Затем мы долго прятались в какой-то промоине, полной жидкой грязи, куда я рухнул, оступившись на скользком склоне, напряжено вслушиваясь в звуки леса. Погони слышно не было, вероятно они сбились со следа и прошли стороной. Или еще не дошли до нас. Или исчезновение принца прошло для них незамеченным событием. Или еще что.
Напряжение немного спало, и я услышал от Жюстина сожаление по поводу того, что у него на глазах погиб его давний и лучший друг Корнелиус.
И тут меня прорвало. Я забыл, что мы только что спаслись от верной гибели, что возможная погоня может находиться недалеко от нас, или что мой гневный рев будет слышен далеко в лесу.
Я орал на наследного принца как на какого-то несмышленыша, благодаря тупости которого, кроме Корнелиуса, погибло еще очень много хороших людей.
Наверняка мертв Солис, один из братьев-близнецов, тот, что задержался возле таверны, так, на всякий случай. С ним у меня наладились отличные отношения, мы чувствовали симпатию друг к другу, и, возможно, в скором времени у меня появился бы друг, первый мой друг в этом мире.
Мертв, потому что с раной, полученной им, не живут ни в каком мире, ни в этом, ни в моем, а может быть и во всех остальных, если они существуют. Потому что копье гронта, именно так назывались те, кто были приняты мною за индейцев, пробило ему живот насквозь, войдя с левого бока и выйдя с противоположного.
Я видел, как слабеют удары Края, наносящего их левой рукой, потому что правой руки у него уже не было. Вернее, она еще была, но безжизненно болталась на рукаве его одежды, раскачиваясь при каждом ударе.
Еще раньше упал с лошади Тибор, зажимая руками горло, из которого торчала стрела с пестрым оперением.
Горднер, закусив ус, бился сразу с тремя противниками и именно по его приказу я бросился к принцу, пытающемуся встать на ноги рядом со своей убитой лошадью.
И для этого ему пришлось отвлечься на долю секунды и последние слова своего приказа, он кричал, уже дернувшись всем телом от удара сзади…
Когда у меня кончились ругательства на общеимперском, я перешел на родной, и самыми ласковыми из них были: осел с набитой дерьмом головой.
Сначала Жюстин смотрел на меня изумленно, затем изумление сменилось выражением гнева, как же, это кто смеет на него орать! А еще затем он поник головой, потому что все, что я сказал ему, было правдой.
Потом мой запал пропал и на смену ему пришел стыд. Ты на себя посмотри. По крайней мере, этот мальчишка пытался что-то сделать, несмотря на то, что гибель грозила в первую очередь именно ему. И пусть его действия были насквозь неправильными, и вряд ли ему удалось дотянуться до кого-то своей шпагой, но он хотя бы не струсил.
А что сделал ты? Вероятно Горднер, отдавая мне приказ, ожидал, что я помогу Жюстину встать на ноги и посажу его на свою лошадь. Ты же сделал то, что мог лучше всего сделать в такой ситуации, убежал. Пусть и не один. Вспомни, как ты смотрел на свои штаны, с ужасом ожидая увидеть на них мокрое пятно. Неоткуда ему там было взяться, но мысль же была!
Мы сидели, измазанные грязью с ног до головы. Принц все еще сжимал в руке шпагу с обломанным лезвием, а вот разряженный пистолет он отбросил в сторону за бесполезностью.
Назад нам дороги нет. Потому что перед тем, как соскочить со своей лошади, я успел заметить вдали еще один отряд всадников, показавшийся между деревьев.
И больше всего эти всадники были похожи на гронтов. Значит нужно валить отсюда как можно скорее и валить в противоположную сторону от той, с которой мы прибыли. Лес густой, и чем дальше мы уйдем, тем больше у нас будет шансов.
