Северный князь — жуткий собственник.
Это было понятно с того самого, первого, предвкущающе-голодного, снисходительно-властного взгляда, которым он окинул меня, прислонившись к фонарному столбу.
Знание закрепилось во время совместных ночевок в Срединном лесу — как бы ни старалась я из девичьей скромности отгородиться от Максимилиана рюкзаком или одеялом, но просыпались мы все время в обнимку. Причем нахальный и бесстыдный вампир не довольствовался простыми объятиями. Нет, ему непременно надо было подмять «жертву» под себя, жадно оплести руками и ногами, как лианами, и вдобавок еще и уткнуться в шею. Вот ведь чудо из семейства кошачьих… Для полного соответствия образу не хватало только удовлетворенного урчания.
В ответ на мое возмущение Ксиль распахивал пушистые ресницы: «Какие претензии, малыш? Я же ничего не делаю, просто лежу…»
Глаза у него в такие моменты становились ужасно порочными.
Я краснела, дергалась, смущалась и мечтала провалиться сквозь землю — до тех пор, пока не притерпелась к выходкам несносного князя. Привыкла… А потом и вовсе нашла в себе смелость признаться, что полюбила просыпаться именно так — будучи придавленной теплой тяжестью, в ореоле травяного запаха и чтобы размеренное тихое дыхание щекотало шею.
Словом, с собственническими инстинктами Ксиля я смирилась.
Ма-аленькая проблема сегодняшнего утра заключалась в том, что Дариэль тоже оказался собственником.
Мне снился дурацкий сон — будто бы я ехала в лифте, в котором горел костер. Пламя лизало грязный линолеум, чадило густым дымом, вплотную подбиралось к моим ногам, опаляло спину… Жар нарастал… Грудь словно сдавливало постепенно невидимым обручем. Когда терпеть стало уже невозможно, я попыталась выскочить на каком-то этаже, но меня зажало дверями.
А огонь в кабинке уже доставал до потолка. Лампы жалобно мигали, пластиковые плафоны пузырились от жара и каплями падали вниз.
Я рванулась — двери не поддались.
Накатила паника. Человек слабее машины, автомат не переупрямишь… Дым от костра становился все гуще, стелился по лицу, забивался в рот и на вкус почему-то отдавал медом. Что-то натужно скрипело. А потом мне в голову пришла мысль, что лифт вот-вот поедет вниз, и тогда меня просто-напросто расплющит об пол.
Это было так страшно, что я даже забыла, что это сон, и заорала.
И, естественно, очнулась.
В прохладных утренних сумерках, нос к носу с князем.
Меня правда сдавливало что-то… не двери, конечно. Что-то горячее. Надежное. Странно успокоительное…
Но сейчас это было неважно.
— Ты чего? — спросонья глаза у Ксиля казались даже синее и больше, чем обычно. Захотелось вдруг придвинуться вплотную, прислониться щекой к щеке, скользнуть губами к виску…
Князь завораживал одним своим видом.
Близко, на расстоянии поцелуя его кожа выглядела почти безупречной… Бездна, да без всякого «почти»! Белая, шелковистая, едва заметно мерцающая, будто бы ее припудрили серебристыми тенями. У Феникс были такие, кажется…
Пришлось зажмуриться и глубоко вздохнуть, чтобы пульс хоть немного унялся. Перед глазами все еще стояло видение жуткого пламени в лифте, и от этого все внутренние ощущения становились острыми, а пришедшие извне — словно затуманивались.
Пора просыпаться.
Я задумчиво выплюнула золотистую прядь волос, забившуюся мне в рот. Локоны, слабо отдающие медом и корицей, опутывали нас с Ксилем, как водоросли. Владелец этого богатства недовольно сопел у меня за спиной, и не думая ослаблять хватку — меня и правда сдавило, как дверями. И кожа у Дэйра горела, словно у него был жар.
— Ничего, — ответила я почему-то шепотом. — Кошмар приснился.
— Не надо было из моего сна сбегать, — хмыкнул Максимилиан и опустил голову.
Я последовала его примеру, но судя по ощущениям, вместо подушки мне досталось Дэйрово плечо. Постепенно мысли прояснялись. Видение облезлого лифта с заклинившими дверями уплывало куда-то в глубины подсознания, уступая место действительности.
Сны — отражение действительности… Да уж, у меня случай почти классический.
Правая рука, которую я просунула Ксилю под бок, не чувствовалась совершенно. Вес-то у князя не птичий… Пальцы левой были цепко переплетены с Дариэлевыми — бывший целитель одной рукой обнимал мою талию, а вторую вытянул на подушках так, что мне ничего не оставалось, кроме как устроиться у него на плече. Максимилиан уютно умостил свою лохматую макушку на сгибе локтя… Ох, и взвоет же Дэйр, когда проснется. Наверняка у него тоже вся рука онемела…
В каком порядке переплелись наши ноги, и думать было страшно. А для того, чтобы приподнять оба одеяла и посмотреть, нужно было освободить хотя бы одну руку.
