Крот поправил зеркало и внимательно посмотрел на Толяныча, в его глазах читалось понимание старого, умудренного психолога. Потом он заметил небрежно брошенную карту:
- Эй, братан! Ты что, бабули так здесь и кинул? Совсем сглузду съехал?! Да если б кто хоть взгляд бросил, мы бы уже без стекол бы куковали. Или тачку с концами бы увели. Да здесь же в десять раз больше, чем она вся с потрохами стоит!
- Да отвали ты, Крот! Это не мои бабки, они мне как от балды дверца! Фантик почувствовал, словно внутри лопнул назревший фурункул, и полилось. На хрена мне эти бабки? Ну на хрена, я тебя спрашиваю?! Ты что, меня уже в наемные убийцы записал, да?! Даже не спросив! А я-то чувствую - что-то здесь не так. Подляна какая-то назрела. Вот оно что - значит, Мурзик, говоришь, разборок этим уродам не устраивал, да? Оно и видно. А он просто нас подписал, и все. Делов-то!
Серега выслушал все излияния невозмутимо, только закурил и откинулся на сидении, поерзал для удобства, всем своим видом демонстрируя готовность долго внимать. Собственно, это и отрезвило Толяныча.
Потом Крот сказал:
- А чего бы ты собственно хотел? На кривой козе в рай въехать? Не узнаю тебя, Фант. Ты что надеялся, что все само собой рассосется?
- Да ни на что я не надеялся... - Враз устав и сдувшись, махнул Толяныч рукой.
- Нет, погоди. Ты же сам все знаешь. И они тебя чуть не угробили дважды. Сначала, когда этот слюнявый куснул. Я ведь тебя видел, когда ты там в окно пытался впорхнуть. В гроб краше кладут. И теть Маша вокруг тебя наседкой носилась. Верняк говорю, впрыснули тебе какую-то дрянь. И потом тачка эта. Они же тебя ждали. Я за кустами ховался, и знаю, что говорю. Или ты с бабами совсем мозги подрастерял? Или пропил их на хрен? Да посмотри ты вокруг - жизнь-то пошла собачья, и всяк норовит тебя как косточку схряпать. Так что подбери свои зеленые сопли, и выше голову. Или они, или мы - другого тут и быть-то не может. ЭТО ЖИЗНЬ, БРАТАН!
- Ну ладно, ладно... - Попытался Толяныч дать задний ход. - Давай замнем.
- Замнем. Только я тебе еще одно скажу - насчет бабулей. Мы бы с тобой все равно туда пошли. И я и Леший. Так что же теперь от лишних "евриков" отказаться, ежели Мурзик сам предложил? Ты хрен-то к носу прикинь.
Крот отстрелил окурок в окно, не поворачиваясь протянул Толянычу пачку "Честерфилда":
- Ты, давай, поразмысли лучше, какие дальнейшие планы на сегодня. Я с тобой покатаюсь. А вообще, я бы на твоем месте мотнул бы куда-нибудь на пару недель. Хочешь в Параминово? Светки моей нет, мать с отцом в Донецке, так что дом в твоем полном распоряжении. Бабки есть - чего еще надо. Да, кстати, я там был на днях, Танюха о тебе что-то все спрашивала. Небось никак не забудет, как ты ей навалил тогда лихого. Она сейчас в отпуске, мается в одиночестве. Молодняк-то, понятно, не в счет, они все больше по колесам ударяют. Так что, может, махнешь? Оттянешься...
- Думаешь, так просто не закончится? - спросил Толяныч и сам же оценил глупую наивность вопроса. Ясный пень, не закончится. И правда стоит схорониться, пока Крот здесь разнюхает - что к чему. - Лады. Тогда давай на Мендилеевскую, надо на работу заехать. Отгулы взять, что ли... - Он закурил, стараясь не замечать кислый привкус во рту. - И извини меня, Серега. Слишком уж быстро все как-то...
- Да ладно, чего уж там. - Крот втопил по газам. - На Мендилеевскую, значит на Мендилеевскую.
6.
Формальности на ВЦ Толяныч все уладил в течение каких-нибудь двадцати минут - написал заявление, оформил отгулы аж на две недели и забрал из сейфа некоторую сумму чипов, которые держал здесь на черный день. Подмигнул Борисовне, работавшей в длинный день, и покинул помещение. Расслабиться ему так и не удалось. Ледяной стержень, наточенный незримым точильщиком коррекцией - из нутра никак не уходил.
Крот достал из бардачка картонную коробочку, протянул ему:
- На-ка вот, надо в нагане патроны сменить.
