Вопрос Кельвина явно озадачил.
— Когда проснулся, я уже все знал.
— Как-как?
— Просто знал — и точка. Когда я впервые его увидел, я уже все про него знал. Когда он ко мне обратился, я понял. Просто, как дважды два.
Про себя Сирокко не сомневалась, что никакие тут не дважды два. Но Кельвин явно не жаждал дальнейших расспросов.
Добрый час ушел на то, чтобы Свистолет как следует развернулся, а затем аккуратно пододвинул свой нос к самому краю обрыва. В течение всей операции Габи и Сирокко понемногу пятились назад. Малость полегчало, когда они увидели его рот. Это оказалась метровая прорезь в двадцати метрах над передним глазом — смехотворно маленькая для существа Свистолетовых габаритов.
Немного ниже рта было еще отверстие — сфинктер — служившее одновременно клапаном для сброса избыточного давления и свистком.
Изо рта вылезло что-то твердое и продолговатое — и потянулось к земле.
— Пойдемте, — поманил их Кельвин. — Пора на борт.
Ни Габи, ни Сирокко даже в голову не приходило воспользоваться подобным транспортом. Они лишь немо вытаращились на Кельвина. Тот сначала казался раздосадованным, затем снова заулыбался.
— Понимаю, вам трудно поверить, но это правда. Я действительно знаю про него массу вещей. И уже катался. Свистолет прекрасно слушается; кроме того, ему все равно по пути. И он абсолютно безвреден. Ест только растения — да и то совсем немного. Много ему нельзя, иначе он потеряет высоту. — Кельвин поставил ногу на непомерно длинные сходни и направился ко входу.
— А что это за штука, по которой ты идешь? — поинтересовалась Габи.
— Пожалуй, ее можно назвать языком.
Габи закатилась явно фальшивым хохотом, который вскоре перешел в кашель.
— А не слишком ли это того… в смысле — этого? Мать твою, Кельвин! Ведь ты стоишь на языке этой адской махины и любезно предлагаешь мне пройти к ней в рот! И что там дальше — глотка? А на конце глотки — ну, пусть не желудок, но нечто со сходными функциями. И для тех замечательных соков, которые начнут нас там обволакивать, у тебя тоже будет наготове удобное объяснение!
— Габи, клянусь, он безвреден как…
— Нет уж, спасибо! — заверещала Габи. — Может, я и дура, но все-таки не настолько! Чтобы я сама, по доброй воле, вошла в пасть вонючего монстра? Ну и козел же ты, Кельвин! Ты сам-то хоть понимаешь, о чем просишь? Меня тут недавно уже один раз жрали. И второй раз этих радостей я не хочу!
Она уже дико визжала, вся тряслась, а лицо ее побагровело. Сирокко готова была подписаться под каждым словом Габи — но лишь на уровне эмоций. И потому поставила ногу на язык. Он оказался теплым, но сухим. Обернувшись к Габи, она протянула руку.
— Идем, подружка. Я ему верю.
Габи перестала трястись и потрясенно уставилась на Сирокко.
— Ты ведь меня не бросишь?
— Конечно нет. Ты полетишь с нами. Мы должны спуститься к Биллу и Август. Идем, где же твоя отвага?
— Так нечестно, — захныкала Габи. — Я не трусиха. Только об этом меня не проси.
— И все-таки я прошу. Единственный способ одолеть страх — это встретить его лицом к лицу. Идем.
Габи еще долго мялась. А потом расправила плечи и пошла — будто на эшафот.
— Только ради тебя, — заявила она. — Потому что я тебя люблю. Я не должна с тобой расставаться — даже если это будет значить гибель для нас обеих.
Кельвин как-то странно взглянул на Габи, но промолчал. Пройдя через рот, они оказались в узкой полупрозрачной трубке с тонким полом и совсем тонким потолком. Прогулка вышла долгая.
В середине живого корабля оказалась объемистая сумка, на которую Сирокко обратила внимание еще снаружи. Размеры этой сумки из плотного, прозрачного вещества составляли сто метров на тридцать, а на дне ее лежал слой перемолотой древесины и листьев. Компанию трем землянам там составили небольшие животные: несколько смехачей, целая коллекция более мелких видов и буквально тысячи крошечных гладкокожих существ не крупнее землеройки. Подобно всем прочим фемидским животным, зверьки эти не обратили на новых пассажиров ни малейшего внимания.
Видно было сразу во все стороны, и Сирокко заметила, что они уже успели немного отплыть от края обрыва.
— Интересно, — полюбопытствовала Сирокко, — если это не Свистолетов желудок, то что же это такое?
Кельвин смутился.
— А я и не говорил, что это не желудок. Мы как раз на пище и стоим.
Габи взвыла и рванулась было туда, откуда пришла, но Сирокко успела удержать ее за руку. Потом она опять взглянула на Кельвина.
— Ну да, — продолжил тот. — Свистолет может переваривать только с помощью этих зверьков. Он ест их, так сказать, конечный продукт. А для нас его пищеварительные соки не вреднее слабого чая.
— Слышишь, Габи? — прошептала Сирокко в самое ухо подруге. — Все будет хорошо. Не бойся, девочка, не бойся.
— С-слышу. Не сердись. Но мне все равно страшно.
— Знаю. Давай-ка, соберись с духом и выгляни. Это тебя отвлечет. — Вместе они подтащились к прозрачной стенке желудка. Это было вроде ходьбы по батуту. Весь полет Габи провела, прижавшись к стенке лицом и ладонями, жалобно всхлипывая и неподвижно таращась в никуда. Сирокко оставила ее там и вернулась к Кельвину.
— Ты бы с ней поаккуратнее, — тихо сказала она. — То время во тьме особенно сильно на нее подействовало. — Тут она с прищуром на него взглянула. — Впрочем, я почти ничего не знаю про тебя.
— Со мной все в порядке, — отозвался Кельвин. — Я просто не желаю говорить о своей жизни до перерождения. Вот и все.
— Забавно. Габи сказала почти то же самое. А у меня все по-другому.
Кельвин пожал плечами, ясно давая понять, что ни мнение Габи, ни мнение Сирокко его не интересуют.
— Ладно. Черт с тобой. Буду благодарна, если просто расскажешь, что тебе известно. А если не хочешь говорить, как ты это узнал, то и не надо.
Кельвин подумал и кивнул.
— Быстро обучить тебя их языку не получится. Там все строится на тоне и длительности. Да и мне самому доступна лишь сокращенная версия, основанная на воспринимаемых человеческим ухом нижних тонах.
Пузыри бывают самые разные — от десятиметровых до таких, что еще крупнее Свистолета. Нередко они путешествуют косяками; кстати, и у Свистолета есть спутники, которых ты пока что не видела, потому что они оставались по другую сторону. Вот некоторые из них.
Он ткнул пальцем в сторону ловко маневрирующей стайки из шести двадцатиметровых пузырей. Напоминали они гигантских рыбин. Сирокко слышала пронзительные свистки.
— Пузыри дружелюбны и весьма разумны. Естественных врагов у них нет. Из пищи они получают водород и держат его под небольшим давлением. В качестве балласта они могут брать воду. Когда нужно подняться, сливают ее, а когда нужно спуститься, выпускают из клапана водород. Шкура у них крепкая, но если она рвется, пузырь, как правило, погибает.
Пузыри не очень маневренны. С трудом управляют плавниками и очень долго стартуют. Иногда нарываются на огонь. Если не удается увернуться, взрываются как бомбы.
— А что здесь делает столько животных? — спросила Сирокко. — Неужели все они нужны для переваривания пищи?