«Фельзеннест»
- Финны проводят скрытую мобилизацию, их армия приведена в боевую готовность. Начато минирование прибрежных фарватеров.
- Они боятся, что Сталин начнет наступление и против них?
- Да, мой фюрер! Усиление войск на Карельском перешейке идет, но не такое, как на границе с Эстонией. Скорее всего, у Москвы есть опасение, что финны выступят на поддержку эстонцев.
- А такое возможно, Манштейн?
- Нет, мой фюрер! Они слишком хорошо помнят «зимнюю войну». Да и правительство не желает снова связываться и подвергать города бомбежкам. Судьбу Таллина вряд ли хотят примерить к Хельсинки.
«И Роттердама», - мысленно закончил за генерала Андрей, припомнив голландский город, что был разнесен люфтваффе и сгорел в одном адском костре. Страшная участь для жителей!
- Литовская армия еще продолжает сопротивление, но их противник уже подошел к столице. Оккупационный корпус, на помощь которому были высажены десанты парашютистов, оказал не только ожесточенное сопротивление, но и сам разгромил литовские части. Президент Сметона, правительство, ряд подразделений час назад перешли прусскую границу и интернированы. К вечеру в Мемель отойдут и части двух дивизий.
- Почему мне не сообщили? Где Риббентроп?
- Я думаю, рейхсминистр еще сам не знает. Это произошло два часа тому назад - мне только самому сообщили, мой фюрер!
- Заварилась каша, - пробормотал себе под нос Андрей, крепко задумавшись.
- Латвийская армия рассечена, одна дивизия уже начала отход к северу, в Эстонию, другая к Риге. Двинск взят! Резервов нет - две другие дивизии и технические части ведут бои с оккупационным советским корпусом. Еще несколько дней, и организованное сопротивление прекратится. Однако продвижение советских войск идет медленно - латыши используют любую возможность для засад, минируют дороги.
- Блицкриг не вышел, началось медленное прогрызание, - Андрей отошел к столу, бормоча себе под нос. На шепот фюрера генерал уже не обращал внимания, за эти недели он полностью сработался с верховным главнокомандующим.
- В отличие от Латвии и Литвы эстонцам удалось к вчерашнему вечеру полностью разгромить оккупационный корпус. Захвачено свыше сотни исправных танков, несколько десятков боеготовых самолетов, большие запасы горючего, боеприпасов, снаряжения. В ближайшие часы начнется переброска 3-й дивизии под Нарву, а 4-й - под Тарту.
- Надо же, - искренне изумился Андрей. - С чего это у них такая прыть взялась, Манштейн?
- Они опередили противника в развертывании. Командный состав был захвачен еще на квартирах, части блокированы и тут же атакованы. Организовать сопротивление советские генералы не смогли, потому что были взяты под стражу или убиты. Два пехотных и один танковый батальон Красной Армии попытались перейти в контратаку, которая была отбита с большими потерями. Только на одних островах Моонзунда взяты в плен до пяти тысяч советских военных строителей, аэродром, несколько кораблей и транспортов, с десяток боевых катеров.
- Чудны дела…
- В первый день эстонцы потопили на таллинском рейде два советских эсминца и успели поставить минные заграждения на фарватерах, что привело к подрывам еще нескольких русских кораблей.
- Чем эсминцы потопили?!
- Атака подводной лодки, мой фюрер!
- «Калев» или «Лембит»? - Андрей решил щегольнуть осведомленностью, благо имел тогда, в прежней теперь для него жизни, в дороге разговор с одним старым эстонцем, который раньше служил на последней лодке.
А ведь на русские деньги их эстонцы построили, продав далекому Перу два «новика», которые были захвачены англичанами в Гражданскую войну и переданы «шибко могучему и страшному эстониш флоту». А на вырученные от продажи деньги те же британцы и построили позже две эти лодки.
- «Лембит», - Манштейн с удивленным видом ответил ему, выдержав паузу, которая потребовалась для подглядывания на листок с данными.
- Теперь на памятник его точно не поставят!
Непонятная фраза удивила генерала, который уже несколько раз поражался неожиданным знаниям Гитлера, его поразительной памяти. Работать с ним было хорошо - фюрер теперь не лез со своими приказами, только выслушивал информацию, полностью переложив на генерала руководство. Даже разрешил тому пользоваться своим именем для отдачи распоряжений.
