— Режу в третий раз.
— Это ведь очень больно.
— Я знаю. Но я хочу спасти ее.
— Это потому, что ты не знаешь, что такое по-настоящему очень больно.
Струя пламени начала вгрызаться в стенку. Ему показалось, что стенка вздрогнула.
— Получается? — спросил голос.
— Нет. Подожди. Нет. Стена все еще слишком твердая. Эта девочка по-настоящему хочет умереть. Я первый раз в жизни сталкиваюсь с таким сильным желанием. По-моему, ее настойчивость заслуживает уважения. Пусть умирает, если она уж очень хочет. Я сделал все, что мог, и даже намного больше, чем мог. Я возвращаюсь, и будь проклят этот день. Прости, старик, все же сегодня я встретил тебя.
— Ты сказал, она самоубийца? — спросил голос.
— Да. Это что-то меняет?
— Это меняет все. Я не хотел говорить тебе, но, наверное, ты должен знать. Самоубийцы никогда не доходят до конца тоннеля, они сворачивают в один из боковых рукавов. У каждого тоннеля есть ответвления.
— Ну и что?
— Боковые рукава — это на самом деле длинные колодцы. То, что живет в глубине, ждет тебя, хватает тебя, пережевывает тебя и начинает высасывать то, что осталось, потом прорастает сквозь тебя. Оно становится тобой, и ты становишься им. Когда тоннель разрушается, колодец остается. После каждого самоубийцы остается один новый большой колодец.
— Это всего лишь смерть.
— Это бесконечная смерть. Ты продолжаешь умирать вечно, потому что сознание не разрушатся. Ты превращаешься в тело этой большой пиявки и все еще продолжаешь жить. Это худшее из того, что может случиться. Это хуже, чем любой выдуманный ад, — уже потому, что люди на земле не могут этого себе представить. Если бы люди знали, они бы не совершали самоубийств. Никогда, ни по какой причине.
— Что я могу сделать?
— Ничего. Ты дошел до предела, — сказал голос. — Видишь ту полосу серой травы? Там граница. В двух шагах за полосой. Дальше не сможешь пройти ни ты, ни я. Еще несколько метров, и твоя защита разрушится.
— Что будет, если я перейду границу, а потом вернусь?
— Ты не успеешь вернуться. Ты не сможешь. Тебя просто разорвут на куски.
— Я пока не вижу ни одного хищника.
— Они появятся быстро, поверь мне.
— Я рискну, — сказал он. — Я не буду отходить далеко. Всего метров на двадцать или на тридцать. Как только возникнет опасность, я побегу назад.
— Нет, — сказал голос. — Это безумие. Я запрещаю тебе.
— Ты можешь меня остановить?
— Если бы я был жив, я бы набил тебе морду. Остановись сейчас, потом скажешь спасибо.
— Здесь тебе кулаки не помогут.
Перед ним возникла полупрозрачная фигура, отдаленно напоминающая человеческую. Габричидзе даже здесь был на голову выше. Черты лица, как и другие мелкие детали, трудно было разглядеть. Фигура стояла на пути. Сергей шагнул вперед и прошел сквозь призрака. «Ах, Самара-городок, беспокойная я», — запел он злым голосом.
Призрак исчез. Может быть, и не нужно было так жестоко.
Он спел пару фраз и замолчал. «Как раз это и называется глубинным опьянением, я пою песни и разговариваю с призраками, — подумал он, — и что самое гнусное во всей ситуации — ведь никто не мешает мне вернуться, ничто и ничто. Я могу просто повернуть назад и уйти. Я делаю то, чего не хочу делать, хотя никто меня не просит это делать. Это бред, это болезнь, это яд, это сумасшествие. Но я все равно пойду дальше».
Хищники пока не появлялись. Он медленно продвигался вперед, шаг за шагом. Здесь тоннель стал немного уже, а его стенка начала остывать. Вскоре все это закончится, закончится так или иначе, думал он. Он прошел еще метров сто, пока заметил нечто новое: его ладони начали светиться.
Он поднес ладонь к лицу и долго вглядывался в нее. Кожа и в самом деле светилась каким-то мертвенным светом, словно гнилушка во влажном лесу. Большие линии ладони светились ярче, все, кроме линии жизни, они были будто нарисованы светящейся краской. Он прекрасно знал, что это означает.