А я ленилась.
От Ксиля веяло прохладой. А Дэйр за моей спиной был горячим, как печка, и крепко-крепко прижимал меня к себе.
— Вот и сон разгадали, — тихо хмыкнул князь, лениво щурясь. — Жуть, — добавил он чуть погодя. — Твое подсознание нас с эльфенком превратило в двери какие-то… Пора обижаться.
Я хихикнула и попыталась шевельнуть ногой. Так, судя по температуре — Ксиль вытянул свою конечность поверх наших. Ну точно, как кот, который на полном серьезе считает, что хозяева — это такие удобные подушки.
— Да уж… Хорошо, что хоть ты не в «охотничьем» режиме, — вздохнула я. Что-то мягкое щекотало спину. Ощущения подсказывали, что это один из вездесущих локонов Дариэля забился мне за шиворот. — А то мне бы приснилось, что я — средневековая ведьма, которую на костре жгут.
Ксиль расхохотался самым бессовестным образом. Кровать так затряслась, что Дариэль, устоявший перед моим воплем, недовольно заворочался и проснулся.
— Dess, — зевнул целитель. — Что здесь происходит? Уже утро? Ох, Нэй, прости… — он осознал наше интересное положение и попытался убрать руку с талии (я из непонятного чувства вредности не позволила) и дезертировать к стенке. Не вышло — мы и так лежали к ней вплотную. — Я во сне, машинально… — забормотал он.
Я ужасно пожалела о том, что не могу повернуться и разглядеть выражение его лица.
«Трогательно краснеет, — тут же наябедничал Максимилиан, продолжая довольно жмуриться и изображать ленивого и ни к чему непричастного кота. — А глазки такие сонные… Так бы и съел».
«Глазки?» — слабо удивилась я изменившимся пристрастиям Ксиля.
«Самого Дэйра, — поперхнулся смешком князь, и во взгляде у него появилось что-то странное. — Или покусал хотя бы… Не больно… Запустил бы клыки в эту беззащитную шею, вдохнул медовый запах, поймал бы языком соленые капли… — Максимилиан медленно облизнулся, а под одеялом вдруг стало жарче. — У эльфийской крови совсем другой вкус…»
Он подумал это так мечтательно, что я даже обиделась.
«Лучше, чем у меня?»
«Ну что ты, — серьезно успокоил меня князь. — Ты все равно самая вкусная».
Отчего-то это прозвучало, как «самая любимая», и бутербродом я себя не почувствовала.
Хотя, наверное, обижаться надо было именно на это высказывание, а не на предыдущее. Сравнивать возлюбленных с едой… Фи. Но, кажется, здесь подразумевалось нечто иное… Голода в голосе Ксиля не было — было странное тянущее предвкушение, предчувствие удовольствия. Неправильного, но притягательного.
Максимилиан усмехнулся.
«Наслаждаться кровью и эмоциями близкого существа — для шакаи-ар очень личный контакт… Это не просто трапеза. Это как… Кхм, — он внезапно смешался. — Ты еще слишком маленькая, чтобы понимать».
Я мысленно показала ему язык в ответ на «маленькую» и все-таки извернулась так, чтобы видеть лицо Дэйра, хотя бы искоса.
— Доброе утро, — улыбнулась я.
— Доброе, — эхом откликнулся Дариэль. Никакого стыдливого румянца я у него не заметила — то ли Ксиль себе что-то навоображал, то ли целитель уже успел справиться со смущением. Взгляд целителя был задумчивым и нежным. Челка слегка завивалась, как от влажности. — Хорошо спалось?
— Замечательно, — искренне откликнулась я. — Только под утро какая-то ерунда прикошмарилась, ну, это ничего. А тебе как спалось?
— Чудесно, — в тон мне ответил целитель и вдруг улыбнулся, чуть-чуть опуская ресницы — точь-в-точь как Ксиль: — Дивные сны и дивное пробуждение — с невестой в объятиях.
Кольцо под футболкой ощутимо потяжелело. Стало до жути неловко. Я вдруг как-то разом осознала, что меня обнимает взрослый мужчина. Ксиль со всеми его замашками ощущался, как кот — ну, спит, нагло растянувшись на хозяйке, ну, сопит себе… При этом обнимать его — все равно, что тискать мягкую игрушку. Он сам воспринимает это так, и его мироощущение передается другим…
А Дэйр чувствовал себя именно так, как сказал.
В постели.
С девушкой.
Со мной.
К щекам прилила кровь.
— Пойду умываться, — смущенно пробормотала я, пытаясь выпутаться из чужих рук и ног. Надо будет завернуться в одно из одеял, когда пойду в ванную — наверняка в холле опять мороз…
«Заодно и вместо халата сойдет», — мелькнула стыдливая мыслишка.
