Разом очнувшись, Торстен судорожно отплевывался, бестолково дергаясь в путах. С тела норда потоками стекала вода, он несколько раз ощутимо приложился головой обо что-то твердое. Рядом раздался довольный смех, и юноша с удвоенными усилиями забился в веревках, пытаясь обрести свободу.
— Не дергайся, — голос Керита был спокоен.
Восприняв слова гвардейца как приказ, Торстен замер, тяжело дыша, и попытался оглядеться. В глаза попала грязь, поэтому он с трудом сумел проморгаться, и лишь через полминуты смог разглядеть в тусклом свете окружающую обстановку.
Норд лежал на кипе мокрой и грязной соломы, головой упираясь в кривую земляную стену, из которой торчали камни и обрубки корней. Одет он был в какое-то рванье. Рядом виднелись фигуры остальных пленных, также надежно связанных толстыми веревками и брошенных на пол. Торстен насчитал еще шестерых товарищей по несчастью. Свет в яму проникал через небольшое отверстие на потолке.
В полуметре от Торстена, довольно скалясь, возвышался могучий горец. В руках варвар сжимал пустое ведро, и у норда не осталось сомнений, что это он привел его в чувство, окатив водой.
— О, Тор! Добро пожаловать в нашу уютную яму! — Торстен с облегчением услышал привычно веселый голос Келя. — Я все гадал, сколько ты будешь расслабляться на этой мягчайшей и чистейшей соломе, но гостеприимный хозяин оказался столь любезен, что соблаговолил помочь тебе очнуться, а заодно и освежиться, — последнее слово юноша уже яростно прошипел, после того как носок испачканного в навозе сапога горца встретился с его ребрами.
Грозно оглядев беспомощных имперцев, варвар для острастки отвесил пленникам несколько сильных пинков и ловко выбрался из ямы по сильно измочаленному канату. Через несколько секунд единственный клочок неба закрыла массивная деревянная решетка.
— Что происходит? — Торстен решил, что сейчас самое время расспросить товарищей по несчастью.
— Мы в плену, — жизнерадостно сообщил ему Кель.
— Это я и без тебя знаю! — недовольно буркнул норд.
— А зачем тогда спрашиваешь? Ты здоров? — участливо поинтересовался весельчак.
— Кель, как только выберемся из этой передряги, я тебя придушу, — беззлобно ругнулся Торстен. — Ты лучше объясни, как мы сюда попали и как будем выбираться?
— Ну и чего ты у меня это спрашиваешь? Нас тут всех усыпил этот скаренный шаман. Очнулись уже здесь. Кстати, это он нас своей проклятой магией и подлатал!
— И зачем мы понадобились горцам живыми? — удивился Торстен.
— Это-то как раз понятно. Мы нужны, чтобы послужить живым доказательством непричастности племени к убийству великого вождя, — уверенно ответил Керит. — Нас обвинят в его смерти, а потом торжественно запытают. Мне вот больше интересно, почему шаман вмешался так поздно? Мы же успели изрядно проредить ряды воинов племени.
— Жаль не порубили всех! — В этом жутком скрежещущем и шипящем голосе, сопровождаемом странным посвистыванием, Торстен с большим трудом узнал знакомые нотки и далеко не сразу понял, что говорит ни кто иной как Ритал. — Мне все равно, почему шаман так долго не приходил на помощь грязным дикарям. Все что я хочу, это своими руками убить каждого из этих недочеловеков.
— Возможно, он просто слишком поздно прибыл? — Керит, словно и не слыша слов пехотинца, рассуждал вслух. — Боялся? Или он не из этого племени и его с трудом смогли уговорить вмешаться? Или он и вовсе специально ждал, позволяя нам убивать? Проклятье, как некстати, что мы были без защитных амулетов!