В свое время, когда прыжки были в новинку, этот мир исследовали теми же методами, что и космические дали: запускали сюда беспилотные механизмы и животных. С механизмами ничего не вышло, техника ведь плохо переносит прыжок и всегда изменяется при фазовом переходе между двумя пространствами, а вот животные забирались очень далеко. Гораздо дальше людей. Но мир смерти оказался несовместим с жизнью. Чем дальше проникало животное, тем хуже оно себя чувствовало. У него нарушалась поведение и координация движений. Некоторые собаки выли и кусали сами себя. Затем бедное существо начинало светиться, светиться все сильнее. Через несколько часов такого свечения животное погибало. Свечение всегда означало приближение смерти. Собаки выдерживали почти два с половиной часа свечения. Мартышки семь часов. Крысы — пятнадцать минут. Муравьи, выдерживали почти сутки. Но никто не знает, сколько часов или минут выдержит человек. Сейчас отсчет времени уже пошел.
Он уже ушел довольно далеко за ту черту, за которой отключается защита. Метров двести или триста. Никаких хищников пока не было. Он постучал по стенке тоннеля и послушал эхо. В окружающей тишине каждый звук казался значительным. Затем начал резать стенку — в четвертый раз за этот день. «Господи, сделай так, чтобы у меня получилось! — думал он. — Сделай это или дай мне знак, что я творю дело, неугодное тебе». Но знака не было.
В этот раз ему повезло больше. Он настойчиво направлял лезвие пламени в одну и ту же точку и наконец прорезал отверстие. Но дальше дело не двигалось. Он расширил отверстие еще на пару сантиметров, потратив на это не меньше, чем десять минут. Стенка тоннеля накалилась докрасна и начала вибрировать, издавая тихий гул. Чтобы прорезать приличную дыру, придется работать еще часов пять. Этих часов у него просто нет. Он выключил резак и прислушался. За его спиной кто-то двигался.
К счастью, у негр имелось оружие. Нечто, напоминающее пистолет. До сих пор этой штукой еще никто не пользовался, и брали ее лишь на всякий случай, да еще потому, что это предписывала инструкция. Еще никто не сталкивался со зверем в этой тьме.
Резко обернувшись, он вскинул руку и выстрелил по направлению звука. Нечто темное метнулось в сторону. Метнулось беззвучно. Он выстрелил еще раз и, кажется, попал. Подождал минуту, прислушиваясь. Подошел и толкнул существо ногой. От зверя мало что осталось. Лишь нижняя половина тела и кусок плеча, висящий на тонкой полоске плоти. «Все же этот пистолет бьет просто здорово, — подумал он. — Ребятам надо сказать спасибо, что сделали такую штуку. И все ведь своими руками — руками, которые никто не ценил и не ценит. Интересно, как выглядел этот зверь. Судя по останкам, что-то вроде лягушки на длинных и тонких лапах. Во всяком случае, на пальцах имеются перепонки. Водоплавающая хищная мразь».
Он двинулся дальше. Вначале ничего не было, затем он услышал шаги позади себя с правой стороны. Это не были шаги человека. Несколько раз он оборачивался и направлял фонарик на звук, но ничего не видел. Сейчас его больше волновало свечение, которое продолжало усиливаться. «Что, если это радиация? — думал он. — Ерунда, никакая радиация не дает такого эффекта. Но что, если эта вещь еще похуже, чем радиация? Что, если оно убьет меня или просто свалит с ног после того, как я вернусь? Еще немного, еще совсем немного. Еще несколько шагов». Он поднял руку, чтобы посмотреть на часы. Поднял и подпрыгнул от ужаса.
Ремешок часов, всегда сидевший туго, сейчас прорезал плоть и вошел в тело глубже, чем на палец. При этом никакой боли и никакого кровотечения. Это выглядело так страшно, что его едва не стошнило. Он отстегнул ремешок, сорвал часы и швырнул их во тьму, даже не взглянув на время. На запястье осталась уродливая вмятина. Он пошевелил пальцами и убедился, что мизинец онемел и не гнется. Мизинец светился сильнее всего. Возможно, он уже начал отмирать. «Еще двадцать шагов, нет, тридцать, — думал он, — отсчитаю тридцать и остановлюсь. Я ведь прав. Не так ли? Чем дальше я зайду, тем больше выиграю времени на быстром вскрытии стенки. А время сейчас очень важно».
Только сейчас он увидел, что на его руках нет перчаток. Он совершенно не мог вспомнить, когда их снял и снимал ли их вообще. Инструкция это запрещала. Как же это случилось? Поглощенный этой мыслью, он чуть было не пропустил атаку сзади.