Всякая ерунда, вроде футболки на голое тело, по поводу которой я с Ксилем совершенно не заморачивалась, вдруг обернулась Очень Важными Деталями. Если Дэйр действительно воспринимает ситуацию так серьезно, то лучше отговорить Ксиля от совместных ночевок. Раздобудем где-нибудь раскладушку, или эту кровать раздвинем, протопим вторую комнату…
Я зыркнула из-под ресниц. Взгляд у князя был до отвращения понимающим.
— Пустите, — тихо сказала я.
Дариэль без возражений, но с запинкой — будто бы сожалел об этом — убрал руку. А Ксиль вдруг изогнул бледные губы в невозможной, дразнящей улыбке… Синие глаза потемнели, словно небо грозой налилось.
— Пустить? Ты торопишься? — томно выдохнул он, склоняясь к моему лицу.
Я инстинктивно отпрянула — в защищающие объятия Дариэля. Тот повернулся, словно пытаясь защитить, спрятать меня — собой. Но не успел… А Максимилиан стремительно, хищно скользнул, накрывая нас обоих своим телом, прижимая так, что не вдохнуть…
Его кожа медленно теплела, будто внутри разгорался костер. Откуда-то из глубины моего существа поднималась странная дрожь… А дыхание Дэйра шевелило волосы на затылке — прерывистое и слабое.
Жар со всех сторон, как на костре. Но почему-то совсем не страшно…
— Горячо? — вкрадчиво спросил Максимилиан. Голову повело. — А знаешь, почему?
Я хотела сказать что-нибудь — но сухие губы не слушались. Он был так близко… и Дариэль тоже. Тонкая ткань моей футболки и футболки Дэйра — не преграда.
Все ощущалось слишком четко — и напряжение в мышцах за моей спиной, и гибкая расслабленность тела, вжимающего меня в… в постель, надо думать так, да… И безумный, хаотичный, разобщенный ритм, в котором колотились наши сердца…
Гулкие, сильные удары — Дариэль.
Трепетание, как будто бабочка в плену ладоней — мое.
И — нарастающий темп, оглушающий, взвинченный, как взведенный курок, как сжатая пружина — сердце Ксиля.
Северного князя.
— Он сейчас полыхает, как печка, потому что голоден, — Ксиль выдыхал мне слова прямо в сухие, онемевшие губы.
Я зажмурилась. Это было так невыносимо… так непонятно и ярко, что не разберешь — хорошо или плохо… тяжело… жарко… почти больно от невозможности дышать полной грудью.
Максимилиан усмехнулся. Меня как током дернуло — инстинкты выгнули позвоночник, заставили слепо метнуться, отталкиваясь руками… Но ладони только соскользнули по аномально гладкой, горячей шакарской коже, и это шелковое ощущение на кончиках пальцев словно выпило последние силы.
Дэйр же словно окаменел. Если бы не стук сердца и рваное дыхание, он стал бы похож на статую.
Раскаленную.
— А голод, малыш, это не та штука, которую следует игнорировать… К слову, Силле, — мурлыкнул князь, прижимаясь щекой к моей щеке — сбывшаяся мечта. — Эмоциональный голод ведь можно утолить не только чужой болью… и я покажу тебе, как. А Найта мне немного поможет… Да?
Выдох Дариэля был больше похож на стон.
— Не впутывай ее… — хриплый и низкий голос отдавался в моих легких. — Так нельзя…
— Можно, — хохотнул Ксиль, щекоча дыханием шею. Его пальцы, увенчанные острыми когтями, ласково погладили меня по затылку… и рука замерла. — Пей, Дэйри. У тебя уже клыки зудят. Нельзя же так терпеть, право. Ты вчера набегался в несвойственном эльфийскому организму ритме… Ослабел так, что чуть не простудился от какого-то хилого сквозняка… А себя надо беречь, солнечный мой.
В голосе послышалась отчетливая издевка.
— Заткнись. Заткнись и убирайся.
Меня начало колотить — от жара, от невозможного напряжения и еще от чего-то странного, чего я не понимала, но боялась. Какого-то темного чувства…
— О, Силле, зубки оскалил… Пей, говорю, — Ксиль произнес это жестко, почти приказал. — Не надо трепать мне нервы, солнышко. Ну же!
Рука князя шевельнулась. А Дэйр вдруг обмяк, сдаваясь.
Жар стал сильнее.
Запахло ржавчиной.
— Умница… — прошептал Ксиль, утыкаясь лицом мне в шею. — Хороший мальчик… А теперь моя очередь.
Шею кольнуло. Совсем слабо. Но это словно замкнуло нас в какой-то безумный контур, внутри которого обрушились все барьеры, стирались границы между моим сознанием… и чужим.
