Калифорнию залихорадило. Множество фермеров бросали всё, меняли серпы, мотыги и грабли на старательскую снасть — на лопаты, промывочные лотки, сита и, конечно, на шестизарядные револьверы Кольера, — и кидались просеивать песок калифорнийских рек, речушек и ручейков. Известие о «калифорнийском Эльдорадо» быстро разошлось по всему миру — особенно после того, как президент Объединённых Штатов Жермон Поль подтвердил факт открытия золотых россыпей в своём обращении к Конгрессу в декабре сорок восьмого, — и сотни тысяч людей со всех континентов устремились в Калифорнию, желая разбогатеть.
Опасения Зуттера подтвердились — его дело рухнуло: рабочие ушли на поиски золота, а новые пришельцы селились на его земле, воровали зерно и скот. В Калифорнии правил закон «Господь Бог создал всех людей разными, а полковник Кольер сделал их равными», и оставались в безымянных могилах тысячи старателей, которым не повезло. По итогам войны с Мексикой бывшая испанская Калифорния отошла к Объединённым Штатам, в пятидесятом году она официально стала новым штатом страны, но на её территории оставался Форт-Росс, нарушавший общее благолепие. Правители Русской Америки не церемонились с бандитами — набеги золотоискателей на ранчо и фермы «русских креолов» беспощадно пресекались силой оружия, — а в далёком Петербурге заинтересовались «золотой страной» и даже начали разрабатывать план её заселения. «Русская заноза» — последний иностранный анклав на всей территории ОША от канадской границы до мексиканской — всерьёз обеспокоила Шамплен.
1851 год
— Сделка не состоялась, мсье президент, — русские отказались продать свою колонию, — доложил государственный секретарь. — «Мы своей землёй не торгуем, мы на ней живём» — так они сказали.
— А что Петербург?
— Ответ русского министерства иностранных дел уклончив: скорее всего, император Николай ещё не принял окончательного решения.
— На него можно повлиять? Нессельроде — он ведь как будто…
— Да, с ним можно договориться, особенно если, — государственный секретарь сделал многозначительную паузу, — подкрепить наши доводы некоторой суммой талеров, тысяч в сто пятьдесят. Однако не стоит преувеличивать влияние Нессельроде на императора Николая — царь бывает непредсказуем.
— Варварская страна с варварской системой правления, — Жером Поль дёрнул щекой. — Но военный конфликт с ней преждевременен — пока. Россия достаточно сильна — пока.
— Но ведь можно, — вкрадчиво произнёс госсекретарь, — сделать так, чтобы она стала слабее. Европейского жандарма Николая не слишком любят в Европе…
— Хорошая мысль, — оживился мсье президент, — определённо хорошая!
Удивительные дела творились в Европе в середине девятнадцатого века! Франция и Англия, две вечных соперницы, столетиями норовившие вцепиться друг другу в глотку и в очередной раз стоявшие на грани войны — на сей раз за право владеть Египтом, — вдруг резко улучшили взаимоотношения. Холодный тон политических демаршей, за которым обычно следует звон обнажённых клинков, сменился нарочитым дружелюбием. Королева Виктория и новоиспечённый император Наполеон III всё больше и больше напоминали влюблённых, милая воркотня которых вот-вот завершится счастливым браком — военный союз Британии и Франции, ещё вчера казавшийся противоестественным, становился реальностью. Ничто так не объединяет, как наличие общего врага, и враг нашёлся: на роль общеевропейского врага был назначен русский самодержец Николай I.
Европейские газеты пестрели кричащими заголовками: «Азиатский деспот страшнее Чингис-хана!», «Тиран-рабовладелец хочет надеть крепостное ярмо на все народы Европы!», «Русский монарх — душитель свобод!», «Европе надоел тупой полицейский на троне!» и «Нет русской угрозе!». Англия усиливала флот, пополняя его новейшими паровыми судами, а Франция наращивала армию, мечтая «смыть с французских знамён позор двенадцатого года». Христианские правители Европы внезапно воспылали любовью к мусульманской Турции, которую «нужно защитить от притязаний злобного северного соседа», и щедро снабжали оружием горцев Кавказа, «борющихся за свою свободу и независимость».
