена моя…Атери!
Горемыка вглядывался в лица трех мрачных солнечников. Странная троица, подумалось ему, но тревога за жену быстро избавила его от подобных размышлений. Рядом соскочил с коня Сайрак, и подошел к ним. Вид у офицера был очень самодовольный. Он вставил факел в желоб на стене дома, и стало еще светлее. Он услышал последнюю часть разговора и понимающе кривился, пока спасенный душевник горячо рассказывал про жену. Все, что касалось женщин, даже чужих жен, вызывало у бравого офицера живейшие интерес и сочувствие.
— Где живешь, кузнец? — рявкнул Сайрак, насупившись.
— В трех кварталах отсюда, господин, — объяснил Горемыка.
— Прибрежный район?
— Именно так, господин.
Зезва испытывающе посмотрел на Сайрака, который в раздумье оттопырил нижнюю губу.
— Ну, храбрый Сайрак, что скажешь?
Офицер вернул губу на прежнее место и уставился на Горемыку. Зезва раздраженно переступил с ноги на ногу. Ну, что за тугодум, едрит его налево! Ныряльщик покосился на горящее мольбой лицо кузнеца. Тут и думать нечего.
— Можно, конечно, попробовать, — протянул, наконец, Сайрак.
— Так и быть, проводим тебя, кузнец, — сказал Зезва, протягивая кинжал. — Как зовут-то тебя, храбрый гуляка по вражьим кварталам?
— Иваром нарекли, но Горемыкой кличут.
— Ну и имечко! — хохотнул Сайрак. — У вас, душевников, все не как у людей! Видать, много ел, когда малым был? А, Ивар-горемыка?
Горемыка исподлобья глянул на офицера, но ничего не сказал.
— Хватит зубы скалить, сын мой! — пробасил отец Кондрат, взвешивая в руке дубину. — Говори лучше, как нам побыстрее пробраться в Прибрежный район.
Сайрак хотел было ответить, но не успел, так как в переулке показались его солдаты, возвращающиеся из погони. Вид у солдат был мрачный. Зезва удивленно рассматривал их тревожные лица. Рядом непонимающе засопел Сайрак. Схватив факел, он подскочил к первому солдату и схватил лошадь за узды.
— Ну, догнали?
— Догнали, господин офицер, — кивнул солдат, отводя взгляд.
— Не молчи, как пень! Докладывай!
— Душевники разбежались, как зайцы, господин, — кавалерист вдруг уставился на Горемыку. — В двух кварталах отсюда, ближе к Площади Брехунов…
Подошли, прислушиваясь, Каспер и отец Кондрат. Зезва по-прежнему стоял, облокотившись о стену.
— Там трупы, господин офицер. Много. Женщины и старики, — солдат выдохнул воздух, не сводя враждебного взгляда с Горемыки. — Наши сплошь, мзумцы! Мы отогнали целую толпу вооруженных душевников. Среди них…
— Продолжай! — рявкнул Сайрак.
— Мы видели плащи Душевного Отряда.
Сайрак изумленно отступил на шаг.
— Повтори!
— Клянусь милостью Ормаза, господин офицер, там было несколько отрядников! Люди, что погибли возле Площади Брехунов, расстреляны из арбалетов! Более того, — солдат слез с лошади, вытер пот с лица, — ходят слухи, что торговые ряды душевников на базаре из баллист раздолбаны! Много погибших и раненых…
— Курвова могила! — раздалось из темноты, где стоял Зезва.
— …Южный Город заперт, — продолжал солдат, — душевники сооружают баррикады, перекрывают улицы, защищая все доступы в свои кварталы. Всюду вооруженные толпы, возле моря произошло настоящее побоище, там тоже трупов хватает. Гамгеон Красень велел всем войскам выдвигаться в город.
— Глупец! — схватился за голову брат Кондрат. — Только сейчас, когда все вокруг пылает?!
— Нужно что-то делать! — взволнованно проговорил Каспер. — Нельзя вот так просто стоять и смотреть на все эти ужасы!
— Побегу в Храм Дейлы, — решил монах, — мое место там…
— Нет, — Зезва незаметно подошел к ним. Небритое лицо Ныряльщика было мрачным. — Нет, отче.
— Почему? Наверняка много раненых. Я должен помогать людям!
— Потому что ты погибнешь от рук первой же бродячей банды душевников. А может, и солнечников.
— Господин правду глаголет, — закивал солдат. — В городе полно мародеров, разносят лавки, базар уже весь вынесли. Мы встретили нескольких солдат гарнизона. Так они рассказали, что бежали от огромной толпы возле рынка, сразу за мостом!
Некоторое время лишь потрескивание факела и ржанье лошадей нарушали тишину укромного переулка. Один раз хлопнули ставни, но тут же закрылись снова — жители вовсе не горели желанием узнать, кто находится под окнами. Зезва повернулся к напряженно прислушавшемуся к разговору Горемыке.
— Сайрак, — не оборачиваясь, позвал он, — есть ли возможность пробиться в Прибрежный район?
— Должна быть, — скривился офицер. — Там смешанные кварталы, не только душевники с мзумцами, но и рмены, кивы…
— Есть ли свободная дорога отсюда?
— Клянусь сиськами опахальщиц, нету! Выходит, мы заперты со всех сторон, — офицер нахмурился. — Нужно пробиваться к Площади Брехунов, на соединение с войсками светлейшего. Ах, чтоб мне Кудиан каждую ночь снился! И без этого душевника у нас один путь — в Прибрежный район, через душевные кварталы.
— Хорошо, клянусь дубом! Значит, туда!
Сайрак некоторое время разглядывал Зезву, затем расхохотался.
— Ах, чтобы мне не тискать больше цицки! Ты смелый парень, Ныряльщик! Из Прибрежного Района прямой путь к казармам и дворцу светлейшего. Через старое кладбище мигом дойдем!
С этими словами Сайрак поднял факел над головой и принялся отдавать приказы. Горемыка смотрел на небритого рыцаря. Руки кузнеца сжимали и разжимали рукоять кинжала. Зезва едва заметно усмехнулся. Донеслось ржание. Толстик? Да, рыжий друг остался на попечении нескольких солдат., волнуется.
Прижавшись к черной от копоти трубе, Снежный Вихрь стоял на крыше эрского дома и наблюдал, как внизу сборище человеков оживленно переговаривается между собой. Впрочем, рвахел не прислушивался к их голосам. Все его внимание было приковано к высокому рыцарю с длинными, заплетенными в косичку, волосами. Зезва по прозвищу Ныряльщик. Снеж осторожно приблизился к самому краю крыши и еще раз смерил взглядом фигуру жертвы. Ножи заметались в смертельном танце восьми рук.
Зезва вздрогнул, потому что меч Вааджа завибрировал на поясе. Ныряльщик широко раскрыл глаза и принялся озираться по сторонам.
— Что случилось, сын мой? — удивился брат Кондрат. — Отчего ты дергаешься, как дождевой червяк?
Зезва покосился на Сайрака и осторожно вытащил меч из ножен. Монах схватился за дубину.
— Дуб святой и задница Кудиана!
Услышав этот возглас, обернулся Каспер, разговаривавший с солдатами Сайрака. Юноша заметил голубоватое сияние, исходящее от ножен Ныряльщика и бросился к Зезве и отцу Кондрату. Ничего не понимающий Сайрак уставился на сбившихся в кучу и озиравшихся по сторонам посланников. Горемыка в отчаянии крикнул:
— Ну, что же мы медлим? Нужно идти!
Сайрак поднял руку, призывая душевника к тишине. Свистом подал знак солдатам, и воины Мзума разошлись вдоль домов переулка. Новый взмах руки офицера, и несколько арбалетчиков стали изучать окна и балконы. Хотя Сайрак не понял, почему посланники Ламиры ведут себя, словно загнанные волки, инстинкт солдата сработал мгновенно и без лишних расспросов.
— Рядом страховидл, — прошептал Зезва, пытаясь что-то разглядеть в еле виднеющихся черных крышах.
— Это мы уже поняли, умник, — ответил брат Кондрат. — Где же он?
— Крыша, — уверенно проговорил Каспер, — он может быть только сверху.
Все трое, напрягая зрение, снова принялись высматривать невидимого чуда.
— Курвова могила, если отбежим от стены, он бросится на нас!
— Не бойся, сын мой! Дейла помогает хорошим людям.
— Оно и видно…
Снежный Вихрь улыбнулся и приготовился к атаке. Затем, нахмурившись, опустил руки. Толстый человек в рясе и тщедушный юнец стоят слишком близко к жертве. Снеж не хотел убивать невинных. Невинных? Виноват ли этот Зезва перед ним? Нет, прочь сомнения! Рокапа обещала помочь найти могилу отца и отомстить за его смерть. Человек умрет. Сегодня. Сейчас.
— Каспер, — проговорил Ныряльщик, следя, как солдаты Сайрака, благоразумно погасив факелы, крадутся вдоль стен, — и ты, отче, отходите от меня в разные стороны. По очереди. Затем я.
Снеж с удовлетворением заметил, как друзья жертвы медленно крадутся в разные стороны. Рвахел с усмешкой взглянул на с трудом передвигающихся в темноте солдат Сайрака. Человеки глупы. Их зрение не позволяет действовать ночью в полную меру. Рвахел закрутил ножами, готовясь к броску.
Хлопанье крыльев за спиной остановило восьмирукого. Снеж обернулся. Удод сидел на трубе и смотрел на него немигающим взглядом.
— Что тебе нужно? — прошептал Снеж недовольно. — Или, может, это не Зезва Ныряльщик там, внизу?
Удод глухо прошелестел ответ.
— Прямо сейчас? — спросил Снежный Вихрь. — Амкия уверен? Мне нужно совсем немного времени… Пусть твой царь подождет!
Удод крикнул, захлопал крыльями.
Рвахел несколько мгновений разглядывал птицу-тушоли. Затем спрятал ножи, с сожалением посмотрел на жертву и поспешно скрылся в темноте, вслед за взлетевшим удодом.
Зезва услышал, как кричит птица, и почувствовал, что меч Вааджа перестал вибрировать. Некоторое время он напряженно смотрел на потемневшее лезвие, ожидая нового свечения. Но холодная сталь не отзывалась. Страховидл ушел.
Атери со страхом прислушивалась к каждому шороху за воротами. Черныш стоял рядом с хозяйкой и глухо рычал. Девушка отпрянула, когда мимо дома с топотом промчалось несколько десятков человек с факелами в руках. Они громко горланили по-мзумски, выкрикивая проклятия душевникам. О, Дейла, где же Горемыка?! Сердце Атери сжималось от тревоги. Она уже давно поняла, что в городе творится что-то неладное. Горемыки не было, несомненно, с ним что-то случилось…Нет, нет, Дейла не позволит, его все знают и уважают! Да и кто поднимет руку на душевника, жена которого — мзумка? В своей душевной простоте Атери думала, что это надежная защита от всех возможных бед…
Толпа солнечников уже давно скрылась за поворотом, и Атери несколько расслабилась. Потрепав Черныша по загривку, девушка еще раз вслушалась в тишину и направилась по дорожке к дому. Светлоокая Дейла, где же Горемыка? Где, где, где?
— Черныш, песик, где же он? — прошептала Атери, останавливаясь возле дверей и оглядываясь в сторону ворот.
Черная собака смотрела на хозяйку умными карими глазами, почти не мигая. Атери вздрогнула. Сколько уже лет Черныш живет вместе с ней? Со времени смерти родителей лохматый пес рядом с ней. Девушка присела на корточки и обняла завилявшего хвостом Черныша. Для собаки он уже в почтенном возрасте, но внешне Черныш выглядит точно так же, как и десять лет назад…
Новый шум заставил Атери встрепенуться, а Черныша глухо заворчать.
— Горемыка? — с надеждой прошептала девушка. Но Черныш по-прежнему угрожающе рычал.
Чей это голос? Атери несколько мгновений колебалась, но затем решилась все-таки подойти к воротам поближе.
— Черныщ, тише, песик, не рычи…
Взяв собаку за ошейник, Атери стала медленно приближаться к забору. Задумавшись на мгновенье, свернула в виноградник и подошла к небольшому отверстию в заборе, сразу за молодой вишней. Горемыка как раз собирался его заделать, потому что через него постоянно запрыгивали соседские куры.
Луна выглянула из-за туч и осветила тусклым светом улицу. Атери сжала морду Черныша ладонью и осторожно выглянула.
Перед воротами стояло несколько человек, закутанных в плащи. Рядом с ними… Атери ахнула. Это же Кин и Наи, их соседи! Но что они делают возле ее ворот так поздно? Может, им нужна помощь? Девушка решила было бежать открывать ворота, но Черныш вдруг замотал головой, вырвался и положил передние лапы на живот Атери. Пес не лаял, только напряженно всматривался в глаза хозяйки. Атери хотела было отпихнуть собаку, но голос Наи остановил ее.
— Вон ее дом! Здесь живет эта мзумская курва!
Сердце Атери бешено заколотилось.