«Еще…» — безумно колотилось в висках Дэйра.
«Правильно, правильно, молодец», — твердил, как мантру, Ксиль.
Эмоции смешались в дикий коктейль.
Можно ли заблудиться в чужой душе? Когда со всех сторон — жар? Когда по нервам словно пропускают ток?
Можно ли пить чужой голод, и радость, и страх, и стыд, как чудесный эликсир?
Можно.
Но это слишком для человека. Слишком…
Я тонула в чувствах, с которыми мне было не справиться. И первобытный ужас потеряться, лишиться себя — отрезвил. Выбросил из океана эмоций в ржавый и горячий воздух. Заставил вспыхнуть под веками кружево нитей, превратил кровь в жидкую тьму…
Прочь. Прочь отсюда, пока я — это еще я.
Ксиль был сильнее меня… но я и не стала его отталкивать. Просто вдруг оказалась не там, среди жарких сбившихся одеял, а около двери.
Серые волосы Дэйра змеились по серым простыням. А в глазах Ксиля была только чернота. Жадная, огненная… и даже на таком расстоянии выпивающая душу.
Я выскочила из комнаты, чувствуя, как щекам становится мокро. Ледяной пол обжигал босые пятки.
Шаг, другой, третий… Забиться в дальний угол ванной, не зажигая света, повернуть кран — и замереть под холодными струями.
Футболка и штаны впитывали воду, облепляли разгоряченное тело. Меня била дрожь. Страх отступал куда-то в подсознание. Я всхлипывала, пытаясь выровнять дыхание…
Душила обида. Иррациональная. Горькая. Густая, как смола.
Я хотела вернуться назад.
Но не могла.
Ледяная вода стекала по спине и убегала в слив.
Я старалась не думать ни о чем. Превратить сознание в пустой лист… Изнутри разрасталась странная пустота. Словно стылая вода выхолащивала не только тепло тела, но и саму душу превращала в нечто холодное, бесчувственное и безразличное. Ощущение времени исчезло — час прошел или неделя, мне было неважно.
Голову заполняли мысли, которые причиняли почти физическую боль. Я хотела стереть их, вернуть все назад… но не получалось.
Сейчас случилось нечто, что я не понимала. Просто не могла вообразить… И дело было не в телепатическом контакте, это-то как раз оказалось не в новинку. Испугал меня не он, а… как это говорится… физическая сторона привязанности?
Протяжный, всхлипывающий, тоскливый стон повис в воздухе, и я с отстраненным удивлением узнала свой голос.
Бездна, это же надо быть такой дурой! И эгоисткой… Для меня, одиночки по характеру, не имеющей опыта отношений, любовь сводилась то ли к дружбе, то ли к подобию родственной, кровной связи — всепрощение, доверие, безоговорочная помощь, необидные взаимные подколки… Даже с Ксилем взаимные объятия были не так уж важны, а в случае с Дариэлем — всегда становились неожиданностью. Приятной, но обязывающей не больше, чем поцелуй в лоб на ночь.
Я просто не понимала.
А теперь, во время телепатического контакта, под темными вихрями голода, под мельтешением поверхностных мыслей мне открылся странный огонь. Он не был чем-то центральным в сознании и мироощущении ни у Максимилиана, ни у Дариэля, но в то же время оказался прочно вплетен в восприятие моего образа.
Этот огонь чадил горьковатым чувством вины и жадностью у целителя и отдавал миндальной, терпеливой нежностью у князя. Я мимоходом окунулась в пламя — и осознала, лучше и полнее, чем кто бы то ни было на свете, что значило быть объектом чужого желания.
И испугалась.
Внутри я все еще оставалась школьницей. Мы, ведьмы, вообще медленно взрослеем, потому что даже самая слабая равейна может продлить свою жизнь если не магией, так целительским искусством, до человеческого максимума — то есть до ста с лишним лет. Официально ведьмы низких рангов становились совершеннолетними в восемнадцать, двадцать, двадцать один — в зависимости от традиций страны, в которой жили. Но реально выпархивали из родительского гнезда значительно позже, ближе к тридцати.
А уж королевы…
До пятидесяти равейн трех высших ступеней опекали, как детей — силы много, а вот знаний, как ею пользоваться — нет. Воспитание и уроки владения магией начинались рано, с семи-восьми лет. К Феникс, в которой подозревали носительницу могущественного дара, раньше раз в пару месяцев приезжала эстиль, постоянно жившая в Замке-на-Холмах. Сейчас эти занятия с успехом заменяло общение с Риан и другими королевами…
По-хорошему, нашу звезду должны были после инициации отправить в Замок, но времена наступили беспокойные, да и уровень эстаминиэль для четверых из пяти оставался по большей части номинальным, поэтому заботу о воспитании возложили на леди Элен. Благо мамин ранг позволял…
Стоило вспомнить маму, и стыд накатил по новой.
