Том раздраженно отбросил карандаш в сторону.
— Дурацкий тест… — его голос прозвучал угрюмо. — Он ничего не доказывает. Ничего.
— Отец, может быть, мы пройдемся по финансовым?..
— Это что, следующий раздел теста? — подозрительно спросил Том и, чтобы удостовериться, склонился над бумагами.
— Да, — солгал Лэс, прекрасно зная, что глаза отца не видели почти ничего, хотя Том никогда не признавался, что нуждается в очках.
— Впрочем, подожди-ка, мы пропустили один вопрос, — добавил он, надеясь, что отец справится хоть с этим. — Нужно только назвать точное время.
— Вот еще глупость, — пробормотал Том.
В раздражении он перегнулся через стол и взял часы:
— 10.15, - презрительно произнес он.
— Но сейчас 11.15, отец!
С секунду отец сидел с таким выражением лица, словно получил пощечину. Затем он снова взял часы и уставился на них. Губы его медленно шевелились, и у Лэса появилось кошмарное предчувствие, что Том будет настаивать на своем.
— Ну, так это и есть то, что я имел в виду, — резко бросил Том. Просто неправильно выразился. Каждый дурак видит, что часы показывают 11.15. Конечно, 11.15… Ну и часы. Цифры уж очень близко расположены. Давно пора выбросить. Вот…
Том полез в карман жилета и вытащил свои золотые часы с крышкой.
— Вот это настоящие часы! — сказал он с гордостью. — Показывают время уже… 60 лет.
Он швырнул часы Лэса на стол, и стеклышко треснуло.
— Ну вот, видишь, — быстро проговорил Том, пытаясь скрыть свое замешательство. — Они же ни на что не годны.
Он избегал взгляда Лэса. Губы старика сжались, когда он открыл крышку своих часов и посмотрел на портрет Мэри, златокудрой и прекрасной Мэри в тридцать лет.
«Господи, — думал он, — как хорошо, что ей не пришлось проходить через эти проклятые тесты, хоть в этом ей повезло», — Том никогда не думал, что настанет такой момент, когда он поймет, что случайная смерть Мэри в возрасте пятидесяти семи лет была необыкновенной удачей… Но она умерла еще до введения тестов.
— Оставь мне твои часы, — сердито сказал он сыну. — Завтра ты их получишь с целеньким… э-э-э… стеклом.
Потом Том отвечал на вопросы типа: «Сколько четвертей в пяти долларах?» и «Если я истратил из своего доллара тридцать шесть центов, сколько у меня осталось?»
На эти вопросы нужно было отвечать письменно, Лэс лишь вел контроль времени. Все казалось нормальным и будничным: они с отцом сидели вдвоем за столом, а Терри вязала. В доме было тихо и уютно.
И это было самым страшным.
Жизнь текла своим чередом. Никто не говорил о смерти. Государство направляло повестки, и тот, кто не проходил теста, являлся в специальный государственный участок, и ему делали инъекцию. Закон соблюдался, смертность была на постоянном уровне, проблемы перенаселения не существовало. Все делалось в соответствии с законом, без причитаний и слез.
Но ведь убивали людей, которых еще кто-то любил…
— Не смотри все время на часы, — сказал отец.
— Но, отец, экзаменаторы будут следить за временем.
— На то они экзаменаторы, — огрызнулся Том. — Ты же не экзаменатор.
— Я пытаюсь помочь тебе…
— Так помогай, а не сиди, уставившись на часы.
— Это твой тест, в конце концов, не мой, — краска гнева залила щеки Лэса.
— Мой тест, да, мой тест! — неожиданно взорвался отец. — Все вы заботитесь об этом, не так ли? Вы все, все…
— Отец, ты не должен кричать.
— Я и не кричу.
— Отец, дети спят, — неожиданно вмешалась Терри.
— А мне наплевать…
Том неожиданно смолк и отклонился назад на спинку стула. Карандаш незаметно выпал из его рук и покатился по скатерти. Он сидел дрожа, его впалая грудь тяжело вздымалась и опускалась, а руки на коленях непроизвольно подергивались.
— Я не прошу многого, — бормотал про себя Том. — Не прошу в жизни многого.
— Они еще потребуют, чтобы ты написал имя и адрес, — сказал Лэс, вспомнив, как гордился Том своим почерком.
«Я обману их», — думал Том, в то время как карандаш двигался по бумаге твердо и уверенно.
«Мистер Томас Паркер, — написал он, — 2719, Брайтон Стрит, Блэр таун Нью-Йорк».
— Не забудь число, — добавил Лэс.
Старик написал: «17 января 2003 года», — и вдруг почувствовал, как ледяной холод пронзил все его тело.
Завтра тест.
Они лежали совсем рядом и не спали. Раздеваясь, они перекинулись несколькими словами, а когда Лэс наклонился к ней, чтобы поцеловать жену на ночь, она пробормотала что-то невнятное.
Неожиданно для себя самого Лэс пожалел, что раньше не подписал «требование об изъятии Тома». Для блага их детей и их самих им нужно было непременно избавиться от Тома. Но как облечь это желание в слова и не чувствовать, что ты — убийца! Ты не можешь сказать: «Я надеюсь, что старик завалится, я надеюсь, что они убьют его». Но все другое, что ты скажешь, будет только лицемерием.
«Медицинские термины, — думал он, — диаграммы, показывающие понижающийся уровень жизни, все ухудшающееся здоровье людей и голод — вот какими аргументами они оперировали, чтобы протащить закон. Это была заведомая, не имеющая никаких оснований ложь. Закон же был принят лишь потому, что люди — молодые и среднего возраста — хотели, чтобы их отцы и матери не вмешивались в их личную жизнь, не мешали им жить, как заблагорассудится».
— Лэс, а вдруг он пройдет тест? — спросила Терри. — Лэс?
— Я не знаю, дорогая, — ответил он наконец.
В темноте ее голос был тверд и резок. Это был голос человека, потерявшего терпение.