- На северном участке, вдоль реки Нарова, эстонцы прочно удерживают фронт. На южном участке части Красной Армии вклинились до десяти километров, но наступление застопорилось. Я считаю, что эстонские позиции будут обойдены через Латвию, где продвижение советских войск произведено уже на большую глубину.
- Хорошо, Манштейн!
Андрею нравилось, что начальник штаба очень серьезно отнесся к его просьбе докладывать как можно более подробно о ситуации в Прибалтике. Его сообщения были чрезвычайно точны - немецкие генералы крайне дотошны в своем ремесле, есть чему хорошо позавидовать.
Нарва
- И когда эти красные появятся? Я замаялся ждать! - молодой солдат в еще не обмятом толком обмундировании сел на ящик и достал пачку сигарет. Вытряхнул несколько штук и щедро оделил ими товарищей, что уже почти сутки изнывали с ним в холодном, несмотря на летнюю жару, бетонном ящике дота.
- Не торопись воевать, Андреас, война от нас никуда не уйдет, - фельдфебель Артур Клатер выдохнул густой клуб дыма и посмотрел, как он вытягивается наружу через приоткрытый люк. Вообще-то в дотах настрого запрещалось курить, но в декабре прошлого года, в насквозь промерзшей бетонной коробке, они также курили, согревая ладони крохотными огоньками сигарет. Артур тогда прибыл в Страну тысячи озер добровольцем, отражать красное нашествие, и угодил в самое пекло.
Финский дот был намного больше, с двумя амбразурами для флангового огня, и их там было не пятеро, как сейчас, а двенадцать - одинадцать финнов и эстонец. Они не курили, согласно уставу, но только до боя, а потом задымили все, смотря безучастными глазами. С них лил струями пот, уши заложило от пулеметного грохота, глаза слезились от порохового дыма, а память услужливо показывала дымящиеся груды трупов.
«Иваны» озверело лезли волна за волной, пулеметы скашивали первые толпы, потом вторые, третьи - и вскоре подмерзшая болотина перед дотом была покрыта сотнями тел в куцых шинелишках. Его тогда это поразило - мороз, а красных послали на убой, не дав зимней одежды.
Так они и сидели, потрясенно качая головами, полчаса молчали, только курили да сплевывали. Нарушил молчание лейтенант Лехтонен, подняв серое лицо:
- Это храбрые ребята, но у них наверху определенно спятили.
Вряд ли красные командиры, что отправляли русских солдат на убой, были безумными - просто они так воевали, не жалея людей. А спятили как раз финны - двое пулеметчиков в их доте обезумели от кровавого кошмара, их пришлось связать и передать ночью санитарам, которые погрузили душевнобольных солдат на волокушу…
- Как думаете, господин фельдфебель, мы выстоим, отразим красных, как финны?
Иван Кондуров, единственный русский в доте, задал вопрос чуть дрожащим голосом. Молодой паренек, страшно ему, как и всем, - бой-то станет для них первым. Вот и спрашивает. А трусами не будут, знают, за что воюют, - посмотрели, как рюсся живут, такого врагу не захочешь.
Впрочем, «русские» здесь в разговорах были не в ходу, чаще произносили «красные» или «советы». Русские - те, кто жил издавна, или вышвырнутые красной волной двадцать лет тому назад - люто ненавидели коммунистическую власть. А потому драться настроились серьезно, ибо жалости от НКВД не ждали - если не расстреляют, то депортируют в такую сибирскую глушь, где даже волки от морозов гибнут. Эстонцев, может быть, и пожалеют многих, но не их - вступившие год назад красноармейцы называли всех русских жителей предателями. А потому есть за что воевать - командующий правильно сказал: «За свою землю и народ!»
Безансон
Гудериан недоуменно посмотрел на собравшихся офицеров штаба танковой группы, что стояли на маленькой террасе, с которой открывался прекрасный вид на старинный замок. Начальник штаба корпуса полковник Неринг загадочно улыбался, держа в руке листок бумаги.
