В стойбище севелугов, а именно так себя называли эти люди, мы приехали, когда закат занимал всю западную сторона небосвода.
Горднера к тому времени уже заметно покачивало в седле, и Тибор приблизился к нему вплотную. Наверное, мы могли бы прибыть на пару часов раньше, но именно по Горднеру равняли свою скорость.
Скройл со своими людьми нас не покинул, хотя сразу указал нам направление, по которому необходимо двигаться, чтобы попасть к севелугам.
Держались они особняком и чуть в стороне, но от нас не отрывались, хотя легко и по понятным причинам могли бы это сделать.
Несколько раз Скройл посылал своих людей, всегда не менее трех, чтобы те осмотрели что-то на его взгляд подозрительное или непонятное. Понятное дело, хозяин вернулся после недолгого отсутствия и теперь выясняет, все ли в порядке на его землях.
Оседор, ехавший рядом со мной во главе отряда, время от времени завистливо вздыхал, что-то бормоча себе под нос. Когда я поинтересовался причиной, он, опять со вздохом, ответил:
— Кони. Аргхалы. Те, что черные как смоль, чистокровные. Но и остальные, полукровки, немногим хуже.
Говорят, что аргхальские скакуны очень древняя порода, выведенная еще в незапамятные времена. А еще есть легенда, что их нельзя купить, забрать у убитого врага или на что-нибудь обменять. Аргхала можно только подарить.
И Оседор вздохнул снова.
Лошади действительно очень красивы. Даже поступь у них грациозная, не такая, как у обычных лошадей. И мне, наконец, стали понятны слова Жюстина, когда он сказал, что карьер с места я беру не хуже аргхала.
Когда Скройл в очередной раз послал троих всадников по какому-то делу, один их них, что был на черной лошади, как выяснилось аргхале, приотстал. Затем пустил коня вскачь.
Казалась, что с пары скачков аргхал набрал полный галоп. Да уж, впечатляет.
Ничего, моя Мухорка вполне меня устраивает. И сейчас удобный момент выяснить у Оседора, что же с ней происходит. Оседор, ко всему прочему, еще и отличный лошадник. Удачное приобретение для Горднера и вряд ли он его отпустит, даже если тот не захочет остаться с ним после всего этого. Горднер умеет убеждать. Вот только если будет кому убеждать.
На мой вопрос Оседор, скользнув взглядом по Мухорке, ответил:
— А что с ней? Кобыла в полном порядке, Ваша милость. Она из тех лошадей, что лучше внутри, чем снаружи.
Затем снова посмотрел на нее и добавил:
— Ей еще месяца три жеребенка носить.
Какого жеребенка? Сначала я даже не понял. Затем до меня дошло. Так, моя Мухорка, оказывается беременна. А я ее пятками по бокам иногда стучу. Хорошо, что хоть до шпор у меня дело не дошло. Да и нет у меня их, без надобности. Здесь я их вообще редко видел. Видимо вышли из широкого употребления сразу же, как только исчезли рыцари. Нагайка да, имеется, да и на стременах есть специальные шипы, но и без них спокойно обхожусь, мы с Мухоркой и так друг друга отлично понимаем.
Вот же незадача. Как бы осторожно узнать, до какой поры на жеребых кобылах ездить можно. Иначе что люди скажут, издевается над животным, а еще барон.
Нет, я сейчас наездник хоть куда, иногда даже сам себе удивляюсь. Но это если меня со мной сравнивать.
Если же подойти с другой стороны…
Как-то мне на глаза попался указ самого великого корабела всех времен и народов Петра I, в котором повелевалось офицерам пехотных полков верхом в кавалерийских частях не ездить, дабы авторитет свой не ронять. Смеялись над ними кавалеристы. И это в 18-ом веке, когда люди даже не подозревали о возможности других транспортных средствах, кроме лошадей, ослов и верблюдов…
Вот это я и забыл, то, что моя лошадь, кроме того что является транспортным средством, что даже в ПДД записано, еще и живое существо, способное приносить потомство.