Я помог Жюстину, прыгающему на одной ноге, выбраться из промоины. Затем вынул у него из руки обломок шпаги, вставил его в ножны и всучил в руки свой клинкерт. Пусть будет так, раз ему спокойнее с оружием в руках. Подумав, снова нырнул в промоину и подобрал пистолет. Нечего вещами разбрасываться, оружие такого качества стоит немало. Много он не весит, и, пусть у нас обоих нет ни пороха, ни пуль, но мало ли каким боком судьба повернется.
Телосложения принц был достаточно хрупкого и весил не так уж много, да только вот кроссом по пересеченной местности с мешком муки на плечах я никогда не увлекался. Теперь понял, что зря. К тому же и весил он больше чем мешок.
Жюстин попытался извиниться за те неудобства, что он причиняет, катаясь по лесу на моей спине.
Я успокоил его, заявив, что сейчас он обладатель единственной в Империи говорящей лошади. Эти слова мне удалось произнести за три приема, и наградой стал сдерживаемый смех Жюстина, отдаленно похожий на хрюкание.
Действительно, смотрелись мы достаточно нелепо: один едет на другом, да еще и с обнаженным клинком в руке.
И опять был пот, потоком заливавший меня, начиная с макушки, и опять сердце пыталось вырваться из груди, и снова не хватало воздуха в легких.
Кроме того, жгло в правой ноге, где через дыру в штанине, виднелся порез. Пусть не сильный и не глубокий, но постоянно кровоточивший. И я не помнил, когда получил его, в бою возле пристани или когда в очередной раз упал под тяжестью Жюстина.
Когда я рухнул на землю в третий или четвертый раз, то долго не мог заставить себя подняться на ноги. Не знаю, сколько бы я пролежал, ловя широко открытым ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, но когда послышался треск сучьев на склоне холма, поросшего густым кустарником, у меня хватило сил вскочить, подхватить на руки чертова наследника Эйсенского престола и даже побежать.
Шум приближался, мы не успевали уйти от него, он становился все ближе.
Отчаявшись, мы встали плечом к плечу, выставив в сторону приближающегося врага все, что у нас оставалось из оружия, клинкерт, пистолет и кинжал.
Жюстин держался рукой за дерево, потому что левая нога его упорно не хотела разгибаться из-за распухшего колена.
Когда шум погони приблизился вплотную, из кустарника показалась кабанья голова, здоровенная такая, под стать самому ей обладателю. Именно таких кабанов и называют секачами.
На наше счастье вепрь оказался в благодушном расположении духа и обошел нас по широкой дуге.
Солнце ужу скрылось за верхушками деревьев, когда я выдохся окончательно.
Надеясь на то, что нам удалось удалиться достаточно далеко, мы остановились на ночлег.
Получить огонь с помощью кремня и огнива сущая безделица и с добычей мне повезло практически сразу. Крупная рыбина, не иначе как из семейства лососевых, поскольку мясо у нее было красного цвета, будто бы специально дожидалась меня в устье небольшого ручья, впадающего в Сотру, стоило мне удалиться на пару десятков шагов от нашего лагеря.
Я с трудом вырвал из рук Жюстина эфес клинкерта, поочередно разгибая ему пальцы, насадил добычу на лезвие и пристроил над костром. Конечно, рыбу такого размера нужно запекать, обмазав глиной или жарить, порезав на куски, но слишком уж сильно хотелось есть.
Жюстин закрыл глаза, прижавшись спиной к стволу дерева, и на наследного принца он был похож в последнюю очередь.
Грязное лицо с потеками пота, волосы, сосульками свешивающиеся с головы. Когда-то нарядный камзол, весь расшитый золотой нитью тоже представлял собой печальное зрелище. Во сне его лицо приняло обиженное выражение, и он выглядел совсем юнцом, несчастным и грязным.
Да и сам я выглядел не лучше.
К тому времени, когда рыба сделала вид, что готова к употреблению, я успел прополоскать в речной воде свои вещи и пристроить их сушиться рядом с костром.
Вот только от солнца оставался лишь последний привет, и костер пришлось затушить.
Жюстин не понял значение слова — "палево" — пока я не объяснил его в доступных ему выражениях.
