- На сколько?
- На сто миллионов лет.
- Только осторожнее. Поэт! Повторяю: мы не имеем права вмешиваться.
- Знаю, будьте спокойны.
- Зачем тебе это?
- Ну... - я ищу причины, объясняющие мой поступок. - Я же все-таки поэт....
Командор снова надолго замолкает. Затем произносит:
- Возвращение разрешаю.
Облака висят совсем низко. Сверкает молния, и в свете этого праогая я замечаю темный проем пещеры. Дождь кончается, и в пещере начинается какое-то шевеление. Из нее выползают четверо лохматых страшных питекантропов. Оглядываются, обнюхивают воздух, прислушиваются. С трудом встают на задние конечности, из их уст вырываются рычание, лай, хрип. Они еще не научились произносить слова, но уже выбирают священное животное, которому будут поклоняться и на защиту которого будут надеяться.
Об обитателях этой планеты мне известно уже все. Они так устроены - не могут обойтись без тотема. И я не буду вмешиваться, пусть он будет, пусть они верят в его могущество, но кто помешает шепнуть им имя этого тотема?
Из пещеры опасливо выглядывает стая: надо узнать о решении четверых, а те сопят и хрюкают - таково сегодня их человеческое общение, таков их спор.
Присоединяюсь к ним и я. Нет, я не скажу как-это тайна поэтов, хотя о какой тайне может идти речь в начале первого поэтического урока, не правда ли?
Мы (а они приняли меня за равного) долго и мучительно ворочаем челюстями, губами и языками, пока не произносим священное и непонятное имя нашего тотема.
- Гомо сапиенс! - бьем кулаками себя в грудь и рычим.
Сейчас я иду со стаей. Мы идем уже много дней. Этим утром мы остановились среди тонких пальцев тростника, протянули вверх ладони и помолились своему тотему, чтобы он не позволил, когда мы станем такими же, как он, забыть, кто мы.