- Как вы это можете объяснить?
- Как-как... Да никак!
- Ну, хорошо, а как этот Сомов относился к своему новому обличию. Он ведь должен был...
- Видите ли, первое время он находился в очень тяжелом состоянии. Не мог говорить, почти ничего не видел...
- А как вы это установили?
- Давайте не будем... Есть методики исследования, есть соответствующая литература. У нас работают профессионалы, как вы, наверное, уже догадались. Я же не спрашиваю вас, как вы установили, что я лечил Сомова.
- Ну, это было сделать очень просто...
- Когда знаешь как - все просто, - Щипаченко пожал плечами.
- Понял, - сказал я.
- Так вот, потом речевая функция восстановилась, хотя состояние оставалось крайне неприятным. Он не различал право-лево, верх-низ, не мог из отдельных деталей картины восстановить целое... Как малый ребенок... Видите ли, это трудно описать... Создавалось впечатление, что у него как-то нарушились связи между полушариями мозга... Однако довольно быстро он вернулся к норме. И тут обнаружилось, что он не узнает самого себя... Ну, с подобными случаями мы сталкивались, хотя там было иное. Знаете, в кривом зеркале человек себя не узнает. И даже на стереографиях. Это патология зрительных центров. А у него со зрением все было в норме... Он, кстати, только сначала.., как бы это сказать.., бурно реагировал, а потом даже с иронией. Говорил, мол, ничего страшного, просто его подменили в роддоме... Мы с ним, много беседовали - совершенно нормальный человек!
- Про аварию речь заходила?
- Да, он рассказывал.
- Что именно?
- Мне трудно передавать чужие ощущения. Лучше будет, если вы поговорите с ним лично.
- Непременно... Ну хорошо, что же было дальше?
- А дальше произошла удивительная вещь. В один прекрасный день он вдруг стал другим Сомовым. Причем без всякого перехода - сегодня один человек, а завтра - совершенно другой. Я, знаете ли, даже растерялся тогда. Совершенно беспрецедентный случай!.. Но, вот что, думаю, для вас будет важным... Уж не знаю почему я так думаю... Он меня узнал!
- Как узнал?
- А-а-а... Вот! Это был другой человек, но он узнал и меня и прочих, кто им занимался, хотя до аварии мы и понятия не имели друг о друге. Понимаете?
- Ничего не понимаю, - совершенно искренне признался я.
- Ну, как же! - Щипаченко вскочил со скамейки. - Я общался с тем, первым, а этот-то откуда мог меня знать?!
- Ну да... Ну да.., - пробормотал я. - в самом деле... А может он симулировал?
- Может быть. Но тогда меня надо гнать отсюда в три шеи!..
Больше ничего существенного из Щипаченко мне выдавить не удалось.
С Фединым я встретился на следующий день. Первое, что он сделал - поинтересовался, имел ли я беседу со Щипаченко. Я сознался, что имел. Тогда он заявил, что ему добавить нечего, потому что ЩИпаченко был лечащим врачом, а он, Федин - всего лишь консультантом. Что касается квалификации, то Щипаченко, как практику, он равных не знает.
"Ну.., разве что еще Збышковский или Ли, но Збышковский - синдромник, а Ли - восточная школа. Так что, извините, ничем помочь не могу."
"А что такое синдромник?" - поинтересовался я.
"Синдромник? Это локальные нарушения психики. Например, боязнь высоты, или там... какая-нибудь бяка все время мерещится под кроватью. Фобии. Практически у каждого человека есть свой пунктик. Я, скажем, не выношу, если кто-то на меня со стороны смотрит... Мой вам совет, поговорите с Хитачи..."
После этого Фадин удалился по коридору, несмотря на то, что я его усиленно разглядывал со спины. Дорого я дал бы, чтобы посмотреть на него сбоку, но, увы, коридор не позволял.
С доктором Хитачи я встретился через два дня. Это был очень маленький, очень вежливый и очень симпатичный японец. Как мне сказали, возраст его приближался к ста сорока. Когда я его увидел впервые, показалось, что он скрывался от меня в детской книжке. Просто-напросто это был Айболит в чистом виде, каким я его представлял в детстве!
Он зашел в комнату, где я его ожидал два часа, каждому (я подчеркиваю, каждому!) улыбнулся, с каждым поздоровался и сел напротив. Я, тоже сел, а все прочие сделали озабоченные лица и удалились, якобы, по неотложным делам.
- Здравствуйте, господин Хитачи, - сказал я по-английски.
Если бы я мог, то счел бы своим долгом вести беседу на японском, но увы...
Хитачи ласково улыбнулся и совершенно без акцента оказал по-русски:
- Рад вас приветствовать. Я вижу, вы никак не подберете подходящий артикль к моей фамилии, поэтому предлагаю, для простоты, называть меня мистер Хитачи. Вам ведь все равно, а мне нравится. Мистер - это по-русски мастер. Льстит самолюбию... С кем имею честь?
- Гиря Петр Янович, следователь из управления навигации.
- О! извините, но у русских бывают такие интересные фамилии... Знаете, мистер Гиря, как ваша фамилия звучит по-японски?
Мне непременно захотелось узнать. Он произнес. Ничего так себе звучала...
- Так я вас слушаю, Петр Янович.
- Видите ли, мистер Хитачи, меня интересуют некоторые подробности из истории болезни Сомова Владимира Корнеевича. Если вы помните...
- Да, да, - Хитачи посерьезнел. - Очень интересная история болезни. Вы с мистером Щипаченко беседовали?
- Да.
- То есть, в общих чертах он вам изложил суть?
- Да, в общих чертах.
- Так-так.., и какой аспект нуждается в уточнении?
- Видите ли, мистер Хитачи, меня очень интересует ваше мнение - как cпециалиста, разумеется - об этом, странном раздвоении личности.
- Как специалиста?
- Прежде всего.
- Очень жаль. Как специалист я вам вряд ли могу быть полезен. С точки зрения современной психиатрии это совершенно уникальный случай. Боюсь, он выходит далеко за рамки собственно психиатрии.
- Вот как? - удивился я. - А почему вы так думаете?