Перед самым отъездом из Эйсендера я еще раз увиделся с Жюстином. Я шел к нему, сопровождаемый двумя слугами и думал, что должно быть приятно, когда город, тем более столица, назван твоим именем. И пусть это заслуга предков, но все же.
Вот стану большим и значимым человеком и переименую или даже заложу город и тоже назову его своим именем.
Артуадер. Нет, что-то не слишком благозвучно. Койндер из той же оперы. Назову-ка я его лучше Миланой. Есть же у нас Милан, а здесь Милана появится. И название красивое и девочке моей приятно будет.
Шли мы все тем же садом, что и в прошлый раз, когда я встретился с герцогом. Он и на этот раз в нем оказался. Только его вид мне показался немного другим. Возможно, помогло лечение, но вероятнее всего, потому что рядом с ним стояла Лиойя и увлеченно что-то рассказывала, держа в одной руке цветок и водя по нему пальцем другой. Герцог внимательно слушал ее, и выражение лица его было, как бы точнее выразиться, доброе, что ли. Не сомневаюсь, редкое зрелище даже для тех, кто его знает очень давно. Лиойя милая девушка, и все ее эмоции очень непосредственные. Это не придворные дамы с их воспитанием, с "ах" с одним выражением лица и "фи" с другим, как и положено согласно этикету.
Вероятно, герцогу приятно, что рядом с ним человек, все эмоции которого такие искренние, то, от чего он давно отвык. Недаром у него на лице улыбка, и недаром им двоим ни до кого нет дела, хотя рядом застыл человек с какими-то бумагами в руках, терпеливо дожидаясь пока на него обратят внимание. Судя по всему, ждать ему придется долго.
Жюстин поджидал меня в зале, которую я бы назвал каминной, из-за огромного очага, расположенного в ней. Такой камин бревнами топить нужно, настолько он был огромен.
Он расхаживал вдоль камина и о чем-то беседовал с человеком его возраста, одетым в камзол желто канареечного цвета, из-за чего золотое шитье на нем было почти незаметным. Странные вкусы, но не мне о них судить.
Жюстин все еще заметно прихрамывал и даже опирался на трость. Вот только вид у него был значительно бодрее и на щеках присутствовал здоровый румянец.
Увидев меня, Жюстин отпустил своего собеседника кивком головы.
"Странный выбор в цвете одежды, но, по крайней мере, в толпе не затеряешься" — подумал я, с трудом удержав улыбку. Жюстину этого не удалось, а может быть он не слишком старался, он себе такое позволить может.
— Талантливый поэт и музыку пишет — он указал подбородком на выходившего из залы человека — но вот во всем остальном… — и Жюстин покачал головой.
Я чуть склонил голову в поклоне. Универсальный жест, его можно трактовать как угодно.
— Я собственно для чего захотел еще раз вас увидеть, Артуа — Жюстин на секунду замолчал, затем продолжил — я бесконечно благодарен вам за все, что вы для меня сделали. За все, — повторил он со значением.
— Это я вам благодарен, Ваша светлость. Благодаря вам я получил то, о чем даже мечтать боялся — с этими словами я чуть коснулся пальцами эфеса шпаги.
— Кстати, как вам она. Не пожалели, что ради нее лишились клинкерта? -
Я так понимаю, что это шутка. Ну что ж, вероятно тогда и я имею право пошутить.
— Должен вам признаться, Ваша светлость, что совсем не выспался сегодня. И только лишь потому, что все не мог ей налюбоваться. Хотя я почему-то думал, что вы подарите мне новое нарядное седло и попону с вышитым на ней гербом герцогства. -
Не ожидал, что моя наспех придуманная шутка вызовет такой успех у наследника Эйсенского престола. Он расхохотался.
— Должен вам в свою очередь признаться, что карьер вы берете не хуже аргхала — в свою очередь пошутил он.
Да уж, что есть, то есть. Никогда сам бы не подумал, что умею так быстро бегать, да еще с всадником на спине.
Мы разговаривали еще некоторое время, вспоминая некоторые подробности путешествия, когда в залу в сопровождении придворной дамы вошла Лиойя.
Для меня это случилось неожиданно, но думаю что не для Жюстина. Недаром он время от времени поглядывал в окно, судя по расположению сторон выходившее в сад. Мне со своего места не было видно, куда именно, но теперь нетрудно догадаться.