- Герр генерал, разрешите вас поздравить с днем рождения! - с улыбкой произнес полковник, глядя на недоуменное лицо командующего.
- Спасибо, господа!
«Шнелле-Хайнц» вспыхнул краской и усмехнулся в ответ. Действительно, сегодня же 17 июня, день рождения, как же он запамятовал про свой личный праздник. А ведь офицеры о нем помнили.
- А это вам подарок, мой генерал!
Гудериан взял протянутый ему листок бумаги и от нахлынувшей радости даже зажмурился. Радиограмма командира разведывательного батальона 29-й мотопехотной дивизии гласила, что мотоциклисты заняли городок Понтарлье, на швейцарской границе. Теперь вся французская группировка на «линии Мажино» полностью отрезана и окружена, в «котел» попались больше двух десятков дивизий.
- Это победа, мой генерал! - Неринг словно прочитал его мысли. - Рапорт от вашего имени уже отправлен в ставку.
- Хорошо, - коротко ответил Гудериан.
Прошло чуть больше месяца, когда его танки рванулись в наступление. Он первым достиг Ла-Манша и, пройдя от побережья по длинной дуге, опять же первым добрался до границы со Швейцарией. Два огромных «котла», десятки окруженных дивизий - разве о таком успехе он мог мечтать раньше?!
- Я немедленно еду в Понтарлье, лично поздравлю храбрецов, что добились такого потрясающего успеха. И поблагодарю генерала фон Лангерманна за столь умелое командование дивизией.
Гудериан усмехнулся: он не договорил главное - ему самому сильно хотелось взглянуть на швейцарскую границу. Постоять там, куда четверть века тому назад хотели дойти германские войска, но не прошли и половины пути. Зато теперь это удалось ему за сумасшедший по своей краткости срок. И это благодаря тому, что он создал, - танковым войскам.
Да и в Безансоне, по большому счету, его присутствие уже было не нужно. С мелкими проблемами Неринг сам справится, а французы, несколько тысяч солдат, сами сложили оружие еще вчера.
Захвачено было и три десятка совершенно исправных танков, а также большие склады с амуницией, вооружением и боеприпасами, которые французы даже не удосужились взорвать, чтоб они не достались неприятелю.
Правда, один батальон сопротивлялся до вечера, но тоже капитулировал - к великому удивлению генерала, он оказался укомплектован поляками, которые, миновав множество границ, добрались из захваченной немцами Польши до Франции. Панам все неуймется и хочется повоевать?! Ну что ж, он им предоставил такую возможность, но эти гонористые шляхтичи в очередной раз оказались биты.
«Фельзеннест»
- Как меня задолбало это фюрерское место!
Андрей воровато оглянулся, более по привычке, ведь в кабинете никого не было. Извлек бутылку ликера и хорошо отхлебнул прямо из горлышка. Вот только рот вытер платком, а не рукавом, как сделал бы машинально в той жизни.
Родионов поймал себя на этой мысли и грустно улыбнулся. Он чувствовал, что вступает с самим Гитлером в какой-то чудовищный симбиоз, а от этого ему становилось не то что не по себе, а просто страшно.
Ведь если представить, что в один момент настоящий Гитлер вернет над собой контроль и, наоборот, вывернет всю его память наизнанку, то может произойти такое! Об этом Родионов старался не думать, но мысли, независимо от него, приходили все снова и снова.
Хотелось выть, бросаться на стены, рычать и плакать. У него начался «откат», Андрей прекрасно это понимал, но ничего не мог над собой поделать. Он с трудом концентрировался на бумагах и стал всячески филонить. Военные дела полностью переложил на Манштейна и три раза на дню с умным видом слушал его развернутые доклады, чувствуя в своей смятенной душе абсолютную пустоту.
Он начал понимать, что каждое его решение, принятое в этом клятом бункере, несет чью-то смерть. Сказал насчет Прибалтики, и там тут же полилась кровь потоками, а ведь СССР должен был их присоединить довольно мирно, по крайней мере, без этой войны. Неужели он возомнил себя вершителем судеб?! Зачем ему это?!