Элен открыто не одобряла отношения с Ксилем. Считала, что я вообще слишком молода для любых связей, а уж князь тем более не годился мне в пару.
Брат пару лет назад чуть не избил собственного учителя, Мэйсона, за то, что по слухам Рэм якобы уделял мне непозволительно много внимания. И это — брат, который смотрел на вещи с подростковой непосредственностью…
Что сказала бы мама, узнай она о сегодняшнем утре, мне даже думать было больно. Нет, дело не в «неприличном» поведении князя и Дэйра. Наоборот — в моем безрассудстве, в беспечности…
А ведь Ксиль всего лишь поступил честно, показав другую сторону… любви. Свой взгляд на нее… свой и Дариэля.
То, что для меня оказалось немыслимым и шокирующим, для них было естественным. Вот такой конфликт точек зрения. Не поколений, не культур… скорее, возрастов.
Боги, как же все сложно!
Мне опять захотелось плакать.
Скрипнула тихонько дверь. Щелкнул выключатель — зажегся свет. Я зажмурилась, умом понимая, что кто-то вошел и надо с этим кем-то поговорить, что нельзя вот так сидеть, цепляясь за мокрый кафель…
Понимала — но заставить себя действовать не могла.
Максимилиан или Дариэль? Не важно. Пусть уходят. Мне надо подумать и решить уже что-то. Как себя вести, к чему стремиться — хватит уже плыть по течению. А то занесет куда-нибудь к водопаду…
Зашуршали краны. Сначала я не заметила изменений, а потом плечи и спину начало покалывать. Чувствительность возвращалась… И просыпающимся нервам даже теплая вода казалась кипятком.
— Прости.
Все-таки князь. Голос был таким тихим, что мог и просто померещиться, но не узнать его я не могла.
В груди вскипели пополам злость и обида. Ведь это все из-за него! Он разрушил всю мою прежнюю жизнь, приучил думать только о нем, разлучил со звездой, заставил впервые поругаться с мамой и — невольно — причинить боль Дариэлю.
Злости стало чуть больше.
— Прости меня, маленькая, — чуть громче.
Я подняла взгляд. Максимилиан сидел напротив, очень близко. Он смотрел прямо на меня, не отрываясь и не мигая, обхватив колени руками, словно мерз. Капли воды из душа оседали на голых плечах и блестели в волосах, как искусственные бриллианты. На белом-белом лице глаза словно излучали синеву.
— Прости меня, — повторил он в третий раз так, словно действительно чувствовал вину и неуверенность. Будто бы князь был таким же подростком, как я, впервые и необратимо влюбленным, неопытным, непонимающим себя и это непостижимое, прекрасное существо напротив.
Такая совершенная и приятная иллюзия равенства. Но три с половиной тысячи лет, но темный голод, но тени мертвецов за плечами и огонь глубоко внутри…
Я уже не верила в мальчишку из потайной горной долины, из страны, которой никогда не было и нигде нет.
Он, князь, шакаи-ар, телепат — как он мог превратить это утро… в кошмар?
— Никто не совершенен, — тихо произнес Ксиль, отвечая на мои мысли. — Ошибаться могут все. Даже те, у кого тысячи лет позади. Если ты случайно причиняешь боль тем, кого любишь, то это бьет по тебе рикошетом так же сильно, как впервые. И сколько бы ни было воспоминаний, все равно становится страшно: а вдруг именно сейчас ты не сможешь ничего поправить. Вдруг они не простят. Опыт шепчет: все проходит, и сие пройдет… Но это плохая анестезия. И плохое успокоительное. Все равно больно и страшно.
Я поежилась. Странное было ощущение: спина уже отогрелась и вода казалась просто горячей, а вот на ногах онемение еще не до конца сошло, и на босые ступни словно кипяток лили. Пар заволакивал холодную кафельную пустоту ванной призрачным теплом.
Или на меня так действовали слова Ксиля?
— Очень впечатляющая речь, — губы почти не слушались, будто я заново училась говорить. — И часто тебе приходилось утешать истеричных девиц после соблазнения?
Боги, какую чушь я несу… Какое соблазнение? Какие девицы? И почему мне хочется плеснуть в эти синие глаза кислотой, чтобы они не вытягивали из меня душу?
Ксиль опустил ресницы. На них тоже застыли прозрачные капельки воды.
— Я никогда никого не утешал, Найта, — мое имя прозвучало так лично, так невыносимо интимно, что вновь стало жарко. — Я никогда не пытался вогнать свои поступки в рамки каких-то обычаев и традиций только для того, чтобы продлить отношения. Я никогда не просчитывал каждый свой шаг для того, чтобы желание разделить с кем-то жизнь стало реальностью. Да и не хотел этого…
— Чего?
Пар становился все гуще. Он почти глушил слова. И очень хорошо прятал лицо.