Торстен с трудом приподнялся и теперь силился рассмотреть в неверном свете, что же произошло с Риталом. Когда ему это удалось, норд непроизвольно вздрогнул. Верхняя губа и небо пехотинца были разрублены, передние зубы выбиты. Судя по всему, пострадало у него и горло, но Торстен не смог толком разглядеть насколько. Но страшнее всего было то, что все лицо Ритала представляло собой кровавую маску из тысяч мелких ранок. Местами оно было обглодано чуть ли не до кости. Ничем кроме вмешательства магии то, что он был не только жив, но еще и разговаривал, объяснить было нельзя.
— Неплохо меня эти скаренные дикари отделали, Тор. А потом еще и муравьи лесные поглодали, — Торстен только хотел спросить о том, что произошло у солдата с лицом, когда Ритал, словно угадав его мысли, растянул покореженные губы в жутковатой улыбке и сам пролил свет на свои злоключенья.
— Лучше давайте думать, как нам выбираться, — в голосе Келя не проскользнуло и капли сомнения, что это вообще возможно.
Но пленникам не довелось обсудить побег. Решетка, закрывающая вход в яму, с громким треском откинулась, и в нее спустились сразу трое горцев. Варвары по одному поднимали императорских солдат и привязывали их к канату, после чего пленников поднимали наверх. Очередь дошла до Торстена только тогда, когда всех товарищей уже увели. Оказавшись на поверхности, норд зажмурился от яркого света. Не успели его глаза толком приспособиться, как юношу подхватили под руки и куда-то поволокли. Торстен мельком увидел большое селение варваров, а потом его словно мешок с мукой зашвырнули в обветшалый барак.
Рядом с ним на земляном полу беспомощно лежали и остальные пленники. С трудом оглядевшись, норд понял, что намечающееся здесь действо ему решительно не нравится. В просторной комнате стояло несколько больших столов, на одном из которых был разложен внушительный набор ножей, игл и прочего инструмента определенного толка. Имелась и небольшая жаровня, в которой уже калилось несколько железных прутов. Возле нее, кровожадно улыбаясь, стояла пара горцев.
— А нельзя сразу перейти к той части, где мы уже пришли к соглашению с любезными хозяевами, и обойтись без этих милых игрушек? — голос Келя был привычно весел, но чуткий слух Торстена легко различил в нем нотки страха.
На попытку пошутить никто не обратил внимания, а гвардейцы разразились проклятьями. Норд же смог наконец рассмотреть всех пленников. Похоже, что из солдат смешанной пехоты выжили только он сам, Кель и Ритал. Гвардейцев в плен попало четверо, в том числе и командир отряда — Керит. Октат, кстати, был единственным, кто оставался полностью спокойным и взирал на пыточный инструментарий без всякого страха.
Горцы на пленников внимания пока не обращали, словно кого-то дожидаясь. И действительно, через несколько минут в дом зашли сразу четверо варваров. По богатой по местным меркам одежде и хорошему оружию без труда можно было понять, что это далеко не простые дикари, и скорей всего кто-то из них вождь племени.
— Вы совершил тяжкий грех, — величественно провозгласил один из прибывших, отличавшийся внушительным пузом, и вперил тяжелый взгляд в беспомощных пленников. На имперском он говорил чисто и почти без акцента. — Вы по недомыслию оборвали жизнь вождя племени. За это вас ждет суровая кара. Но в милости своей я готов даровать вам легкую смерть, если вы честно расскажете представителям племен о том, что сами, без чей-либо помощи, совершили это злодеяние.
Ответом горцу послужило мрачное молчание. Все пленники понимали, что выбор у них сейчас прост — как встретить смерть. В то, что их убьют быстро и безболезненно ни один из них не поверил. Трусов среди солдат не было, и после секундного колебания общее мнение выразил Керит.
— У меня другое предложение. Иди и утопись в выгребной яме ублюдок. Твои лживые обещания не помешают нам умереть достойно. И перед смертью мы будем знать, что твое скаренное племя вырежут под корень, от таких жирных откормленных отбросами боровов как ты до голозадых детей, уродливых женщин и спятивших стариков! — Голос Керита ни разу не дрогнул, в нем не было даже намека на эмоции, а вот горец к которому он обращался, с каждым словом все больше наливался кровью, с бешенством буравя гвардейца своими поросячьими глазками.
