— Я сказал Кляйнбергу ровно то же. Но он…
Я развел руками.
Члены трибунала смотрели с явным сочувствием.
— Итак, — женщина кашлянула, отпив из кружки. — Итак, твой боец, разумеется, проиграл —что дальше?
Не знаю, что на меня нашло, но я рассказал им правду. Рассказал, как жутко слышать за спиной ровное дыхание бегущего мутанта, как бьется и трепещет за ребрами Теплая Птица, когда он приближается к тебе в тупике —без единой эмоции на лице, напоминающем выдернутое из груди сердце.
Я умолк, чувствуя, — больше не могу: так свежо еще воспоминанье.
На лицах мужчин отразилось все. Мне не нужно быть ими, чтобы понять —они только что, вместе со мной, находились там, в Твери, в заснеженном тупичке, глядели в красноватые глаза мутанта.
— Впечатляюще, — проговорил лошадиное лицо. — Но как ты спасся от Паши?
Этот вопрос застал меня врасплох. Помедлив, я ответил:
— Паша почему-то развернулся и ушел, словно услышал зов.
— Зов?
— Да, именно.
Члены трибунала некоторое время молча разглядывали меня, затем лошадиное лицо сказал:
— Впрочем, мотивировки мутантов еще не до конца изучены…
— Я, если честно, ни разу эту тварь не видел, — признался бугай.
Женщина бросила на него строгий взгляд.
— Не превращайте трибунал в балаган.
— Не буду.
Бугай прикрыл рот широкой ладонью.
— Ваш рассказ, конунг, — женщина повернулась ко мне, — представляет определенный интерес. Столкновение с питерами, это, безусловно, прецедент.
— Который, — подал голос лошадиное лицо, — безусловно, выходит за рамки нашей компетенции.
— Не думаю.
Лошадиное лицо воззрился на женщину с нескрываемым удивлением. Та и бровью не повела:
— Согласна, в компетенцию трибунала не входит обсуждение столкновения с питерами —здесь решение принимает исключительно Лорд-мэр. Однако, вынести вердикт в соответствии с Уставом Наказаний, исходя из анализа стратегических действий конунга, мы можем. И даже обязаны.
— Но…
— У вас есть возражения?
Лошадиное лицо осекся и покачал головой.
— Конвоир, — крикнула женщина. — Выведите!
Я маялся перед запертой дверью, из-за которой глухо доносились голоса. Что они там обсуждают? Что вообще здесь можно обсуждать? Отряд москвитов столкнулся с отрядом питеров на своей законной территории, был атакован и истреблен. А они упражняются в чесании языков. Как жаль, что отца Никодима нет на Второй Базе!
— Жим-жим?
— Что?
— Спрашиваю —дрожат поджилки? — ухмыльнулся конвоир.
— А, это. Да, дрожат, — признался я. — Жим-жим.
— Впускай! — донеслось из-за двери.
Я вошел в комнату. Что-то в ней изменилось. Лошадиное лицо ковырял длинным желтым ногтем крышку стола; бугай разглядывал кружащихся вокруг лампочки мух. Лишь женщина открыто и прямо смотрела на меня: в ее лице отчетливо читалось сознание исполненного долга.
— Конунг Ахмат, — произнесла она, поднявшись со стула, — трибунал Московской резервации, взвесив все за и против, опираясь на Устав Наказаний, властью, данной ему Лорд-мэром.
— Слава Лорд-мэру, — глухо отозвались лошадиное лицо и бугай.
— Вынес приговор, являющийся безусловным воплощением судебного принципа Московской резервации —«Будущее зависит от тебя». Конунг Ахмат, вы приговорены к казни через повешенье.
— Что?
— Приговор должен быть приведен в исполнение публично в назидание тем, кто недобросовестно исполняет свои обязанности.
— Что ты такое лепечешь? — процедил я. — А вы, — окинул взглядом остальных членов трибунала, — вы чего молчите? Это не суд, а позор!
Лицо женщины, до этого мягкое, сделалось жестким.
— Это не суд и не судилище, бывший конунг, это трибунал Московской резервации. Тебе ясно?
— Заткнись, бл…дь, — заорал я, уже не сдерживая переполнивший меня страх. — Ты была в Твери, сука? Была? Ты видела Пашу?
— Конвоир!
Ударом в челюсть я сшиб с ног вбежавшего в дверь стрелка.
— Мне нужно поговорить с отцом Никодимом, слышите?
Бугай вскочил из-за стола.
— Не надо, конунг.