Набухавшая туча разразилась громами и молниями: в ответ на истребление русскими турецкой эскадры при Синопе в Чёрное море вошла армада франко-английский кораблей и транспортов с пятидесятитысячной армией вторжения. Союзники объявили России войну и нацелились на Севастополь — «черноморская Троя должна быть разрушена». Французские и английские войска высадились в Крыму — началась Крымская война.
Технический прогресс неумолим — Российская Империя, дремлющая в крепостных оковах, уступала просвещённой Европе в качестве вооружения, и никакой боевой дух солдат Бородино и суворовских «чудо-богатырей» не мог свести на нет техническое превосходство союзных армий и флотов. Конические пули Минье косили русские батальоны с расстояния, недоступного для гладкоствольных ружей русской пехоты, осадные орудия союзников семипудовыми бомбами сравнивали с землёй севастопольские бастионы, а парусный флот Нахимова не смог противостоять паровому флоту адмирала Дандаса. Русские резервы не пришли на помощь Севастополю: Австрия, забыв, как она слёзно благодарила Николая I за помощь в подавлении венгерской революции, двинула к границам России двухсоттысячную армию, и русское командование вынуждено было перебросить войска в Молдавию, Валахию и на Украину, чтобы прикрыться от немецких штыков, нацеленных в спину Империи. Флот адмирала Нейпира грозил Кронштадту и Петербургу, на Кавказе шли ожесточённые бои с турками под Карсом — Россия дралась не нескольких фронтах, и гром пушек неминуемо должен был докатиться и до Форт-Росса. Мужество русских, стоявших под ураганным огнём и вспарывавших штыками животы и разбивавших прикладами головы зуавам и шотландским стрелкам на камнях Севастополя, заставило союзников отказаться от своих далеко идущих планов: подсчитав потери, они пришли к выводу, что продолжение войны — это слишком дорогое удовольствие. Но истекающая кровью Россия уже ничем не могла помочь своей далёкой американской колонии…
1854 год
— Недобрую ты весть принёс, Пётр Степанович. Ты уверен?
— Головой ручаюсь, Павел Иванович, — Ротчев, капитан промысловой шхуны, только что вернувшейся в Форт-Росс, энергично провёл ладонью по горлу. — Эскадра французская пришла на Гавайи за две недели до меня, а потом к ней присоединились англичане. Стояли они там, когда я пришёл, — срыли остатки нашей крепости Елизаветы[38] и собрались дальше: англичане — к Петропавловску на Камчатке, а французы — к нам. Разорять они будут наши поселения и там, и здесь. Я как узнал про такую беду, паруса поднял — и сюда. Мой «Котик» в океане только ветер догонит — обогнал я супостатов.
— Сколько их, французов? Кораблей сколько в эскадре?
— Вот тут незадача, — Ротчев несколько сконфузился. — Гонец Каумуалаи[39] показал мне десять пальцев, а потом ещё два — то ли двенадцать, то ли двадцать, понимай как знаешь. Я сам видел вымпелов двадцать, но там были ещё и англичане.
— И так, и так много, — мрачно произнёс Шелихов.
— Много, — согласился промысловик, — много, Павел Иванович. Это военные корабли — большие, и транспорта с солдатами тоже есть. Эх, кабы помощь нам какую…
— Не будет её, помощи, — губернатор Форт-Росса ещё больше помрачнел, — некому нам помочь. Ты иди, Пётр Степанович, отдохни, а я пока подумаю, — сказал Шелихов, а про себя добавил: «Тут думай не думай — куда ни кинь, всюду клин…».
