— Стой!
Упряжка замерла. Псы дышали тяжело, роняя на снег слюну.
— Приехали.
Я увидел желтую ленту железной дороги, платформу с покореженной табличкой: «Москва —товарная». До боли захотелось взобраться на невысокую насыпь и по шпалам —прочь из этого города, в Джунгли.
— Андрей, скорее. Кажется, будет метель.
Марина была права —небо заволакивали тучи; усиливался ветер.
— Здесь раньше был рынок, — перекрикивая ветер, сообщила Марина. — Кое-что сохранилось.
— Рынок сохранился?
— Кое-что из барахла.
Я взял вожака за ошейник, дернул. Упряжка последовала за мной, таща сани.
Это было длинное приземистое сооружение из шероховатых, соединенных между собой металлических листов. Крыши не было, ворот тоже. Вместе с собаками мы вошли внутрь. Лучше бы мы этого не делали… Посреди склада горел костер (и как только мы не заметили, не почуяли дым). У огня, сгорбившись, сидели трое.
— Мародеры, — шепнула Марина.
Я сжал в кармане рукоять пистолета.
Мародеры поднялись нам навстречу. Двое, крупные, с одинаковыми квадратными подбородками, с близко посаженными свиными глазками (близнецы?), с выражением сытой невозмутимости на физиономиях, одетые в одинаковые тулупы и большие валенки. Третий —коротышка, горбоносый, тщедушный, в желтом пальто похожий на цыпленка.
— Кто вы такие? — крикнул «цыпленок». Голос у него оказался неожиданно низким, словно украденным у другого человека. — Уёбывайте отсюда! Это моя территория.
— Что значит твоя территория? — внешне спокойно ответила Марина. — С каких пор Район Второго Кольца поделен?
Коротышка сплюнул на снег.
— С тех пор, как я сюда пришел.
— Ты? — Марина пожала плечами. — Я тебя впервые вижу.
«Цыпленок» умолк, глядя по-волчьи. Его сподручные переминались с ноги на ногу.
— Ну, не будем ссориться, — коротышка вдруг сменил гнев на милость.
Замер, разглядывая меня.
— Кожанка, гриндера… Недурные вещицы… Вы сектанты?
Молчание.
— Можете не отвечать. Вижу: сектанты. Ленинцы, сталинцы, возрожденцы?
— Не твое дело, — оборвала коротышку Марина. — Мы приехали за барахлом, и имеем на него такое же право, как и вы.
— Не мое де-ело, — протянул, словно зевая, мародер. — Кстати, отличная упряжка…
Я и моргнуть не успел —в левой руке коротышки появился пистолет.
— Пожалуй, я заберу ее, если вы не против, — он засмеялся. — А ты, кожанка, — обратился «цыпленок» ко мне, — держи руки по швам. Дернешься достать пушку —начиню свинцом.
Ветер завывал где-то в черной вышине, ему вторила одна из собак в упряжке, словно чуя: хозяева попали в беду.
— Глеб, — коротышка кивнул одному из близнецов. — Обшарь-ка их.
Тупо ухмыляясь, мародер направился ко мне. Сухой снег поскрипывал под его валенками.
Эти трое оставили Марину без внимания. Краем глаза я видел: девушка, держа руки за спиной, что-то делает с ошейником вожака стаи. Что она задумала?
С коротким рыком пес рванулся вперед, взрывая снег широкими когтистыми лапами. Мгновение —и он уже у костра мародеров. Этого времени оказалось достаточно: коротышке, чтобы всадить в собаку пулю, а мне —чтоб выхватить пистолет.
Не давая «цыпленку» повторно прицелиться, я выстрелил в него. Мародер упал в костер, желтое пальто вспыхнуло.
Собака визжала, перекатываясь по снегу, наконец, затихла. Марина подбежала к ней, присела рядом.
— Стоять! — заорал я бросившимся врассыпную близнецам.
Громилы замерли, озираясь и хлопая обледенелыми ресницами.
Я подошел к костру —пахнуло жженым волосом. Поднял со снега выпавший из руки убитого пистолет.
— Как его звать? — спросил, кивнув на труп.
— Шевченко, — отозвался один из близнецов. — Он гад.
— Гад? Зачем тогда вы с ним якшались?
Близнец не ответил.
— Забирайте его и валите отсюда.
Мародеры, кряхтя, подняли товарища. На обгорелой горбоносой роже сверкают белки глаз. Близнецы, волоча труп, исчезли за стеной начавшейся метели. Отойдут шагов на двести и швырнут в сугроб: на что им сдался мертвяк?
Я подошел к Марине, сидящей на корточках перед псом. Она подняла голову:
— Что теперь Снегирь скажет?
Животное, казалось, уснуло; лишь тонкая струйка запекшейся крови, легшая из уголка пасти на снег, говорила о том, что вожак упряжки мертв.
— Пора, Марина. Буря…