- Что делать? - Родионов прошептал от безысходности извечный русский вопрос и недолго думая завалился на диван - кожаная обивка противно скрипнула. Он растянул губы в тягучей улыбке - теперь знал, что такое апатия. И не так, как шутили в общаге, что апатия есть отношение к сношению после оного. Сейчас он себя ощущал так, будто его самого, фигурально выражаясь, морально изнасиловали. - Как мне все надоело! Да пропади все пропадом, этот безумный сон все продолжается, и нет конца кошмару!
В дверь тихонько постучали, и Андрей тут же сел, разрешил войти и уставился на входящего в кабинет адъютанта от люфтваффе. Тот браво вытянулся и доложил:
- Мой фюрер! Фельдмаршал Геринг прислал то, о чем вы попросили. Внести и настроить?
- Да, конечно, капитан.
Фон Белов тут же тихо распорядился, и два унтер-офицера со знаками технической службы ВВС занесли проигрыватель, нечто похожее на динамик и картонную коробку. Быстренько поставили допотопную аппаратуру, в которой сразу узнавался проигрыватель, подключили его и настроили. Затем из картонной коробки достали пластинку, необычно толстую. И вскоре из динамика донеслось громогласное пение без музыкального сопровождения.
Всколыхнулся, взволновался,
Православный Тихий Дон,
И послушно отозвался,
На призыв монарха он.
Жестом Андрей отпустил специалистов и адъютанта, поблагодарив кивком, а сам снова улегся на диван, слушая казачью песню. Геринг выполнил обещанное - его люди ухитрились раздобыть несколько пластинок с выступлениями казаков, осевших на чужбине.
Эти песни понадобились позарез: с их помощью Андрей рассчитывал полностью восстановить русский язык - не вести же ему разговор со Сталиным через переводчика. А так, тет-а-тет, он его сильно удивит, сказав типа «раскурим трубку мира». Да и другие затаенные помыслы имелись…
Нарва
- Егеря еще стреляют, парни! Им бы до ночи продержаться, в камышах пересидеть, а там через реку переплывут… Если целы…
Фельдфебель смотрел через амбразуру дота, что выходила прямо к реке - синяя гладь подступала прямо к бетонной стенке приземистого сооружения. Эстония - страна небогатая, а потому вложить большие средства в сооружение оборонительной линии не могла.
Главная надежда была на Нарову, что широкой лентой преграждала путь. Глубокая, да и вширь на сто с лишним метров река с крутыми берегами по этой стороне являлась серьезным препятствием для наступающих.
Южнее Нарвы, вплоть до Чудского озера, переправиться невозможно - топи и болота, дорог нет, как там наступать? Мост в самой Нарве, под прикрытием старых бастионов и дряхлых от древности стен Ивангородской крепости. Он один и уже подорван.
Потому выйти на эстонский берег можно только в двух местах, где крутые откосы на коротких участках становятся пологими - как раз чтобы протянуть понтонные переправы и пропустить танки с техникой: у мыса, в трех километрах севернее города, там, где стоит памятник над могилой гвардейцев Петра Первого, что единственные из русской армии устояли в 1700 году под натиском шведов, которых вел молодой король Карл. И чуть дальше на север, под песчаной горой, у ручья, который и речушкой назвать язык ни у кого не повернется.
Миновав этот высокий песчаный холм, с верхушки которого Нарва виднелась как на ладони, танки и машины могли сделать рывок по проселку через поля, обойти город и выйти на магистраль, по которой до Таллина три часа ходу для быстроходных русских танков БТ-7.
Именно здесь, по обе стороны от ручья, и были сооружены эстонцами бетонные коробки размером с маленький дачный домик, врыты в берег, тщательно замаскированы, да так, что перед амбразурами остались расти кусты и торчали камыши. Впрочем, растительность помехой не служила - первая же лента, выпущенная из «максима», срезала бы все, не оставив даже голых прутьев.
Дальше, чуть за горой, были давно отрыты окопы полного профиля, которые занимала рота «Кайтселлита» с двумя маленькими орудиями ПТО, последняя надежда преградить переправившимся красным путь на запад.
В доте не было слышно даже дыхания солдат, настолько там сгустилась тишина. На той стороне реки, на откосах, появились солдаты в рыжих, выгоревших на солнце гимнастерках.
- Советы пришли!