— Делить жизнь на двоих. А с тобой — хочу…
Вот так, просто. Да у него все просто! А мне потом мучаться!
— Почему? — быстро, еще до того, как он договорил, откликнулась я. Горячие струи из душа разбивались о плечи, стекали по спине. Слив уже не справлялся с потоком, и на полу было по щиколотку воды. — Чего во мне такого особенного? Чего такого ты не нашел за тридцать шесть веков во всех своих подружках, что есть во мне? — я по-прежнему шептала, но Ксиль втягивал голову в плечи, как от крика. — Почему ты следуешь сейчас моим желаниям, а не своим, почему пытаешься сам подстроиться, а не перекраиваешь меня? Почему, Ксиль?
Глаза под пушистыми ресницами распахнулись. Даже белесый туман не сделал пронзительный синий цвет бледнее.
Почему я ловлю его взгляд даже сейчас, когда ярость перехлестывает через край?
— Я не знаю, — четко и раздельно произнес Максимилиан, и его голос был голосом князя, а не запутавшегося мальчишки. — Не знаю, и знать не хочу. Я даже понять не могу, с какого момента вся эта ложь стала настоящей любовью. И почему это вообще случилось, тоже не знаю. Может, потому, что я был открыт с самого начала. «Она все равно умрет, — думал я, — зачем ей врать в мелочах?». А ты была доверчивой… открытой… верила каждому слову. Не было нужды в манипуляциях, чтобы получить твое сердце. Пара слов, пара поцелуев, несколько откровенных разговоров — и все, ты — моя. Таких девочек, Найта, миллионы, — он сощурился, и взгляд стал жестоким. — Нецелованных. Чистых. Вы посвящаете свою жизнь не тем, кто действительно этого достоин, а тем, кто первым решится взять вас себе. У тебя этим кем-то оказался я. А мог стать тот же Дариэль. Он просто ждал, пока ты вырастешь…
Я запрокинула голову. Вода окатила лицо. Уже не горячая, теплая, в самый раз для душа. Капли бьют по коже, и можно представить, что это дождь. Но зачем себе врать?
— Вот как оно было… Ты просто очаровывал меня, чтобы я легла на тот алтарь с удовольствием? — из меня словно яд сочился. Впервые я не боялась телепатии Ксиля — думаю, это ему нужно было бояться моих чувств. Оказывается, наивные девочки не только любить могут всем сердцем.
Ненавидеть кого-то — не менее интересно.
— Сначала — да.
Боги, да что у него с лицом! Как будто он и в правду может чувствовать сомнения и… боль.
Я чувствовала себя так, словно мир несколько раз перевернулся с ног на голову. Верила Ксилю — и боялась верить.
— …Но нельзя заигрываться в любовь. Если делать это слишком искренне, если открывать свою душу и не лгать ни в чем, кроме самого главного… Судьба лжецов не любит, — усмехнулся Максимилиан. — Она с удовольствием наказывает их тем, что делает ложь правдой. Я не знаю, когда это произошло, Найта.
Его взгляд стал спокойным и ласковым. Такого раньше не бывало — никогда. А сейчас… Как у целителей…
— Может — когда Тай вступился за тебя, и ты вдруг из жертвы стала чем-то живым и важным… Может, потом, когда у меня была только боль, кошмар лабораторий и сны о тебе… Не имеет значения. Я просто принимаю это, как данность. Я люблю тебя. Ловлю себя на мысли, что думаю в первую очередь о твоих желаниях, а не своих — и не удивляюсь. Я хочу, чтобы тебе было хорошо… Умом понимаю, что ты сделала для меня больше, чем я заслуживаю. Простила, спасла жизнь… Мне этот долг никогда не вернуть. Я знаю, что тебе со мной будет трудно, ты другая, наивная, юная… Возможно, из вас с эльфенком действительно вышла бы хорошая пара, — вертикальные зрачки стали узкими, как щели, стирая всякое выражение из глаз. — Но не могу тебя отпустить. Даже если тебе от этого будет лучше. Я шакаи-ар, — сказал он странным тоном, будто оправдывался. — И я влюблен. Мое счастье — это когда хорошо тебе… Я стараюсь сделать все, чтобы ты была счастлива. Но почему-то все время попадаю впросак… Наверное, это и есть суть любви — когда хочешь только блага, а в итоге выходит совершенно не так.
Он замолчал.
Я не умею долго злиться… Наверное, это плохо. Достаточно совсем немного, чтобы обида стерлась — всего лишь поставить себя на место того, другого, и понять.