— Ты… — От ярости вождь племени не смог ничего сказать и просто указал на ближайшего пленника. Гвардейца тут же подхватили, раздели и кинули на грубо сколоченный и заляпанный чем-то красным стол. Губы солдата шевелились в беззвучной молитве.
Среди пленников послышались бессильные проклятья, они прекрасно понимали, что сейчас будет происходить. Один из горцев любовно погладив разложенные лезвия, выбрал средних размеров нож и ловким, привычным движением отрезал гвардейцу палец. Но боец Сплава не закричал. Стиснув зубы, он лишь тихо застонал и несколько раз дернулся связанным телом, а потом с ненавистью уставился на палача.
Но горца было не запугать грозными взглядами. Неторопливо подойдя к жаровне, он извлек раскаленный докрасна прут и с наслаждением прижег пленнику рану. Тут уже даже могучая выдержка гвардейца дала сбой, и он зашелся в отчаянном вопле. Когда солдат перестал кричать и лишь хрипло дышал сквозь стиснутые зубы, к нему обратился вождь.
— Ну что? Хочешь безболезненную смерть? Все что тебе нужно, это просто признаться в том, что ты и так сделал. К чему упорство? О нем никто не узнает. Сделай как сказано, и мы похороним твое тело по вашим обычаям. Решайся! — голос горца стал ласковым и вкрадчивым, что сильно не вязалось с его внешностью.
— Сдохни, скаренная тварь, — гвардеец попытался плюнуть в лицо вождю, но не смог, и вязкая, кровавая слюна растянулась у него по подбородку.
Горец с силой ударил пленника в живот и отошел, давая знак палачу продолжать. Торстен хотел закрыть глаза, но его словно притягивало жуткое зрелище. Пытали гвардейца долго и с фантазией. Ему загоняли иглы под ногти, жгли железом, медленно снимали кожу. От отчаянных криков закладывало уши, но могучий гвардеец не терял сознание и упорно продолжал бороться с болью.
Иногда пытки прерывали, и вождь племени спрашивал, не образумился ли пленник, но тот неизменно отвечал руганью, а когда сил уже совсем не осталось, просто в ярости рычал. Когда ему раскаленной иглой выжгли глаза, гвардейцу наконец повезло, и он умер, прервав свои мученья. Торстен смотрел, как горец в ярости пинает мертвое тело, и думал о том, что даже не помнит, как звали бойца Сплава, сумевшего уйти из этого мира не потеряв достоинство и честь.
— Участь этого глупца — это вам урок! — В ярости прошипел вождь, оглядывая пленников. — Кто готов рассказать правду и принять достойную и безболезненную смерть?
Не дождавшись ответа, горец указал на новую жертву. Торстен вздрогнул — на этот раз не повезло Келю.
— Ребят, а как насчет последнего желания? Обещаю — у меня очень скромные запросы! — Пытался отсрочить неизбежное Кель, когда его подняли, уложили на стол и стянули одежду.
Но горцы не обращали внимания на слова. На этот раз палач сразу взялся за раскаленный прут, и уже через секунду Кель, отчаянно воя, забился в путах. Торстен заскрипел зубами и в который уже раз напрасно попытался разорвать толстые веревки. Видеть, как пытают твоего друга, и быть не в силах помешать — для норда это было настоящим мучением.
А палач, не удовлетворившись достигнутым, еще несколько раз ткнул раскаленным прутом в пленника, заставляя Келя отчаянно извиваться на столе в жалкой и бесполезной попытке уползти. А горец явно получал удовольствие и весело гоготал, наблюдая за мучениями беспомощного пленника.
— Я скажу! Я все скажу! — Торстен не поверил своим ушам — голос его друга дрожал и прерывался рыданиями.