Лиойя так мило смутилась, что на фоне чопорного лица ее спутницы было заметно особенно ярко. Девушка была хороша в своем наряде, совсем не таком, в каких я привык ее видеть. Затем Жюстин и Лиойя обменялись взглядами, по их мнению, ничуть не заметными для остальных. Как же.
Вот это да. Это конечно не мое дело, но не слишком ли вы торопитесь?
Лиойя выглядела так, как будто ей открылась тайна, доселе неведомая. Лицо Жюстина выражало гордость вперемешку с нежностью. И все это они скрывали под другими масками. Так, в моем присутствии больше нет необходимости. Вряд ли в ближайшее время Жюстин вспомнит, что только что разговаривал со мной.
Уже выходя из залы, я бросил на них прощальный взгляд.
Отличная получилась бы пара, если бы на свете существовали чудеса. Но их не бывает, а жаль.
Мы выехали через день, и путь наш лежал обратно в Кергент. Мы, это Горднер, я и еще одиннадцать человек. В Эйсендере Горднер нанял трех воинов, выбрав лучших из наемников, предложивших свои услуги. И сразу же поставил их на место.
В этом мире рынок, предлагающий товар такого рода, процветает. Наверное, и на Земле так было раньше и есть сейчас, просто там я никогда с этим не сталкивался.
Когда Горднер привел всю троицу на постоялый двор на окраине Эйсендера, куда мы переселились, новые воины смотрели на всех оценивающе. Это своего рода лотерея, и для них и для нас. Кто они, что собой представляют, и насколько им можно доверять в бою.
Люди эти профессионалы, требующие за свою работу хорошую плату, но и занимаются они не земледелием. Вполне возможно за эти деньги им придется отдать свою жизнь. Все трое производили впечатление опытных воинов, уже давно сбившихся со счету, сколько раз им приходилось смотреть смерти в глаза.
Взгляды, походка, жесты, снаряжение, манера себя держать…
Когда в мою комнату вошел Тибор, я лежал, уставившись в потолок и мечтая о том, что буквально полтора, два месяца и…
— Ваша милость — затараторил он, что всегда забавно, потому что говорит Тибор густым басом — пойдемте скорее, там господин Горднер новичков жизни учить будет. -
Мое внезапное превращение в господина барона далось ему легко, в отличие от меня самого. После недавних событий между нами легла незримая стена, потому что в этом мире еще очень далеко до демократических ценностей и идей. Мне такое стало значительно сложнее, ведь приходится менять все, поведение, речь, манеры и даже привычки, в конце концов.
Потому что есть общепринятые нормы поведения для всех слоев общества, и лезть со своим уставом в чужой монастырь это только полностью подорвать к себе уважение. Но в награду я получил возможность общаться с тем же Горднером если не на равных, то, по крайней мере, свободно.
… Как я успел понять, Горднер никогда не пользуется учебным оружием даже в тренировочных схватках. Сам он мне объяснил, что опасность получить ранение очень стимулирует.
Вот и сейчас Горднер спокойно стоял напротив троих новобранцев, сжимая в правой руке отнюдь не учебный клинок, а тяжелую шпагу, одну из двух, что он постоянно возил с собой. Нет, он не ходил, опоясавшись сразу двумя шпагами, но имел их две.
Обе его шпаги были эстоками, то есть имели обоюдоострую заточку клинка, разве что назывались они здесь несколько иначе, скюрлами. Тот, что был сейчас у него в правой руке, больше походил на узкий меч. Ну и в левой кинжал, с длинным лезвием, большой чашкой гарды и с приспособлением для захвата чужого клинка.
Одет он был в белую рубаху свободного покроя с широкими рукавами, в отличие от своих противников, каждый из которых имел нечто напоминающее кожаный жилет, сжитый из нескольких слоев толстой грубой кожи. Я уже встречался с подобными кожаными доспехами, да и сам приобрел такой же сегодня с утра, готовясь к походу. Вполне надежная защита от пуль на излете, идущих по касательной и не слишком сильных ударов холодным оружием, нанесенных детской рукой. Разве что некоторая скованность в движениях, но за все надо платить, так было, есть и будет всегда.
Горднер кивнул головой, слегка соприкоснувшись лезвиями своего оружия, предлагая оппонентам начинать.
Видимо эта троица знала друг друга достаточно давно, поскольку старший из них, тот, что имел черные вислые усы и саблю с елманью, изобразил свободной рукой фигуру, состоящую из трех оттопыренных пальцев и соединенных кольцом мизинцем и большим.
