К большой радости Элизабет, письмо от тетушки пришло даже быстрее, чем она ожидала. Едва взяв его в руки, она поспешила в рощицу, где ей вряд ли могли помешать, и села на скамью в приятном предвкушении. Длина письма свидетельствовала, что тетушка в ее просьбе не отказала.
«Грейсчерч-стрит, 6 сент.
Милая племянница!
Сейчас получила твое письмо и посвящу все утро ответу на него, так как предвижу, что в нескольких строках мне не уложиться. Признаюсь, твоя просьба меня удивила. От тебя я ее никак не ожидала. Не думай, будто я сержусь, но просто я никак не думала, что у тебя — тебя! — может возникнуть надобность наводить такие справки. Если ты не захочешь понять меня, то извини мою бестактность. Твой дядя удивлен не менее меня. Ведь он поступал, как поступал, лишь твердо веря в твою причастность к происходившему. Однако, если тебе действительно ничего не известно, придется изложить все подробности.
B день моего возвращения из Лонгборна твоему дяде был нанесен самый нежданный визит. Приехал мистер Дарси, и несколько часов они провели, затворившись вдвоем в библиотеке. Однако распрощались они до моего возвращения, и поэтому любопытство терзало меня не так сильно, как, по-видимому, терзало тебя. Он явился сообщить мистеру Гардинеру, что узнал, где находятся твоя сестра и мистер Уикхем, и что он видел их и разговаривал с ними — с Уикхемом несколько раз, а с Лидией один. Насколько я поняла, он покинул Дербишир на следующий же день после нас и приехал в Лондон с единственной целью отыскать их. Объяснил он это убеждением, что из-за него низость Уикхема не получила той огласки, которая помешала бы благовоспитанной девушке полюбить его и довериться ему. Он благородно приписал это своей неразумной гордости, признавшись, что прежде ему претила мысль сделать свои частные дела достоянием всего света. Он считал, что за него должны говорить его положение и репутация. Поэтому он полагает своим долгом вмешаться в случившееся и попытаться загладить зло, причиной которого послужила его скрытность. Однако, если у него была еще какая-то побудительная причина, полагаю, что и она делает ему честь. Он провел в Лондоне несколько дней, прежде чем в отличие от нас сумел их разыскать. Впрочем, он располагал кое-какими сведениями, облегчавшими поиски, и это также побудило его последовать за нами.
Оказывается, одно время гувернанткой мисс Дарси была некая дама, миссис Юнг, но ей отказали из неблаговидности некоторых ее поступков — каких, он не объяснил. После этого она сняла большой дом на Эдвард-стрит и с тех пор обеспечивает себя, сдавая комнаты. Как он знал, эта миссис Юнг была близкой знакомой Уикхема, и, поэтому, едва прибыв в столицу, он отправился к ней. Однако прошло два-три дня, прежде чем он выяснил у нее то, что ему было нужно. Полагаю, она ждала посулов и подкупа, так как и правда знала, где скрывался ее друг. Уикхем действительно побывал у нее в первый же день своего приезда в Лондон, и, найдись у нее свободные комнаты, они бы поселились в ее доме. B конце концов наш добрый друг получил необходимые сведения. Они жили на *** улице. Он повидался с Уикхемом и настоял на встрече с Лидией. Вначале, признался он, его целью было уговорить ее покончить с невозможным положением, в которое она себя поставила, и вернуться к своим близким, едва их уговорят принять ее,
причем предложил всю помощь, какая была в его силах. Однако он убедился, что Лидия твердо намерена остаться там. O своих близких она и думать не хотела, в его помощи не нуждалась и не желала слушать о том, чтобы расстаться с Уикхемом. Она не сомневалась, что рано или поздно они поженятся, а когда именно, для нее значения не имело. Раз таковы были ее чувства, он решил, что ему остается лишь одно: устроить и ускорить этот брак, о котором, как он без труда узнал из первого же своего разговора, тот никогда и не помышлял. A только признался, что вынужден был покинуть полк из-за долгов чести, уплату которых больше не мог оттягивать, и не постыдился приписать все тяжкие следствия бегства Лидии ее собственному легкомыслию. Он намеревался немедленно подать в отставку, а о том, что с ним будет дальше, никакого понятия не имел. Придется куда-нибудь уехать, но он не знал куда и понимал, что жить ему будет не на что.
