Скройл дал нам двух своих воинов в проводники. Одним из них оказался тот, что был вместе со Скройлом, когда мы встретились, и который имел черного аргхальского скакуна. Звали его Кирст, что в переводе на общеимперский означало Уголь. Его лошадь, кстати, именовалась точно также.
Наши проводники должны были провести нас короткой дорогой до перевала, а дальше уже несложно было добраться и до Мулойского тракта. Таким образом, мы сокращали несколько дней пути.
Горы, через которые мы должны были перевалить, ясно виделись на горизонте, но по сравнению с Агнальскими, они казались всего лишь высокими холмами.
Впереди ехала пара проводников, за ними Горднер и я, следом двигались оставшиеся у нас пять человек. Был и еще один, фер Бренуа, постоянно что-то бормотавший себе под нос. Понятно, что не пожелания всем здоровья, мудрости и богатства. Но, по крайней мере, теперь он все свои комментарии держал при себе. И от еды не отказывался.
Горднеру стало значительно лучше, и лишь изредка он едва заметно морщился. Моя рана на груди тоже не слишком беспокоила, и настроение было самое радужное, ведь каждый шаг моего коня приближал туда, где давно уже было мое сердце.
Первый ночлег на пути к перевалу застиг нас на берегу лесного озера. Вероятно, путники вроде нас останавливаются здесь часто, потому что очаг, сложенный из камней был полон свежей золы, а ветки огромного шалаша, целого шатра, не успели еще пожелтеть. Вода в озере оказалось кристально чистой и на удивление теплой, так что все желающие устроили себе купание, плескаясь и дурачась как дети.
Тут и выяснилось, что Тибор, закаленный в боях ветеран, панически боится воды. Естественно, благодаря помощи остальных, он в ней оказался. Тибор, когда его волокли в озеро, орал и брыкался так, будто его приговорили к кастрации и теперь несли на исполнение приговора. Вырваться ему не удалось, и воду он покидал с такой скоростью и с таким выражением лица, как будто бы его бросили в купель с концентрированной соляной кислотой.
Я старался вести себя сдержано, что более подобает моему нынешнему положению, но все же не выдержал, когда Тибор обхватил ствол дерева с такой силой, что его не смогли оторвать вчетвером. При этом он ругался так громко и так виртуозно, сверкая налитыми бешенством глазами, что от хохота упали все. Невозмутимыми оставались только Горднер, чистящий один из своих пистолетов, да оба наших проводника, что-то готовивших себе на отдельном костре.
А потом нас ждала уха. И не какой-нибудь рыбный суп, а самая настоящая уха, приготовленная Крижоном, выросшим на берегах Сотры, и понимающим в этом толк.
Ночью мне приснилась Милана. Я все пытался похвастать ей своей шпагой, но она только печально смотрела на меня и глаза ее были полны слез. Утром я проснулся в самом плохом настроении и долго не мог понять, чем это вызвано, пока не вспомнил о ночном сновидении.
Прошло пару часов после дневного привала, и я полусонный болтался в седле, когда внезапно один из проводников, тот, что был постарше, и которого звали Кирст, резко выкинул вверх руку с растопыренными пальцами. Это был сигнал опасности или предельного внимания, и сон как рукой сняло. Большой палец автоматически вздернул курок пистолета, того самого, с которым я выехал еще из Дертогена и который уже неоднократно мне помогал. Тяжелая бандура, вот только привык я к нему, да и не держатся у меня другие.
Я внимательно посмотрел в ту сторону, откуда предполагалась опасность, но не смог разглядеть ничего подозрительного. Небольшой перелесок дальним своим краем упиравшийся в холм с плоской вершиной, заросли кустарника, спускающиеся в низину, на дне которой трава была значительно ярче. Несомненно, там протекает ручей. Что же могло насторожить наших проводников?
Мы растянулись неширокой дугой, лелея в руках приготовленные к стрельбе стволы.
В таком случае лучше перестраховаться, иной раз крохотное мгновение имеет стоимость целой жизни.
Первый труп мы обнаружили рядом с рощицей. Человек, несомненно принадлежащий к севелугам, лежал навзничь на траве и лица у него не было. Не стало его в результате мощного удара, кроме того, поработала какая-то лесная живность. Зрелище не из приятных, тем не менее, один из проводников соскочил с коня и принялся внимательно его разглядывать, переворачивая с боку на бок. Затем обратился к своему напарнику на родном языке. Кирст переспросил его, дождался ответа и сказал Горднеру на ломаном общеимперском:
— Это Изерниль. Мы ждали его несколько дней назад. С ним было еще три воина.
Остальных мы нашли быстро и только один из них оказался в живых. Вот теперь я точно убедился в том, что запах от ран при гангрене какой-то сладковатый. Но это была не та сладость, вдыхать запах которой доставляет удовольствие. Напротив, очень хотелось отойти как можно дальше или хотя бы зажать нос.