Клатер усмехнулся, рассматривая красноармейцев через прицел станкового пулемета, что хищно нацелился на ту сторону. Эстонский берег молчал - солдаты и кайтселлитовцы, всего полторы тысячи человек, занимавшие длинную пятикилометровую оборону, имели приказ открыть огонь, когда советские войска начнут переправу.
Эстонцы успели подготовиться - к их великому удивлению, приграничную полосу на той стороне реки, предполье, так сказать, красные проходили почти полные сутки, хотя от пограничных столбов до Ивангорода два часа неспешного стариковского хода, да еще на костылях.
То ли заминированные дороги им не по нраву пришлись, то ли погранстража с егерями сопротивление ожесточенное оказали. Ведь ту узкую полоску земли, выторгованную в двадцатом, специально для этой цели готовили - там никто не селился, вместо дорог проселки, вместо жителей стражники да егеря.
А может, просто не приняли в расчет красные генералы, что чудь белоглазая, чухонская сволочь, сопротивление оказать решится? Так же они с финнами воевать начинали, неужели та война их так ничему и не научила, и они решили вторично на грабли наступить?
Мысли проносились в голове быстро - фельдфебель с каждой секундой все более убеждался, что красные готовились не к войне, к прогулке. Понтонов и саперов пока не было видно.
Урча моторами, к реке сползли три танкетки с вращающимися пулеметными башенками. Красноармейцы спустили на воду с десяток лодочек, и это все приготовления. Нет, десятки солдат лихорадочно суетились, готовясь форсировать реку на подручных средствах, бросая в воду сухие лесины…
- Это не бой, а избиение!
Клатер сплюнул - нагревшийся «максим» отдавал жаром. В доте было не продохнуть от порохового дыма, все тяжело дышали. Через реку так никто и не переправился, да и на той стороне не было никого видно - попав под плотный пулеметный огонь, красноармейцы попрятались в лесу, который, к их счастью, рос прямо у берега. Только десятки трупов остались немым свидетельством пренебрежения противником.
И еще одним памятником начальственной глупости стала маленькая танкетка, что выползла на эстонский берег, да там и застыла, расстрелянная в упор из противотанкового ружья. Две другие, и все лодки, переполненные бойцами РККА, пошли под синие воды медленно текущей Наровы.
Понтарлье
Вид солдат, двигавшихся по дороге, обрадовал генерала - он испытал прилив гордости за них. Да и те сразу узнавали «Шнелле-Хайнца» (Гудериан давно, с Польши, знал, как его называют за глаза), махали приветственно руками и что-то кричали.
Жара стояла изнуряющая, а потому кителя были расстегнуты, рукава засучены, а каски висели на поясах. Многие снимали даже кепи, но ему ли делать замечание за такую вольность в одежде победителям поляков, бельгийцев, англичан и французов?!
Солдатское нутро уже поняло, что войне конец, радовался этому и Гудериан, ведь один его сын воевал в разведывательном батальоне, где смерть всегда ходит рядом с храбрецами, а второй уже лечился от полученного ранения, к счастью, не очень серьезного. И он как отец двух молодых офицеров не мог не радоваться окончанию боевых действий, время которых уже исчислялось считаными днями.
Ведь французские генералы не могли не понимать, что дальнейшее сопротивление бессмысленно и приведет только к напрасным потерям. Зачем им гибель тысяч молодых французов, ведь это будущее страны, и так обескровленное в прошлой бойне?!
Генерал Вейган и маршал Петен не могут не понимать бесцельность продолжения войны, ведь неспроста они не стали защищать столицу, объявив Париж «открытым городом», после чего правительство бросило ее и, презрев долг, позорно удрало в Бордо.
Швейцарский офицер и двое солдат, стоявшие на той стороне, четко отдали воинское приветствие германскому генералу, и Гудериан ответно поприветствовал их, резко бросив, словно во времена своей кадетской молодости, ладонь к фуражке.
- Герр генерал, получена радиограмма из ставки, - к нему подбежал запыхавшийся адъютант.
- Что там?
- Фюрер отмечает ошибку в вашем рапорте! - офицер скривил губы в улыбке. - Так и написано. Указывается, что вы, наверное, имели в виду Понтелье-на-Соне!