Я ласково потрепал гриву Мухорке, ах ты, гулена. Кобыла фыркнула, не иначе как одобряя мою мимолетную ласку.
Стойбище открылось внезапно, когда мы, преодолев вброд речушку, поднялись по косогору.
Стоянка кочевников — севелугов представляло собой несколько десятков шатров, разбегающихся от центра концентрическими кругами. В центре находился самый большой шатер, вот к нему-то и направил своего коня Скройл.
Еще перед тем, как форсировать реку, он со своими людьми вырвался вперед. Как же, хозяин домой возвращается.
Мы скромно остановили своих коней на самой окраине, и спешились. Я кивнул головой в сторону Горднера и Тибор с Оседором помогли ему слезть с лошади. Даже не помогли, а попросту сняли, поставив его на ноги.
С Горднера и с его гордостью станется соскочить с коня самостоятельно. Пару последних часов перед прибытием он скрипел зубами так, что было слышно всем нашим, а возможно и севелугам. Даже сквозь дорожную пыль и загар была заметна бледность его лица. Глаза запали, губы обкусаны так, что походили на изжеванное мясо.
Ну и где же этот местный хренов шаман со своим бубном или что там у него.
Впрочем, я волновался зря. Буквально через пару минут он и подошел. Вот только меньше всего лекарь был похож на шамана.
Единственное, чем он был похож на кочевников, так это одеждой. А вот в остальном… Ростом значительно ниже, голубые глаза с прищуром и небольшая борода, совершенно седая. Как сказали бы у нас, европеоид, в отличие от севелугов, явно имевших азиатские черты лица.
Лекарь склонился над Горднером, сидевшим на земле, потому что ноги упрямо отказывались его держать, разрезал на плече сначала камзол, а затем и рубаху, несколько секунд внимательно что-то рассматривал, затем что-то негромко сказал двум своим спутником.
Те осторожно подхватили Горднера, и не менее бережно перенесли его к стоявшему несколько наособицу шатру.
Конечно же, я последовал вслед за ними.
Перед шатром в обложенном камнями очаге горел огонь, над которым парился небольшой котел.
Горднера заносить в шатер не стали, положив на лежанку, возвышавшуюся над землей примерно по пояс и изготовленную из нескольких до блеска отполированных досок. Смотри-ка, операционный стол, съехидничал я про себя.
Так оно и оказалось. Лекарь разложил инструменты, среди которых опять не оказалось бубна с кисточками из беличьих хвостов и которые представляли собой какие-то крючки, пилочки, ножички, щипчики нескольких размеров и совсем уж что-то непонятное.
Кроме того, что все это не так давно подвергалось кипячению, так еще и изготовлены инструменты были из серебра, или имели из него покрытие.
Настойки из мухоморов он тоже принимать не стал, предложив что-то похожее на тягучую зеленоватую массу Горднеру, еще и рекомендовав тому на чистом общеимперском перед тем как выпить, зажать себе нос.
Мне кажется, Горднер сейчас, в таком своем состоянии, верблюжью колючку жевать бы стал, лишь бы хоть ненадолго избавиться от боли.
Плечо его выглядело ужасно. Красное, отекшее, с выделяющимся из раны гадостного коричнево-желто-зеленого цвета гноем.
Буквально на глазах выражение лица у Горднера сменилось на спокойно-отрешенное, и лекарь приступил к операции.
Нет, никогда из меня не получится приличного хирурга, поскольку после того как он углубился в рану какой-то железкой, вероятнее всего зондом, я поспешно отвернулся, живо представив себе, что это железяка копается в моем теле.
Так и простоял до конца операции, изредка поворачиваясь. Лекарь извлек пулю, потом еще долго копался в ране, чистил ее, что ли. Наконец, насыпал на нее крупный порошок и наложил повязку.