Как я понял, такая их комбинация означала следующее действие для всех троих.
Двое крайних резко подались вперед и по кругу, пытаясь окружить Горднера. Тот сделал два скользящих шага назад и взял влево, выстроив их почти в линию. Снова попытка охватить его со всех сторон и снова Горднер легко ушел, на этот раз вправо.
Со стороны было очевидно, что двигается он не на пределе своей скорости и при нужде вполне может добавить.
Его противники поменяли тактику и попытались атаковать его по фронту вдвоем, оставив за своими спинами третьего, того что с вислыми усами. Горднер принял атаку, поочередно парировав удары обоих. Тогда оба противника разошлись в стороны, давая место третьему. На этот раз Горднер сам пошел в атаку. Отбив выпад левого из атакующих дагой, он нанес удар скюрлом плашмя по голове правому из них. Вернее просто обозначил его, слегка примяв тулью шляпы. Усатого ждала та же участь, с той лишь разницей, что удар пришелся чуть пониже спины. Должно быть было больно, шлепок получился смачный, и кроме того обидно. Оставшийся противник опустил саблю, показывая, что признает поражение. Какой смысл продолжать бой одному, если не смогли справиться втроем, вероятно решил он.
Да уж, вот это Горднер. Как мне показалось, добавь противников еще столько же, ничего бы не изменилось.
Ну и этот, с усами, получил заслуженно. За свой довольно таки пренебрежительный взгляд, когда все начиналось.
Ну а вечером новички выставились на постоялом дворе, на котором мы остановились. Только я в этом не участвовал. Вместо этого мы с Горднером нанесли визит одному из его знакомых.
Его знакомый жил на противоположной окраине Эйсендера, в доме, почти вплотную прижавшемуся к крепостной стене. Разговаривали они на местном языке, и я ничего не понял. Разве что довольно часто они упоминали одно и то же имя, но и это ничего мне не давало, поскольку и имя было совсем незнакомым.
Возвращались мы почти в полной темноте, небо было пасмурным, и редкие уличные фонари давали лишь общее представление о направлении.
Ближе к центру города фонари перестали быть редкостью, но прибавилась новая напасть, пошел дождь, настоящий ливень. Наверное, именно для таких случаев и приготовлено выражение: разверзлись небеса. Они действительно разверзлись, с громовым грохотом извергая из себя потоки воды. Дождь бил косыми струями воды, настолько плотными, что одежда промокла моментально. Ко всему прочему, резкие порывы ветра заставляли наклоняться вперед. И это в городе, представляю, что сейчас творится на открытой местности.
На наше счастье практически сразу же мы набрели на корчму, призывно светящую раскачивающимся фонарем над входом.
Заведение оказалось из разряда не самых пристойных. Низкие закопченные балки потолка, мебель, изрядно пострадавшая от времени и посетителей, не самый приятный запах. И посетители явно не являлись почетными гражданами Эйсендера. Сплошь бандитские рожи, а хозяин заведения определенно их главарь.
Но внутри было тепло и сухо, а в дальнем углу призывно горели дрова в камине, растопленном из-за ненастья.
Горднер по-хозяйски прошелся по залу, весьма пустынному из-за непогоды и позднего часа. И что-то мне это напомнило. Вот только ситуация тогда была несколько иная. Нас было больше, и мы явно были сильнее.
Здесь же не меньше десятка человек, и все не самой приятной наружности. Так и зыркают в нашу сторону исподлобья. А Горднер как будто всего этого не замечает. Закончив обход, он дал распоряжение придвинуть стол ближе к огню. И требование его выполнили, хотя стол меньше всего напоминал мне привычные по прежнему месту жительства. Тяжелый, явно выполненный из дуба и способный вместить добрую дюжину посетителей. За него мы и уселись, дожидаясь заказа.
Горднер заказал трош, горячее на грани того, что можно обжечься, вино с медом, пряностями и еще чем-то. Его я, кстати, еще не пробовал. И стоило оно порядочно, и повода не было. Сейчас же, после того как мы вымокли до нитки и продрогли, то что необходимо. Да и не пиво же в конце то концов.
Кстати, с пивом теперь придется быть скромнее в желаниях. Как когда-то и у нас, оно считается плебейским напитком, пойлом для простолюдинов. Появиться где-нибудь на рауте благоухая изо рта запахом свежевыпитого пива… Ну, для меня это не встанет проблемой.
