— Вылез я рядом с той дырой, где исчезает река, — начал он. — Семь суток назад. А вас услышал на вторые сутки.
— Почему же ты не откликнулся? — спросила Сирокко.
Кельвин указал на остатки своего шлема.
— Микрофон-то тю-тю, — объяснил он, извлекая оборванный проводок. — Я мог только слушать, но не передавать. Я ждал. Ел фрукты. Убить хоть кого-то из животных я просто не смог. — Он развел руками.
— А как ты узнал, что ждать надо именно здесь? — поинтересовалась Габи.
— Да не знал я этого.
— Ладно, — сказала Сирокко. Потом шлепнула себя по бедрам и рассмеялась. — Да. Подумать только! Мы уже почти потеряли надежду еще кого-то найти — и вдруг натыкаемся на тебя. Просто не верится. Правда, Габи?
— А? Ну да, конечно. Просто класс.
— И я, ребята, очень рад вас видеть. Уже пять суток вас слушал. Так приятно слышать знакомый голос.
— А что, уже столько времени прошло?
Кельвин похлопал по приборчику у себя на
запястье. У него сохранились электронные часы.
— Идут железно, — сказал он. — Вот вернемся — непременно отпишу благодарность на часовой завод.
— Отпиши ее лучше изготовителю стального браслета, — посоветовала Габи. — У моих был кожаный ремешок.
Кельвин кивнул.
— Непременно. Между прочим, они стоят больше, чем я интерном за месяц зарабатывал.
— Все равно не верится, что прошло столько времени. Мы только три раза и поспали.
— Знаю. У Билла и Август те же проблемы с оценкой времени.
Сирокко вскинула голову.
— Билл и Август живы?
— Ага. Я и их слушал. Они там, внизу. Могу показать место. У Билла рация целая, как и у вас обеих. А у Август — только приемник. Билл выбрал ориентиры и стал рассказывать, как его можно найти. Двое суток он просидел на одном месте, и Август довольно быстро его отыскала. Теперь они регулярно кличут остальных. Но Август зовет только Апрель и без конца плачет.
— Бог ты мой, — выдохнула Сирокко. — Неудивительно. А ты не знаешь, где Апрель и Джин?
— Джина я, кажется, один раз слышал. Он ревел как белуга. Наверное, тогда же его и Габи слышала.
Хорошенько поразмыслив, Сирокко нахмурилась.
— Почему же тогда Билл нас не слышал? Раз он слушал.
— Тут, должно быть, проблемы с линией прямой видимости, — объяснил Кельвин. — Утес все перекрывал. Я единственный, кто слышал обе группы, но ничего не мог поделать.
— Но значит, теперь он нас услышит, если…
— Да не волнуйся ты так. Сейчас они спят и тебя не услышат. Эти наушники — один писк комариный. Часов чёрез пять-шесть они должны проснуться. — Он перевел взгляд с Сирокко на Габи и обратно. — Кстати, и вам, ребята, самое умное тоже будет поспать. Вы уже двадцать пять часов топаете.
На сей раз Сирокко охотно ему поверила. Она чувствовала, что только от волнения не отрубается. Но веки сами слипались. Еще чуть-чуть — и готово.
— Ну, а ты-то как, Кельвин? У тебя что же, все как по маслу?
Он удивленно приподнял брови.
— Ты о чем?
— Сам знаешь о чем.
Кельвин замкнулся в себе.
— Это я не обсуждаю. Совсем.
Сирокко не склонна была давить. Настроение у Кельвина было самое мирное — будто он вдруг оказался с чем-то в ладах.
Габи, дико зевая, встала и потянулась.
— Я на боковую, — заявила она. — Как ты думаешь, Рокки, где бы тут прилечь?
Кельвин тоже поднялся.
— У меня уже приготовлено местечко, — сообщил он. — Тут, на дереве. Вы можете там устроиться, а я останусь здесь и послушаю Билла.
На дереве оказалось птичье гнездо, сплетенное из прутиков и лозы. Кельвин устлал его чем-то пушистым. Места хватало, но Габи решила прижаться потеснее — как они делали раньше. Сирокко задумалась, не пора ли положить этому конец, но потом решила, что пока без разницы.
— Рокки?
— Что?
— Ты смотри остерегайся его.
Пришлось вернуться с самого порога сна.
— К-кого? Кельвина?
— С ним что-то не то.
Сирокко скосила на Габи воспаленный глаз.
— Слушай, Габи. Спи-ка ты лучше. — Она потянулась и шлепнула подругу по заднице.