Человек этот, несмотря на то, что обе ноги его были перебиты, каким-то чудом умудрился заползти в самую гущу колючего кустарника. Наверное, это его и спасло, но надолго ли? Он умирал. Кирст попытался привести его в чувство, но тот только повторял в бреду: дроган, дроган.
Когда раненный все же открыл глаза и увидел перед собой Кирста, то что-то едва слышно сказал ему, дернулся всем телом и затих, теперь уже навечно.
В нескольких словах Кирст объяснил Горднеру, что здесь произошло. Аргхалы. Те самые лошади вороной масти.
Сейчас я знал об них значительно больше. Аргхалы, это не отдельная порода лошадей, здесь все немного сложнее. Иногда, правильнее будет сказать очень редко, рождается жеребенок угольного цвета. Это может произойти у кобылы любой масти, и дело совсем не в отце-жеребце. Единственное, что здесь приходит в голову для сравнения, так это то, что иногда у абсолютно белых родителей рождается черный ребенок. Так происходит, когда среди дальних предков, уж не знаю, по материнской линии или отцовской, был такой родич. Эти случаи очень редки, но все же имеют место. Среди лошадей такое случается чаще, по крайней мере, в этом мире. Сложность в том, что даже если свести двух аргхалов, жеребца и кобылу, вовсе не обязательно, что они дадут такое же потомство. В тоже время черный жеребенок может родиться и в том случае, когда аргхалом является только один из родителей.
Существовала даже легенда о божественном происхождении аргхалов, но мне ее понять было сложно, поскольку некоторые слова и термины ставили меня в тупик.
Именно вороная масть давала лошади те качества, за которые так ценились аргхалы: неприхотливость, неутомимость в беге, способность развивать карьер чуть ли не с места и значительную большую, по сравнению с обычными лошадьми скорость бега. Правда, были у аргхалов и недостатки, в основном неукротимый нрав и тяжелый характер. Аргхал сам по себе очень дорог, кроме того существовала вероятность того, что он сможет произвести такое же потомство.
Так вот, Изерниль со своими людьми столкнулся с охотниками за такими лошадьми.
Не исключено, что повстречавшиеся им люди появились здесь с какой-нибудь другой целью, но увидев аргхалов, они не смогли преодолеть соблазн.
Кирст с надеждой посмотрел на Горднера. Тот тоже ответил ему взглядом, в котором ясно читалось, что он и рад бы помочь, но у него самого существует не менее важное дело, а время здорово поджимает.
Кирст раздумывал недолго, отослав своего напарника в стойбище севелугов. Действие, на мой взгляд, довольно бесполезное. С момента произошедших событий прошло не менее трех дней, и след безнадежно остыл. Кроме того, потребуется еще как минимум два дня, чтобы сюда прибыли севелуги.
Мы предали огню все четыре тела и продолжили свой путь.
Как я понял, Скройл оказал нам любезность, решив провести нас самой короткой дорогой к Мулойскому тракту. Не дай он нам проводника, мы ни за чтобы не смогли самостоятельно найти перевал, что так здорово сокращал путь, избавляя от необходимости направиться в объезд невысокой, но труднопроходимой горной гряды.
На следующий день к вечеру мы его преодолели. И действительно, найти вход в ущелье, в конце которого и начинался перевал, без помощи Кирста было бы очень затруднительно. Сама природа старательно запрятала его среди нагромождения огромных валунов. Боюсь, что попади я в эти места снова, мне пришлось бы немало потрудиться, чтобы его обнаружить. Вероятно, Кирст использовал какие-то ориентиры, дабы найти проход.
Уже на другой стороне, когда мы преодолели гряду, он указал нам направление для дальнейшего пути. Но и без этого несложно будет разобраться, трудно проехать мимо тракта, пересекающего треть Империи. Дело было под вечер, и Кирст остался с нами на ночлег, чтобы с утра отправиться в обратный путь.
Еще до сумерек Тибор умудрился добыть серну, и нам с Крижоном предстояло счастье отведать ее мясо уже во второй раз. Наше счастье оказалось в сильно урезанном виде, поскольку дичь, добытая Тибором, была весьма преклонных лет. По этому поводу Чемир, наш повар, съязвил, что горе-охотник застрелил животное, которое спряталось в кустарнике, чтобы спокойно умереть от старости. Поступок, конечно, гуманный, но как на охотнике Чемир ставит на Тиборе жирный крест.
Тот вполне достойно парировал выпад, заявив, что Чемир со своим талантом повара может любое мясо превратить в нечто дерьмоподобное. В какой-то степени он прав, единственное, что у Чемира получалось здорово, это лепешки, пышные, мягкие внутри и с хрустящей корочкой, о чем Тибор и не преминул лишний раз ему напомнить.
