Стоило вспомнить про инцидент в библиотеке, и ему тут же кажется, будто кожа у него липкая, словно клеем вымазанная. А что, если кухонная гарь к нему пристанет? И он представляет себя персонажем из Готорна, чей грех обнаруживается на факультетском приеме. А какое, собственно, преступление он совершил? Взял почитать чьи-то стихи? Он же не кинулся, придя домой, в кабинет, не упивался ими тайком. Они лежат там, где он их оставил, – на письменном столе.
Кстати, о Готорне… Вот и Джерри Слопер – мистер Американская Литература, его багровое лицо едва виднеется в едких клубах дыма. Кого еще Бентам пригласил? Ну должен же быть кто-то помимо сотрудников английской кафедры. Ректор ведь любит звать новых людей, ежели таковые в Юстоне появляются. Идучи сюда, Свенсон втайне надеялся, что Бентам пригласил Амелию Родригес, весьма сексапильную сурового вида пуэрториканку, которая недавно возглавила новую кафедру – латиноамериканской культуры. Вечно недовольная Амелия привнесла хотя бы экзотическую нотку, была бы надежда получить – пускай мазохистское – удовольствие: все гости по очереди пытались бы ее развлечь, и ни один бы в этом не преуспел.
Но Амелии среди собравшихся в гостиной нет: на диванах и в креслах – знакомые всё лица, попивают коктейли, закусывают крекерами, намазанными какими-то фекалиями. Одному богу известно, сколько уже принято водок и двойных виски. От говядины, они, может, и воздерживаются, но святого не тронь.
– «Мармайт» [10]! – восклицает Бернард Леви, пожилой спец по восемнадцатому веку. – Я ж его последний раз ел в Оксфорде, в свой wunderyahr [11]!
– Вам нравится? – спрашивает Мардж Бентам. – Американцы его почему-то не любят. – Ремарка Леви воодушевила Мардж: она хватает с блюда два печенья и машет ими перед носом Свенсона и Шерри с таким видом, что ясно – отказа не примет, и они спешат отведать угощение.
«Мармайт»! Неужто садизму Бентама нет предела? Что последует за этим – холодец из телячьих ножек? Пирог с почками? Если Марджори известно, что большинство американцев, вернее, большинство нормальных людей «Мармайт» терпеть не может, то почему это единственная закуска? Свенсон храбро отправляет свой крекер в рот целиком и очень старается проглотить ошметки отрубей, склеенных мерзкой соленой пастой, не поморщившись. Остальные гости пристально следят за тем, как он это будет глотать.
Итак, кто же лицезреет смертельный трюк, исполняемый Свенсоном? Бентамы, Джерри Слопер, Бернард Леви, престарелый Ангофайл с супругой, многострадальная Рут. Дейв Стеррет – викторианство – и его дружок Джейми – постструктурализм. Кремовые розочки на торте – неизменная поклонница Свенсона Лорен Хили, отъявленная феминистка и председатель Женской лиги. Он счастлив видеть Магду – его безумный взгляд, мечущийся по гостиной, с радостью выхватывает из толпы единственное родное лицо. Но радость сменяется легким беспокойством, причины которого он осознает не сразу: ах да, сегодняшний ланч, стихи Анджелы.
– Дружище, это надо немедленно запить, – советует Бентам.
– Водкой. Двойной. Будьте добры. – Свенсон чувствует, как Шерри буравит его взглядом. Ну и пей свое белое вино.
Опасения Свенсона подтвердились – здесь только английская кафедра. Все предсказуемо, никаких неожиданностей, никакой интриги. Спокойно, это всего-навсего ужин, не смерть же, не вечные же муки. Состав гостей указывает на то, что собрались здесь не для удовольствия, а для дела: ректор устраивает смотр одного из своих подразделений. Бентам будет задавать глубокомысленные вопросы и вполголоса отпускать сочувственные реплики, а они кинутся по очереди перерезать себе горло, и кто-то будет чересчур зажат, кто-то излишне наивен, кто-то чрезмерно ответственен, и даже штатные сотрудники испугаются за свои должности, а Бентам будет сидеть и смотреть, как отвратительно они себя ведут.
Дым потихоньку рассеивается, минуты дружеского единения перед лицом стихии подходят к концу. И вот они наконец могут увидеть друг друга в истинном и крайне нелицеприятном свете.
– Присаживайтесь, – говорит Бентам.
Свободны только два места – кресло времен королевы Анны и довольно широкий пуф. Свенсон и Шерри устремляются к пуфу.
– Привет, Тед! – говорит Берни Леви.
