Я проснулся с ощущением радости, царившей у меня в душе. И нисколько не удивился, что лицо мое растягивает улыбка, быть может, очень глупая на вид.
Я барон. Барон Артуа де Койн. Это не сон, в чем легко убедиться. Достаточно протянуть руку, взять в руки свиток и прочитать указ подписанный рукой Его Королевского Величества Дрюмоном XVII — го. Нет, относительно того, что можно прочитать, я высказался несколько опрометчиво, поскольку указ написан на языке Великого Герцогства Эйсен-Гермсайдр. Но как раз с этим нет никаких сложностей, по крайней мере, не для меня. Поскольку там, где мне придется его предъявить, перевести указ не станет проблемой. Если придется это сделать.
Со вчерашнего дня я являюсь подданным и титулованным дворянином герцогства Эйсен-Гермсайдр.
Вот только прилагающегося к титулу баронства я не получил, мало здесь, земли, чтобы раздавать направо и налево. Так что остался я без лена. Ну да Бог с ним, с леном. Перебьюсь как-нибудь.
Я до самого последнего момента не верил, что это произойдет. Слова герцога сложно было трактовать двояко, но мало ли, мало ли…
Не верил, когда за мной с самым важным видом пришли два человека, и, конечно же, оба они были при шпагах.
Не верил, когда мы прибыли во дворец герцога и меня поставили перед Жюстином Эйсеном, который тоже имел очень важный вид.
Когда я трижды обошел вокруг стоявшей посередине огромной залы статуи, изображавшей какого-то бородатого мужика в латах и шлеме с высоким гребнем и плюмажем.
Когда я слово в слово повторял что-то на незнакомом мне языке, вероятно клятву на верность дому Эйсенов.
А когда Жюстин после окончания церемонии обратился ко мне — "барон", я вздрогнул.
Сама церемония происходила не очень гладко, с некоторыми заминками, которые даже мне были заметны. Как мне уже потом по секрету поведал Горднер, последнее присвоение титула в герцогстве происходило полтора века назад, так что некоторые детали ритуала успели основательно подзабыться.
Когда официальная часть закончилась, первым меня поздравил Жюстин.
Поздравил несколько своеобразно.
— Артуа — обратился он ко мне, все еще не верившему в уже произошедшее событие. — Если вы позволите, я оставлю клинкерт на память о нашем совместном путешествии. Взамен хочу предложить клинок, как смею надеяться, не хуже качеством, чем ваш прежний. -
С этими словами он принял из рук одного из присутствующего на ритуале человека шпагу и вручил ее мне. Шпага была в ножнах.
Я с полупоклоном принял ее, вынул из ножен и отсалютовал. Салют был похож на нечто среднее между тем, что я видел уже здесь, и что подсмотрел в одном из фильмов. Получилось вполне браво. А вот с тем как я ее вынул, произошел небольшой конфуз.
Потому что извлечение клинка из ножен я задолбил на уровне рефлекса. Как только одна рука оказалась на эфесе, а другая обхватила ножны, он и сработал, заставляя мозг выдать команду. В итоге клинок обнажился столь быстро, как будто ценой тому была моя жизнь. Слава Богу, никто не шарахнулся в сторону, а в глазах некоторых я даже прочел понимание.
Так, теперь придется контролировать это действие. Но в любом случае получилось значительно лучше, чем в том случае, если бы я не смог бы обнажить шпагу одним движением.
Он и сейчас со мной, мой новый клинок. Я долго любовался шпагой перед сном, перед тем как задуть свечи, затем уложил ее рядом с собой на постель.
Утром, сразу же, как только проснулся и вспомнил о событиях вчерашнего дня, первым долгом извлек ее из ножен.
Какая же она красивая! Если есть в мире совершенство и принадлежит не женщине, то заключается оно в моей шпаге.
Моя шпага действительно походила на клинкерт, вот только сходство это было как между скакуном и мулом.
Клинок темного цвета с еле уловимым синеватым отливом и формой, представляющей собой нечто среднее между шпагой и саблей с узким неглубоким долом, шириной чуть менее двух пальцев. Если же приглядеться к нему еще более внимательно, то можно обнаружить на лезвие сложный узор из переплетенных волокон. Сложный эфес с чашкой и перекладиной гарды и двумя дугами, прикрывающими кисть. И большой, не сомневаюсь что драгоценный камень, на торце его эфеса.