Мистер Дарси спросил, почему он немедленно не женился на твоей сестре. Хотя мистер Беннет не слывет особенно богатым, все же он сможет что-то сделать для него, так что брак облегчит его положение. Из ответа следовало, что Уикхем все еще лелеет надежду поправить свои дела выгодной женитьбой в каком-нибудь другом графстве. Тем не менее в подобных обстоятельствах он вряд ли мог устоять перед соблазном незамедлительно облегчить положение, в которое попал.
Они встречались несколько раз, так как требовалось оговорить очень многое. Уикхем, разумеется, хотел получить гораздо больше, чем мог бы, но в конце концов был вынужден умерить свои притязания. Когда они обо всем уговорились, следующим шагом мистера Дарси было ознакомить твоего дядю с положением вещей, и в первый раз он приехал вечером накануне моего возвращения домой. Но мистер Гардинер никого не принимал, и тут же мистер Дарси узнал, что твой папенька еще у него, но должен уехать утром. Он решил, что разумнее будет обратиться к дяде Лидии, а не к отцу, и потому отложил встречу с мистером Гардинером до отъезда последнего. Он не назвал своего имени, и утром твой дядя знал лишь, что к нему приезжал по делу какой-то джентльмен.
В субботу он приехал снова. Твой папенька уже отбыл, твой дядя был дома, и, как я уже упоминала, им понадобилось многое обсудить.
В воскресенье они встретились снова, и тогда его увидела и я. Окончательно все было решено лишь в понедельник, и тогда в Лонгборн отправили письмо с нарочным. Однако наш посетитель был очень упрям. Мне кажется, Лиззи, упрямство — вот его подлинный недостаток. B разные времена ему ставили в вину самые разные, но подлинный — лишь этот. Все, что надо было сделать, он желал сделать сам. Хотя я уверена (и упоминаю об этом не ради благодарности, так что помалкивай), что твой дядя с готовностью взял бы на себя исполнение обещанного.
Они спорили очень долго, чего ни известный джентльмен, ни известная барышня нисколько не заслуживали. Однако в конце концов твоему дяде пришлось уступить, и, вместо того чтобы оказать помощь своем племяннице, он был вынужден лишь принять возможную благодарность за эту помощь, что ему пришлось совсем не по вкусу. И я уверена, что это твое письмо очень его обрадовало, так как потребовало объяснений, которые избавят его от похвал и благодарностей, которых он не заслужил, и воздадут честь тому, кому она принадлежит по праву. Однако, Лиззи, никто об этом знать не должен, разве что Джейн.
Полагаю, ты знаешь примерно все, что было сделано для этой парочки. Его долги уплачены, и сумма их, насколько я знаю, много больше тысячи фунтов. За ней вдобавок к ее собственной закреплена еще тысяча, а ему куплен офицерский патент. Причину, почему он должен был взять все это на себя, я уже объяснила вначале. Только из-за него, из-за его скрытности и необдуманных действий никто не знал, каков Уикхем на самом деле, так что он был всюду принят и обласкан. Возможно, в этом есть доля истины, хотя не думаю, что винить в случившемся можно его сдержанность, да и чью угодно еще. Однако, вопреки всем этим прекрасным уверениям, милочка Лиззи, не сомневайся, твой дядя никогда бы не уступил, если бы мы не сочли, что им движет и совсем другой интерес.
Когда все это было улажено, он вернулся к своим друзьям, которые все еще гостили в Пемберли, но было уговорено, что он приедет в Лондон к свадьбе и после нее все денежные дела будут улажены окончательно.