Предполагается, что Свенсон забыл, как двадцать лет назад Берни, боевой задор которого тогда еще не иссяк, выступал против кандидатуры Свенсона, заявляя, что писатель и кафедра литературного творчества университету ни к чему. Какая тут кафедра – всего-то Свенсон да Магда. Не о чем было Берни беспокоиться. Жаль только, что Берни проиграл. А то остался бы Свенсон в Нью-Йорке.
– Вот и наш творец! – говорит Берни. – Как тебе пишется, старина?
– Привет, Шерри, – сурово роняет Рут Леви.
– Привет, Рут, – отвечает Шерри.
– Спасибо, нормально, – говорит Свенсон.
– Роман продвигается? – спрашивает Дейв Стеррет, самый милый человек из здесь присутствующих, которого ежедневно мутузит его дружок-садист, постструктуралист Джейми.
– День на день не приходится. – Неужели это Свенсон сказал? Да, достаточно здесь появиться, и тут же цепляешь вирус неистребимой пошлости.
– Творческая работа – это подвиг, – говорит Рут Леви. – Требует полной отдачи.
Постструктуралист Джейми мечет в безобидную идиотку Рут свирепые взгляды, а Лорен Хили, готовая в любой момент броситься защищать старушку от мужчин-шовинистов, сурово уставилась на Джейми.
– Можете рассказать, над чем вы сейчас работаете?
Джейми что, шестым чувством уловил, что Свенсон не работает? И вообще, какое Джейми дело? Он ненавидит книги, или, как он их называет, тексты. Особенно он ненавидит писателей, наваливающих кучи бумажного дерьма, которые ассенизатор Джейми вынужден убирать.
С тех пор как Джейми зачислили в штат, он не дает себе труда скрывать презрение, которое питает ко всем остальным преподавателям. Исключение составляет Дейв – в него Джейми влюбился, едва попав в Юстон. Странно все-таки, что Берни Леви, выступавший против зачисления в штат Свенсона, с таким радушием приветствовал Джейми, оказавшегося гадюкой, которую они пригрели у себя на груди. Джейми не преминул сообщить, что книг Свенсона никогда не читал и не собирается, но время от времени интересуется его более знаменитыми и удачливыми собратьями по перу. Любит спросить, почему того или иного так перехваливают.
– Вот почему расспрашивать писателя о его творчестве считается верхом неприличия? – говорит Джейми.
– Пойду помогу Мардж, – заявляет Лорен. – Бедняжка там, наверное, одна замучилась.
Да, действительно, Бентам бросил Мардж разбираться с последствиями пожара одну. Он стоит с бокалом в руке, картинно облокотившись о каминную полку.
– Извините, Джейми, я не расслышал, – говорит Свенсон. – Что вы спросили? – Одно дело пропустить удар у себя на семинаре, и совсем другое – на ужине у ректора.
– Вы работаете над романом?
– Ну, теперь понятно, почему я сразу не услышал вопроса, – улыбается Свенсон. – Собственно говоря, да, работаю.
Шерри с Магдой не сводят с них глаз, обе мечтают, чтобы сменили тему.
– О чем ваш новый роман? – спрашивает Бентам. – Или вы уже рассказывали? Извините, я забыл.
А что, если Свенсон и впрямь уже рассказывал? Каково ему будет узнать, что этого обычно цепкая память ректора не удержала?
– Нет-нет, – успокаивает его Свенсон, – вам я не рассказывал. Вообще никому не рассказывал. Даже своей дражайшей и обожаемой, – кивает он на Шерри.
– Не смотри на меня так, – говорит Шерри.
Все хихикают.
– Ну хотя бы как называется? – жеманно вопрошает Фрэнсис. – Неужели и это секрет?
– Отчего же, – говорит Свенсон. – Он называется «Яйца».
Чувствует он себя как героиня «Экзорциста» [12]. Какой бес его попутал это сказать? Его так и подмывает оглянуться, посмотреть, откуда донесся этот голос.
– Очень любопытное название, – говорит Дейв.
– Тед, – шепчет Шерри недоуменно, – я думала, твой роман называется «Черное и черное».
– Похоже, жены обо всем узнают последними, – говорит Дейв.
– «Черное и черное»? – переспрашивает Рут. – Тоже интересное название.
– И вполне понятное, – бросает Джейми.
– Оба названия хорошие, – говорит Магда.
Свенсону очень хочется выяснить, знает ли Магда, как называется роман Анджелы. Называл он его за ланчем или нет?
– Название – коварная штука, – говорит Свенсон.