— Ты уверена, госпожа? — спросил один из незнакомцев, низкорослый человечек с кривыми ногами. Он один из всей компании не был облачен в плащ.
— Конечно, мы уверены, — подал голос Кин, муж Наи, начинающий лысеть мужчина с грустными глазами, — вон евойный дом-та, Горемыки, дружка моего! Только уговор — дом не троньте, забирайте только мзумскую шалаву! Горемыка чевой-то задерживается, я ж его весь вечер караулю! Парень он хороший, наш, проверенный! Жаль только, что солнечную мразь домой привел, а так ничего!
Наи, толстая женщина с опухшим лицом, всплеснула красными руками.
— Да энтот Горемыка давно мечтает избавиться от женушки! — пропыхтела она. — Не сомневайтесь, добрые господа, идите смело.
Кривоногий повернулся к воротам. Его рука дала спутникам какой-то знак, и те растворились в темноте, отступив в тень забора. Наи и Кин раскрыли рты от изумления.
— Вы добрые и честные душевники, — сказал им кривоногий. — Возвращайтесь домой, да держите языки за зубами!
— Конечно, конечно, — закивали соседи Горемыки, кланяясь, но не двинулись с места, выжидательно поглядывая на кривоногого.
— Ах, да, — усмехнулся тот. — Держите!
Кин схватил кошель, взвесил его в руке, затем отбиваясь от жены, развязал ремешок и извлек на лунный свет золотую монету. Попробовал на зуб, довольно заурчал.
— Идите же! — повысил голос кривоногий.
Душевники бросились к воротам своего дома, радостно переговариваясь. Заскочив во двор, Наи бросилась к мужу.
— Сколько там? — дрожащим голосом спросила она.
— Хватит, — захихикал Кин, усаживаясь на скамеечку под яблоней и запуская руку в кошель.
И супруги принялись считать деньги, полученные за предательство соседей.
Застывшая в ужасе Атери, наконец, пришла в себя. Девушка побежала к дому, намереваясь запереться там. Дейла, где же Горемыка? Рычание Черныша заставило ее оглянуться. Собака исчезла. Атери схватила факел, в нерешительности всматриваясь в темноту. Луна почти скрылась за облаками. Виноградник отбрасывал черную тень, в которой терялись часть двора и ворота. Оттуда не доносилось ни звука. Где же кривоногий и его странные спутники?
Краем глаза Атери заметила тень, метнувшуюся где-то справа. Она инстинктивно отпрянула и выставила факел вперед. Ничего. Лишь кричит в винограднике птица. Странно, ночью? Где же Черныш? Атери вдруг покачнулась, к горлу подступила тошнота. В глазах потемнело, и девушка была вынуждена опереться рукой о стену.
Несколько теней выросло перед ней, отрезая дорогу к воротам и забору. Атери задрожала. Бежать в дом? Выломают дверь…Да и не успеет запереться, не дадут.
Шлоф улыбнулся и медленно вышел вперед.
— Иди с нами, — тихо позвал он, разводя руки. Молчаливые спутники в плащах разошлись веером. Атери заметила, что их стало больше: не меньше дюжины. Факел задрожал в ее руке.
— Кто вы, что вам нужно? — выкрикнула она.
— Друзья, — отвечал Шлоф, кивая одному из товарищей. Тот откинул капюшон, ухмыльнулся. В лунном свете блеснула лысина. Деян покосился на закутанных в плащи незнакомцев. Дуб их разберет, кто такие, и лица у них закрыты. Еще и пахнут как-то…странно. Шлоф не хотел брать его, требовал, чтобы Деян шел с Багшем и другими, но Деян не послушался. Запала ему в душу эта мзумская курва. Но ничего, скоро он насладится ее прелестями…
Раздался яростный лай, и черная лохматая собака бросилась на Шлофа. Тот яростно взвыл, со страхом попятился. Незнакомцы в плащах стали отступать. Деян не верил собственным глазам. Собаки испугались?
— Шлоф, да что вы пятитесь, — выкрикнул Деян, поднимая дубину на бешено лаявшего Черныша, который стоял, прикрывая испуганную хозяйку. — Бейте псину!
Шлоф повернул к душевнику бледное лицо. Белые глаза, похожие на мертвые озера под лунным светом, взглянули на Деяна. Плешивый вздрогнул. Затем пригляделся к Шлофу, и смертельный ужас медленно завладел всем существом Деяна, ледяным пленом сковал руки и ноги, мучительно сжал желудок.
Застывшая от страха Атери увидела, как два незнакомца в плащах сомкнули руки на шее Деяна, и душевник повалился на землю с выпученными глазами. Шлоф некоторое время разглядывал труп, затем поднял глаза на Атери, и девушке снова стало плохо, а к горлу подступил комок. Черныш лаял, не переставая.
— Убери Стража, — прошипел Шлоф, снова разводя руками. — Иди с нами.
В винограднике запела птица. Шлоф, улыбаясь, смотрел на Атери. И тут Черныш бросился в атаку. Одновременно раздался свист, и ошеломленная Атери увидела, как пять спутников Шлофа повалились на землю, издав странный, скрежещущий звук. Черныш вцепился в ногу еще одного. Шлоф завизжал, присел на корточки, выхватил кривой кинжал. Белесые глаза засверкали яростью. Он оглянулся на товарищей. Четверо из упавших лежали без движения, в их телах поблескивали рукояти метательных ножей. Еще трое было ранено.
— Скорее, сюда! — услышала Атери голос из темноты. Совершенно не соображая, что делает, она бросилась на этот голос. За спиной раздался яростный визг. Не выдержав, она оглянулась. За ней мчался окровавленный Черныш. С бока собаки стекала кровь. За псом гнались те, которые были в плащах. Но теперь плащи скинуты, и дрожь прошла по телу Атери, девушка едва не упала. Но чья-то рука поддержала ее.
— Не смей падать, человечиха! Иначе толпа пьяных соплеменников покажется тебе счастьем по сравнению с…
Незнакомый спаситель не договорил, потому что преследователи настигли их за домом, в яблоневом саду. Черные круги перед глазами и слабость не позволили Атери хорошо рассмотреть говорившего. Ей показалось лишь, как мелькают руки незнакомца и сверкают странные золотисто-желтые глаза. Черныш принялся яростно рыть лапами землю. Желтоглазый обернулся на собаку.
— Быстрее, клянусь ветром!
Преследователи приблизились вплотную. Шлофа среди них не было, лишь откуда-то из-за дома доносился его визг, и мелькали смутные тени.
Снежный Вихрь пригнулся, сжал ножи. Их было всего трое, но до его слуха доносились визжание других. Черныш рыл землю. Рвахел не сводил глаз с одного и преследователей. Красные глаза, не мигая, смотрели на него.
— Восьмирукий! — услышал он шипение. — Уходи! Наша добыча! Уходи!
— Конечно, — криво усмехнулся Снеж, поднимая руки.
Они не нападали, явно ожидая подкрепление. И тут Черныш провалился сквозь землю, буквально скатившись в нору. Ничего не соображавшая от тошноты Атери почувствовала, как ее схватили в охапку и тащат к дыре в земле под любимой яблоней Горемыки. Но откуда, что это такое? Лаз? Подземный ход? Сознание ненадолго прояснилось. Донеслось разочарованное шипение, и почему-то настала темнота. Что с ней? Это ее золотоглавый спаситель закрыл выход огромным камнем.
Снежный Вихрь осмотрел рану Черныша. Ничего серьезного, хотя порез рваный. Затем зажег огнивом висевший в подземелье фонарь. Масляной фитиль тускло освятил земляной пол и влажный потолок. Сверху снова раздалось яростное шипение, и кто-то пару раз ударил по камню чем-то тяжелым.
— Можешь идти? — обратился рвахел к Атери. — Нужно бежать, они скоро сдвинут камень.
— Кто это такие? — слабым голосом спросила девушка, поднимаясь. Затем увидела, кто стоит перед ней, и широко раскрыла глаза от изумления. Золотые глаза и восемь рук.
— Виртхи, — ответил Снеж. — Смерть.
Зезва скакал впереди, Горемыка сидел вместе с ним на широкой спине Толстика, который негодующе тряс гривой, но пока исправно мчался вперед. За ними спешили брат Кондрат на толстом жеребце и Каспер на своей гнедой кобыле. Чуть отставшие солдаты во главе с Сайраком составляли арьергард.
Из-под копыт летели камни и пыль, ночной Цум затаенно наблюдал за маленьким отрядом солнечников. Несколько раз в них летели камни из окон, а один раз и болт какого-то арбалетчика, прятавшегося на крыше. Но Сайрак коротким криком остановил двоих солдат, вознамерившихся снять стрелка, и отряд мчался дальше. Неприятности начались через три квартала.
Зезва резко осадил Толстика. Рыжий конь захрипел, он уже начинал уставать. Белые хлопья пены покрывали бока жеребца. Прямо на них шла вооруженная толпа. Блики от множества факелов сверкали на алебардах и копьях. Шлемы и щиты с изображением знака Души — бородатый воин с поднятой рукой. Бело-зеленые полосатые плащи.
— Душевный Отряд! — раздался крик Сайрака. — Стой!
Их заметили. Жала копий хищно опустились.
— Постойте, — Горемыка спрыгнул с Толстика, — я поговорю с ними.
Кузнец вышел вперед, оглянулся. Солдаты Сайрака, ворча, стали строиться маленьким клином. Их командир, по своему обыкновению оттопырив нижнюю губу, презрительно разглядывал душевников. Прежде чем Горемыка успел сказать хоть слово, офицер потряс кулаком в воздухе и яростно закричал:
— Изменники! Солдаты Душевного Отряда, вы забыли о присяге?! Жопа Кудиана вам на уши, бараны!!
Зезва отчаянно замахал руками, призывая Сайрака умолкнуть. Но горячий мзумец не унимался, и вскоре к нему присоединились другие солнечники. На головы отрядников посыпались проклятия.
— Дерьмо мзумское! — донеслось из рядов душевников. — Оккупанты курвовы!
Копья пришли в движение. Зезва заметил, как за несколькими рядами копейщиков гарцуют на лошадях несколько важного вида рыцарей. Один из них, облаченный в черную кольчугу и темно- фиолетовый плащ, что-то кричит, размахивая большим мечом.
— Подождите! — воскликнул Горемыка на душевном языке. — Стойте, опустите оружие!
Между копейщиками стали протискиваться душевники с арбалетами. Зезва похолодел. Сайрак по-прежнему выкрикивал оскорбления.
— Каспер, брат Кондрат, — Ныряльщик стал оглядываться. — Нужно отходить.
— Куда, сын мой? — хмуро поинтересовался монах, поглаживая дубину. — Мы можем идти только назад. Каспер, сынок, что там с переулочками, вот теми?
— Тупики, — ответил Каспер, успокаивая нервничающую кобылу. — Что делать, скачем назад?
Рыцарь в черной кольчуге пробрался через ряды своих солдат и, надменно подбоченившись, подъехал к Горемыке.
— Кто таков? — слегка картавя, поинтересовался он. У рыцаря было продолговатое лицо, тонкие усики, и большие, слегка раскосые глаза каштанового оттенка. — Душевник?
— Да, господин, — с облегчением проговорил Горемыка, замечая, как, повинуясь взмаху руки раскосого рыцаря, арбалетчики опустили оружие. — Кузнец, живу в Прибрежном районе.
— Что делаешь в кампании мзумских солдат? Говори!
— Я…
— Указываешь на дома наших, собака?! — вскипел рыцарь. — Чтоб их жгли солнечники?
Зезва уже прикидывал расстояние для храброго броска назад, рассчитывая при этом процент выживаемости при залпе из арбалетов. Процент выходил небольшой, и Ныряльщик вздохнул. Курвова могила.
— Нет, господин, — Горемыка гордо выпрямился. — Своих не предаю. Я простой кузнец, но эти оскорбления ни к чему, благородный рыцарь! Я… — кузнец запнулся, всмотрелся в лицо собеседника.
Зезва осторожно подъехал к яростно вращающему глазами Сайраку и стал что-то шептать тому на ухо. Офицер то бледнел, то краснел от гнева, но терпеливо слушал.
— Ладно, верю, — офицер дал новый знак. Арбалетчики отступили в тыл копейщиков. — Но как ты оказался вместе с ними? Тебя пленили? В таком случае радуйся, ибо ты освобожден.
— Нет, — замотал головой Горемыка. — Эти мзумцы спасли меня.
— Вот как?
— Толпа солнечников гналась за мной, но эти господа выручили.
— Надо же, — рыцарь в черной кольчуге стал рассматривать мзумцев. Его взгляд скользнул по солдатам, задержался на Сайраке и Каспере. С удивлением осмотрел огромного монаха в рясе Храма Дейлы, и, наконец, остановился на небритом рыцаре с длинной косичкой. Зезва выдержал взгляд, спокойно положив ладонь на рукоять меча Вааджа. — Какое благородство со стороны наших мзумских друзей.
— Благородный Влад, — не выдержал, наконец, Сайрак, — уже не причисляет себя к подданным Светлоокой Ламиры? К мзумцам?