- Зачем? Что я теперь с ним делать стану? Да вообще, на кой черт он мне сдался-то. Лучше выкинуть, и дело с концом! - Толяныч вырвал наган из-за пояса и хотел уже кинуть его Кроту на колени, как наткнулся на прищуренный от сигаретного дыма взгляд, словно Серега целил в него из невидимого оружия. Наткнулся и замолк.
- Так и пробросаться недолго, - медленно процедил Крот, перекидывая сигарету в другой угол рта. - Ты видать еще не догоняешь, братан, во что вляпался. Дело-то может повернуться ох как серьезно. Так что ты уж походи с этой пушкой, пока мы тебе чистую не подберем. Чем порожняка гонять, лучше решай, что с этим дерьмом делать, - он кивнул на котелок, упакованный теперь в пестрый пакет с сисястыми, подстать таганрогской герцогине, барышнями на борту. - И я бы на твоем месте все же махнул в Параминово, пока мы тут понюхаем. Не факт, что мы их всех к ногтю взяли... Совсем не факт. Вряд ли их много, это ж не братва нормальная, а отморозки. Ну, и на предяъву ответим, если что. Ладно. Ты думай пока и скажи, куда теперь поедем.
- Давай теперь на Даниловское кладбище. Надо бы эту руку хоть похоронить по-человечески.
Крот не возражал:
- Слушай, Фант, я тебя временами вообще перестаю понимать. И охота тебе возиться со всякой дрянью? Не проще ли на свалку выбросить, или опять же в реку?
- Сам напросился со мной кататься. - Все, что Крот только что высказал, наверняка имело под собой веские основания, но в голове пока не укладывалось, а лишь отзывалось недовольством "соседа". Наполняется опять, родимый. - Так что не выступай, а давай жми.
И Серега дал.
Старое Даниловское кладбище располагалось как раз на стыке высокой и низкой Москвы, в районе огромного Казачьего рынка, где верхние уровни города сходились до первого, плавно перетекая в хитросплетения транспортных развязок. Здесь проходило первое транспортное кольцо Центра и система пневмо-магнитных магистралей. Если оглянуться в сторону Центра, то пейзаж вызывал резкое чувство оторопи - словно бы огромный стеклянно-бетонный нарыв силится прорваться из недр Среднерусской возвышенности к небесам. Прорваться и извергнуть из себя... Что? Судя по новостным блокам и, так сказать, художественно-развлекательным программам, ничего хорошего не извергнется. Недаром Центр ассоциировался у Толяныча в первую очередь с гнойником.
Само кладбище укрылось как бы в тени эстакад и транспортных развязок, сохранив для себя и немногих посетителей этакий зеленый уголок. Здесь давно уже никого не хоронили: ограда покосилась, асфальтовую мостовую не меняли уже лет этак с десять, и она причудливо пучилась, безнадежно пропуская сквозь свою серо-черную грудь стрелы бурьяна. Но пройти было можно - к церкви Николы-Мученника вела вполне хоженная дорожка, которую добрые прихожане выстлали обломками железобетонных плит. Вокруг кладбища плотно толпились двадцатиэтажные дома барачного типа. Здесь же проходило кольцо надземки.
- Ну, и чего это мы сюда приперлись? - Поинтересовался Крот, паркуясь у опоры эстакады прямо напротив ворот кладбища.
- А другое подходящее место поблизости ты знаешь?
- Нет.
- Вот и я нет. У меня здесь дед с бабкой похоронены. И церковь действующая есть. Здесь и прикопаем нашу добычу - в освященной земле.
- Твою. Твою добычу. - Сплюнув, уточнил Крот, и полез из Жигуля, продолжая бормотать что-то матерное.
На кладбище Толяныч первым долгом зашел в церковь. Он не очень представлял, как проводят похороны - умерших давно уже не придавали земле, а успешно кремировали, причем Толяныч подозревал, что кремация проходит прямо на мусоросжигательных заводах, коих в Москве насчитывалось около десятка. Оставлять же котелок батюшке или ставить пузырь водки могильщикам было стремно: если из чистого любопытства кто-нибудь заглянет во внутрь, то недолго и в кутузку загреметь. Значит придется все сделать самому, можно еще положиться на интуицию. Что ж, раз уж Крот твердит, что здесь не все чисто, значит, поиграем в мистику.
Разоспавшуюся Матрену оставили в машине. Странно, но ни ему, ни Кроту сон вообще не шел ни в один глаз. Наоборот, после двухдневных возлияний и бурной ночки, оба чувствовали себя как парниковые огурчики. Пусть и зеленые, зато свежие.
