— Да ладно. Все уже позади, и единственное, чего мне сейчас хочется, — это поспать. — Пропустив еще парочку славных глотков, Сирокко провалилась в сон.
Целый час после операции Габи рассказывала всем, как замечательно она себя чувствует, — а потом вдруг потеряла сознание и двое суток провалялась в лихорадке. У Август же все прошло как по маслу. У Сирокко со здоровьем тоже был порядок — но на душе скребли кошки.
Билл вроде бы успешно поправлялся, но Кельвин сказал, что кость еще как надо не срослась.
— Так сколько же мне тут валяться? — возмутился Билл. Такой вопрос он уже задавал и раньше. Книг в лазарете не было, телевизора тоже; оставалось только пялиться через окно на темную улицу Титанополя. Биллу даже с сиделками было не пообщаться — разве что какими-то гибридными частушками. Колыбельная училась языку землян, но очень медленно.
— По крайней мере еще две недели, — ответил Кельвин.
— А по-моему, я уже сейчас могу на нее наступать.
— Конечно, можешь. Тут-то как раз и самая опасность. Ты только разбежишься, а она — хрясь, и готово. Нет, ходить я тебе еще две недели не позволю. Даже на костылях.
— А почему бы его не вынести на воздух? — спросила Сирокко.
— Пожалуйста. Хочешь на воздух, Билл?
Вытащив койку с Биллом наружу, они пронесли ее чуть дальше по улице и поставили под одно из раскидистых деревьев, которые делали Титанополь практически невидимым с воздуха и наводили в нем густые сумерки — почти такую же ночь, какую Сирокко видела во время экспедиции в основанию троса. Титанидам приходилось круглые сутки освещать свои дома и улицы.
— Ты Джина сегодня не видел? — спросила Сирокко.
— Это смотря что понимать под «сегодня», — отозвался Кельвин и зевнул. — Часы-то мои все еще у тебя.
— Значит, не видел?
Кельвин покачал головой.
— Давненько.
— Интересно, что он поделывает.
Кельвин нашел Джина на Офионе — там, где река вьется средь крутых Немезидиных гор Крия, дневного региона к западу от Реи. Джин рассказал, что вылез в сумеречной зоне и с тех пор брел, пытаясь отыскать остальных.
На вопрос, чем он при этом занимался, Джин ответил одной-единственной фразой: "Пытался выжить". Сирокко и так в этом не сомневалась, но не могла понять, что именно он имеет в виду. Джин отмел весь свой прошлый опыт сенсорной депривации, уверяя, что поначалу немного нервничал, но потом, разобравшись в ситуации, успокоился.
Сирокко и тут не вполне понимала, что именно он имеет в виду.
Поначалу она была рада видеть еще одного члена команды, который, подобно ей самой, казалось, почти не переменился. Габи по-прежнему стонала во сне. Провалы в памяти у Билла восполнялись довольно медленно. Август пребывала в постоянной депрессии — и даже на грани самоубийства. Кельвин был вполне счастлив — но откровенно предпочитал одиночество. Только они с Джином казались, по сравнению с другими, не затронутыми какими-либо изменениями.
Но Сирокко знала, что тогда, во мраке, ее коснулось нечто загадочное. В частности, она теперь могла петь титанидам. Чувствуя, что и с Джином приключилось нечто большее, чем следовало из его рассказов, Сирокко стала высматривать у него странности в поведении.
Джин без конца улыбался. И продолжал уверять всех и каждого, что все у него в полном порядке. Даже когда никто не спрашивал. Неизменно проявлял дружелюбие. Иногда даже хватал с этим дружелюбием через край — но во всем остальном казался вполне нормальным.
Теперь Сирокко опять решила найти Джина и еще раз поговорить с ним про те два месяца, что он пропадал.
Сирокко нравился Титанополь.
Под деревьями царило приятное тепло. Поскольку жар на Гее исходил снизу, высокий свод могучих крон улавливал как раз нужную его часть. И тепло это было сухое — Сирокко заметила, что, в легкой рубашке и без обуви, она даже от напряженной физической работы почти не потеет. Улицы освещались симпатичными бумажными фонариками вроде японских. Твердую почву специально увлажняли с помощью специальных растительных фигулек, именовавшихся прыскалками. Прыскалки эти единожды в оборот рассеивали капельки влаги. Пахло всякий раз как после приятного дождичка летней ночью. Изгороди повсюду так обросли цветами, что лепестки сыпались на тротуары, будто нескончаемый ароматный снег. Вечный полумрак цветам ничуть не мешал.