Душевники глухо заворчали. Несколько рыцарей, что находились за последними рядами копейщиков, с гневом указывали на солнечников.
— Зезва, — зашептал Каспер, пробравшись к Толстику и дернув Ныряльщика за стремя. — Я узнал кое-что.
— Ну? — Зезва не оглянулся.
— Переулок справа проходной. В самом конце — большой валун, но совсем плоский, и даже лошади перепрыгнут! Затем маленький овраг и виноградник заброшенный. Деревья вокруг еще. Лес!
— Чтоб меня Кудиан сожрал, сын мой! — пробормотал подслушавший отец Кондрат. — Если что, скачем туда! Потому что арбалетчики сделают из нас решето, прежде чем успеем развернуть коней в ту сторону, откуда пришли.
На лице Зезвы не дрогнул ни один мускул. Ныряльщик лишь скосил глаза на Сайрака, словно говоря тому что-то. Солнечник стиснул зубы, затем снова оттопырил губу и едва заметно кивнул. Ныряльщик уже смотрел на Горемыку.
Рыцарь по имени Влад, между тем, принял решение. Он не удостоил Сайрака ответом, лишь презрительно пожал плечами. Развернул коня, бросив на ходу:
— Проезжайте. Следуйте к Площади Брехунов, и дальше, к казармам.
— Но, господин рыцарь! — Горемыка сделал шаг вперед. — Я должен попасть домой…
— Так попадешь. Расстанешься с ними через квартал, возле лавок торговцев кожей, — Влад фыркнул. — Или, быть может, жаждешь угодить в руки мзумской черни, что едва не прикончила тебя, а теперь поджигает дома душевников за городом?
Оставив задумавшегося кузнеца, Влад, зовущийся Картавым, благородный рыцарь из знатного душевничьего рода Рощевиков из Ашары, присоединился к своим людям. Не без презрения осмотрел разношерстную толпу вооруженных, чем попало горожан. Проехал мимо расступавшихся копейщиков и арбалетчиков Душевного Отряда. Солдаты вопросительно посматривали на него. Влад остановил жеребца возле двух рыцарей-душевников в таких же, как у него, фиолетовых плащах с изображением воина с поднятой рукой.
— Астимар, — обратился он к одному из них, широкоплечему бородачу с длинными волосами цвета соломы и бледно-голубыми глазами, — дашь сигнал пропустить их. Следи за арбалетчиками.
Астимар кивнул, погладил бороду рукой в перчатке. Второй рыцарь — костлявый человек с руками-палками и крупным мясистым носом, смотрел на Влада. Он тоже ждал указаний. И они последовали.
— Тарий, я уезжаю. Как только скроюсь за поворотом, ждешь некоторое время. Затем пропускаете солнечников. Потом…
Влад Картавый многозначительно взглянул на ухмыльнувшегося Тария, пришпорил коня и отъехал в сопровождении нескольких всадников с эмблемой рода Рощевиков — Ашарского Столпа.
Астимар проводил Влада тяжелым взглядом. Проворчал, не оборачиваясь:
— А что с нашим кузнецом делать?
— Нашим? — осклабился Тарий. — Он такой же наш, как мзумский Храм Ормаза!
Усевшись в седле по-женски, Зезва наблюдал, как рыцарь в черной кольчуге скрывается в темноте, сопровождаемый огоньками двух или трех факелов сопровождающих. Он небрежно теребил косичку правой рукой. Левая рука, спрятанная за складками плаща, ощупывала самострел. Выстрел будет лишь один. Больше не успеет. Хотя, может и пронесет. Судя по тому, как машет рукой кузнец, удалось-таки договориться.
Горемыка подбежал, перевел дух.
— Они пропускают нас!
Зезва кивнул, но руку с арбалета не убрал. Рядом сопел брат Кондрат и возился с кобылой Каспер. Сайрак не сводил подозрительного взгляда с душевников. Солдаты ворчали. Бренчало оружие.
— Вперед! — скомандовал Сайрак.
Маленький отряд двинулся вперед. Процессию возглавляло два дюжих мзумца с копьями. За ними гарцевал хмурящийся Сайрак и большая часть солдат. Толстик недовольно хрипел под тяжестью Зезвы и Горемыки. Тыл прикрывали отец Кондрат и Каспер с двумя арбалетчиками. Ряды душевников неохотно расступались перед маленьким отрядом.
Их атаковали, когда брат Кондрат с Каспером находились как раз напротив боковой улицы. В свете факелов сверкнули лезвия мечей, рубанули по ногам лошадей. Дикое ржание и крики боли заполнили пространство вокруг. Зезва почувствовал, что за спиной никого уже нет. Горемыка скатился на землю, и, зарычав, свалил ударом кулака ближайшего душевника. Ныряльщик поднял Толстика на дыбы, и несколько отрядников с воплями покатились по брусчатке. Мелькнули полные ярости глаза бородатого рыцаря в фиолетовом плаще.
— Пускай!! — завопил Сайрак, и его солдаты вскинули арбалеты.
Болты врезались в толпу душевников, откуда раздались стоны и проклятия. Почти не целясь, Зезва выстрелил из самострела. Душевник взвыл от боли, рухнул на землю, держась за торчащий из плеча болт.
— Жопа вам, душевники, жопа!! — бесновался Сайрак, размахивая мечом. — Ага, я вашу маму дрючил во все дыры!!
— Ублюдки душевничьи! — взревели уцелевшие солдаты, вклиниваясь во вражеские ряды.
Но уже спешили из задних рядов опытные воины Душевного Отряда, чтобы сменить растерявшихся горожан и эров. Уже лихорадочно заряжали арбалеты ашарские стрелки. Зезва закричал что-то нечленораздельное. Его меч описал в воздухе полукруг, опустился на плечо худющего рыцаря с большим носом. Тот едва не свалился с лошади, но удержался. Где же кузнец? Зезва отбил удар бросившегося на него эра, плашмя стукнул того по голове. Душевник кувыркнулся прямо в кучу лошадиных яблок, истошно завопив.
— Сайрак, — услышал Ныряльщик крик отца Кондрата, — уводи людей!!
— Зезва, Зезва! — пробиваясь сквозь скрежет и крики, донесся голос Каспера. — Уходи оттуда!
Носатый рыцарь уже оправился от удара, покосился на кровь, темневшую из-под нарукавника и развернул коня.
— Я — Тарий из Лыха! — закричал он, размахивая мечом. — Назовись, прежде чем умереть, мзумец!
— Королева Ламира, — буркнул Зезва, готовясь защищаться. — Из дворца.
Ашарские стрелки ждали залп, и несколько солдат Мзума повалилось на землю.
— Щиты, щиты, сучьи дети!! — надрывался Сайрак. — Отходим, все за мной! Копья выставить, паскудников протыкать через жопу, не жалеть!! Бей-убивай!
Тарий гневно зарычал, бросаясь в атаку. Зезва парировал удар, затем еще один. Затем поймал душевника ложным выпадом, и небрежно ткнул мечом в незащищенное бедро. Рыцарь взвыл от боли, схватился за ногу. Зезва зло усмехнулся и следующим ударом выбил душевника из седла. Тот повалился на мостовую грудой железа. Оглянувшись, Ныряльщик понял, что отрезан от своих. Он видел полные отчаяния глаза Каспера и яростные взмахи дубины отца Кондрата. Там же яростно бились Сайрак его люди, медленно отступая перед стеной вражеских копий. Зезва вытер пот со лба, поднял меч. Бросил взгляд на сумку. Нет, слишком тесно, не поможет! Со всех сторон его окружали визжащие от ярости душевники. Несколько эров оттащили тело носатого рыцаря. Тот застонал. Живучий, курвова могила! Зезва еще раз оглянулся на друзей.
— Зезва, сынок! — кричал брат Кондрат, орудуя дубиной. — Ах, Дейла-Заступница, ах… Получай, сын греха, получайте, Кудианово семя, получай…
— Зезва, держись, — задыхаясь, вторил монаху Каспер, сдерживая натиск сразу троих эров с вилами.
Шевелящиеся жала копий приближались к Ныряльщику. Толстик заржал, закусил удила.
— Этого живьем брать!
Бородатый рыцарь-душевник яростно сверлил Зезву взглядом.
— Живьем!!
Ныряльщик вытянул меч, острием указывая на Астимара.
— За спинами прячешься, благородный рыцарь? — в ярости вскричал Зезва.
Астимар криво улыбнулся.
— Стреляйте по жеребцу!
Словно поняв, чем ему грозит такой приказ, Толстик бешено затряс головой, и вдруг ринулся вперед, раскидывая душевников в разные стороны. Копейщики Отряда совсем близко. Наконечники шевелятся, словно жала. Не пройти. Зезва вдруг напрягся, оглянулся. Почудилось?
— Сюда, быстрее!
Не почудилось. Ныряльщик поднял Толстика на дыбы. Рыжий жеребец несколько мгновений потрясал передними ногами в воздухе, затем прыгнул через опрокидывающихся перед ним эров, Несколько ударов мечом, и Зезва, обхватив шею Толстика, скользнул мимо копий, прорвался в переулок, тот самый, про который говорил Каспер. Из глубокого пореза на руке стекала кровь.
— За ним! — взвыл Астимар. — Ну, же, шлюхины дети!!
Зезва осадил храпящего коня, подал руку, и Горемыка ухитрился усесться сзади. Толстик снова мчался как ветер, не видя дороги, движимый лишь страхом и шпорами хозяина. Чернота переулка поглотила беглецов, но уже доносились крики и звон оружия сзади. Пролетело несколько пущенных в темноту болтов, глухо стукнулись о разбитую брусчатку.
Где же выход? Крики все ближе. Валун! Толстик протестующе заржал, но все же перепрыгнул огромный камень. Взлетела куча желтых листьев, в темноте похожих на ночных бабочек. Из-за туч показался краешек луны, скупо осветил смутные силуэты деревьев маленькой рощи и овраг, через который скакал Толстик, поднимая кучи листьев. Зезва развернул коня, оглянулся, тяжело дыша. Судя по факелам и крикам, преследователей не меньше дюжины.
— Ты как? — спросил он у Горемыки.
— Могло быть и хуже, рыцарь, — отвечал кузнец, спрыгивая на землю.
— Что ты делаешь?
— Конь устал, нас двоих вез столько времени. Можно, конечно, вести его на поводу, но он будет обузой. Лучше спрятать в роще, — душевник указал на деревья, а потом вернешься за ним. — Ну, чего медлишь, мзумец? Не для этого я показывал дорогу, чтобы сдать своим! Я знаю это место, вон там должен быть ручеек, рядом можно привязать твою лошадь. Роща переходит в старое кладбище.
— Кладбище? — машинально переспросил Зезва, глядя на Толстика.
— Кладбище, — подтвердил кузнец.
Зезва на мгновенье задумался, затем соскочил с седла, перекинул поводья через голову дрожащего жеребца и повел коня за собой, прямо в чернеющие тени рощи, окружавшей овраг со всех сторон. Горемыка прикрывал отступление. Преследователи уже рыскали где-то в начале яра, сверкали факелы и ржали лошади.
— Толстик, — Зезва обнял коня за шею, зарылся пальцами в мокрую от пены гриву, — подождешь меня здесь. Я вернусь, обещаю. Гляди — ручей, напейся. И не дрожи, я приторочил к седлу чеснок и серебряную миску, ни одна ночница не посмеет покуситься на твои бока.
Рыжий жеребец скорбно смотрел, как хозяин скрывается в темноте. Уставшая лошадь вздохнула и припала к журчащей воде. Затем подняла голову, тихо заржала.
— Я думал, они прекратят погоню, — пробормотал Зезва, оглядываясь в темноту, откуда доносился грустный зов брошенного Толстика. — Настойчивый вы народ, душевники…Ах, курвова могила, не дай Ормаз, пропадет лошадка!
Горемыка молчал, прислушиваясь к крикам и шуму. Затем резко свернул направо и принялся взбираться по склону оврага. Пожав плечами, Ныряльщик последовал следом. В темноте они постоянно спотыкались о кочки и камни, и лишь время от времени выглядывающая из облаков луна помогала Горемыке не заблудиться окончательно. Шум погони несколько утих. Оторвались?
— Что это? — остановился Зезва. — Ты куда меня привел, Душевник?
— Другого выхода нет, — тихо сказал Горемыка, — через цвинтарь они не попрут, испугаются. Если пойдем назад — угодим в лапы тех супостатов…
— То ж твои друзья, — прищурился Зезва.
— Изменщики они, — насупился кузнец. — Слово собственное нарушили. Нет у меня таких друзей и не будет. Нужно идти. Пробежим кладбище, и мы в Прибрежном районе!
Видавший виды, покосившийся забор чернел перед ними сгнившими досками. Старые ворота, от которых оставалась одна створка, тихо поскрипывали на слабом ветру. Вторая створка лежала, покрытая ржавчиной и почти скрытая разросшимся кустарником. Где-то самозабвенно ухал филин. Шумели ветками деревья, а ковер из недавно опавших листьев мягко шуршал под ногами. Зловещими тенями высились арки склепов и потрескавшиеся монолиты могильных камней. Пролетела летучая мышь.