Ротчев вышел, однако погрузиться в невесёлые размышления Шелихову не дали — на пороге кабинета появился Егор Лыков, внук Маленького Медведя, совмещавший в одном лице секретаря и телохранителя губернатора калифорнийской Русской Америки.
— Тут к вам посетитель, — доложил он, — американец. Говорит, по важному делу.
— По важному? — Шелихов невесело усмехнулся. — Тогда проси его — посмотрим, что это за американец, и что у него за дело такое важное…
Креол понимающе кивнул, высунулся в коридор, и вскоре в кабинет Шелихова вошёл сильной лысый человек в бакенбардах и сером сюртуке, под которым был надет жилет, — по внешнему виду типичный коммерсант средней руки.
— Иоганн Зуттер, — представился он, — предприниматель.
— Прошу садиться, — Шелихов изучающе прошёлся глазами по тщедушной фигуре визитёра. — Чем могу быть полезен?
— Мсье губернатор, у меня к вам есть деловое предложение, — Зуттер говорил по-французски с заметным немецким акцентом. — Золотая лихорадка нанесла серьёзный ущерб моим здешним предприятиям, а ваши земли… Они сохранились нетронутыми, и я намерен их у вас купить.
— Я не ослышался, мсье Зуттер?
— Нет, нет, вы не ослышались, — очень вежливо ответил коммерсант и вдруг добавил изменившимся тоном: — Я гражданин Объединённых Штатов Америки, и мою собственность будет защищать вся американская армия — если понадобится. А вот там, — Зуттер кивнул в сторону окна, за которым был виден океан, — в любой момент могут появиться военные суда Франции, находящейся с Россией в состоянии войны. Вы меня понимаете, мсье губернатор?
«Ох, и сволочи, — подумал Шелихов, — за горло берут: не мытьём, так катаньем! А что делать? Драться с французской эскадрой, которая придёт со дня на день? После такой драки от всего этого, — он посмотрел в окно на дома Форт-Росса и на его невысокие бревенчатые стены, — останется пепелище. Бойцов-то у меня негусто, а пушек и того меньше — биться с французами нам не с руки. А старики, бабы, ребятишки? Могу ли я подставлять их под ядра? Что же делать?».
— Я предлагаю за эти ваши земли двести тысяч талеров, — продолжал Зуттер, — а ваши люди… Те, кто захотят остаться, примут американское подданство и сохранят свои дома и прочее имущество, а кто захочет уехать — поможем. «Дорога как скатерть» — так, кажется, у вас говорят?
Павел Иванович Шелихов, последний губернатор Форт-Росса, сумрачно молчал…
— Странно, — адмирал Дюбуа с треском сложил подзорную трубу, — берег как вымер. Спят они, что ли, эти русские? Отправляйте шлюпки с десантом. Канонирам быть наготове — от этих русских всего можно ожидать.
Шлюпки шли осторожно, однако с берега не прозвучало не единого выстрела, а у самой воды французов встретил лысый человек в цивильном платье, державший в руках флаг Объединённых Штатов.
— Чему обязан? — спросил он ошеломлённого французского офицера, командовавшего десантной партией. — Иоганн Зуттер, американский гражданин, предприниматель и владелец этой земли. Надеюсь, мсье, вы не имеете агрессивных планов по отношению к ОША?
Зуттер искренне наслаждался своей ролью в истории, пусть даже ролью марионетки. Первоначально в Шамплене планировали купить земли Русской Америки у победителей-французов — иного исхода сражения быть не могло, — но потом возникло опасение, что французы (из вредности) могут заартачиться или взвинтить цену. К тому же франглы хотели получить русскую колонию целёхонькой, а не в виде обгорелых руин, и тогда возникла идея приобрести Форт-Росс через подставное лицо (так удобнее), поставив русских в безвыходное положение. У разорившегося коммерсанта Иоганна Зуттера и в помине не было двухсот тысяч талеров — он был рад десяти тысячам комиссионных, выплаченных ему за хорошо сыгранную роль.