В очередной раз полюбовавшись шпагой, я одернул себя: " Артур, ты уже взрослый мужчина, не за горами тридцать лет, а ведешь себя как сопливый мальчишка".
Естественно, такие мысли помогли, и я вставил шпагу в ножны, чтобы через пару мгновений снова вынуть ее все для той же цели.
Горднер, кстати, присутствующий на церемонии посвящения меня во дворянство, позже сказал:
— Когда-то у меня был такая же. И я до сих пор жалею о том, что ее не стало. Толейская сталь и этим все сказано.
Ночь накануне посвящения далась мне нелегко. И совсем не потому, что я сожалел по поводу того, что отказался от денег. Ну не верилось мне и все тут. Да и что, в конце концов, такого героического я совершил? Конечно же, сейчас можно только гадать, что произошло бы в том случае, если я поступил бы по-другому, просто посадив Жюстина на своего коня.
Кстати, как выяснилось позже, Горднер как раз это и имел в виду, отдавая приказ.
Подумав, добавил, что я принял лучшее решение. Да какое там к черту решение, убежать с поле боя, изображая собой ахалтекинского скакуна. Но с другой стороны, шансов спасти Жюстина у нас не было.
Нам повезло, в покрытом с ног до головы грязью человеке трудно было признать наследника престола. И еще один факт, сложившийся в нашу пользу. Кронты приняли за принца Корнелиуса, и именно его головой размахивал один из них, торжествуя. Жюстин сам рассказывал об их внешнем сходстве, вспоминая всякие детские шалости, связанные именно с этим. Да и став взрослее, они не раз пользовались своим сходством, но уже в других целях.
Вполне может быть, в этом виноват его отец, герцог. Но возможно, что просто так совпало. У меня самого был случай, когда в одном городке, в котором я оказался впервые, ко мне подошел незнакомый человек и сказал, что деньги сможет вернуть только послезавтра, назвав при этом чужим именем. Потом познакомили меня с тем, за кого принимали. Мы смотрели друг на друга и не видели ничего общего, ничего. Кстати, и не понравились мы друг другу, понять это было несложно.
Возможно, что мы видим себя несколько иначе, в отличие от того как видят нас окружающие. А может быть, причина кроется в чем-то другом. Господи, как давно это было, кажется, что с того момента прошла целая жизнь. Хотя минуло всего четыре года.
С другой стороны, мне ли сомневаться, если люди, знающие цену подобным вещам в значительно большей степени, решили, что я такого достоин. В конце концов, не кондомы я изготавливал Жюстину, я жизнь ему спас и вполне возможно, не один раз.
Затем я присутствовал на торжественном обеде, устроенном, правда, не в мою честь. Самого герцога, по понятной причине, за столом не было.
Обед проходил в одной из зал герцогского дворца, и присутствовало на нем никак не меньше пятидесяти человек. Все уместились за одним столом, и, хотя место мне определили почти в самом его конце, это был переход на новый уровень, стоит ли об этом говорить.
Потому что за столом сидела не челядь хозяина, а цвет дворянства Эйсен-Гермсайдра.
Во главе стола находился Жюстин. И должен признаться, что, не смотря на свою молодость, выглядел он как человек на своем месте.
Один тост был поднят и в мою честь. Большинство взглядов, устремленных на меня, выражали одобрение, но попалось и несколько достаточно косых, чтобы понять, на чьей они были стороне.
Обед затянулся, грозя плавно перетечь в ужин, но уходить с него раньше хозяина не принято, да и зачем. Никакой чопорности, все вели себя как давно знавшие друг друга люди, которым есть о чем поговорить. И мне было уютно за этим столом. А может быть, в этом мне помогли несколько бокалов вина, на вкус далеко не самого худшего из тех, что я когда-либо пробовал.
Мне не потребовалось особого знания этикета, да и не сложился он еще таким, каким будет через века. Все было обычно, разве что неслышно было чавканья и сытых отрыжек, все ж таки уже не средневековье.
И еще был кошель, полученный от Жюстина в счет возмещения моих расходов.