— Ну, просто, как в 'Приключениях Мунтиса', - поежился Зезва. — Не хватает, правда, стелющегося по земле тумана…Значит, если минуем кладбище, выйдем прямехонько на Прибрежный район. Верно, душевник?
Горемыка угрюмо кивнул. Он думал от Атери. А еще ему было страшно.
Ныряльщик прислушался. Преследователи совсем стихли. Неужели решили не рисковать, отказавшись от сомнительной прогулки по кладбищу?
— У них, похоже, мозгов хватило, — пробурчал Зезва, подходя к скрипящим полу-воротам. Подумав, вытащил меч. Оружие Вааджа никак не реагировало, и Ныряльщик несколько успокоился. — Ну, пошли, друг Ивар. Так ведь тебя зовут?
Они миновали несколько рядов заброшенных могил и склепов. Ночную тишину нарушали лишь шуршание листьев под ногами и редкое уханье филина, то удалявшееся, то приближавшееся снова.
— Почему кладбище забросили, Горемыка?
— Места не было хоронить.
— Ну, так сравняли б с землей и всего делов.
— Шутишь, мзумец? Кто возьмется мертвяков тревожить?
— А, ну да… И давно уже никого тут не закапывали, а?
— Давно, солнечник. Еще при моем прадеде.
— Значит, точно тут Мунтис подвиги вершил.
— Кто таков этот Мунтис?
— Мзумский оккупант.
Горемыка лишь покачал головой, услышав тихий смех солнечника.
Зезва давно ждал, что меч вот-вот начнет дрожать, поэтому свечение и вибрация не застали его врасплох. Он схватил удивленного Горемыку за руку, призывая к молчанию.
Филина давно не было слышно. Слабый ветерок мерно шевелил ветки и верхушки кустарника. Пахло листьями и сыростью. Закапал дождь, но почти сразу же прекратился, а откуда-то издали донесся еле слышный раскат грома.
— Я лишь удивляюсь, — прошептал Ныряльщик, — почему мы шли так долго без помех. В конце концов, пара ночниц уж точно живет рядом с кладбищем, но… Ах, дуб мне в зад, меч просто горит! Как-то очень уж ярко для падальщиков.
И вправду, лезвие сверкало, словно солнце. Вибрировало так, будто старалось вырваться из слегка дрогнувшей руки Ныряльщика. Пораженный Горемыка отшатнулся от ослепляющего света, но ничего не сказал. Он думал лишь об Атери. Бежать, бежать к Атери. И даже холодный как лед страх, обхвативший его тело липкими щупальцами, не остановит его…
Зезва провел языком по пересохшим губам, но шагу не сбавил. Они уже были в середине цвинтаря, среди особенно тесно громоздившихся склепов и могильных камней. Меч дрожал, как сумасшедший.
— Горемыка!
— Да?
— В Прибрежном районе есть катакомбы?
— Не только в Прибрежном. Они тянутся под всем Цумом и нескольких местах выходят к самому морю. Говорят, что и продолжаются дальше.
— Куда дальше?
— Ну, в море уходят.
— Ага…
Зезва уже давно держал руку внутри сумки, поглаживая круглые тяжелые предметы. Против страховидлов от них мало толку. Впрочем, на кудиан-ведьму Миранду хватило…Вернулся филин, судя по возобновившемуся уханью. Усилился ветер. А когда он сменился ледяным дуновеньем воздуха, Зезва стиснул меч, от которого уже шел жар.
— Что бы не случилось, Горемыка, не сбавляй шагу. Если отстану или что случится, беги, не оглядывайся!
— Шутишь, мзумец?! Да за кого ты меня при…
— За барана, сунувшегося на заброшенный цвинтарь ночью! — рявкнул Зезва. — На кладбище, где явно что-то не так, судя по тому, как беснуется моя железяка! И я такой же баран, курвова могила!
Громкое, закладывающее уши шипение обрушилось со всех сторон.
— Горемыка, бежим!
Они бросились по заросшей травой тропинке, виляя между могильных камней. Луна безучастно наблюдала за призрачной погоней. Боковым зрением Зезва с ужасом заметил новые черные тени, появившиеся слева и справа. Теперь шипение раздавалось не только за спинами задыхавшихся беглецов, но и по бокам. Несколько фигур мчалось параллельным курсом, с явным намерением взять людей в кольцо, отрезать единственный путь к противоположному концу цвинтаря.
— Кто…это… такие…? — Горемыка из последних сил прибавил ходу, больше всего боясь споткнуться.
— Вир…тхи… — отвечал Зезва. — Смерть!..
Снежный Вихрь внимательно посмотрел на бледное лицо человечихи. Затем скользнул взглядом по животу Атери, и снова уставился на лицо. Черныш тихо рявкнул, словно призывая Снежа не торопить хозяйку.
— Нужно идти, — напомнил рвахел мягко, — нас ждут.
Атери открыла глаза. Влажная стена, к которой она прислонилась, холодила спину. С черного потолка капали тяжелые капли. В катакомбах пахло сыростью и грибами. Неровное, волнующееся под порывами ветра пламя факела освещало мрачные заросшие травой стены и черную пропасть тоннеля. Они уже проделали длинный путь, и несколько раз девушка просила своего странного спасителя о передышке. Рвахел сначала возражал, но потом, присмотревшись к Атери и встретившись глазами с Чернышом, согласился.
— Мы ушли недалеко. Виртхи наверняка уже спустились и преследуют нас. Нельзя медлить, человечиха!
— Меня зовут Атери!
— Атери.
Девушка с сожалением оттолкнулась от стены и погладила завилявшего хвостом Черныша. Тошнота отступила. Она повернулась к Снежу.
— Кто ты? Почему спас меня? Кто такие виртхи, и что нужно от меня тому кривоногому человеку?
Снежный Вихрь молчал. Он слушал катакомбы.
— Кажется, я знаю, кто ты такой, — тихо продолжала Атери, — слышала от матери. Рвахел, восьмирукий. Ужас ночи и профессиональный убийца…
Снеж молчал.
— … живущий далеко в заснеженных и неприступных горных ущельях, — Атери не сводила с восьмирукого взгляда. — И вот он является, чтобы спасти меня от каких-то ужасных существ. А Черныш даже не зарычал на тебя. С ума сойти! И… я хочу, что мы пошли назад.
— Невозможно, — сказал рвахел.
— Почему? — воскликнула девушка. — Там мой дом, вот-вот вернется Горемыка! Слышишь, мой муж должен вернуться!
— Виртхи там.
Атери широко раскрыла глаза, словно до нее только сейчас дошел страшный смысл этих слов.
— Виртхи… — она опять присела, прижала к себе довольно заурчавшего Черныша. — Так как тебя зовут?
— Снежный Вихрь.
— Снежный Вихрь, — повторила девушка. — Странно, но я совсем не боюсь тебя.
— Нужно идти.
Они двинулись дальше. Черныш бежал впереди, то пропадая в темноте, то появляясь снова. Он подбегал к хозяйке, заглядывал ей в лицо и снова бежал вперед. Снеж то и дело оглядывался, нервно перебирая ножи.
— Что-то не так? — поинтересовалась Атери во время очередной остановки.
— Они идут.
Девушка попыталась что-то разглядеть в черноте тоннеля, но так ничего и не увидела. А вот рвахел напряженно всматривался туда. Мелькали ножи.
— Я ничего не вижу.
Снежный Вихрь молча поднялся и принюхался. Черныш вопросительно взглянул на него и умчался вперед. Атери вздохнула и поднялась. Темные круги снова пошли перед глазами, и девушка, охнув, грузно осела на камни. Снеж оглянулся.
— Извини, — прошептала Атери.
Появился Черныш, принюхался и вдруг зарычал. Атери испуганно сжалась. Снеж завертел семью ножами. Восьмая рука сжимала факел. Желтые глаза обратились к напряженно прислушивавшейся девушке.
— Я и Страж видим в темноте, факел нам не нужен. Одна из моих рук занята, хотя я мог бы использовать ее. Огонь я взял исключительно для тебя. Понесешь факел.
— Хорошо, — кивнула солнечница. — Но ты не ответил на вопросы. Почему ты спас меня? Кто или что эти виртхи? Откуда там взялись Шлоф и Деян? И почему Черныш не лает на тебя, в конце концов?! Ну, говори же, не стой, как столб! И Горемыка, мой муж, понимаешь? Горемыка…
Рвахел посмотрел на Черныша. Затем снова в тоннель. И тут Атери услышала. Шипение было еле слышным, но уже различимым. Снеж передал факел девушке, так и не удостоив ее ответами. Восьмой нож сверкнул в освободившейся руке.
— Виртхи. Бежим. Положи руку на ошейник Стража. Вот так. Стой.
Атери взглянула на рвахела исподлобья.
— Как чувствуешь себя?
— Нормально. Идем же! Черныш, рядом…
Тарос Ун, резидент разведывательной миссии в Цуме, старший командор секретных войск Великого Пространства Кив молча наблюдал, как дюжие кивские матросы хлопочут на палубе, готовя судно к отплытию. Ветер попутный, и на рассвете, с помощью Дажбога, они отчалят. Тарос подкрутил рыжий ус, расправил богатырские плечи и зевнул. Ночной Цум темнел перед ним, слегка покачиваясь в такт спокойному морю. Лишь тускло горели огни порта да поблескивали далекие факелы богатых домов, что примыкали к побережью. Накрапывал дождик, стало зябко и сыро. Кивец набросил капюшон. Уже далеко за полночь, но только недавно утихли крики и звон оружия, доносившиеся из города с вечера. Тарос ждал известий с берега.
— Господин?
Тарос Ун обернулся. Перед ним склонился в поклоне молодой моряк.
— Ну?
Матрос лишь указал кивком за борт. Старший командор все понял и быстро зашагал в сторону, куда указывал юнга. Сбросил раскладывающуюся лестницу, сбежал вниз, почти к самой черной, еле шевелящейся воде. Его ждали.
— Командор.
— Рад видеть тебя снова, Марен.
Они помолчали. С берега донесся чей-то истошный крик. Тарос вздрогнул, повел плечами. Возле воды еще прохладнее.
— Виртхи в городе, командор.
— Что?!
— Прошли вечером, через катакомбы.
— Кто призвал их? — воскликнул Тарос.
Собеседник ответил. Зажурчала вода. Кивец скрестил руки на груди, некоторое время размышлял. Затем взглянул на ночной Цум.
— Тарос?
— Да, Марен?
— Прилетела птица.
— Удод?
— Удод, — подтвердил Марен, не сводя глаз с кивца. — Так как? Все-таки отчаливаете?
— У меня приказ, — покачал головой резидент, — на рассвете поднимаем якорь.
— До рассвета есть время.
— Есть, — согласился Тарос, подставляя ладонь под редкие прохладные капли. Марен молча ждал ответа. Тихо журчала вода. С палубы донеслись голоса — боцман распекал провинившегося матроса. Крикнула рядом чайка.
— Марен.
— Да, командор?
Тарос Ун вцепился в поручни с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Марен терпеливо ждал. Наконец, кивец обратил к нему свое круглое лицо.
— Мы подозревали, кто мутит воду в Цуме. Знали, что Керж Удав направил сюда агентов. Несомненно, беспорядки — их рук дело. Директория Элигершдад не успокоится, пока Мзум не погрузится в хаос и войну. Не случайно Ламира решилась-таки прислать своих доверенных людей. Недостаточное и запоздавшее решение, клянусь Дажбогом! И что теперь? Душевники не угомонятся, рано или поздно гнойник лопнет, и вся гниль вылезет наружу.
— Но виртхи? — напомнил Марен.
— Да, — Тарос скривил губы, — знаю, что ты хочешь сказать, мой друг. Эмиссары Вольдемара не могли призвать виртхов. Им нет никакого дела до вражды квешей. Значит…
— Белые квеши, командор?
— Нет, — Тарос Ун покачал головой. Капюшон спал с рыжих волос, и капли дождя омочили лоб кивца. Он провел ладонью по лицу, размазывая влагу. — Уже осень, Марен. Ты не мерзнешь?
— Не мерзну, командор. Наоборот, так даже приятнее. Итак?
— Итак, — вздохнул кивец, — не мне тебе объяснять, кто мог призвать виртхов. Вопрос только — для чего?
— Помощь белым квешам.
— В обмен на что?
Марен молчал. Пенилась вода, мягко омывая борт кивского корабля. Тарос Ун смотрел на Цум, вернее на темное, размытое пятно города, скрытого непроницаемым покровом ночи. Лишь редкие огоньки слабо мерцали в царствующей черноте.
— Великое Пространство Кив, — тихо произнес Тарос Ун, — внимательно следит за делами в Солнечном Королевстве Мзум. И, хотя мы не граничим с владениями Ламиры, отрезанные от границы у Даугрема вклинившейся частью территории Элигера, мы должны быть готовы к любому развитию событий. Понимаешь, Марен? К любому!