Безумие какое-то. Настроение не должно мотаться, как на качелях — люблю-ненавижу-люблю, больно-сладко…
— Зачем ты мне все это рассказываешь? — злость куда-то просочилась, стекла вместе с водой в слив. Осталась только усталость. — Сначала напугал меня до чертиков там, в комнате, потом наговорил гадостей здесь… Думаешь, я не догадывалась, как обстояли дела во время путешествия по пути королев? Не раскладывала по полочкам все? Потом уже, позже? — это прозвучало почти жалобно. — Зачем вытаскивать все скелеты из шкафов сейчас, когда я и так на взводе?
Максимилиан промолчал, ежась в клубах белого пара. А когда ответил, я подумала, что ослышалась:
— Если ты меня не бросишь и после этого, значит, мне нечего больше бояться.
И улыбнулся. Вымученно, болезненно. И почему-то я верила, что эта улыбка искренняя.
— Что? — вырвалось у меня. — Не говори глупостей… Как будто ты позволил бы мне уйти, — буркнула я, краснея.
Улыбка угасла. Максимилиан вздохнул.
— Пожалуй… это ведь совсем не в моем характере… Но мне страшно, что я действительно мог бы тебя отпустить. Совсем. И остаться…
Он оборвал себя, недоговорив.
Я бездумно опустила ладонь в воду.
— Ты противоречишь себе. То говоришь — не отпущу, то — будто боишься, что отпустишь.
Он склонил голову на бок.
— Может, потому, что я сам не знаю, как поступлю?
Страшно было видеть Ксиля таким. Пусть лучше манипулятор, эгоист, жестокий мальчишка с разумом Древнего.
Но только не уязвимый. Достаточно и меня одной…
— Как там Дэйр? — спросила я, шевеля в воде пальцами. Кожа уже некрасиво стянулась от влаги. Интересно, а Ксилю не противно смотреть на меня? Сам князь — идеален, так какими он видит нас, людей?
— Спит. Я слегка запутал его воспоминания… Эмпатическое внушение. Будет думать, что просто перекусил мной, — невесело усмехнулся Максимилиан. — Пожалуй, еще один такой разговор, только с Силле, я бы не вынес. Отвык откровенничать. Да еще — не уверен, что ему будет на пользу… правда.
Я замерла.
— А почему тогда стал говорить со мной? Мог ведь тоже внушить что-нибудь…
Его губы тронула улыбка. Невозможная — лукавая, ласковая и печальная.
— Я хочу быть с тобой всегда. Пока меня не убьет кто-нибудь… А если впереди — вечность, то когда-нибудь раскроются все тайны, — он коснулся раскрытой ладонью дрожащей поверхности воды. — Игры с памятью — штука ненадежная… Не хотелось бы мне однажды потерять тебя потому, что некогда я струсил и просто не поговорил.
Я очень хотела сказать: «Люблю тебя». Но вместо этого шмыгнула носом и пробормотала, глядя на потоки воды:
— Если мы и дальше будем так сидеть, то вода дойдет до двери и зальет холл.
К счастью, Ксиль был шакаи-ар. Он слушал не слова…
Плеснула вода, и я оказалась в самых уютных на свете объятиях. Можно было просто выкинуть все сложности из головы и просто расслабиться, прижаться щекой к прохладному плечу, осторожно провести пальцами вдоль обманчиво хрупких позвонков, накрыть ладонями тонкую, нежную кожу у лопаток, где у моего князя в бою пробивались крылья…
— Не боишься огня? — шепнул мне Ксиль, щекоча дыханием ухо.
Я хмыкнула.
— Собираешься меня спалить?
— Не сейчас, — жарко выдохнул князь. Когти почти неощутимо царапнули спину. — Но когда-нибудь — обязательно.
Он сказал это так, что я не могла не поверить. Но страшно не было совершенно. Мы вдвоем, рядом… Это ощущалось очень правильным. Единственно верным… Как будто рассеялось наваждение.
— Спасибо, — сказал вдруг Ксиль, благодаря неизвестно за что, и улыбнулся. — Наплескалась? — добавил он, как ни в чем не бывало.
— Угу.
— Пойдем переоденемся? Мне-то простуда не грозит, а вот ты можешь свалиться, если походишь в мокром по холоду… Да и волосы, кстати, тоже подсушить не мешает.
После всех этих эмоциональных перепадов меня заполнило легкомысленное веселье. Хотелось хихикать, капризничать… Наверное, так себя чувствуют немного пьяные люди.
Ксиль выключил воду, быстро слил ее в сток с помощью каких-то фокусов с гравитацией, молнией сбегал за одеждой и полотенцами и — как примерный мальчик — даже не намекнул на желание поприсутствовать при моем переодевании. Вышел — и закрыл дверь.