Мне кажется, теперь я рассказала тебе все. Из того, что мне написала ты, следует, что мой рассказ явится для тебя большой неожиданностью, однако надеюсь, он не вызовет твоего неудовольствия. Лидия переехала к нам, и Уикхем постоянно бывал у нас. Он казался совершенно таким, каким я знала его в Хартфордшире, но я не стыла бы упоминать, как не понравилось мне ее поведение, если бы не поняла из письма Джейн в среду, что и дома она вела себя точно так же, а потому новой боли мои слова тебе не причинят. Я много раз самым серьезным образом старалась втолковать ей, как дурно она поступила и сколько несчастий навлекла на свою семью. Если она хоть что-то услышала, это было счастливой случайностью, так как я убеждена, что она все пропускала мимо ушей. Иногда я сдерживалась лишь с трудом, но вспоминала моих милых Элизабет и Джейн и была терпелива с ней ради них.
Мистер Дарси вернулся точно как обещал и, как тебе сказала Лидия, присутствовал в церкви. Он отобедал у нас на следующий день, а в среду или в четверг собирался уехать из Лондона. Ты очень на меня рассердишься, голубушка Лиззи, если я воспользуюсь случаем и скажу (на что у меня прежде не хватало духа), как сильно он мне нравится? Его поведение с нами было во всех отношениях столь же любезным, как в Дербишире. Его ум и суждения мне очень по душе. Ему не хватает лишь некоторой веселости, а ей, если он женится разумно, его сможет научить жена. Я сочла его большим лукавцем — он почти ни разу не упомянул твоего имени. Но ведь такое лукавство как будто теперь в моде!
Прошу, прости меня, если я позволила себе сказать что-нибудь лишнее, или хотя бы не карай меня слишком строго, не приглашая в П. Я никогда не обрету полного счастья, пока не осмотрю все уголки этого парка. Колясочка, запряженная парой резвых пони, не оставит желать ничего лучшего.
Но я должна кончить письмо, дети уже полчаса ждут меня не дождутся…
Искреннейшие твоя M. Гардинер».
Содержание письма ввергло Элизабет в трепет, и трудно было бы определить, чего в нем было больше, радости или боли. Порожденные неведением неясные неопределенные догадки, что мистер Дарси мог как-то способствовать замужеству ее сестры, которым она опасалась поверить, ибо такие доброта и великодушие мнились неправдоподобными, боясь в то же время, что они оправдаются, ведь в каком тогда неоплатном долгу они оказались бы у него! Эти догадки теперь не только полностью подтвердились, но истина далеко превзошла самые смелые ее предположения. Он отправился за ними в Лондон с единственной целью помочь им, он взял на себя все хлопоты и унижения подобных поисков, потребовавших, чтобы он обратился за помощью к женщине, которую должен был глубоко презирать; а затем был вынужден встречать, часто встречать, урезонивать, убеждать, а под конец подкупить человека, которого всячески старался избегать, даже имя которого произносить было для него наказанием. И все это — ради девушки, без сомнения, не вызывавшей у него ни симпатии, ни уважения. Ее сердце шепнуло ей, что все это он делал ради нее. Однако мимолетную надежду вскоре угасили другие соображения, и тут же она почувствовала, что даже ее тщеславия недостаточно, чтобы поверить, будто его нежность к ней, к той, кто уже отказала ему, способна пересилить столь естественное чувство, как отвращение к каким-либо отношениям с Уикхемом. Свояк Уикхема! Подобного не стерпела бы никакая гордость. Бесспорно, он сделал очень много. Ей было стыдно подумать, как много. Но он назвал причину своего вмешательства, в которую нетрудно было поверить. Вполне логично, что он мог признать свою прошлую ошибку; он был щедр и располагал средствами, позволяющими быть щедрым. И хотя она никак не могла признать себя главной причиной всех его действий, почему бы не поверить, что еще сохраняющееся расположение к ней способствовало его усилиям в деле, прямо касавшемся ее душевного спокойствия. Было больно, мучительно больно знать, что они в неоплатном долгу у человека, которого им нечем отблагодарить. Ему они обязаны спасением Лидии, ее доброго имени — ну всем, всем! O, как она скорбела о каждом недобром чувстве, которое распаляла в себе, о каждой колкости, которой старалась уязвить его! Себя она порицала, но гордилась им, гордилась тем, что во имя сострадания и чести он сумел превозмочь свой характер. Она вновь и вновь перечитывала похвалы ему, которые расточала тетушка. Разумеется, он заслуживал большего, но все равно они ее радовали. Она даже черпала некоторое счастье, правда, смешанное с горькими сожалениями, убеждаясь, как глубоко и тетушка, и дядя были уверены, будто мистера Дарси и ее связывают нежность и доверие.