— Конечно, кивец. Понимаю. Ведь после Мзума придет ваш черед.
Тарос Ун накинул капюшон. Корабль лениво покачивался под усиливавшимся дождем.
Виртх высоко подпрыгнул. Скрюченное, извивающееся тело перевернулось в воздухе, и с шипением преградило дорогу Зезве. Ныряльщик резко повернул вправо, увлекая за собой Горемыку.
— Спрячь кинжал, — прохрипел Зезва, делая гигантские скачки, — не трать силы, еще успеешь…
Еще два монстра приземлилось перед людьми, отрезая дорогу. Шипение усилилось. На какое-то мгновение Зезва встретился взглядом с одним из виртхов. Красные глаза чудовища вспыхнули. Тонкие, покрытые слизью руки растопырились в разные стороны, из длинных грязно-зеленых пальцев вылезли когти, похожие на и острия ножей. Крысиное рыло виртха ощерилось двумя рядами желтых зубов. Хвост бил по земле. Зезва поднял меч Вааджа над головой, чувствуя, как вибрирует оружие. Голубоватый свет, бивший из клинка, освещал сероватые монолиты могильных камней и почерневшие, полуобвалившиеся ограды. Закапал дождь. Зезва и Горемыка стали спина к спине. Виртхи приближались, шипя. Крысоподобные тела припали к земле, некоторые виртхи взобрались на склепы поблизости, и заняли позиции там, сгруппировавшись для прыжка.
— Крысолюды, — прошептал Горемыка, чувствуя, как дрожит спина Зезвы. Или это его бьет дрожь? — Ужас ночи…
— Виртхи, — пробормотал Зезва, медленно поднимая меч над головой и описывая полукруг. — Что, душевник, думал, они только в сказках? Надо же, как повезло, на манер Мунтиса сразимся с водяными! Глядишь, и войдем в историю…Курвова могила!
Три виртха прыгнуло, огласив воздух яростным шипением. Меч Вааджа сверкнул молнией, рубанул по крысиному телу. Зезва развернулся на месте, отпрянул, уклоняясь от второго крысолюда. Первый уже корчился на траве в предсмертных судорогах. Третий напоролся на выставленный кинжал Горемыки. Когти чудовища со скрежетом прошлись по лезвию, виртх по инерции пролетел дальше и встретился с мечом Зезвы. Ныряльщик повернул лезвие, рванул назад, чувствуя, как поднимается волной ярость, вытесняя страх без остатка. Виртх повалился, дергая ногами. Второй крысолюд развернулся, припал к земле четырьмя руками-лапами. Горемыка с истошным криком бросился вперед, вонзил кинжал в зеленую, слизистую руку. Он метил в грудь, но страховидл двигался и реагировал слишком быстро. Виртх зашипел, стремительно перегруппировался, и бросился на душевника, выставив когти. Другие виртхи, окружив свои жертвы, следили за боем, но не нападали все сразу. Три молодых должны сами справиться с едой. Если они потерпят неудачу, тогда старшие вмешаются. Еда не уйдет. Всему свое время.
Зезва атаковал с полуоборота. Крысолюд отбился, выставив когти-ножи. Горемыка попытался напасть, но был отброшен с располосанным плечом. Шипение усилилось. Зезва припал на колено, сделал выпад. Виртх перевернулся в воздухе, атаковал сразу, будто и не приземлялся на мягкую траву. Ныряльщик попятился, едва не опрокинулся навзничь, но выставил меч, отбился с трудом. Крысолюд заверещал, растопырил лапы-ножи и подпрыгнул на месте, раскрыв пасть. Крысиные глаза горели адским огнем. Остальные виртхи подступили уже так близко, что Зезва чувствовал невыносимый смрад, исходивший от них: жуткую вонь сгнившей рыбы и болота. Со стоном поднялся Горемыка, сжимая рваную рану на плече.
— Дуб мне в зад, — прошептал Зезва, затравленно оглядываясь. Выхода не было. Со всех сторон напирали крысолюды с горящими красными глазами. Даже если они прикончат третьего страховидла, что сейчас готовится к атаке, остальные прикончат их. Но почему они не нападают все вместе, сразу? Чего ждут?
Крупный виртх с жемчужным ожерельем на шее что-то прошипел, и молодой крысолюд, только что готовившийся к прыжку, нехотя отступил, не сводя глаз с Зезвы. Виртхи молча смотрели на людей немигающими глазами. Когти-ножи выходили и заходили снова. Зезва вдруг напрягся. Послышалось? Нет! Он схватил Горемыку за локоть. Кузнец поморщился: плечо адски болело.
Из-за покосившегося, полуразваленного склепа появились низкорослые фигуры, замерли за спинами виртхов. Ныряльщик поднял меч над головой. Это еще кто такие? Рядом вскрикнул от изумления Горемыка.
— Шлоф?!
Кривоногий вышел вперед. Крысолюды расступались, шипя и щелкая зубами. Белесые глаза Шлофа на мгновение задержались на виртхе с ожерельем, затем широко раскрылись, заметив кузнеца.
— Надо же, — рука с болезненно-белой кожей и странными, продолговатыми ногтями показалась из бесформенного балахона, указывая на людей, — кузнец Горемыка! Сосед моего приятеля Багша и дружбан Деяна! Какая встреча.
— Деян мне не друг, — тихо проговорил Горемыка, чувствуя, как немеет рука.
— Неважно, — засмеялся Шлоф. — Деяну уже все равно. Думаю, мои верные виртхи славно попировали, ха!
Прислушивавшийся к разговору Зезва вздрогнул и присмотрелся к Шлофу повнимательнее. Затем перевел взгляд на такие же низкорослые фигуры среди нервно переступавших с ноги на ногу виртхов.
— Но, послушай, как же ты… — начал было Горемыка, но осекся, глядя на Шлофа. — Ты…ты…
Шлоф откинул капюшон. Глаза цвета луны впились в кузнеца. Тонкие губы, бледные, без единой кровинки, искривились в улыбке. Усмешка белого квеша походила на оскал волка.
— Говори, человек, куда дел Цветок Эжвана!
— Какой еще цветок? — выкрикнул Горемыка. — О чем ты, Шлоф, я не понимаю…
Шлоф завизжал, взмахнул руками. Зезва заметил блеснувшее в руке кривоногого лезвие и еще выше поднял меч Вааджа.
— Еще один шаг, белый квеш, и пожалеешь, что родился на свет, курвова могила!
— Серьезно? — прошипел Шлоф, совсем как виртх. Лунные глаза прищурились, разглядывая Ныряльщика. Затем его внимание привлек сверкающий голубым сиянием меч. Квеш усмехнулся. — Судя по оружию, ты не простой человек, незнакомец! Я не знаю, как ты оказался здесь и что тебе надо, но одно могу сказать наверняка: зря ты пришел на старое кладбище Цума, зря, клянусь духами коридоров!
— Иди в жопу со своими вонючими коридорами, — посоветовал ему Зезва, выставляя вперед правую ногу. Эта нечисть дорого заплатит за его жизнь, дуб их дери! Ныряльщик покосился на бледного как мел Горемыку. Парня вот жалко. — Ну, чего стоите, уродцы? Вперед, атакуйте, едрит вашу жизнь!!
— Где Цветок?! — потряс белыми руками Шлоф. — Говорите, и ваша смерть будет быстрой и почти безболезненной!
— Пшел в зад, понял?
Шлоф склонил голову набок, улыбнулся, показав два ряда жемчужных зубов. Затем квеш оглянулся на виртха с ожерельем. Тот зашипел, зашевелился. Зезва сглотнул.
— Держись, кузнец, сейчас накинутся.
Что это? Лай? Виртхи забеспокоились. Шлоф припал к земле, прислушался.
— Не может быть, — прошептал Горемыка.
Все случилось так быстро, что впоследствии Зезва никак не мог вспомнить этот момент в подробностях. Черная тень ворвалась в ряды виртхов, рыча и клацая зубами. Заверещал какой-то квеш, опрокидываясь на землю. Тщетно. Зубы вырвали у него кусок горла. Взметнулась фонтаном кровь. Шлоф закричал, указывая на что-то виртху с ожерельем. Но тот ничего не смог ответить, потому что повалился на землю, схватившись за рукоятку метательного ножа, что торчал у него из горла. Засвистели новые ножи, и еще несколько виртхов рухнуло, корчась в судорогах. Черная зловонная кровь залила траву.
— А-а-а-а!! — заорал Зезва, бросаясь в атаку.
Мелькнула неясная фигура. Зезва широко раскрыл глаза и едва успел отбить атаку бросившегося на него квеша. Подземник отскочил, высоко закричал, размахивая кинжалом. И тут же упал, сраженный брошенным в него ножом. Много рук. И ножи. Много ножей. Ныряльщик побежал к Горемыке, сражавшемся с двумя крысолюдами. Рвахел, это же рвахел! Как, откуда, почему… Нет времени думать. Удар! Еще один. Горемыка!
Кузнец отбивался одной рукой. Пронесся призрак с множеством рук, опустошая ряды верещащих виртхов и квешей. Зезва с ужасом увидел, как поднимается виртх с ожерельем, как, шипя, вытаскивает из горла нож. И яростный высокий крик подскочившего к монстру рвахела. Удар, словно молот, вбивает полуизвлеченное лезвие обратно в зеленую шею виртха. Новое шипение, и предводитель крысолюдов снова падает, теперь уже навсегда. Зезва коротко завертел мечом, с криком полоснул по ногам виртха, уклонился от когтей, ткнул коротким ударом острием прямо в крысиную морду. Кровь, кровь. И вонь, непереносимый смрад. Тяжело дышать.
Черныш уже не лаял, лишь утробно рычал. Рвахел вертелся в смертельном танце. Зезва заметил, что две руки чуда безжизненно свисают, и струйка крови стекает по лицу золотоглазого.
— Горемыка!
— Атери?!
Откуда-то издали снова выглянула луна. Призрачный свет осветил падающие капли дождя, причудливыми красками заиграл на лужах крови и листьях. Возле склепа стояла невысокая девушка с длинными черными волосами. Она, не мигая, смотрела на побоище. Черныш залаял, прыгнул к хозяйке, замер у ее ног, угрожающе скаля зубы.
Зезва вдруг очутился лицом к лицу с рвахелом. Ему показалось, что в золотистых глазах чуда мелькнуло изумление. Восьмирукий на мгновение остановился, но тут же опомнился, отбрасывая от себя двух виртхов. Он уже использовал все свои ножи и теперь размахивал четырьмя кинжалами, почерневшими от крови.
Шлоф вскочил на могильную плиту, дал знак. Несколько белых квешей целились из арбалета.
— Цветок Эжвана!! — кричал Шлоф, подпрыгивая на месте. — Вот ОН!!
— Атери! — Горемыка рванулся вперед, неимоверным усилием опрокинул бросившихся на него двух виртхов, зашатался, хватаясь за страшную рану на боку. Зезва в отчаянии бросился на помощь, но несколько крысолюдов преградили ему дорогу, заставив отступать под их натиском. Снежный Вихрь прыгнул, перекувыркнулся в воздухе, рассек голову попавшего под руку белого квеша. Он успел вовремя, двумя взмахами кинжалов свалил виртха. Со вторым справился Зезва. Третий зашипел и попятился, выставив когти.
Белые квеши выстрелили. Болты полетели к замершей от ужаса Атери. Черныш бросился на арбалетчиков, но те уже бежали в темноту, виляя между могильными камнями и градами.
Сухой стук. Болты нашли цель. Теряя сознание, Горемыка успел схватить жену за руку, притянуть к себе и прошептать: 'Атери, любимая…'
— Горемыка!! — закричала Атери, закричала громко, оглушающее, с невыносимой болью. — Горемыка…
Подбежал Зезва. Прыгнул рядом восьмирукий, поднял кинжалы, направил в сторону на подступавших виртхов. На могильном камне бесновался Шлоф.
— Уоха! Цветок Эжвана наш, наш! Этих убить, убить!! Убить их всех!
Вернулись бежавшие было белые квеши. Поредевшие ряды виртхов восстановили порядок и громко шипели, подходя ближе.
— Горемыка… — Атери смотрела, как дождевая вода стекает с болтов, торчащих из тела ее мужа, как смешивается с кровью. — Ивар, муж мой… — повторила она. — Что с тобой… Горемыка!!
Зезва заслонил девушку собой. Снежный Вихрь стал рядом, вытер кровь с лица, покосился на Ныряльщика. Черныш завыл, заскулил, подняв морду кверху, к черному небу, словно призывая луну показаться снова. Ныряльщик повернулся, поискал глазами, увидел Шлофа. Задохнулся от гнева, от всепоглощающей животной ярости. Поднял сверкающий меч над головой и потряс им.
Шлоф улыбался. Один человек готов. Правда, здесь рвахел, но и он ранен. Можно, конечно, было взять его живьем, чтобы выяснить, что он тут делает. Второй человек опасен, но не справится с виртхами, а против арбалетов бессилен. Цветок Эжвана умрет. Белые квеши снова станут править в катакомбах!