Титаниды и понятия не имели о городском планировании. Жилища их были как попало разбросаны по земле и под землей. Встречались даже и на деревьях. Дороги спонтанно определялись самим дорожным движением. Нигде не было ни намека на дорожные знаки или таблички с названиями улиц. Вздумай кто-нибудь начертить карту Титанополя, туда пришлось бы вносить бесконечные поправки — по мере того, как посередине улиц вырастали бы новые дома или пешеходы протаптывали бы новые дорожки прямо через изгороди. Облик города если и застывал, то очень ненадолго.
У каждой титаниды находилось для Сирокко радостное приветствие.
— Привет, земное чудище! Что же ты все не падаешь?
— Ой, смотрите, невидаль двуногая! Заходи, Шир-рок-ко, потрапезничай с нами!
— Извините, ребята, — пропела она в ответ. — Я по делу. Никто не видел Менестреля До-диез?
Сирокко нравился именно такой перевод их песен, хотя на титанидском ни в «чудище», ни в «невидали» ничего обидного не было.
А вот отказ от приглашения на трапезу требовал серьезных волевых усилий. После двух месяцев на сыром мясе и фруктовой диете титанидские блюда казались неправдоподобно лакомыми. Искусство кулинарии жители Титанополя довели едва ли не до совершенства, и, за немногими исключениями, все их кушанья годились и для землян.
Наконец, изрядно поплутав, Сирокко добрела до Ратуши — здания, чей внешний вид столь гордого названия решительно не оправдывал. По дороге то и дело приходилось останавливаться и наводить справки. (Сперва налево, затем направо, дальше через… хотя нет, килооборот назад там все перекрыли… ну тогда еще раз направо и мимо прыскалки до упора, а потом по спуску… проще простого, не правда ли?) Сирокко не уставала поражаться, как это титаниды разбираются в своем изменчивом лабиринте. Ей всем этим в жизни не овладеть.
А Ратушу она назвала Ратушей просто потому, что там жил Менестрель — единственный среди титанид, кому хоть как-то можно было приписать положение вожака. На самом деле Менестрель был у титанид вроде воеводы, да и то в довольно узком смысле. Именно он привел подкрепление в тот памятный для Сирокко день битвы с ангелами. Но с тех пор держался наравне с остальными.
Сирокко хотела спросить у Менестреля, не видел ли он Джина, но это оказалось излишним. Джин как раз оказался в Ратуше.
— Вот славно, Рокки, что ты заскочила, — сказал Джин, вставая и хлопая ее по плечу. Потом он как бы невзначай чмокнул ее в щеку, чему Сирокко не сильно обрадовалась.
— Мы тут с Менестрелем кое-что обсуждали. Тебе тоже может быть интересно.
— Так ты… ты можешь с ними разговаривать?
— У него жуткий выговор, — в сложном эолийском ладу пропел Менестрель, — вроде как у крийского народца. Голос толком не поставлен, а слух годится скорее… ну, скажем, для немодулированных слов ваших дыхательных путей. Но в некоторой степени мы с ним спеться можем.
— Я кое-что понял, — смеясь, пропел Джин. — Он думает, что может говорить с тобой поверх моей головы — как при ребенке некоторые слова произносят по буквам.
— Почему ты мне раньше не сказал? А, Джин? — спросила Сирокко, упорно ища его взгляд.
— Я думал, это неважно, — ответил он, так же упорно пряча глаза. — Вдобавок, из того, что получила ты, мне досталась малая доля. А что такое?
— Да ничего. Просто мне бы хотелось, чтобы ты сам рассказал. Вот и все.
— Ну извини, ладно? — Видно было, что Джин раздражен, и Сирокко задумалась: а может, он вообще не хотел, чтобы она знала? Хотя такое долго не скроешь.
— Джин мне тут много интересного рассказал, — пропел Менестрель. — Весь стол исчертил какими-то линиями, только я ничего в них не понимаю. Но хочу понять и прошу, чтобы твоя совершенная песнь развеяла мрак в моей голове.
— Да-да, Рокки, тебе пас. А то я этой помеси осла со студенткой ни черта не втолкую. Тупой, зараза.
Сирокко ожгла его взглядом, но, вспомнив, что их языком Менестрель не владеет, несколько успокоилась. Хотя выходка Джина менее хулиганской от этого не стала. У титанид были недостатки — но уж чем-чем, а тупостью они не страдали.
Подложив под себя ноги, Менестрель сидел рядом с низеньким столиком, какие обычно предпочитали титаниды. Все его тело покрывала длинная оранжевая шерсть. Лишь лицо с шоколадного цвета кожей и светло-серыми глазами оставалось открытым. Черты лица поначалу казались Сирокко одинаковыми у всех титанид, но теперь она находила в них не меньше разнообразия, чем у людей. Теперь, даже не глядя на цвет, она с легкостью их различала.
Смущало только, что лица всех титанид были женскими. Даже видя перед собой пенис, Сирокко никак не могла привыкнуть к этой культурной особенности.