Вот именно с такой лепешкой в руке я и стоял следующим утром, наблюдая за тем, как уезжает Кирст. Лепешка была только что испечена, и от нее шел одуряющий аромат свежего хлеба, а аргхал, плясавший под Кирстом, великолепен. Не нужно быть ни специалистом, ни ценителем, ни просто любителем, чтобы это увидеть. Не только мой взгляд, взоры всех наших людей были прикованы к его лошади. Вот Кирст еще раз коротко всем кивнул и ударом пяток послал коня вперед. Мы же стояли и смотрели ему в след.
Вспомнив, наконец, про лепешку, я поднес ее ко рту, когда мне на плечо легла огромная черная морда.
Не нужно быть догадливым человеком, чтобы понять, насколько быстро я отскочил в сторону.
Передо мной стоял аргхал и тянулся мордой к лепешке, той, которую я все еще продолжал сжимать в руке.
Я даже головой помотал, зажмурив глаза, настолько это было невероятно. Нет, аргхал ни куда не исчез, и все также продолжал тянуться к хлебу. Черный как уголь-антрацит и такой же блестящий, взнузданный и с седлом, сбившимся набок. С этим-то как раз все понятно, подпруги не затянуты, а вот откуда он взялся? Материализовался из моей мечты?
Я отломил кусок лепешки и протянул коню. Тот осторожно взял его с моей ладони бархатными губами. Позабыв обо всем, я скормил всю лепешку. Затем приблизился к нему и расседлал. Он ходил так достаточно давно, потому что седло успело основательно натереть ему бок. Конь взглянул на меня, как мне показалось с благодарностью. "Ну-ну, Артуа — усмехнувшись, подумал я — сейчас он тебе еще спасибо скажет, на общеимперском".
Нет, благодарности я не дождался. Вместо этого аргхал ткнул меня носом, требую добавки. Когда я обернулся, чтобы попросить у Чемира еще лепешку, то обнаружил, что за нами наблюдают все. Даже Кирст успел вернуться и сейчас стоял, держа свою лошадь под уздцы, глядя на нас. Я скормил коню вторую лепешку, когда рядом образовался Оседор. Он тоже решил угостить коня хлебом.
Но не успел он приблизить руку к морде коня, как тот клацнул зубами возле самой его кисти.
Оседор озадачено отошел в сторону.
Я знаю, как отучить любую лошадь от такой привычки. Необходимо всего лишь сварить репу, насадить ее на прут, спрятать в рукаве и протянуть лошади. Лошадь не умеют выплевывать, а вареная репа обожжет весь рот. Пары таких экзекуций хватит для того, чтобы отучить самую кусачую лошадь. Вот только пусть посмеет кто-нибудь к нему приблизиться с той самой репой, я его самого заставлю ее проглотить.
Подошел Кирст, и осмотрел коня. Он что-то сказал на своем родном языке и лишь затем перевел на доступный:
— Это лошадь Изерниля.
Изерниль, это тот, кого мы обнаружили самым первым. У его людей было еще два аргхала, а этот, видимо, сбежал от людей, убивших его хозяина. Вот только как он здесь оказался, непонятно.
Долго разгадывать шараду не пришлось, потому что через несколько минут на луге, где возле небольшого родника мы расположились на ночлег, показалось с десяток всадников. Двое из них ехали верхом на угольно-черных конях.
Приблизившись к нам до расстояния в несколько метров, они остановились.
Так, двенадцать человек, явно не кочевники и все как один вооружены. Вооружены они так же как и мы, с той лишь разницей, что среди них нет ни одного дворянина. Но вот это-то как раз ничего не значит, не те здесь места, чтобы придавать такому слишком уж большое значение. И взгляды подъехавших к нам людей красноречиво об этом говорили.
Как то так получилось, что человек, бывший у них за главного, оказался передо мной. В его глазах тоже не читалось никакой почтительности тому обстоятельству, что перед ним дворянин.
Эти люди не бандиты, не разбойники, и единственное, что приходит в голову, что их смело можно назвать авантюристами. И они не остановятся ни перед чем, там, где пахнет неплохими деньгами. А здесь ими действительно пахло. Если продать четыре аргхала, получится чуть ли не состояние. Немного непонятно, почему они приблизились к нам вплотную. Неужели они настолько уверены в своих силах?
Или я снова прокручиваю самый плохой вариант? Весьма вероятно, что они просто хотят попросить закурить. Курить здесь не курят, так что может быть им нужна соль.
Вот только два аргхала у них, слишком уж все сходится. Интересно, как там ведет себя Кирст. Уж он-то непременно должен признать лошадей, всю свою жизнь среди них провел. Но почему-то совсем не хочется отворачиваться от их главаря, взгляд мне его не нравится и поведение. Еще один пытается сломать меня своим взором. Ну, никакой почтительности к человеку благородного происхождения, блин.