В такую рань в церкви никого еще не было, кроме шустреньких старушек, больше похожих на рослых мышей. Толяныч поймал за рукав одну из них и купил пару свечей, маленькую икону Николы-Угодника, к которому почему-то относился с симпатией с самого детства, и серебряный крестик. Зачем нужен крестик, он не задумался, с похвальным стремлением следуя своему наитию. Потом долго петляли, углубляясь все дальше от ворот в поисках места поукромнее - ну в самом же деле, не прикапывать эту штуку под бочок к родным дедушке с бабушкой, что здесь похоронены.
Найти укромное место оказалось довольно сложно сделать - кругом, тут и там, прямо на могилах обосновались бомжи, и многие огороженные холмики были превращены в настоящие дома с целлофановой крышей, обложенные слоистым пластиком от телевизионных коробок. Дома сливались в поселки по непонятной стороннему человеку клановой принадлежности. Обитатели смотрели на них с нехорошем интересом, словно на зуб пробовали, но не приставали, хотя Толяныч прятал на ходу довольно приличную пачку наличных чипов - по пути он размочил полученную от Крота карту и обменял сотню "евриков" на эл-рубли.
Наконец набрели на свободный от поселений участок под толстенной покосившейся вербой. Толяныч подобрал довольно острый обломок палки и стал ковырять землю. Крот не спеша курил, сплевывал, но вертел во все стороны головой. Видно было, что при всем своем небрежном выражении лица и развязной позе, чувствует он себя здесь неуютно. Еще бы - в каких-нибудь полста метрах обосновалась приличная колония, настоящий бомжатный город.
"Как бы они потом не раскопали нашего захоронения." - Толяныч сделал вид, что занят уборкой могилки, заодно глянул, кому это он такой подарочек подкладывает. Лауреата звали исторически - Скобелев.
Ямка была готова, он положил туда котелок, предварительно сунув внутрь иконку и просфору, выпрошенную у той же старушки за отдельную плату в двадцать чипов. Засыпал импровизированный гроб землей и вдавил в землю поверх него крестик. Все, можно идти. Пакет бросил на ближайшую кучу мусора.
- Пошли, Серега.
Назад они возвращались той же дорогой - Толяныч хотел еще зайти в церковь, поставить свечку. Тут-то и заступили им дорогу четверо немытых, но здоровых мужиков. Исходящее от них амбре чуть не отбило у Толяныча всякую охоту и возможность обонять вообще. Один держал в руках лопату с блестящим от частого употребления штыком, у другого имелся в наличии прут из могильной ограды в виде копья, остальные держали на виду ножи довольно внушительного размера.
Толяныч огляделся - никого из посетителей и рабочих поблизости не наблюдается, зато со стороны бомжатного городка пялится не одна пара глаз. Потер ладони - шчих-шчих - и ворохнулась внутри загнанная в глубь до поры до времени злоба, словно в душе оплавился какой-то предохранитель. Таких вспышек Толяныч всегда боялся, злоба была холодна и очень-очень расчетлива, и двигался в таких ситуациях он очень быстро, так, что частенько мысль не поспевала за мышечными реакциями.
- Бабки, резче! - Просипел детина с лопатой. - И шмотки. Уроды долбанные. А то здесь и закопаем.
Про наган Толяныч даже не вспомнил. Рванул из рукава Мышонка.
"Ссышь, когда страшно?..." - мелькнуло в мозгу.
На Мышонка, приплясывающего в руке, никто не обратил ни малейшего внимания. Толяныч оценил ситуацию и подумал, что выстоять против четверых на таком маленьком пятачке будет трудновато, если не сказать большего, и подумал, вернее вспомнил... О Матрене! Девочка в машине, как же она?!! И ярость окончательно залила голову. Сейчас он готов был убивать, как тогда в Сарашагане - после накачек и анти-страха.
Бродяги стояли полукругом, и Толяныч уже собрался, было, прыгнуть, выбрав целью крайнего с пикой, но Крот-то соображалки не утратил. Вытянул, словно фокусник, из-за пазухи свой крупнокалиберный Стечкин и нехорошо улыбнулся:
- Закрой помойку, сука. Всем козлам вонючим лечь. Я в воздух не стреляю! - Они поверили и улеглись. Такого оборота бомжи не ожидали. - Для непонятливых объясню: вы или козлы вонючие, или покойники.
И все это говорилось спокойным, даже доброжелательным тоном...