Чьи-то приближающиеся шаги заставили ее очнуться и встать со скамьи. Но прежде чем она успела свернуть на другую дорожку, ее нагнал Уикхем.
— Боюсь, я помешал вашей одинокой прогулке, дорогая сестра? — сказал они пошел рядом с ней.
— Бесспорно, — ответила она с улыбкой. — Но это не значит, что я и дальше хотела бы совершать ее в одиночестве.
— Я крайне сожалел бы, будь это не так. Ведь мы всегда были хорошими друзьями, а теперь стали еще ближе!
— Справедливо. А остальные присоединятся к нам?
— Не думаю. Миссис Беннет и Лидия отправляются в карете в Меритон. Итак, дорогая сестра, от наших дядюшки и тетушки я узнал, что вам довелось увидеть Пемберли.
Она подтвердила это.
— Я почти завидую вам и все же полагаю, что мне это будет слишком тяжело, не то бы я завернул туда по дороге в Ньюкасл. Полагаю, вы видели старуху экономку? Бедняжка Рейнольдс! Она всегда меня так любила! Но конечно, она даже не упомянула моего имени?
— Нет, упомянула.
— И что же она сказала?
— Что вы стали военным, и она боится, что… что из вас ничего путного не вышло. Вы ведь понимаете, как странно все искажается на больших расстояниях.
— Да, конечно, — ответил он, кусая губы. Элизабет надеялась, что заставила его замолчать, однако вскоре он сказал:
— Я очень удивился, увидев Дарси в столице месяц назад. Причем несколько раз. Интересно, что он там делал?
— Быть может, готовился к своей свадьбе с мисс де Бэр, — сказала Элизабет. — Привести его туда в такое время года могло лишь что-то особенное.
— Без сомнения. Вы встречались с ним, пока жили в Лэмтоне? Насколько я понял из слов Гардинеров, таки было.
— Да. Он познакомил нас со своей сестрой.
— И как она вам понравилась?
— Очень.
— Да, я слышал, что за последние года два она весьма изменилась к лучшему. Когда я в последний раз ее видел, таких надежд она не подавала. Я очень рад, что она вам понравилась. Дай Бог, чтобы она стала достойной девицей.
— O, не сомневаюсь! Она уже вышла из трудного возраста.
— A вы не проезжали через деревушку Кимптон?
— Что-то не помнится.
— Я упомянул ее, потому что она находится в приходе, который предназначался мне. Восхитительное местечко. Чудесный дом при церкви. Все это мне очень подошло бы.
— Но понравилось ли бы вам готовить проповеди?
— Даже очень. Я бы считал это частью моего священного долга, а вскоре это уже не составляло бы никакого труда. Не следует грустить о несбыточном, однако я просто предназначен для такой жизни. Покой, тишина, уединенность отвечали бы всем моим представлениям о счастье. Но судьба решила иначе. Пока вы были в Кенте, Дарси хоть раз упоминал об этом обстоятельстве?
— Я слышала от другого человека, которого считаю не менее осведомленным, что приход был вам завещан лишь условно, по усмотрению нынешнего владельца.
— Ах, вы слышали! Да, отчасти это так. Я ведь, если помните, вам с самого начала таки сказал.
— И еще я слышала, что одно время сочинение проповедей не так вас прельщало, как, по вашим словам, прельщает теперь. И что вы даже изъявили твердое намерение не принимать сана и все было улажено по вашему желанию.
— Ах, вот что! Ну и тут некоторые основания есть. Возможно, вы помните, что я по этому поводу говорил вам в нашем первом разговоре.
Теперь они были уже у дверей дома, так как Элизабет шла быстро, чтобы поскорее избавиться от него. Но ради сестры она не хотела раздражать его и сказала только:
— Мистер Уикхем, мы же брат и сестра, не правда ли? Так не будем ссориться из-за прошлого. Надеюсь, в будущем мы всегда будем единодушны.
Она протянула ему руку, которую он поцеловал с галантной нежностью, хотя не знал, куда девать глаза, и они вошли в дом.