Заявить ему — "молчать, когда с тобой разговаривает подпоручик?", сорвавшись в конце фразы на визг? Но он и не говорит ничего, сидит себе на гарцующей лошади и взгляда своего от меня не отводит. Да и я вовсе не подпоручик.
И я, глядя ему в глаза, старательно поскреб в паху. Нет, ничего там такого не требовало. Вот только похожи мы сейчас на двух кобелей, и один из нас должен поджать хвост, признавая чужое главенство. И мои действия читаются так, что я прямо у него на глазах поставил свою метку на столбе поверх его метки. Не котируется здесь моя шпага, сейчас другие ценности в ходу.
И улыбочку еще добавим, полную снисходительности к щенку, который слишком рано псом себя почувствовал, еще того не заслужив.
Во взгляде моего визави что-то неуловимо изменилось. И сердце бешено застучало, сейчас, сейчас все начнется. Их больше, но пятеро наших парней стоят многого, да и Горднер не зря остался в тени.
Напряжение стало почти осязаемым и я его чувствовал. Немного согнем ноги в коленях, так получится быстрее отреагировать на любое его движение, ну и расслабимся, насколько получится, тоже для этой цели.
За моей спиной щелкнула тетива и чуть ниже среза шляпы главаря, точно в середине лба, вырос цветок из оперения стрелы. Стрелы севелугов имеет оперение из трех перьев, и это действительно было похоже на пестрый цветок. Надо же, вот это луки, стрела пробила голову насквозь.
Главарь начался заваливаться с коня в противоположную от меня сторону, и именно с той стороны раздался пистолетный выстрел. Видимо, уже в предсмертной агонии, он нажал на спусковой крючок. И этот выстрел предназначался мне.
"Кирст, я твой должник" — пронеслось у меня в голове, когда я прыжком оказался за оставшейся без седока лошадью. Потому что ни за что у меня бы не получилось так, как произошло в случае с бароном в том лесу, где Милана встретила своего дядю герцога. Не получилось бы потому, что тогда я видел, как барон направляет в меня свой пистолет, который до этого держал стволом вверх.
Сейчас все было по-другому. Пистолет я увидел бы одновременно с выстрелом, потому что всадник прикрывал его за корпусом своего коня. Такое ведь и к ножам относится, когда лезвие скрыто, за ногой, спиной, наложенной сверху ладонью другой руки, среагировать на удар практически невозможно. Ладно, чего объяснять вещи, которые знают все.
Забухали частые выстрелы, к которым добавились звуки вонзающейся в плоть стали.
Когда я появился из-за лошади, в руках у меня уже было обнаженное оружие: в правой шпага, а в левой, со стволом на лезвии, пистолет. Тяжеловат он все же для того, чтобы долго удерживать прицел одной рукой.
Цель нашлась сразу же, один из наших гостей, сидевший на аргхале. Расстояние было минимальным, чуть дальше выпада шпагой, так что промахнуться мне не удалось.
Всадник выронил палаш и зарылся головой в лошадиную гриву.
Больше повоевать мне не пришлось, потому что к этому времени все было закончено. Закончено нашей победой, за которую мы заплатили жизнями двоих человек. Одним из них был Чемир. Когда я подошел к нему, он еще дышал. Чемир, скрючившись, лежал на земле, прижав обе руки к животу. Нижняя губа его была с силой закушена, и все равно он не мог сдержать стонов. Рана смертельная, и чтобы понять это, не нужно быть Пироговым. Пуля такого калибра, сделанная из мягкого свинца, разворотила ему все внутренности, вероятно, разорвав на своем пути еще и одну из внутренних артерий.
И сейчас самое милосердное для него было бы помочь уйти ему из жизни. Чемир жил еще час, постоянно требую помочь ему в этом, то прося, то угрожая проклятиями, то умоляя сквозь слезы. И ни у кого из нас не хватило на это духу, даже у Горднера, который стоял вместе со всеми, держась за плечо и зажимая рукой открывшуюся рану.
Вторым погибшим был Оседор, с развороченным от сабельного удара лицом. Оседор оказался последним из той тройки, что присоединилась к нам в Эйсендере. Были и раненные, к счастью оба легко.
Мы закопали погибших в одной могиле, под дубом, одиноко стоявшим посреди поляны.
Кирст собрался уезжать, держа в поводу двух черных аргхалов, когда я подвел к нему третьего. Он отрицательно покачал головой, что-то сказав на родном языке. Затем добавил уже на общеимперском: Дроган сам нашел себе хозяина. Уже отъехав на порядочное расстояние, крикнул: береги его!
Я долго смотрел ему вслед, прижимаясь щекой к морде Дрогана.
Что означает слово "дроган" я знал, поинтересовавшись у Кирста словами умирающего севелуга. И означало это слово — Ворон.