Горднер достал горсть монет, среди которых блеснуло немало золотых, полюбовался при свете новеньким золотым местной чеканки и громко спросил у хозяина, принимают ли здесь имперские деньги. То утвердительно пробурчал в ответ.
У меня сложилось такое впечатление, что Горднер специально провоцирует собравшихся здесь людей.
Блин, сплошь бородатые рожи, у корчмаря так вообще лопата. Петрушки на них нет со своим топором. Был у нас Никитка Кукурузник, Мишка Меченый, а тот, получается, Петрушка Брадобрей или Петер Цирюльник.
Пока эти типы лишь присматривались к нам, но если дело дойдет до серьезного, будет худо. Все-таки шпаги не то оружие, что эффективно в тесноте и против дубинок. Один удачный удар и конец лезвию, не рассчитано оно на такое. Хотя и против дубин есть своя техника, и Горднер что-то из нее мне показывал. Своеобразная техника, если переводить на более знакомое, то получаются скорее сбивы, чем жесткие блоки.
Ладно, посмотрим, что будет дальше. Вон Горднер вполне беспечно себя ведет. По-моему, его такая ситуация даже забавляет.
Подали трош, и я, наконец, отведал его. А что, вполне приятен на вкус, горяч, сладок и как раз по погоде. Горднер громко похвалил его, заявив, что во дворце герцога подают немногим лучше. Мне сравнивать трош было не с чем, но его вкус мне действительно понравился.
По лестнице со второго этажа спустилась молодая женщина. Была она весьма и весьма приятной наружности и рыжеволоса. Хороша Маша да Милана лучше, констатировал я. Только она может, чуть поведя плечиками, вздернув носиком и два раза хлопнув ресницами, сделать так, чтобы я потерял голову, готовый на все, что угодно.
Девушка уселась за одним из столов, тем самым, что стоял в дальнем углу, и что занимала местная лихая братва, оказавшись к нам в профиль. Черты ее лица пропали, растворившись в полумраке, но остался силуэт. Да уж, у нее не только наружность приятная, оказывается, в профиль это хорошо заметно.
Даже вспомнились строки из старинного романа: " … с хорошо развитой и устремленной в будущее грудью…".
Не знаю что относительно устремлений, но все остальное соответствует полностью.
Кстати, относительно силуэта, может быть мне действительно дагерротипством заняться или дагерротипизмом, как там правильно? А что, такое особых затрат, и прогрессорство налицо. У нас дагерротипы лет на полтораста позже появились. Ничего сложного, полированная серебряная пластинка, пропитанная парами йода, соленая вода да камера-обскура. Вот только экспозиции ждать долго, чуть ли не весь день.
Нет, наверное, на этом много денег не заработаешь. Мне же нужно много и сразу. Я не жадный, но вдруг у моей любимой запросы большие и мне придется соответствовать, хочу я того или нет.
А этот тип, Силуэт, надо же, по крайней мере, в два языка попал, во французский и в наш. Министр финансов Силуэт призывал экономить деньги, не к художникам за натюрмортами обращаться, а к фотографам. А ля Силуэт, смеялись парижане, отсюда и слово в этом значении пошло. Забавная история.
Очнувшись от размышлений, я обнаружил себя смотрящим на хозяина да еще с улыбкой на лице. Надеюсь, улыбка у меня правильная, иначе он черт весть что подумает.
Нет, как будто бы все как надо. Хозяин уронил свой взгляд в пол. Хотя что это значит, возможно, он только маскируется подлец и негодяй, чтобы выбрать момент и подло напасть. Переведя свой взгляд на Горднера, я обнаружил, что тот с интересом наблюдает за мной.
— О чем задумался, Артуа?
Что за глупая привычка у меня уходить в себя иногда даже на несколько минут. Сейчас перед Горднером неудобно. Случись что, а я где? Ладно бы, о чем-нибудь умном думал. Ведь о всякой же ерунде, полностью отключившись от окружающего мира, и устремив взгляд непонятно куда.
— Трош здесь вкусный, господин Горднер. Кстати, и дождь почти закончился.
Не дорос я еще до того, чтобы Горднера Эрихом называть. А дождь действительно заканчивается, это легко увидеть в расположенное рядом окно, через которое виден фонарный столб.
Расплачиваясь с хозяином, Горднер добавил к счету серебряную монету, прокомментировав это словами: за благоразумие. И тот лишь молча кивнул головой.