Ужинали мы почти в полной темноте и нам едва хватило полусырой рыбины, чтобы приглушить чувство голода.
Всю ночь мы просидели, прижавшись спиной друг другу, и ближе к рассвету я почувствовал, как спина Жюстина становится все горячей.
Когда рассвело, он еще держался, но к уже полудню начал терять сознание и бредить.
К утру у него ужасно распухло колено, и когда я слегка надавил на него пальцем, Жюстин не смог сдержать болезненный вскрик. С подъемом ноги дело было ничуть не лучше, и опухоль своей величиной соревновалась с опухолью на колене.
И что мне теперь делать? Я понятия не имею, как все это лечится. Вот кровь из носа останавливать умею отлично, хоть из своего, хоть из чужого. Для этого необходимо не слишком сильно и достаточно резко ударить ребром ладони под основание черепа и все. Такое действие помогает непременно, проверено много раз. Но не течет кровь из носа, не у меня, ни у Жюстина, вот в чем беда. А вот жар у него нешуточный.
Наверное, в этом лесу много трав и кореньев, которые, если их заварить, помогут, да как их определить? И в чем заваривать?
Я прикрыл Жюстина уже успевшей высохнуть на жарком солнце своей курткой и отправился исследовать окрестности, не отваживаясь удаляться слишком далеко. В паре десятков шагов обнаружил чью-то стоянку со старым кострищем, но ничего такого, что могло бы пригодиться не нашел, хоть и тщательно осмотрел все ближайшие окрестности.
А вот шалаш был отличный, так что имело смысл перебраться сюда в любом случае. Что я и сделал. Перенес на руках Жюстина, благо было совсем недалеко и уже привычно.
Наловил рыбешек размером в ладонь, но жирных и очень вкусных. И еще, нашел кусты со стручками желто-красного цвета, такие же, что я обнаружил еще в первые дни своего пребывания в этом мире. Разве что были они не в пример мельче, видимо вследствие более холодного климата в этих местах. Но от этого они не потеряли свой вкус. Печеная на углях рыба в жгучем кисло-сладком соусе. На вкус вполне, но долго этим питаться не будешь.
Но не это самая большая проблема. Парня срочно нужно к лекарю.
У него жар и рыбу вполне можно запекать на его на груди.
Кстати, как я успел заметить, судоходство на реке было довольно оживленное. Полно и лодок и более крупных судов, некоторые из которых даже шли под парусом.
Вот только маленькая проблема. Нисколько не сомневаюсь, что наследника ищут. И ищут его обе стороны. И те, кто желают доставить Жюстина к отцу, и те, кто мечтает увидеть его мертвое тело.
В любом случае, для начала необходимо переправиться на противоположный берег реки. И сделать это будет лучше ночью, тайком. На другой стороне, ниже по течению Сотры, расположено какое-то селение, я увидел его огни еще вчера, перед тем, как уснуть.
Самое умное было бы посоветоваться с самим Жюстином, он должен быть в курсе местных реалий, хотя бы в какой-то степени. Но сейчас это занятие бесполезное, в те редкие минуты когда он не находится в горячечном бреду, я могу всего лишь напоить его. Даже от еды он отказывается.
Попытаться привлечь к себе внимание, махая чем-нибудь с берега или разведя дымный костер? Где гарантия, что тот, кто обратит внимание, не окажется тем, кого мы будем рады видеть в самую последнюю очередь? Быть может, я перестраховывался, но почему-то Жюстин сам, стуча зубами о край деревянного ковшика, что я нашел подвешенным к одной из стоек шалаша и из которого поил его водой, сказал, что люди Ромерта будут искать его непременно. И его слова нельзя было трактовать иначе, как в том смысле, что именно Ромерт заинтересован в его скорейшей гибели.
Дилемма. И здесь нельзя оставаться и отправляться в путь опасно. Да и на чем? Необходимо плавучее средство, лучше в виде лодки. Нашел я одну, недалеко от места нашей стоянки. Но когда попытался сдвинуть ее с места, взявшись за острый нос, лодка от ветхости переломилась пополам.
