— Вонючий дикарь тебе братан, — в общем, миролюбиво, отозвался один из охранников. — Кто такие?
Его товарищ подозрительно зыркнул на рюкзак у меня за плечом.
— Мародеры с Района Третьего Кольца. Бескудниково знаешь?
— Не знаю, но ясно, что из жопы.
Автоматчики заржали. Снегирь заржал вместе с ними.
— Ну и нахер вы приперлись из своего Бескудникова? — автоматчик сплюнул на рыжий от мочи снег зеленоватый комок.
— Мы как все, братан, — осклабился Снегирь. — Толкнуть кое-что, дашь на дашь.
— Толкнуть, значит?
Охранник долгим взглядом окинул меня. Стало неуютно, совсем неуютно.
— А что именно вы собрались здесь толкнуть?
Капля холодного пота побежала по спине. Я сдвинул лопатки. За нами образовалась очередь из навьюченных баулами людей. Толпа надавливала:
— Вы че там, блядь, застряли?
— Пропускай этих пидаров, либо расстреливай, долго мы тут будем спины ломать?
Один из охранников явно занервничал, но его напарник упрямо стоял на своем.
— Счас я тебя пропущу, — крикнул он в толпу. — Счас я тебя, сука, на тот свет пропущу.
Он обратил к Снегирю перекошенное лицо:
— Что в рюкзаке?
— Братан, — Киркоров приблизился к автоматчику. — Зачем ты так?
— Назад, пидор.
Ствол автомата уперся в живот Киркорову. Но, кажется, кроме меня этого никто не заметил, серебряный портсигар со Сталиным на крышке перекочевал из руки Киркорова в карман охранника.
— Проходите.
Обливаясь потом, я проследовал в ворота. Черт подери, надо же!
— Я думал, взрывчатка не запрещена на барахолке, — шепнул я Снегирю.
— Не запрещена, — он ухмыльнулся как ни в чем ни бывало. — Если ты не хочешь ее толкнуть, то не запрещена…
— Киркоров.
— Чего тебе?
Я пожал одноглазому руку. Он кивнул, поведя плечами.
— Жалко портсигар.
— Новый найдешь, — убежденно сказал Снегирь.
Зрелище, распахнувшееся перед нашими глазами, было грандиозным. Чаша стадиона напоминала муравейник со срезанной макушкой. Люди копошились на дне и на трибунах, в воздухе висел ни на минуту не умолкающий гул. И, ступив в тесные ряды, мы стали частью этого гула.
— Меняю книгу на жратву!
— Братан, постой, взгляни, какой покрой!
— Ушанка, кому ушанка!
— Валенки уперли! Валенки!
Снегирь уверенно шагал по рядам, отнекиваясь от назойливых торгашей, отталкивая проституток, буквально вешающихся на шею.
— Какой значок!
Тощий оборванный юнец вцепился в грудь Киркорова, пытаясь сорвать значок. Тот, не долго думая, размахнулся и двинул кулаком по распухшей от голодухи физиономии. Юнец отлетел в сторону, на разложенный торгашами металлолом.
— Сука! — по-собачьи заскулил он. — Сука е…ная!
Мне же на руку повисла женщина с разорванным ртом —черные, кривые зубы выглядывают, как зверьки из норки.
— Красавец, хочешь —отсосу?
Я молчал, и она не отставала.
— Недорого возьму, красавец. Сухарик дашь. Доволен будешь…
— Кышь отсюда, падаль, — крикнул на нее Киркоров. — Или, может…? — он выразительно посмотрел на меня.
— Пошел ты, — зло бросил я, догадавшись, что он имеет в виду.
Шлюха осталась позади, матерясь и сыпля в наш адрес проклятья.
Снегирь остановился перед грудой вонючего тряпья, из-за которой едва виднелся хозяин.
— Карлуша!
Пузатый человечек с миндалевидными глазами и большим, крылатым носом засеменил к нам.
— Снегирь, какими судьбами?