Кошель не смотрелся так внушительно, как тот, на столе герцога. Но в нем было ровно пятьдесят монет, золотых монет, тех, что имели обращение на территории герцогства. В Империи их принимали безо всяких вопросов, меняя золото на золото, причем по хорошему курсу. Что и не удивительно, поскольку эти были немного больше в диаметре. Кроме того, монеты имели форму многогранника. Из любопытства я посчитал количество углов, и их оказалось двадцать два. Не знаю, имело ли это какой-нибудь скрытый смысл, но выглядели они очень красиво.
На реверсе монеты изображен сам Дрюмон, и его нетрудно признать по характерному хищному профилю. А вот аверс содержал изображение не государственного герба, что легко можно было бы предположить, но двух животных, чем-то похожих на дельфинов. Кстати, на гербе Эйсен-Гермсайдра таких животных не было, и сам он смахивал на соседний с ним имперский.
Сердце пело от радости, все, все, теперь я могу возвращаться. И если после того, как Горднер вытащил меня из узилищ, мне неудобно было даже заговаривать на эту тему, то сейчас совсем другая ситуация. Сейчас мы с ним на равных.
При желании я даже могу скрестить с ним шпагу, в ответ на неподходящее по моему разумению предложение.
Конечно в том случае, если пожелаю быть проткнутым раз шестнадцать, семнадцать за пару, тройку секунд.
Теперь я подданный Эйсен-Гемсайдра, а не какой-нибудь оборванец непонятного всем происхождения, что было со мной еще пару дней назад. И не просто подданный, но титулованный дворянин, барон. Подданство мне пришлось принять, потому что такие пожалования иностранным гражданам не давались.
И я легко пошел на это, расставаясь с прежним гражданством, которого в этом мире и не существовало.
Что я вообще о нем знаю, о дворянстве? Пусть даже не о местном, существующем на этой планете, название которой звучало как Геремейнс? Так, разрозненные куски, одно из высших сословий, наряду с духовенством. Сюзерен, и его вассалы, которым он раздавал земли на прокорм, требуя взамен поддерживать его во всех военных начинаниях. Дворяне обладали какими-то привилегиями, находились на гражданской и военной службе и бесконечно дрались на дуэлях, по поводу и без такового.
Ну, этого добра и здесь хватает, я даже стал свидетелем парочки из них. Один раз совершенно случайно, по дороге в Дрондер. И второй, когда Горднер был секундантом одного барона. И произошло это еще в Южном Мулое.
Как я понял, повздорили они по достаточно пустячному поводу, не сойдясь в едином мнении о достоинствах какой-то там породы собак.
Горднер прибыл на место схватки в сопровождении меня и Тибора, наверное, для солидности. Или для того, чтобы было кому подержать его коня.
Стояло раннее утро, и место выглядело каким-то угрюмым. Внутренний дворик полуразрушенного бастиона на окраине города. И сама дуэль мне не понравилась.
Оба дуэлянта, решив, что терять им уже нечего, потому что бьются они не на жизнь, а на смерть, крыли друг друга на чем свет стоит. И еще у меня сложилось мнение, что языками они владели куда как лучше, чем шпагами. Конечно же, свое мнение я благоразумно придержал по себе, не поделившись им и с Тибором. Кстати, по выражению его лица нетрудно было догадаться, что и он думает точно также.
Дуэль закончилась полной победой нашей стороны. Противник получил укол в правую кисть, лишившись возможности держать в ней шпагу. Секунданты признали поражение безоговорочным, и все собравшиеся отправились в сближающую корчму обмывать примирение сторон.
Ну и стоило ради этого все затевать?
Горднеру наверное такое действие тоже не очень приглянулось, поскольку ждали мы его у корчмы не больше четверти часа.
Все это так, но дворяне всегда было лучшими представителями общества. Образованием, культурой, привычкой держать свое слово, благородством, наконец. Дворянство и создавалось именно как военная каста, готовая при первой необходимости сложить голову, защищая родину.
Но сейчас мне не до всего этого. Сейчас я больше всего на свете хочу как можно скорей вернуться в Империю, достичь одного очень славного местечка и увидеть ее.
Любимая, скажу я, ты видишь перед собой человека слова, и мне не понадобилось полгода, чтобы вернуться к тебе, имея на боку символ нашего счастья.
Ну как тут было не извлечь в очередной раз тот самый символ и не полюбоваться им?
Я уже был полностью одет и готов к тому, чтобы побродить по улицам города в новом обличье и посмотреть, чем же так прославилось герцогство в своих технологиях. Пока мне на глаза не попалось ничего интересного. Обычные товары, разве что пару раз я увидел непонятные механизмы, назначение которых так и не смог уразуметь.