— Шлоф!!
Кривоногий оглянулся. Попятился, чуть не упал. Это спасло его от просвистевшей стрелы. Но другие стрелы произвели опустошение в рядах белых квешей, и подземники, не выдержав, побежали. Прятавшиеся в кустарнике лучники Великого Пространства Кив выпускали стрелу за стрелой из своих знаменитых луков. Приказ Тароса Уна был ясен и понятен: убить всех врагов темных. Убедиться, что те побеждают. Затем отступить к морю, погрузиться в шлюпки, добраться до корабля. Доложить. Все просто. Как на учениях.
Промчался удод, спикировал вниз, прямо над головами наступавших черных квешей. Впереди бежал, сжимая короткую алебарду, Амкия. 'Опоздали, опоздали!' — в отчаянии шептал царь черных квешей. Он остановился, взмахнул оружием и закричал снова:
— Шлоф!! Выходи, ночник вонючий! Покажись, трусливая тварь! — взмах алебарды. — Народ Коридоров, туда! Кроши падаль, кроши!!
Шлоф криво усмехнулся, быстро-быстро отполз, поднял голову, перекатился по травяному ковру, затем поднялся и помчался мелкой рысью, смешно размахивая руками. Остатки белых квешей бросились за ним, бросая оружие.
— Царь белых Шлоф, куда же ты?! — взвыл Амкия, бросаясь вперед. Удод летел впереди разъяренного темного квеша, а его воинство грозно топало сзади, чуть поотстав. — Кроши падаль! На соль!
— На соль!! — взревели темные квеши, бросаясь на виртхов.
Зезва уже собирался броситься в бой вслед за рвахелом, но что-то заставило его оглянуться. Атери стояла на коленях перед телом Горемыки, прижав к себе поскуливавшего Черныша. Девушка медленно подняла голову и посмотрела на Ныряльщика. Зезве стало не по себе. Атери уже поднималась на ноги, поворачивая смертельно бледное лицо на с новой силой завязавшееся побоище.
— Цветок Эжвана!! — донесся крик Амкии. — Туда, туда, к ней, спасти, спасти!!
Атери подняла руки на головой. Ее волосы вдруг стали развеваться, хотя ветра не было, лишь капал, не переставая, дождь, то усиливаясь, то ослабевая. Зезва замер, отступил на шаг, потому что в воздухе повеяло ледяным дыханием зимы, а меч Вааджа словно взбесился, будто хотел вырваться из рук.
Виртхи не бежали. Часть крысолюдов схлестнулась с темными квешами, другая половина развернулась и пошла на Зезву и Атери. Где же рвахел? Восьмирукий исчез.
— Цветок Эжвана! — кричал Амкия, размахивая алебардой.
Зезва вдруг понял, что квеш смотрит на Атери. Ныряльщик быстро взглянул на девушку, и бросился ничком на землю. Вовремя.
Жар и пламя. Огромная огненная птица родилась в воздухе над поднятыми руками Атери. Глаза девушки смотрели в пустоту. Пустоту, потому что не видели ничего. Глаза не были нужны. Виртхи остановились, в замешательстве зашипели. Огненная птица превратилась в гигантский багряный цветок. Лепестки набухали, росли, увеличивались, вспыхивая огнями и маленькими пожарами прямо в воздухе, над головой бледной как мел Атери.
— Цветок Эжвана… — прошептал Зезва, отваживаясь выглянуть из ладони. Но тут же зажмурился, потому что огненные лепестки замерли, застыли, затем некоторое время переливались оранжево-пурпурными реками, чтобы в следующее мгновение изрыгнуть красные сверкающие молнии на головы виртхов.
— Ох… — Зезва перекатился по траве, спасаясь от жуткого жара. Черныш сидел возле тела Горемыки и выл, выл, не переставая.
Стена огня смела визжащих, мечущихся крысолюдов. В мгновение ока большая часть монстров превратилась в шипящие, катающиеся по траве клубки ослепительного пламени. Уцелевшие бросились наутек. Темные квеши некоторое время благоговейно смотрели на цветок огня, но затем опомнились и бросились вдогонку, оглашая цвинтарь воинственными криками.
— Они бегут к тем склепам! — закричал Амкия. — Там катакомбы, ведущие к морю. Не дайте водяным уйти! На соль!!
— На соль!! — кровожадно подхватили черные квеши.
Амкия отбросил алебарду, подбежал, огибая догоравшие обуглившиеся остатки виртхов. Зезва сел, бочком отодвинулся от Атери. Но жара уже не было. Огненный цветок исчез. Атери обессилено опустилась на землю, подползла к Горемыке, положила голову ему на грудь и тихо заплакала. Пуще прежнего заскулил Черныш.
— Горемыка, радость моя…твои руки, твои сильные руки…у нас будет маленький, слышишь Горемыка? Ребенок будет у нас…Мой добрый великан, свет моих глаз…мой ласковый медвежонок…пожалуйста, пожалуйста…Горемыка, почему, почему…Дейла, матерь-богиня, за что… Горемыка! Твой взгляд, твое тепло…не покидай меня…
Ныряльщик прикусил губу. Ныла кровоточащая рана на бедре. Шелестел дождь, и тяжелые холодные капли, которым Зезва подставил лицо, смешались со слезами. Подошел Амкия, молча взглянул на незнакомого человека с мечом в руках. Опустился на колени, склонил голову. Сидевший у него на плече удод расправил крылья.
И выглянула Луна, словно решив вернуть хотя бы толику света в черный и беспросветный мир.
— Ах, мой могучий воин! — промурлыкала рыжеволосая опахальщица, гладя Сайрака по волосатой груди. Бравый офицер вдохнул аромат волос юной красавицы, любуясь изгибами молодого и упругого тела.
— Марех… — пробормотал он. — Ты просто чудо…все соки из меня выжала, чтоб мне не тискать больше сисек!
Марех засмеялась, обнажив два ряда прелестных зубов. Кокетливо заложила руки за голову, игриво подмигнула раскрывшему рот Сайраку. Словно не замечая, как офицер поедает глазами ее груди, поднялась с кровати и налила в кубок вина. Покачивая бедрами, вернулась к ложу, протянула кубок мзумцу.
— Говоришь, странная история, мой геройский командир? — ласково спросила Марех.
— Очень, — подтвердил телохранитель, залпом выпивая терпкий напиток. — Дерьмо Кудиана, аж голова закружилась… И стены двоятся, ха!
— Ну-ну, — подбодрила Марех, широко раскрывая глаза, — расскажи мне, храбрый рыцарь! Гроза душевников…
— Да! — оживился Сайрак, заглядывая в кубок. — Когда эта падаль накинулась на нас, Зезва и тот душевник, ну, который кузнец, помнишь?
— Помню, солнышко, продолжай.
— Э? А, ну да…Так вот. Они бросились в тот проулок, а мы, ха, бились с оставшимися душевниками. Ну, потеряли еще пятерых, уложили кучу врагов, когда подоспела подмога. Причем…э… ах, вкусное винцо, Марех… Зезва и этот, как его, Горемыка… ну, думаем, пропали и…
— Подмога, — обворожительно улыбнулась Марех, крутя пальчиком рыжий локон.
— Ах, да, клянусь задом жены рыночного устабаша! — Сайрак икнул, не сводя глаз с левой груди Марех. — Прибыла кавалерия, оттеснила душевников, ну, думаем, сейчас посекем в капусту! Не тут-то было. Примчался светлейший тевад, мать его. А с ним — угадай кто?
— Кто?
— Влад Картавый, ашарский рыцарь! И оба такие серьезные, жуть. Руками машут, кричат! В общем, выяснилось, что знать договорилась беспорядки прекратить, мятежников усмирить, и вернуться к мирной, мать ее, жизни. Прекратили мы бой, разошлись душевники. А у меня несколько трупов!
Сайрак яростно запулил кубком в угол. Марех терпеливо ждала, делая вид, что рассматривает ногти.
— Правда, — продолжал, немного успокоившись, Сайрак, — и у них много на соль отправились, ха! Так что, теперь снова мир, согласие, дружба народов! В городе болтают: собрались, мол, командиры наши да дворяне большую встречу устроить, потому что нельзя так дальше продолжать. Их величеству Ламире тоже не худо бы присмотреть за тевадством нашим! Тевад Красень вроде даже в столицу, в Цум, собрался. Решил сам просить войск, не иначе.
— Войск? — повторила Марех, кусая губы.
— Ага, — Сайрак слез с кровати, поднял кубок и, слегка пошатываясь, направился к столу, где стоял кувшин. — Меч — лучший миротворец!
— Так что случилось с Зезвой и Горемыкой? — тихо спросила Марех.
— А, с этими… Кузнеца убили, а Зезва живехонек, хоть и…Нашли мы его рядом с кладбищем, сидел возле коня, бледный как смерть. Причем, с перевязанной раной, так аккуратно перевязанной. На цвинтаре — словно смерч прошел. И еще, — Сайрак глотнул вина, причмокнул, — крысолюдов там нашли дохлых. Горелых. Их просто поджарили, как рыбу на вертеле!
— Виртхи, — Марех прищурилась. — Интересно…
— Ну! — Сайрак икнул, уставился на девушку. — А ты, э… знаешь про ви…ик…ртхов, а?
Марех заулыбалась, заурчала и прижалась к офицеру, который сразу задохнулся от тепла девичьего тела, окончательно теряя осторожность.
— И еще Зезва толковал что-то про восьмирукого, рвахела, представляешь?
— Надо же, — Марех ничем не выдала напряжения.
— О, Марех, о…ты убиваешь меня…
— Сайрак, любимый… а тот страшный рвахел, он, наверное, хотел Зезву вашего убить?
— Не…нет! Не убил, в общем. Да я и не услышал толком. Зезва с дружками своими, монахом и пареньком худющим, при мне особо не распространялись. Секретники, мать ихню! Но кое-что я услышал. Цветок Аж… нет, Ужвана какой-то…
Марех широко раскрыла глаза, но поправлять захмелевшего мзумца не решилась.
— …а восьмирукий тоже там оказался. Видать, с виртхами бой вели. Ах, жаль, не было меня с ними! Ужо я бы крысолюдам вставил!
'Радуйся, дурачок, что тебе не вставили! — думала Марех, нежно покусывая мочку уха Сайрака. — Хвали своих Ормаза с Дейлой, что не попал водяным в лапы…'. Кудиан-ведьма содрогнулась. Повелитель Кудиан, виртхи! Выходит, Снежный Вихрь оказался-таки рядом с Зезвой Ныряльщиком. Но почему не убил его, почему? И, откуда там взялся Цветок Эжвана? Неужели схлестнулись белые и темные квеши? Ну, конечно! Что, что там произошло на самом деле? Рокапа лопнет от любопытства. И злости, ведь юный рвахел не сумел прикончить Ныряльщика. Но, может, он убьет его вскоре? Ладно, со Снежным Вихрем она еще поговорит… А этот человек неплох в постели. Образ рыжей опахальщицы сработал хорошо. Ведьма улыбнулась.
Сайрак громко захрапел, раскинув ноги и выронив кубок. Марех некоторое время прислушивалась к храпу, затем повела пальцами, и офицер задышал свободнее. Кудиан-ведьма не выносила храпа. За окном барабанил дождь. Подставив ладонь под голову, Марех долго смотрела, как Сайрак мерно вдыхает и выдыхает воздух. Что-то незримое шевельнулось в душе ведьмы, но она тряхнула головой, словно отгоняя от себя крамольные, неподобающие мысли. Крамольные, да… Марех соскользнула на пол, прошлепала босиком к большому, во весь рост, зеркалу, что высилось рядом с пылающим огнем в камине. Всмотрелась в отражение. Рыжие волосы — красиво. И почти ничего не потребовалось менять, лишь цвет волос, да немного изменить форму носа, а так… Так она же осталась Марех. Ведь она…кудиан-ведьма! Хоть и человек. Да, она — человек, а не дедабери, как погибшая от руки Ныряльщика Миранда или Рокапа. У Марех нет хвоста. Не ткаесхелхка, как черноокая Сарис. У кудиан-ведьм нет дурацкого разделения на расы и народы. Они все служат Кудиану. Марех улыбнулась, оглянулась на посапывавшего Сайрака. Ах, ты, снова захрапел! Ведьма села рядом с мзумцем, поднесла ладонь к его лбу, и офицер счастливо заулыбался, переворачиваясь на бок.
— Спи, рубака.
Она осторожно улеглась рядом и задумалась. Тяжелые капли стучали в окно. В камине потрескивали дрова, было тепло и уютно. Рыжеволосая тихонько вздохнула и, повернувшись к Сайраку, положила голову ему на плечо. Рвахел, Зезва и Совет подождут. Вскоре Марех мирно спала, прижавшись к офицеру, и в первый раз на многие годы ей было хорошо и спокойно.
— Что там? — спросил Зезва, поднимая голову.