Несколько тяжелых тел бросились на него одновременно. Он успел срезать одного из нападавших, но второй сбил его с ног. Что-то ужасно захрустело в районе левой ступни. Он выстрелил, не глядя, еще несколько раз, затем закричал и продолжал стрелять в темноту, ощущая разогревшуюся рукоять оружия. Наконец выстрелы прекратились: он израсходовал весь заряд. Имелась еще и запасная обойма, он она была последней. Перед ним лежало несколько изуродованных тел разных форм и размеров. Некоторые тела светились, некоторые нет. Прямо у его ног лежала оторванная голова с длинными и острыми зубами, напоминающими гвозди. Челюсти продолжали рефлекторно двигаться. Он попробовал подняться, но не смог. Размер мертвой пасти был просто невероятным. Морда действительно напоминала лягушачью.
— Кажется, они откусили мне ногу, — медленно сказал он вслух и подтянул негнущуюся ногу поближе. Но все оказалось не так страшно: отсутствовала лишь передняя часть ботинка, а то место, где раньше находились пальцы, было сплющено — так, будто по пальцам ударили большим молотом. Чуть выше была дыра, сочащаяся кровью, а все остальное казалось целым. Во всяком случае, на пятку можно будет опереться.
Он еще раз попробовал встать. Вначале встал на колени, потом оперся на правую ногу. Взявшись рукой за стенку тоннеля, приподнялся. Потом попытался опереться на левую пятку и снова упал. Боль была такой сильной, что у него перехватило дыхание и закружилась голова.
Лежа, он поменял обойму. «Как я здесь оказался? — подумал он. — Как я здесь оказался и что я здесь делаю? С чего все началось? Ведь не может же быть, чтобы я забрался сюда безо всякой причины?»
Что-то было, что-то невидимое присутствовало в памяти, некая фигура, некий призрак — и вдруг он вспомнил. Это было так, словно ключ вошел в замок. Ну конечно же! Он вспомнил лицо умирающей девушки, спокойное лицо, безо всякого ожесточения, закрытые глаза, голову, соскользнувшую с подушки, полуоткрытые губы, прерывистое дыхание. Она была похожа на сломанный цветок. Пусть это сравнение банально, но она была именно такой. И в тот миг, когда он взглянул на нее, что-то случилось. Он понял, что не может отдать ее смерти. Она напомнила ему кого-то, может быть, старую фотографию собственной матери, может быть, первую детскую любовь, может быть, его собственный предрассветный сон.
— Так вот в чем дело, мужик, — сказал он сам себе, — она тебе просто понравилась. И ты захотел ее спасти, и это уже не просто работа. И что же тебе делать сейчас?
Допустим, он еще сможет кое-как идти. Идти, несмотря на боль. Рассуждая чисто физически, опереться на пятку можно. В крайнем случае можно прыгать на одной ноге. Но далеко так не уйдешь. Последняя обойма закончится быстро, потому что хищников станет больше — их привлекает запах крови. Наверняка они приближаются уже сейчас. То есть вернуться он уже не сможет. Попробовать можно, но шансы равны нулю. Оставаться здесь тоже нет смысла. Пройдет немного времени, и звери его съедят, не оставят даже косточек. Остается двигаться вперед. Вперед — так вперед.
На этот раз он поднялся легче. Ему удалось опереться на пятку и сделать первый шаг. Это было очень больно, так больно, что он наконец-то оценил справедливость слов о симфонии боли. Это была именно симфония, как минимум соната для скрипки с оркестром. При каждом шаге он ясно ощущал, как скрипят и трутся друг о друга мелкие обломки костей. Но вскоре он притерпелся. Боль даже помогала ему сосредоточиться. Он уже ничего не боялся и ни о чем не думал, он просто шел, считая шаги. А хищники шли за ним, постепенно приближаясь. Когда пришло время, он обернулся, чтобы выстрелить.
Метрах в трех от него стояло жабоподобное существо с пастью приличных размеров. Пасть была приоткрыта, из нее торчали зубы, длинные и тонкие, как гвозди. Пистолет медленно поднялся, приготовившись к выстрелу. Палец напрягся, спуская курок. Но ничего не произошло. Выстрела не было.
Он жал на спусковой крючок снова и снова, а хищник стоял, не двигаясь ни вперед, ни назад. Хищник пока боялся, он помнил смерть своих сородичей. Сергей повернул пистолет и посмотрел на курок. Нет, этого не может быть. Он попробовал еще раз. Попробовал — и увидел то же самое.
Его палец не мог нажать на спусковой крючок. Палец просто проходил сквозь сталь — или сталь проходила сквозь него.