- Ох уж эти ошибки, - усмехнулся Гудериан. - Вчера авиация Лееба разнесла понтонный мост, который только навели мои саперы. А через два часа извинились, ибо в штабе группы армий «Ц» на той стороне «линии Мажино» не предполагали столь глубокого прорыва наших танков. Теперь и фюрер указывает мне на «ошибку». Немедленно радируйте ответ!
Генерал задумался на секунду, затем улыбнулся, снял фуражку и пригладил платком волосы, снимая въевшуюся в них пыль.
- «Никакой ошибки нет. Я лично нахожусь в Понтарлье на швейцарской границе!» Добавьте подпись и отправляйте!
«Фельзеннест»
- Мы вылетим с вами в Компьен немедленно, раз это место выбрано для переговоров о перемирии. Я посмотрел условия о перемирии, написанные вами, Манштейн. Вы неплохо поработали, генерал, и учли мои пожелания. Нам не стоит ущемлять честь побежденных - они сегодня враги, но завтра могут быть союзниками.
- Вы так считаете, мой фюрер?!
- Да, Манштейн, - Андрей скривился в ухмылке - внутри души Гитлер начал брызгать слюной, не соглашаясь. Вот только поделать ничего не мог, лишь изредка вот так выплескивать эмоции.
- Всю свою историю Франция всегда враждовала с Англией. Всегда, генерал. Но истощила себя в войнах на континенте, ибо британцы воюют только чужими руками. Все льют кровь за их интересы, а они раскинули свою империю на полмира и подсчитывают барыши, уверенные в своей неуязвимости. Ведь на их проклятый остров еще никто не высаживался!
- Кроме нормандского герцога Вильгельма Завоевателя, мой фюрер! - Манштейн не был бы самим собой, если бы не поправил сделанную при нем ошибку в любимой для любого немецкого офицера военной истории.
- Это ж было в седой древности, генерал. Вы еще викингов вспомните или римлян. Там еще, если мне память не изменяет, легионы Гая Юлия Цезаря высаживались.
- Так точно, мой фюрер! Прошу простить.
- Союз держав, таких как Германия, Франция и Италия, способен вышвырнуть британцев с континента, где они везде стараются отметиться, как пакостливые коты. Но это только полдела - англичане должны получить урок на всю жизнь: высадка наших войск на Альбионе заставит Черчилля или согласиться на мир, или убраться в какой-нибудь доминион. И вряд ли там его встретят с широко открытыми объятиями - кому нужен политик, проигравший метрополию.
- Я согласен с вами, мой фюрер, - осторожно ответил генерал, но весь его вид выражал сомнение.
- Вы зря колеблетесь, Манштейн. Лишившись острова, главной экономической базы, Британская империя может только надеяться на дивизии из доминионов. А много ли те смогут выставить?
- До тридцати дивизий, мой фюрер, и вряд ли больше, - после секундной паузы ответил генерал, подсчитавший за это время мобилизационные возможности противника.
- У них еще есть флот, но объединенные морские силы нас и Италии, а также Франции, вряд ли уступят их королевскому флоту. Тем более когда наша промышленность начнет строительство кораблей, то мы их превзойдем, ведь в распоряжении британцев не будет верфей острова. Так что года через три-четыре, по расчетам адмирала Редера, мы сравняемся в тоннаже.
- Мой фюрер, их вряд ли оставят без помощи за океаном…
- Это так, Манштейн. США чрезвычайно опасный противник. Да, их армия слаба и не может идти ни в какое сравнение с нашей, но они имеют флот, не уступающий британскому, их авиационная индустрия развита и по мере развертывания превзойдет нашу в два или три раза.
- Для этого потребуется время, мой фюрер!
- Не так и много, Манштейн, года два или три, и на каждый наш самолет они выставят три своих. Захватив Британию, мы тут же получим ее во второй ипостаси, только за более широким препятствием, уже не проливом, а океаном, и с намного развитой промышленностью, первой в мире по многим показателям. Понимаете, что нас ожидает?!
- После нашей высадки в Англии, как я думаю, Америка вступит в войну. Обязательно вступит, она уже сейчас крайне недружественна к нам и нарушает статус нейтральной страны.