…Павел Иванович Шелихов, сидя с Ротчевым в тесной капитанской каюте шхуны «Котик», шедшей на Аляску, к Новоархангельску, глотал слёзы пополам с ромом — рушилась мечта всей его жизни. Вместе с бывшим губернатором Форт-Росса Калифорнию покинули немногие — русские креолы прочно приросли к этой земле…
1861 год
Серый в яблоках конь, перебирая точёными ногами, неспешным шагом нёс всадницу по тенистой аллее. Покачиваясь в седле, Экарлет считала солнечные пятна, появлявшиеся на голове лошади, между ушами, всякий раз, как лучи полуденного солнца проскакивали сквозь густую листву. Она загадала: если до конца аллеи число этих пятен будет чётным, значит, этот гордец Рене к ней неравнодушен, если же нет… Но такого исхода девушка, уверенная в своей неотразимости, просто не допускала. Вообще-то этот Рене Мажордом тот ещё тип — говорят, он как-то раз проводил домой после десяти часов вечера девицу из благородной семьи, и даже не подумал на ней жениться! Нарушил приличия, опозорил девушку — так могут поступать только северяне-франглы, но не креолы-южане, свято хранящие древние аристократические традиции. Неудивительно, что после этого Рене было отказано от дома по всей округе. И всё-таки Экарлет не могла не думать об этом человеке: он был настоящим красавцем-мужчиной, и сердце семнадцатилетней креолки дрогнуло. А тут ещё эта война, о которой столько говорят…
Юная Экарлет гордилась своей родословной: по материнской линии её предками были де Грие, переселившиеся в Америку в семнадцатом веке, когда не было ещё ни Нувель-Орлеана, ни даже Луизианы. Правда, отцом девушки стал эмигрант-ирландец, применивший в споре с английским констеблем свинцовый аргумент, оказавшийся убийственным для его оппонента, и вынужденный бежать за океан, спасаясь от виселицы. Однако с возрастом мсье Джеральд сделался уважаемым человеком, чему немало способствовал его счастливый брак с Жозефиной Дегрие, матерью Экарлет.
Креолка было довольна бытиём. Негры исправно трудились, плантация процветала, а хозяева наслаждались жизнью, похожей на ту, что вела некогда знать Старой Франции: балы, званые вечера, охота, конные прогулки и флирт под солнцем Южной Луизианы. Правда, эту жизнь осложняло неукоснительное следование множеству традиций, бравших начало ещё от рыцарских времён, однако к семнадцати годам Экарлет в полной мере выучила правила игры и находила в этой игре истинное удовольствие. Ах, если бы не эта война, о которой столько говорят… И что этим франглам неймётся? Какое им дело до негров? Ничего, лихие парни-креолы, которых учат владеть оружием и скакать верхом раньше, чем читать и писать, живо поставят их на место — пусть сидят за Потомаком и не суются в дела Конфедерации!
Так, семнадцать солнечных зайчиков… Но до конца аллеи ещё далеко, и общий итог будет чётным — в этом Экарлет не сомневалась. Как бы ещё договорится встретиться с Рене, не нарушая приличий? Злых языков хватает, и порядочной девушке так трудно их избежать!
Но креолке не удалось ни решить эту проблему, ни спокойно доехать до конца аллеи. Раздался топот копыт, она увидела всадника, скачущего ей навстречу, и узнала в нём своего брата Клода. «И чего он несётся во весь опор?» — подумала Экарлет.
— Вот ты где! — воскликнул Клод, поравнявшись с ней и поворачивая коня. — Поехали скорей, нас ждут!
— Что случилось?
— Ничего особенно, — весело ответил юноша. — Объявили набор ополчения — вечером мы уходим. Марсель, — он понизил голос и доверительно наклонился к сестре, — очень хочет тебя видеть и сказать что-то важное.