— Понятно,— кивнула Соня.— Ты говоришь, к ущелью мы подойдем вечером? А как долог будет подъем?
— Недолгий,— ответила Акиваша.— Пятая часть дневного перехода. Но ты, молодая и крепкая, сможешь пройти еще быстрее.
— Тогда получится, что я попаду в долину ночью,— задумчиво проговорила девушка.— А мне хотелось бы сделать это при свете дня… Давай поступим так: подойдем к ущелью и переночуем возле входа, а утром я отправлюсь дальше.
— Хорошо,— согласилась Акиваша.
Ущелье, рассекавшее скалы, походило на еле, от гигантского топора неведомых каменотесов: от было идеально прямым, стены, гладкие и почти отвесные, незначительно расходились к вершине Дно ущелья, как раз такой ширины, чтобы про ехать в повозке, полого поднималось вверх, теряясь в густеющей тьме. Могло показаться, что все здесь сделано для удобства путников, направляющихся в долину. Рядом находилась пещера, тоже будто нарочно приготовленная для тех, кто собрался здесь переночевать: она была просторна, шагов тридцать в длину и двадцать в ширину, в ней можно было стоять в полный рост, а вел в нее довольно узкий, но удобный вход, куда можно было пройти, не нагибаясь. Внутри, на каменном полу, Соня обнаружила примитивный очаг, выложенный из камней, да несколько охапок соломы в углу. Солома, впрочем, оказалась старой и почти совершенно перепревшей, поэтому Соня отправила ее на растопку, а для ложа натаскала сухого тростника, что рос неподалеку, возле ручья, который вытекал прямо из трещины в скале. Девушка попробовала воду: она была странной, но очень приятной на вкус — веселые, чуточку колючие пузырьки лопались на языке, пощипывали небо, оставляя во рту ощущение свежести. Чудеса, да и только!
К ночи в пещере горел костер, неподалеку лежала груда топлива, которого должно было хватить до утра. Соня сидела на своем тростниковом ложе, задумчиво глядя на огонь. Акиваша расположилась прямо на камнях, скрестив ноги и положив безобразную клюку на колени. Похоже, ни жесткость, ни холод каменного пола вовсе не досаждали ей.
— Акиваша, расскажи мне о твоей родине, о Стигии,— попросила Соня.— Мне доводилось бывать там, но сейчас Стигия совсем не та, что прежде. Эта страна умирает, как и прочие державы Запада. А я хочу знать, какой она была в твое время… Тебе доводилось видеть Сета?
— Да,— отозвалась стигийка.— Наши жрецы умели вызывать Великого Змея. Это происходило во время таинств, колдовских обрядов, которые проводили жрецы Черного Круга. Я сама участвовала в таких церемониях, но подробностей излагать тебе не стану, их нельзя знать непосвященным. Скажу только, что Сет являлся в виде змея, свернувшегося кольцами. Голова его была не меньше человеческой, а тело — невероятной длины…
Акиваша повела долгий рассказ, увлекательный, но и жуткий, о святилищах Луксура, о Птейоне, мрачном городе мертвых, расположенном на высоком, обрывистом берегу реки Стикс, о могучих армиях, которым помогало в бою колдовство, о флоте быстроходных галер, бороздивших воды Западного моря, галер, посылаемых волей жрецов Великого Змея. Слушая повествование о мрачном и очень сильном государстве, Соня не могла не порадоваться, что времена его расцвета давно миновали. Смертью, тьмой, черным ужасом веяло от всего, что там происходило. К счастью, Стигия сейчас ослабела и ее правители-маги уже не мечтали о власти над всем миром, стремясь сохранить хотя бы свое государство, то и дело сотрясаемое набегами из Черных Королевств. Похоже, Слон и Кобра, тотемы темнокожих воинов, живущих на юге Хайбории, оказались сильней одряхлевшего Великого Змея…
Проснулась Соня очень рано. Видимо, волнение, вызванное тем, что цель близка, заставило ее подняться ни свет ни заря. Выйдя из пещеры в серые предутренние сумерки, Соня умылась у ручья, вновь удивившись его пузырившейся, покалывающей кожу воде, затем села на берегу, встречая рассвет. Небо уже стало светлым, но все вокруг еще утопало в глубокой тени, а солнца пока не было видно. Однако воздух постепенно становился все прозрачней и прозрачней, зарево на востоке — все ярче и ярче, а вершины скал заблестели так, будто были покрыты золотом. Потом, когда граница тени опустилась ниже, лучи невидимого еще солнца осветили верхушки деревьев. Пробудившиеся птицы запели утренний гимн солнцу: этот обряд они неукоснительно соблюдают все лето, пока не настанет пора улетать на зимовку в Вендию или Иранистан. Птичьи голоса звенели в лесу, словно тысячи маленьких кхитайских колокольчиков, славя Великую Птицу, которая летает в небе выше, чем могут подняться все остальные птицы, и дарит своим маленьким собратьям, живущим в гнездах на земле, тепло и свет. Соня радостно улыбалась, слушая эту песню. В порыве, с которым крохотные создания славили солнце, прогнавшее долгую ночь, было что-то очень трогательное. Вдруг, движимая каким-то неясным ощущением, девушка повернула голову и увидела стоявшую неподалеку Акивашу: та подошла совершенно беззвучно.
— Ты готова? — спросила стигийка.
— Готова,— кивнула Соня и, собрав снаряжение, направилась ко входу в ущелье.
— Дальше тебе придется идти одной,— напомнила Акиваша.