Либо же делать плот. Из инструментов у меня только кинжал. В принципе можно пережигать стволы деревьев на костре, не так уж много бревен нам и нужно. Три, от силы четыре, в зависимости от диаметра. В конце концов, я могу плыть рядом с плотом, держась за него и задавая ему движение и курс.
Вот этим я и сейчас займусь, поиском подходящих для плота бревен, зайдя вверх по течению, чтобы было удобнее их сплавлять.
Первое бревно я нашел быстро, и это было именно бревно. Гладко ошкуренное, оно лежало на небольшой отмели возле берега, принесенное высокой водой. И диаметр его был подходящим и длина. Если пережечь пополам и добавить еще одно такое же, идеально подойдет для моих целей.
Чем их скрепить между собой? Да придумаю что-нибудь, ветки кустарника, лианы, часть одежды разорву на полосы, шканты какие-нибудь на поперечинах. Главное, раньше времени не заморачиваться, выкручусь.
С веселым настроением я сплавил бревно до нашего убежища. Вода, кстати, совсем не холодная, бывало и много хуже. Помню, поднимали мы утопленную баржу, с реки только сошел лед, и приходилось напяливать на себя все, что было теплого из одежды. Баржа едва возвышалась над водой, а где-то там, внутри ее, находилась пробоина. Которую и необходимо было заделать, перед тем, как откачивать воду. Жутко не хотелось лезть в холодную темноту, где воздух был только под палубой, а сама баржа заметно покачивалась и в любой момент могла сползти на глубину.
Вот тогда да, до сих пор мурашки по коже пробегают, при воспоминании. А сейчас, по сравнению, Крым в разгаре купального сезона.
Лодку, приткнувшуюся к берегу возле самого шалаша, я увидел сразу. Но почему-то забыл обрадоваться такому легкому решению проблемы. Наверное, потому, что все четыре ее пассажира стояли на берегу, имея в руках обнаженное оружие, и о чем-то разговаривали с Жюстином. Так вот, у Жюстина в руках тоже блестел клинок клинкерта, того самого, что я положил рядом с ним, отправляясь на охоту за подходящими бревнами. Положил так, на всякий случай, чтобы ему было спокойнее, если придет в себя.
Мне, например, в последние полгода значительно спокойнее, если под рукой имеется подобный предмет. Не думаю, что в этом смысле мы с ним слишком различаемся.
И именно поэтому, отправляюсь за материалом для постройки плота, я захватил с собой, помимо кинжала, еще и пистолет. Тот, из имеющихся у меня когда-то двух, что с длинным стволом и возможностью использовать его как дубинку.
С ним я соскочил с Мухорки, когда бросился на помощь наследнику. И ведь не бросил его, черт побери, когда изображал собой лошадь Пржевальского. Воин!
Сегодня, еще с утра, я извлек из его ствола пулю. Потому что придумал, чем ее заменить на все то время, пока не вставлю ее обратно, но уже в новом виде.
Четыре медные монетки отлично подошли по диаметру ствола. Все эти телодвижения были потому, что не было ни у меня, ни у Жюстина ни пороха ни пуль, все осталось на лошадях.
Кстати, пистолет, у него в руках. И даже курок взведен. Только не заряжен он, нечем, нет у нас пороха.
Но действие, на мой взгляд, очень грамотное. Не будь его, давно уже его бы обезоружили и скрутили. Не боец он сейчас, на одной ноге и так пышущий жаром, что даже на расстоянии это заметно.
Пулю из своего пистолета я извлек для того, чтобы превратить ее в картечь. Потому что есть очень хочется, а с картечью больше шансов добыть дичь. Вытащив пулю из ствола, заменив ее на время теми самыми четырьмя медными монетами, я старательно ее сплющил. Затем разрезал получившуюся свинцовую лепешку на девять примерно равных кусочков и обкатал каждый из них. Все, картечь для охоты готова.
Вот только не попалось мне ничего на глаза, заслуживающего единственного заряда, что теперь быть может даже к лучшему.