Мокрые вещи я отжала и повесила на край корзины для белья — пусть подсохнут, а там можно будет привести их в порядок или убрать в «бездонный» рюкзак до лучших времен. А вот с волосами было хуже… Полотенцем удалось снять большую часть влаги, но все равно так по местным сквознякам не походишь. Значит — либо замотать голову шарфиком-подарочком Лиссэ, либо попытаться воспользоваться заклинанием… которое мне и в нормальных-то условиях с трудом дается…
М-да…
Ну, ничего, шарфик Лиссэ веселенький такой. Феникс даже сказала «стильный». Правда, вряд ли она думала, что я стану носить его на голове…
— Далеко собираешься? — безмятежно поинтересовался Ксиль, развешивая свои вещи на спинке стула рядом с камином. Ох, а я не догадалась! Называется, привыкла к магическим удобствам… Ну, ничего, после обеда займусь своей «пижамой».
— Повидать кое-кого, — ответила я, вытаскивая из рюкзака шарф. Так, осталось замотаться, как эльфийки… — Риан, брата… Ну, к Рэму еще зайду, наверное. Но сейчас уроки, так что, наверное, сначала к Риан.
— Завтракать не будешь? — Ксиль против воли бросил взгляд в сторону кровати, где спал Дэйр, и облизнулся.
Я с сожалением мотнула головой.
— Не буду. Столовая, наверное, уже закрылась… Ладно, напрошусь к Риан на чай, она любит гостей прикармливать, — я поймала себя на том, что тоже смотрю на Дэйра. Смущенно отвернулась, встретилась с понимающим взглядом Ксиля… И расхихикалась. — А Дариэль долго еще проспит? — спохватилась я, сообразив, что мы разговариваем в полный голос, а целитель и не думает просыпаться.
— С часок, — пожал плечами Ксиль, застегивая рубашку. Естественно, тонкую и черную. Позер. — Для верности. Ну, и чтоб голова потом не болела… Найта, ты уверена, что хочешь прогуляться одна? — он пристально посмотрел на меня.
Я помедлила совсем чуть-чуть, прежде чем кивнула. Мне нужно было разложить мысли в голове по полочкам самостоятельно, а сделать это в присутствии Ксиля не представлялось возможным.
— Думаю, мы за обедом встретимся… Приходите с Дэйром в общий зал, я тоже там буду. Заодно решим, надолго ли задержимся здесь.
Князь согласно кивнул:
— Как решишь, так и будет.
Мне отчего-то показалось, что он имел в виду вовсе не срок пребывания в Академии.
— Пока, — коротко махнула я рукой и, подхватив на всякий случай куртку, выбежала на лестницу, пока не передумала и слабовольно не поддалась желанию остаться в теплой, уютной комнате.
Путь вниз по ступеням показался мне гораздо короче, чем вверх.
В Академии было пустынно. Коридоры патрулировали маги из учителей и старших курсов. Иногда встречались шакаи-ар и равейны. От первых веяло холодной хищной целеустремленностью — казалось, они упивались своим могуществом там, где отказывали силы волшебников.
Ведьмы выглядели обеспокоенными и хмурыми. Признав во мне свою, они приветливо кивали и тут же исчезали — почти мистическим образом, как и все торопящиеся люди.
Я скиталась от этажа к этажу, спрашивая у встречных равейн, а потом, отчаявшись, даже у магов, как мне найти Риан. Кто-то отправлял меня в лаборатории, другие советовали навестить библиотеку или общежития, где разместилась в пустующих комнатах часть гостий-ведьм… В итоге я забрела в крыло, где располагались ученые залы, рассчитанные не на класс, а на целый поток.
Коридор был удручающе пуст. На дальнем конце, напротив двери, за которой шумели так, словно там собралось три-четыре класса без учительского присмотра, стоял человек и курил, самым нахальным образом нарушая правила Академии. Я пригляделась и ахнула:
— Рэм!
Мэйсон вздрогнул и быстро потушил сигарету об подоконник, воровато оглядываясь. Разглядев меня, он вздохнул с облегчением, потом чертыхнулся.
— Привет, детка, — совсем неприветливо буркнул некромант. — Между прочим, это была предпоследняя сигарета, а пачку мне одолжил студент в обмен курсовик.
— Здесь туго с сигаретами? — спросила я сочувственно, вглядываясь в осунувшееся лицо некроманта. Курил он много и не посадил до сих пор легкие только потому, что регулярно мотался по целителям. С привычкой смолить сигарету за сигаретой Рэм расставаться не желал ни за какие блага, хотя регулярно эти самые блага тратил на лечение.
— Здесь туго со свободами, — уныло откликнулся Мэйсон. — Люси запрещает мне курево домой приносить…
— Люси? — удивленно откликнулась я, догадываясь, почему у Рэма такой усталый голос… и нервные манеры… и чистый свитер… и даже… ого! Отглаженные брюки вместо потертых джинсов! — Рэм, что случилось?
— Как что, — вздохнул некромант. — Ты разве не знаешь? — я мотнула головой. — Ну, тогда есть сюрприз.
Он сказал это так, будто подразумевал: «Меня скоро хоронят».
— Какой?
— Я собираюсь жениться, детка.