Вот тебе и танцы с бубнами. Горднер все еще находился в состоянии общего наркоза, за все время операции даже ни разу не сморщившись, когда я обратился к лекарю:
— Господин доктор, каковы шансы, что все будет хорошо?
— Полбочки на три ведра — не задумываясь, ответил тот, чему я немало озадачился.
Затем вспомнил, что здесь это выражение соответствует привычному мне "пятьдесят на пятьдесят", поскольку в обычную винную бочку входит ровно шесть ведер.
Затем лекарь осмотрел ногу Крижона, заставив его что-то проглотить, отчего тот заметно содрогнулся и некоторое время сидел с выпученными глазами. После чего смазал место укуса и о чем-то спросил.
Крижон объяснил, указав на меня. А что я, это был шанс, пусть и мизерный. И мы его использовали. Использовали, как оказалось удачно.
На всех нас хватило пары шатров. Один из них заняли мы с Горднером, в другом, значительно больших размеров, разместились все остальные. Теоретически заняли, потому что Горднер остался с лекарем.
В стойбище мы гостили почти неделю. За это время Крижон полностью пришел себя, а Горднер стал выглядеть как тяжело раненный, а как не смертельно убитый.
Желающие приняли участие вместе с севелугами в охоте на медведя, ну а мне всегда есть чем заняться в свободное время.
Эту шпагу просто держать в руке приятно, ну а работать с ней так вообще одно удовольствие.
Как обычно, уединившись, я отрабатывал связку, показанную мне, конечно же Горднером, когда охотники прибыли с трофеями.
Связка была довольно сложная, состоящая из нескольких технических элементов. Парирование, уход, затем следовали финт, заканчивающийся двумя рубящими ударами снова финт и, наконец, глубокий выпад с колена. Горднер предупреждал, что самый опасный момент связан как раз с выпадом, поскольку встав на одно колено, резко ограничиваешь себя в подвижности.
Да, насколько я помню, в секции фехтования нас такому не учили. Но нас учили другому, чем я пару раз так удивил Горднера, что однажды он застыл в изумлении.
Покачав головой, он заявил:
— Никогда, слышишь, никогда не показывай это другим. Держи для себя, и пусть это будет твоим последним шансом — затем снова покачал головой — вот уж воистину, век живи и век учись.-
А что я такого особенного сделал. Это чуть ли не сразу ставить начинают, вот только убей, не помню, как называется.
Охотники вернулись веселые и довольные. Тибор гордо ехал на коне с перекинутой через седло серной.
Добыли они и медведя. Медведь оказался таким же, каких я видел и раньше, и не выделялся ничем, ни размерами, ни формой тела, ни окраской. Разве что имел несколько большие уши. Интересно было лишь то, что убили его одним единственным выстрелом из лука. Очень удачный оказался выстрел, но и лук то каков! С другой стороны чему удивляться, местные луки — целое произведение искусства. Стрелами из таких луков раньше рыцарские доспехи пробивали. Да и потом он долго не мог затеряться среди огнестрельного оружия.
Крижон радостно потирал руки в предвкушении. Оказывается, он кроме лебедятины и серну и медвежатину ни разу не пробовал. Это же сколько у него еще радостей в жизни предстоит, сколько блюд он еще не пробовал? Даже позавидовать можно. Мне бы так, глядишь и отпустило бы.
Мне каждый лишний день, проведенный здесь, нервов стоит. Понятно, что задерживаемся мы по объективным причинам и все же.
Еще и Мухорка моя. С виду-то она совсем не изменилась, по крайней мере, на мой взгляд. Как на ней теперь ездить то? И можно ли ее вскачь пускать? Вдруг это вредно для ее будущего чада. И спросить не очень-то удобно. Сейчас многие вещи делать не совсем потребно. Тем более глупые вопросы задавать.