— Похороны, — мрачно ответил отец Кондрат, указывая на длинную траурную процессию, преградившую им путь. Каспер слез с коня и понуро смотрел на вереницу людей, сопровождающих гроб с телом совсем еще юного парня. Выли женщины. Зловонная вода бежала по сточным канавам, и блестело солнце в лужах на брусчатке. Изредка хлопали ставни, выглядывали зеваки, из тех, кто любит поглазеть на чужое горе, удобно устроившись в мягком кресле.
Зезва осадил Толстика. Снова хоронят. Которые уже по счету проводы, пока они едут к Южным Воротам? Ночные беспорядки оставили после себя около сотни трупов, сожженные дома, разбитые лавки на базаре. Ныряльщик потер переносицу. Перед глазами снова встали события последних дней. Удивленный возглас Каспера заставил его вздрогнуть.
Юноша бросил поводья в руки опешившего отца Кондрата и поспешил прямо к эрам, что несли гроб. Остановился рядом с группой плачущих и причитающих женщин в черном.
— Тетя Зара?! — тихо спросил Каспер. — Это вы? А это, это… — он взглянул на белое лицо усопшего, — это…
Женщина отвела пряди седых волос от исцарапанного лица. Присмотрелась припухшими от слез глазами, вздрогнула, узнала. Ее губы дрожали, когда она направила палец на потрясенного Каспера.
— Я Каспер, неужели вы не…
— Не говори со мной собачьим мзумским языком! — мать усопшего вцепилась в руку одного из мужчин, что несли гроб. Зезва увидел душевничью вышивку на одежде эров.
— Проклятые солнечники!
— Тетя Зара, — попятился Каспер, в ужасе качая головой.
— Я тебе не тетя! — взвыла женщина, мотнув гривой седых волос. — И ты мне не племянник, — она вдруг заплакала, сникла, поднесла ладонь к лицу и принялась рассматривать ее, словно видела в первый раз. — Мой мальчик…ему было лишь двадцать, он сидел дома, даже не присоединился к нашим соседям, которые защищали квартал от мзумских мародеров и убийц. А вчера просто выглянул на шум. И получил стрелу… Патруль Телохранителей. Солдаты королевы Ламиры!
— Добрая женщина… — начал было отец Кондрат. Зезва, прикрыв рот ладонью, молча смотрел на происходящее.
— Прочь! — подняла голову Зара, широко раскрывая глаза. Душевники вокруг заворчали. — Уходите прочь, солнечники, оставьте меня в покое! И вот что я еще скажу вам, запомните мои слова и расскажите всем в вашем Мзуме…За кровь невинного сыночка ответите вы все! Я, Зара, проклинаю вас и Мзум! Будьте же вы прокляты! Говорю вам: не пройдет и года, как кровью заплатите за моего сына, запылают и ваши дома, заплачут ваши женщины, увидите вы гибель близких и смерть вокруг себя, ощутите страх и ужас!! Пусть будет проклято Солнечное Королевство Мзум, пусть будет проклято…проклято, проклято, проклято!! Проклято…Сыночек, сыночек…
Зара бросилась на землю, заголосила, завыла. Женщины подхватили плач. Отец Кондрат хотел было помочь Заре, но несколько душевников преградили дорогу, грозно насупившись. Каспер вытирал слезы, не в силах отвести от лица умершего. Губы юноши что-то шептали.
— Будьте вы все прокляты, вы и ваше королевство Мзум!!
Этот крик еще долго звучал в ушах Зезвы.
— Докладывай, — приказал Тарос Ун.
Командир лучников расслабил тесемки черного плаща, переступил с ноги на ногу.
— По твоему приказу, командор. Задание выполнено. Уничтожено много врагов темных квешей. Подробный отчет я написал и передал тебе лично.
— Знаю, — Тарос смотрел, как несколько чаек, деловито покрикивая, охотятся за рыбой. — Просто хотел спросить кое-что. Дополнительно.
— Я слушаю, командор.
— Опиши мне еще раз того рыцаря с косичкой.
— Ну…такой… выше среднего роста, пожалуй, даже высокий. Волосы черные, небритый. Вроде бы Зезва его зовут, так сказал Амкия, когда провожал нас к берегу.
— Хорошо, спасибо, командир. Свободен.
Лучник поклонился и исчез так же быстро, как и появился. Командор повернулся, следя, как матросы ставят паруса. Солнце уже почти полностью показалось из-за горизонта, ослепительный шар величественно сверкал, словно наслаждаясь властью над кланяющимися ему бесчисленными волнами. Грозовые тучи медленно отступали, словно испугавшись мощи и сияния проснувшегося светила. Дул свежий попутный ветер, и вскоре кивский корабль бодро мчался по волнам, держа курс на заход солнца. Тарос Ун отправился в каюту, рассеянно кивая на приветствия моряков, попадавшихся навстречу. Он думал о недавнем разговоре с хыгашем Мареном, представителем Морского Народа.
— Итак, Кив вмешался, — сказал хыгаш, плескаясь в воде возле борта. Чешуйчатое гоминидное тело лениво распласталось на воде. Руки и ноги с перепонками между пальцами свободно двигались, поблескивая серебром. Совершенно безволосое лицо и длинные зеленоватые волосы. Что-то вроде набедренной повязки, пара ножей на поясе. И жабры за ушами. Марен лег на спину, уставился на Тароса снизу вверх. Синие глаза морелюда блестели.
— Еще нет, — мрачно возразил командор. — Маленькая вылазка на берег для устранения некоторых последствий. Никто не видел. И не слышал. Все прошло по плану.
— Никто? — прищурился Марен. — Мои люди сторожили выходы и входы в катакомбы со стороны моря и…
— Раньше нужно было сторожить, — буркнул Тарос, — глядишь, и виртхи не прошли бы.
— Человек! — хыгаш протестующе ударил ладонью по воде. Полетели брызги. — Ты же не думаешь, что моряне должны патрулировать ваши города? У нас и без этого полно забот. Радуйся, что Кив — единственное людское королевство, с кем мы вообще имеем дело. И то, лишь по причине вашей лояльности к интересам Морского Народа на Отмелях.
— Конечно… — пробормотал Тарос.
— Что ты там шепчешь?
— Ничего.
— Отмель не вмешивается в человековские распри, — продолжал Марен. — Но виртхи не могли придти просто так. Сами по себе, я хотел сказать.
— Я тоже так думаю, — согласился кивец, крутя ус.
— Рад, что мы пришли к пониманию. Поэтому на твоем месте я бы не был столь уверен, что бравые лучники Кива ушли незамеченными…
Тарос Ун остановился возле дверей каюты, вздрогнул, прикрыл на мгновение глаза. Затем резко повернулся на каблуках и зашагал к правому борту. Там, опершись о шершавые поручни, Тарос подставил лицо прохладному ветру, вдыхая морской запах и прислушиваясь к крикам чаек. Корабль Великого Пространства Кив плыл домой.
— Куда ты спрятал деньги? — спросила Наи, когда они с Кином лежали в своей спальне. Толстые ноги женщины были раскинуты по кровати, нечесаные волосы разметались по подушке.
Кин скривился в улыбке. Огоньки свечи играли в его прищуренных глазах. Он многозначительно пошевелил пальцами.
— Тебе какое дело, женщина? В надежном месте.
Наи заворчала, перевернулась на спину и уставилась на ухмыляющегося супруга.
— А дом-то теперича нашенский! — зашептала женщина возбужденно. — Горемыка исчез, шлёндра мзумская тоже! Наш дом по праву!
— Ты что? — выкатил глаза Кин. — А вдруг сосед вернется, что тогда?
— Да не вернется он, чтоб мне сдохнуть! Говорю тебе, что дом ихний получается ничей…
— Дура, чтоб тебя дэвы взяли! Раз хозяин помер или пропал, гамгеоновы люди дом в казну заберут!
Наи привстала и хитро улыбнулась.
— Да разве не твой родич в писарях спину гнет?
— Мой, — просветлел Кин, тоже приподнимаясь. — Ах, ты… Но как же, денег-то понадобится немерянно, чтобы всунуть в лапу кому следует…
— Разве нам плохо заплатили? — вкрадчиво улыбнулась Наи, поглаживая мужа по волосатой груди.
Кин хотел ответить, но странный шорох заставил его насторожиться.
— Слышишь? — поднял он палец, вглядываясь в темноту. Наи посмотрела в сторону еле видного окна, затем в угол спальни, где был небольшой образ Аргунэ, покровительницы домашнего очага, и насмешливо выставила нижнюю челюсть.
— Послышалось тебе, старый пень.
— Наверное, — согласился Кин, натягивая одеяло. — Давай спать, завтра побегу к писарю, потолкую с ним… А дом добрый, побольше нашего…
Наи вдруг хрюкнула, в ужасе уставившись на черную тень, появившуюся возле кровати. Кин подался назад, словно хотел войти спиной в стену. Его жена завизжала, как свинья, которую тащат на живодерню. Кин раскрыл рот в беззвучном крике. Тень дернулась, взметнулось восемь рук. Супруги не видели блеска ножей. Слишком уж темно было в их спальне. Но кровь, фонтаном брызнувшая из перерезанной глотки Наи, дала силы Кину, чтобы заверещать от ужаса. Он судорожно провел рукой по лицу, чувствуя, как что-то липкое и влажное остается на коже. Словно прижатая к стене лягушка, он отчаянно скреб ногами и руками, потеряв от страха разум. Он лишь видел подергивающую тушу жены и черный силуэт с множеством рук. Темнота взорвалась болью, и Кин сполз со стены обратно в кровать, вцепившись в собственное горло, в тщетной попытке остановить хлещущую оттуда кровь. Он захрипел и уткнулся лицом в тело жены.
Снежный Вихрь некоторое время смотрел на трупы, затем набросил капюшон пониже, аккуратно вытер ножи и скрылся в темноте. Он мог просто метнуть два ножа, и жертвы даже не поняли бы, откуда пришла их смерть. Но рвахел хотел посмотреть в глаза вероломным соседям Атери. Хотел увидеть в них ужас. И чтобы их последний миг был преисполнен смертельного страха и боли.
Ашарский рыцарь, Защитник Рощи, благородный Влад Картавый повернулся к сопровождающим. Те безропотно остановились у лестницы, ведущей на второй этаж. Влад скинул вымокший плащ, небрежно бросил его на руки подбежавшего оруженосца, и стал медленно подниматься по нещадно скрипящим ступенькам. Пройдя половину пути, остановился, опустил голову. Его тело странно дернулось, он ускорил шаг, и вскоре скрылся за дверью, такой же скрипучей, как и лестница.
— Ты не спешил, рыцарь.
Влад медленно повернулся. Глаза постепенно привыкали к полумраку, царившему в комнате. Душевник расправил плечи, и, не дожидаясь приглашения, уселся в большое кресло, что стояло рядом с весело трещавшим камином.
— Приятно, — заметил он, протягивая к огню руки, — согреться в дождливую погоду. На самом деле я спешил, Таисий. Сильно спешил. Особенно если учесть, что этот трактир находится чуть ли не за городом.
— Охотно верю, — насмешливо донеслось из второго кресла, меньшего по размерам. Из темноты показалась худощавая рука, указала на пламя. — Ведьмы Сестринства считают, что огонь — душа демона Кудиана. Ты веришь в такое, Влад из Ашар?
— Если хвостатые верят, — усмехнулся рыцарь, — пусть себе верят.
— Хвостатые, говоришь, — Таисий резко поднялся и внимательно посмотрел на развалившегося в кресле душевника. — Не все там дедабери, рыцарь.
— Плевать на баб, — заворчал Влад, — говори лучше…хм, что за вид у тебя?
Таисий погладил светлую шевелюру, оправил складки пажеского одеяния, и слегка склонил кудрявую голову набок, не сводя глаз с человека.
— Тебе идет, кадж, — скрестил ноги Влад. — Хотя я не понимаю, почему бы не принять свой настоящий вид. Я же здесь один, чего ты боишься. К тому же… — душевник снова дернулся всем телом.
Таисий не отреагировал на насмешку. Лишь улыбнулся краешком губ. Даже под личиной красивого светловолосого юноши они оставались бледными и тонкими.
— Нестор хочет знать…
— Если он так хочет все разнюхать, почему бы ему не заявится в Страну Души самому?
— Осторожнее, человек, — прошипел, теряя терпение Таисий, — сначала дела, а потом то, за чем ты, собственно, явился ко мне.
— Хорошо, — Влад с усилием вцепился в кресло. Глаза каджа вспыхнули. — Спрашивай.
— Что в городе, рыцарь?
— Как и было условлено, Таисий. Мы подняли чернь, устроили парочку хороших взбучек. Порубили всласть. Хотя, хотелось большего, клянусь Рощей! Элигерцы, кстати, действовали в полном согласии со мной. Элан Храбрый, ну этот, который шпион из…
— Знаю, рыцарь. Дальше.
— Клянусь Рощей, — вспылил Влад, но тут же обмяк, дернувшись два или три раза подряд. — Да… Люди Элана хорошо поработали с обеих сторон, стравили простолюдинов славно! Еще немного, еще чуть-чуть, и мы бы захватили Цум!