Немного помедлив, Соня вынула тяжелую плоскую шкатулку из карманчика на поясе, но отдавать ее своей спутнице пока не спешила, ибо от природы была недоверчива. Кто знает, что находится там, в конце ущелья? Может, действительно долина Вечно Живущих, а может, и нет ничего, лишь пустынные горные склоны, по которым можно бродить до самой смерти, так и не найдя того, к чему стремилась. Кажется, Акиваша разгадала ее сомнения.
— Попробуй войти в ущелье,— сказала она.— А я посмотрю, получится ли это у тебя.
Соня послушно повернулась и шагнула в проход между двумя скалами. Казалось, ничто не преграждает ей пути, но уже второй шаг оказался короче первого, а третий — и того меньше. У девушки возникло ощущение, что воздух сгущается перед ней, становится упругим и мягко, но настойчиво выталкивает ее назад. Она словно уперлась всем телом в пуховую перину. Соня шагнула назад — наваждение сразу исчезло, попробовала идти вперед — и снова возникла мягкая, пружинящая, непреодолимая сила, не пускающая ее в ущелье. Соня обернулась к Акиваше:
— Что это?
— Я же говорила, силам Тьмы нет доступа в долину,— ответила стигийка.
— А я-то здесь при чем? — удивилась девушка.
— Каждый человек носит в себе частицу Тьмы. И об этом я тоже уже говорила тебе.
— Значит, я не смогу войти туда?
— Думаю, сможешь. Пронести Тьму с собой в долину не удастся, значит, надо избавиться от нее!
— Но как?
— Оставь шкатулку здесь. Она — порождение Мрака. Сними меч и ножи с пояса.
— Оружие здесь тоже относят к силам Тьмы? — спросила Соня. Ей становилось очень неуютно при мысли, что дальше придется идти безоружной.
— Не всякое,— пояснила Акиваша,— а лишь то, которое было обагрено чьей-то кровью.
— Ладно,— вздохнула Соня, сняла меч и ножи, отнесла их в пещеру и принялась заваливать щебнем.
— Оставь там же и монеты,— посоветовала Акиваша.— Деньги тоже творят очень много зла в мире. Гораздо чаще их используют для злых дел, чем для добрых.
Соня кивнула. Ей ли не знать этого? Снова подойдя к ущелью, она бросила шкатулку Акиваше:
— Держи!
Стигийка ловко подхватила ее на лету, крючковатые пальцы намертво вцепились в темный металлический прямоугольник.
— Дай хоть посмотреть, что там внутри,— попросила Соня.— Интересно все-таки, что же такое я таскала на поясе столько дней подряд.
— Нет. Смертные не должны видеть этого,— печально улыбнулась старуха.— Ты ведь в отличие от меня не спешишь на Серые Равнины?
Соня отрицательно покачала головой и, повернувшись, вновь направилась в ущелье. На этот раз ничто не мешало ей шагать вперед.
— Прощай, рыжая девчонка! — раздался позади звонкий, молодой голос.
Соня оглянулась. Юная стигийская принцесса махала ей рукой. Красным огнем горел рубин на обруче, который поддерживал тяжелую черную волну волос, разноцветьем сверкали драгоценные камни у пояса.
— Прощай! — крикнула Соня.
В следующее мгновение будто темно-серая занавеска мелькнула около узкого входа в ущелье, заслонив от Сониных глаз долину, деревья и горы вдалеке. Еще через миг все это появилось снова, но стигийской принцессы уже не было. Лишь маленькая черная шкатулка с откинутой крышкой валялась на траве.
Соня повернулась и не спеша пошла вверх по тропе.
Первым, кого увидела Соня, преодолев ущелье, был местный житель — человек средних лет, невысокий, хрупкого сложения, он сидел неподалеку от тропы, на большом замшелом валуне.
— Оэ, миандуон. Сон угитлар,— весело улыбаясь, сказал, а вернее, почти пропел он.
Этот музыкальный, мягкий язык не походил ни на один из известных Соне. Резко остановившись, она внимательно посмотрела на незнакомца: лицо смуглое, скулы выдаются, как у мунган или кхитайцев, от уголков глаз к вискам разбегаются веселые лучики морщин, одет в свободную, не стесняющую движения одежду из некрашеного серого сукна. Позади этого человека паслось небольшое, голов десять, стадо овец. Пастух? Скорее всего.
— Не понимаю,— ответила Соня по-гиркански
— О, извини,— ее собеседник тут же перешел на гирканский,— я мог бы сразу сообразить, что ты не знаешь нашего языка.— Говорил он с каким-то странным акцентом, вроде бы нараспев, но совершенно свободно.— А я с самого утра дожидаюсь тебя здесь, чтобы отвести в селение.
— Откуда ты узнал, что я иду? — удивилась Соня.
— Это было не так уж сложно. Если кто-то проходит через Врата и начинает подниматься,— при этих словах собеседник девушки указал рукой на ущелье,— мы всегда знаем об этом. Но о твоем приходе еще раньше рассказала гроза над Перевалом Судьбы. Понимаешь, это ведь особый перевал, и грозы над ним бушуют не совсем обычные.
— Это я почувствовала,— кивнула Соня.
— Пойдем в селение. Гостеприимный хозяин должен сразу приглашать гостя в дом. Путнику, идущему издалека, нужно более серьезное угощение, чем пустые разговоры.— Тут он снова весело улыбнулся.— Кстати, мое имя — Ваату. А как нам называть тебя?
— Нам?