Беременные женщины мне нравятся. Нет, я не извращенец какой-то. Просто у них такая плавная походка, взгляд такой особенный и загадочная улыбка, куда там Моне Лизе. Хотя слышал я версию о природе ее улыбки, в которой говорилось, что она как раз и обнаружила, что ждет ребенка.
Вечером был пир. Кроме медведя и серны, добытой Тибором, охотники взяли еще порядочно дичи. Даже пару подсвинков добыли. Вот и я себя тоже порадую, ни разу серну не пробовал, чем Крижон не пример. А что медвежатина. Мясо как мясо, и никогда я в ней особого удовольствия не находил.
Пировали мы под открытым небом, на застеленной кошмами земле. Помимо свежей дичины было много других не менее приятных яств. Один сыр из козьего молока, пряный, чуть с горчинкой и острый такой, чего стоил. Было и вино, и напиток из перебродившего кобыльего молока и даже брага на меду. По крайней мере, такой я определил ее на вкус.
Мы с Горднером сидели рядом с Скройлом, на почетных местах. По левую руку от него находился Горднер, ну а уже следом я. У Скройла действительно левая рука плохо гнулась в локтевом суставе, и для того, чтобы выхватить лук, ему требовалось лишнее движение. Видимо поэтому он и носил за поясом пистолет.
Хотя возможно, тот служил просто украшением, потому что смотрелся пистолет как ювелирное изделие.
Горднер выглядел еще очень бледно, но время основательно торопило и потому мы должны были отправиться в Мулой через день.
Было произнесено множество тостов. Хозяева предлагали выпить за людей, которые не побоялись пройти через Гориенские болота. Мы поднимали кубки за гостеприимных хозяев, отличных наездников, грозных воинов и не менее удачливых охотников.
Играла музыка, целый оркестр, состоявший из пары инструментов, чем-то напоминавших мандолины, нескольких рожков и барабана. На барабан я обратил особое внимание, поскольку кожа, пошедшая на его изготовление очень походила на человеческую. Да что там походила, насколько мне известно, только люди любят украшать свое тело всевозможными тату, а на барабане их хватало.
Так оно и оказалось. Поймав мой заинтересованный взгляд, Скройл объяснил, что кожа действительно человечья, и принадлежит она, вернее принадлежала, одному из вождей кронтов, их извечных врагов. Если он хотел меня этим шокировать, не очень-то ему это и удалось, подумаешь, эка невидаль.
Когда я спросил у него, не содрали ли эту кожу, перед тем как отправить бедолагу в котел, Скройл расхохотался и успокоил меня, что дело было совсем не так.
После того, как вождь кронтов остался без кожи, ему предоставили полную свободу и даже вернули коня. Так я и не понял, шутит ли Скройл или говорит серьезно.
Сами севелуги обычая расписывать тела у своих извечных врагов не переняли, и это легко можно было обнаружить, так как многие были одеты в короткие кожаные жилетки на голое тело.
Местные батыры устроили борьбу, и тут уж совсем стало ясно, что татуировок нет, поскольку из одежды на них осталось только подобие набедренных повязок. Ничего из борцовской техники меня не заинтересовало, обычное пыхтение и топтание с целью заставить противника коснуться земли хотя бы коленом.
А вот девушки танцевали очень красиво, и это было куда как более интересное зрелище. У севелугов вообще женщины красивые, высокие, стройные, с интересным разрезом глаз и волнующей пластикой движений. Наверное, и мужчины такие же, но мне судить об этом трудно, да и неинтересно.
Пир наш закончился далеко за полночь и Скройл в завершение заявил, что завтра будет продолжение, поскольку сошлось слишком много событий. И его возвращение к родным очагам, и прибытие нежданных, но таких дорогих гостей, да и вообще настоящие мужчины гулять должны долго.
Его заявление породило бурю одобрительных возгласов, и не только со стороны севелугов. У меня это сообщение вызвало легкое уныние, потому что получалось так, что мы задерживались еще на один день.