— А дальше? — насмешливо спросил Таисий. — Что бы вы делали дальше, борцы за свободу из Рощи? Войска Ламиры превосходят вас и по численности и по вооружению. Или ты вообразил, что пара баллист, контрабандой ввезенная элигерцами, поможет захватить город? Не прошло бы и двух дней, как ваши жалкие отрядишки были бы сметены Телохранителями и тяжелой кавалерией. Да даже если б случилось чудо, и душевники выстояли, то подоспела бы подмога из Горды и Цума. А это, доблестный рыцарь, не цумские войска! Это махатинские копейщики, гвардия и джуджи из Принципата Джув! За несколько дней всех вас отправили бы в Дар, плакаться элигерскому наместнику и бить кулаками в грудь, обливаясь слезами! Тех, кто выжил и избежал дыбы.
— Так что же делать?! — гаркнул Влад, пытаясь унять дергающуюся ногу.
— Ждать, человек.
— Долго?
Таисий тихо засмеялся и снова уселся в кресло, заложил ногу на ногу, покачал ею, рассматривая, как огонь пожирает дрова.
— Терпение, благородный Влад из Рощевиков! — проговорил, наконец, он. — Брат Нестор вернулся в Элигершдад.
— Надо же, — буркнул Влад. — На поклон к Вольдемару?
— Нет, — Таисий повернул к душевнику бледное лицо. — Потому что мы решили объединить наши усилия. Впрочем, мы всегда действовали, исходя из общих интересов.
— Кто это — вы?
— Братство и Директория.
— Союзнички! — захохотал Влад, извиваясь в кресле, уже не пытаясь сдерживать дергания рук и ног. — Каджи и люди?
— Разве ради благородной цели не могут объединиться, казалось бы, несовместимые стороны?
— Могут, — снова стал серьезным Влад. У душевника уже дергались веки, и ходила взад-вперед челюсть, выпячивая и снова убирая бородку. — Доказательство тому — мое присутствие здесь. У меня тоже есть цель. Самая благородная из всех возможных. Свобода народа Души! Независимое государство со столицей в Цуме. Я готов все отдать за тот день, за тот час, когда…когда…
— Когда тебя коронуют на королевство, Влад из Рощи? Усадят на трон?
Картавый замер в кресле, уставившись на каджа широко раскрытыми глазами. Его тело прекратило дергаться. Таисий улыбнулся.
— Спасибо, доблестный Влад. Спасибо за добрые новости. А теперь…
Душевник снова задергался, глядя на каджа обезумевшими глазами. Таисий медленно приблизился к камину. Пелена спала, и змеевидные отростки взметнулись над его головой. Отблески пламени заиграли на слизистых блестящих симбионтах. Влад корчился в кресле, хрипло и тяжело дыша. Таисий так и не обернулся, задумчиво смотря в камин. Один из дзапов отделился от головы каджа, взметнулся к потолку, затем медленно опустился к Владу из Рощи и прососался к виску рыцаря. Ноги душевника несколько раз дернулись, но вскоре тело обмякло и расслабилось. Руки безвольно упали с кресла, одна из них едва не касалась пола. Хвост дзапа еле заметно извивался в воздухе, в то время, как головка намертво вцепилась в кожу. Таисий наклонился, чтобы подбросить дров. Итак, как и предполагал Нестор, душевники начали мутить воду в Цуме, призвав на помощь элигерцев. Элан Храбрый, судя по всему, толковый парень. Организовал нападения на купеческие караваны, внедрил агентов везде, где только можно, в общем, браво, браво господин Керж Удав! Таисий взглянул на умиротворенное лицо Влада. Этот человек хорошо послужит Братству Знающих. А нужно лишь раз в месяц дарить ему радость общения с дзапом! Он теперь уже не может без этого. Да…
Скрипнула дверь. Низкорослая фигура темной тенью скользнула в комнату. Таисий вздохнул.
— Шлоф, Шлоф, ты разочаровал меня!
Белый квеш покосился на раскрывшего рот от блаженства Влада, и протянул белесые руки к камину.
— Кто ж знал, что темные призовут морских людей на подмогу? — заворчал кривоногий, насупившись. — И солдат из Кива в придачу. Лучников!
— Никто, — согласился Таисий. — Успокойся и расскажи в подробностях, что там за грозный воин порубил половину твоего войска. Что там делал рвахел. Кто не дал тебе, мой друг, покончить с Цветком, и начать, наконец, заслуженно править в катакомбах.
Когда Шлоф закончил рассказ, Таисий некоторое время молча смотрел в огонь. Влад стал подергиваться, и дзап, повинуясь призыву хозяина, отцепился от виска рыцаря. Сделал круг над потолком и вернулся на свое место. Кадж не пошевелился. Злобно сопевший Шлоф покосился на Влада.
— Человековская мразь сейчас очнется! Я ухожу.
Когда Влад Картавый пришел в себя и с удивлением стал озираться по сторонам, Таисий, в образе светловолосого юноши, по-прежнему сидел у камина. В глазах каджа горел огонь.
Белый туман мягко стелился по замершей поверхности озера. На противоположном берегу, в камышах, самозабвенно распевали лягушки. Деревья, в основном плакучие ивы, низко склонялись к зеленоватой воде, к увядшим кувшинкам. На песчаном берегу догорал костер. Крупная форель шипела и благоухала на вертеле.
Зезва оглянулся на лес, что почти вплотную подступал к озерцу, и снова погрузился в свои мысли. Каспер смотрел, как краешек солнца медленно скрывается за камышами. Отец Кондрат возился с ужином. Поднял голову, посмотрел на Ныряльщика.
— Что же теперь будет с бедной девушкой, сынок?
Зезва перевернулся на живот, положил подбородок на подставленные ладони. Каспер оторвался от созерцания заката и тоже смотрел на него. Глаза юноши были воспаленными и красными.
— Черные квеши увели Атери с собой. Будут беречь, как зеницу ока.
— Неужели несчастная девочка должна жить в подземелье? — воскликнул брат Кондрат, разрезая форель на куски.
— Нет, отче, — улыбнулся Зезва. — Я говорил уже, нам помогли некоторые силы, странные, и, казалось бы, никак не могущие действовать вместе. Из-за деревьев велся обстрел из луков. Профессиональные солдаты, курвова могила! И еще… Амкия сказал, что Атери отвели по секретному ходу к побережью. Добраться туда можно только этим ходом, тянущимся под Цумом. Там, вдалеке от чужих глаз, она будет жить. Там родит ребенка. Ведь Атери — наполовину квеш. С ней черный пес — Страж по имени Черныш. Ей там будет лучше. Виртхи не смогут добраться до нее, потому что…потому что со стороны моря ее тоже будут охранять.
— Кто?
— Могу лишь догадываться, Каспер, — Зезва перевернулся на бок, сел рядом с Каспером и взял из рук монаха кусок жареной рыбы. — Знаете, после боя, у склепа, там, где умер Горемыка, прямо на моих глазах… в общем, вырос цветок, ярко-красный, удивительно красивый. Никогда и нигде не видел я таких прекрасных цветов. Амкия сказал, что это…это тоже Цветок Эжвана.
Ныряльщик умолк, так и не прикоснувшись к остывающей форели. Взглянул поочередно на отца Кондрата и кусающего губы Каспера.
— И кажется мне, — грустно улыбнулся Зезва, опуская голову, — прав был старый книжник-рмен. Скоро история эта превратится в сюжет из баллад менестрелей. В песнях и стихах короли с тевадами, а может, и прекрасные дамы станут посылать доблестных рыцарей добыть Цветок Эжвана. Ведь не смогут люди забыть волшебный цветок, будут лунными ночами рыскать по старым цвинтарям в поисках чудесного цветка с огненными лепестками. Прекрасный Цветок Эжвана будет многих манить своей загадочностью и волшебством. Но немногие отыщут его. Вот только не перестанут люди жаловаться на недостаток деталей, подробностей, уточнений! Кто же этот Цветок Эжвана, что означает это название, почему в легенде нашлось место и восьмирукому рвахелу, и войне подземных чудов, и настоящей любви… Человек всегда хочет все знать. И, в конце концов, быль станет сказкой, над которой будут смеяться. Слишком все неправдоподобно, нереально, ненаучно. А человек — существо серьезное. Пусть себе дети фантазируют. А менестрели да сказочники…Кому нужны их басни? Сотворили б лучше что-нибудь такое, этакое, современное, из настоящей жизни взятое. А это? Цветок какой-то. Глупые сказки. Пустое чтиво. Эх, курвова могила…
— Род человеческий! — вздохнул отец Кондрат.
К рыбе так почти никто и не притронулся. Кваканье утихло, словно лягушки решили слегка отдохнуть, набраться сил перед грядущими концертами. Их благодарные слушатели молча сидели возле тлеющего костра.
— Он здесь, — вдруг нарушил молчание Зезва.
— Да? — принялся озираться брат Кондрат, пытаясь что-то разглядеть в сгущающихся сумерках. Каспер сохранял спокойствие, лишь положил на колени отцовский меч. Зезва поднялся, отряхнул штаны.
— Пришел, как и обещал.
Снежный Вихрь стоял перед тремя людьми, закутавшись в плащ. Глаза цвета золота молча рассматривали человеков. Затем взгляд рвахела остановился на монахе. Отец Кондрат вздрогнул, но выдержал, так и не опустив ресниц. Зезва кивнул Касперу, и они отошли в сторону, к самой кромке воды. Квакнула одинокая лягушка. Со стороны леса донеслось уханье — это филин, гроза мышей и зайцев, вылетел на ночную охоту.
— Рассказал, отче? — спросил Зезва, когда через некоторое время они сидели у огня и смотрели на мерцающее звездами небо.
— Да, — кивнул брат Кондрат, грея руки, — теперь что же, этот…восьмирукий пойдет убивать Данкана?
— Мы же не рассказали, кто убил его отца, — возразил Каспер.
— Не рассказали, — согласился Зезва, указывая на огонек, появившийся на противоположном берегу. — Видите? Он там. Думаю, рвахел будет идти за нами в Цум. Говорят, короли и тевады собираются встретиться для обсуждения накопившихся, мать ихню, проблем. Для сохранения долбанного мира в славных королевствах Солнечной Зари! Вот и мы, значит, едем домой. А восьмирукий — вместе с нами. Иногда мне кажется, что Ваадж был бы страшно рад, укажи мы ему на убийцу. Хотя…
— Он и сам узнает, верно? — спросил Каспер. — И почему тогда он ушел, не остался ночевать вместе с нами? Вы ж вроде теперь как побратимы, Зезва? Так ведь? Одной кровью помечены, одним боем соединены!
Ныряльщик ничего не ответил, отвернулся. Брат Кондрат покачал головой.
— Почему не остался здесь, с нами, спрашиваешь ты, сынок? Погодь, скажу, почему. Я предложил ему погреться возле костра. Знаешь, что он ответил? Эх, светлоокая Дейла и Ормаз-заступник! Я, говорит, не могу находиться рядом с кровавыми и жестокими чудовищами.
— Это он про кого? — раскрыл глаза Каспер.
— Про людей, — повернулся Зезва, — про нас с вами. И разве он не прав?
В ту ночь они долго не могли уснуть. Догорал костер, возле самого берега елозил сом, а из леса еще долго доносилось торжествующее уханье: то грозный филин нес смерть и ужас полевым мышам.
Был бы мёд, а муха из Элигера прилетит
Ветка гнется, пока молода, вырастет — не согнешь
Мзумские поговорки
Однажды коршун встретил сову.
— Какие у тебя нежные перышки! — восхитился коршун
— А сердце еще нежнее! — похвасталась сова.
— В самом деле? — взмахнул крыльями коршун. — Ну что ж, попробуем тогда!
И коршун бросился на сову, разорвав ее в клочья.
Элигерская поговорка
— Э? Повтори, мальчик.
— Учитель Кондрат, а правда, что Зезва Ныряльщик сам на четверть страховидл?
— Дейла-Заступница! Что это за сказки, сын мой?!
— Ну…люди говорят, отче.
— Люди! Не люди они, а людишки, которым след языки поотрубать! Ну, что смотрите, рты пораскрывав? Не был Зезва на четверть страховидлом, даже на полчетверти…
— Значит, на восьмушку, учитель?
— Молчи, негодник! Я вас научу, как себя вести в классе, школяры! Зезва по прозвищу Ныряльщик — человек и сын человека. Зарубите себе это на носу и…Молча-а-а-ть! Руки на стол, выпрямьтесь, ради Ормаза! Уф! Кай, налей мне воды.
— Несу, учитель!
— Давай сюда…уф, жарко сегодня… И сердце у него человеческое, слышите? Все поняли? Так, вижу, что все. Продолжим. Кай, на чем мы остановились?
— На том, как ткаесхелхи уничтожили лайимаров в Первую Древнюю Эру!
— Да не пищи ты! Голова болит, клянусь милостью Дейлы. Итак…