- У нас ситуация как в схватке с Лернейской гидрой, у которой на месте срубленной головы появляются две новые. Смотрите, Эрих. Разгромив Польшу и Францию, мы не избавились от врагов. Теперь вся надежда англо-американцев на СССР. Да, Манштейн. У русских многочисленная армия, вооруженная до зубов, - одних только танков до двадцати тысяч. Поверьте, Манштейн, так оно и есть, рано или поздно Йодль представит нам доказательства этого.
- Хотелось бы пораньше, мой фюрер!
- Для чего Сталин держит такую бронированную орду, генерал?! Вот потому-то нам надо хорошо подумать и найти возможность нейтрализовать его, потому что Россия сейчас является самой главной надеждой как Черчилля, так и Рузвельта. А они пойдут на все, чтобы спровоцировать войну между рейхом и Советами, ибо в этом их выигрыш. Как только Россия и Германия обессилят друг друга, англо-американцы тут же навяжут свои условия мира. А потому нам нужно крепко поразмыслить, Манштейн…
Нарва
- Это конец, ребята! Нас здесь и похоронят!
Клаттер выдавливал из себя слова, невидяще уставившись в пулеметную амбразуру. Теперь настала и их очередь - дот от близкого разрыва тяжелого снаряда снова тряхнуло, бетонный пол заходил ходуном.
Уже второй день красные долбили берег из всего, что они имели. Артиллерия поначалу стреляла вразнобой, но вскоре снаряды стали сыпаться просто градом. Эстонские пушки отвечали, но редко, а потом и вовсе замолчали. Тоску наводил и непрекращающийся гул многочисленных самолетов, что летели бомбить Таллин.
Сила солому ломит - это осознали все солдаты. Дивизия еще удерживала Нарву, отбивая все попытки красных переправиться, над городом стоял черный дым от многочисленных пожаров. Но силы были на исходе, боеприпасы заканчивались, и получить их было неоткуда.
«Иваны» все лезли и лезли, подгоняемые комиссарами, и гибли, орошая своей кровью синюю воду вечно спокойной здесь, а у города, где шли пороги и стоял водопад, постоянно бурлящей даже в морозы, не желающей усмирять свой бешеный нрав, его любимой Наровы.
Дот снова тряхнуло, от стен полетела крошка и пыль, а солдаты, и без того оглохшие, схватились за уши. Они были обречены и давно это поняли. На том берегу осознали, что форсировать реку невозможно, пока держатся доты, и прекратили бесплодные попытки, несущие только напрасные потери. И принялись за дело всерьез, каким-то образом протащив тракторами целую батарею тяжелых и громоздких шестидюймовых гаубиц.
Два орудия накрыла эстонская артиллерия, но после того как по позициям отбомбились несколько десятков советских бомбардировщиков, батарея навечно замолчала. Оставшиеся две гаубицы красные вывели на прямую наводку и стали безнаказанно расстреливать доты.
С «соседом» было уже покончено - тяжелые снаряды, раз за разом попадавшие в цель, полностью разрушили толстую переднюю стенку, в конце концов чуть ли не выворотив ее.
Теперь наступила их очередь - за этот час молодые парни стали стариками с морщинистыми лицами, с белыми волосами то ли от ожидания смерти, то ли от бетонной пыли. Вначале было просто страшно, потом нахлынул ужас, от которого клацали зубы, а теперь солдат накрыло безысходное отупение с одной только мыслью - скорее бы этот кошмар окончился. Они не могли даже покурить последнюю в жизни сигарету - пыль давно забила глотку и сдирала все нутро, будто ржавым рашпилем.
- Так и подохнем здесь… - прошептал Клатер.
Нет, он ошибался, когда думал, что красные понадеялись на свой любимый «авось». Подготовились, и серьезно. В танкетке, которую обшарили первой же ночью, нашли свежий, только отпечатанный русско-эстонский разговорник. Были там фразы о братстве трудящихся, о счастливой жизни в стране социализма, но были и такие вопросы, что напрочь крушили сладкие напевы советской пропаганды: «Если вы откажетесь отвечать - вас расстреляют» или «Если не укажете, где спрятались враги народа, - будете застрелены». Какая уж тут советско-эстонская дружба…