Затем, когда вернусь, найду Горднера, поблагодарю его за все и распрощаюсь.
Жаль, что в моей комнате, нет зеркала. Так хотелось бы посмотреть на себя со стороны, со шпагой на боку. Мне бы еще усы, потому что подавляющее большинство мужчин этого мира носят либо усы, либо бороду, либо то и другое вместе. Но с этим мне не повезло.
Еще при первом нашем с Аниатой визите в Дертоген я обратил внимание, что практически все лица мужского пола украшают усами свои физиономии. Зачастую усы соседствовали с бородой или даже с бакенбардами. А вот гладко выбритых лиц была ничтожная малость. Тогда и я решил отрастить себе усы.
Первое время Аниата посматривала на меня, и никак это не комментировала. Но в один прекрасный день, когда я уже мог позволить себе их расчесывать, со смехом потребовала сбрить. Нет, они не были редкими или какого-нибудь позорного цвета. Просто не мое это, как оказалось.
А жаль. Я мог бы, например, как тот же Тибор, холить их и лелеять. По вечерам, нагрев шомпол на огне, закручивать их кончики.
Да и черт с ними, тоже мне проблема. Значительно интереснее насчет зеркал, их здесь очень мало, они ужасно дороги, а это наводит на определенные мысли.
Я человек будущего или что? Мне ли не известнот акое, о чем эти жалкие аборигены даже не догадываются?
Вернусь, встречусь с Миланой, зацелую ее насмерть или задушу в объятиях, вот тогда и приступлю к воплощению своих идей.
…Я представлял себе нашу встречу с Миланой, когда в комнату вошел Горднер:
— Артуа, надеюсь, ты ведь не станешь возражать, если я по-прежнему буду называть тебя так? Мне нужно с тобой поговорить.
Конечно не буду, какие проблемы, вот только мне самому нужно определиться, как величать тебя самого. Просто Эрихом, наверное, это будет слишком. Ладно, по ходу дела разберемся.
Мы уселись в какой-то корчме, в небольшой зале, рассчитанной на людей благородного происхождения. Здесь было чище, сервис лучше, а цены выше.
Всегда обожал запеченную в печи дичь, но на этот раз местный повар воистину проявил чудеса кулинарии. Или это потому, что у меня такое прекрасное настроение?
Как оказалось, ненадолго.
— Артуа, я хочу поговорить с тобой об одном деле — Горднер не стал портить мне аппетит, начав свой разговор уже после того, как мы вдвоем расправились с индейкой и сидели, дегустируя местное вино, полученное, никогда бы не подумал, из груш.
— Я понимаю, что в мечтах ты уже приближаешься к Веленту. Или, по крайней мере, проехал Дрондент. Так вот, я хочу, чтобы ты задержался, пока не закончим одно дело, ради которого собственно мы и прибыли на самую границу с Эйсеном. У меня мало людей, каждый человек на счету и я надеюсь на твою помощь, Артуа.
Не такой он уж и вкусный, этот индюк. Да и вино дерьмовое, нашли из чего делать.
И сама жизнь такая же, когда не можешь сделать то, чего хочется больше всего на свете. Горднер отлично понимает, что я не смогу ему отказать.
Вот только на хрен я ему нужен, боец недоделанный. Опять сказки рассказывать, о тех чудесах, что ждут человека в будущем? Так никогда этим не увлекался. Разве что не сдержался пару раз, когда разговор зашел об оружии и тактике будущих войн. Ему лучше нанять необходимое количество человек, хотя бы временно. Здесь или уже в Империи. Это не проблема, я знаю. Всегда существовала, существует и будет существовать категория мужчин, что сделали войну своим ремеслом. Профессионалы получше стоят дороже, похуже дешевле. При желании можно целую армию из наемников набрать. Были бы деньги, а у Горднера они есть.
— Насколько это затянется? — да что я несу, надо сразу отказываться, а не задавать глупые вопросы. Потому что не скажет он, пустяки, всего лишь на пару дней.
— Месяц, возможно два. Вряд ли больше — не задумываясь, ответил Горднер.
Взгляд у него изменился. Не то чтобы он вздохнул с облегчением, просто можно было понять: ну вот, эта проблема решена, можно заняться другой.