— И что же ты скажешь? — Ласково спросил вождь, жестом остановив палача.
— Мы должны были напасть на одну из деревень, где содержался важный пленник… Случайно столкнулись с отрядом горцев… Заметили их раньше, чем они нас… Устроили засаду… Перебили всех… Нам никто не помогал, проводника у нас не было! — Кель казался полностью сломленным и всхлипывал после каждой фразы.
— Молодец, ты умнее прочих, — довольно рассмеялся вождь. А остальные пленные разразились ругательствами. Торстен и Ритал со вкусом поливали отборной бранью горцев, а гвардейцы еще и сыпали проклятьями в адрес малодушного товарища. Молчал только Керит. Командир отряда с каким-то новым интересом смотрел на Келя, а потом кивнул в такт собственным мыслям.
— Ладно, пожалуй, закрепим урок, — вождь растянул губы в улыбке предвкушения и, подхватив раскаленный прут, еще несколько раз приложил его к телу Келя, заставив его зайтись в новом вопле, перешедшем в кашель и сдавленные рыданья.
От жгучей ненависти у Торстена перехватило горло, и он просто яростно рычал, подобно дикому зверю. От безуспешных попыток разорвать путы, веревки глубоко впились в его плоть. Один из горцев со смехом ударил его ногой в лицо, опрокинув привставшего с пола норда. Ритал опять разразился ругательствами, но закашлялся, когда сапог варвара впечатался ему в живот.
— Заткнуть всем рты и назад в яму, — скомандовал вождь, вдоволь натешившись. Но пленники его уже не поняли, ведь сказано это было на одном из горских наречий, зато они прекрасно видели, как дикарь указал на лежащего на столе пленника. — А этого одеть в имперскую одежду, да так, чтобы не было видно следов пыток, и ко мне в дом.
Все еще связанного Келя горцы отволокли в просторный дом и кинули в угол. Юноша осторожно осмотрелся, стараясь не привлекать внимание. Через пару небольших окон в помещение проникал тусклый свет, а по углам горцы зажгли несколько лучин. Дом, похоже, принадлежал кому-то из богатых горцев — пол оказался не земляным, а деревянным и был устлан циновками, а на противоположной от входа стене был занавешен меховой накидкой еще один проем в соседнюю комнату, и оттуда тянуло чарующими ароматами жареного мяса и свежевыпеченного хлеба. Кель судорожно сглотнул слюну и понюхал свое плечо, перебивая вонью давно немытого тела нестерпимо вкусные запахи.
В помещении помимо нескольких непростых, если судить по одежде и оружию, горцев, находился и сам вождь, нервно расхаживавший из угла в угол. Все они чего-то напряженно ждали, и Кель незаметно улыбнулся, догадавшись, кто должен здесь скоро появиться.
Оставаться неподвижным становилось все труднее. Ожоги на теле болели нещадно, и хотелось зарычать от ярости, но Кель старательно опускал взгляд, пытаясь казаться полностью сломленным. Он понимал, что у него есть только один шанс сделать то, что задумал.
Ожидание продолжалось не меньше часа. Тело замлело, и юноше приходилось задействовать всю свою выдержку, чтобы продолжать изображать полную опустошенность и покорность. Наконец в дом забежал один из горцев, что-то возбужденно выкрикнувший на своем наречии, и вождь спешно удалился следом за ним. Кель внутреннее подобрался и заворочался на полу, стараясь размять тело. Изображать безразличие смысла уже не было.
Не прошло и получаса, как в дом в сопровождении вождя племени неторопливо зашло несколько горцев. Все в их облике выдавало властность и привычку повелевать. Богатая одежда и оружие только дополняли образ.
Хозяева мгновенно притащили из соседней комнаты широкие лавки и стол, уставленный всевозможной снедью, но прибывшие лишь раздраженно отмахнулись и их унесли. Помимо вождя в комнате осталось только четверо горцев племени.
Вновь прибывших варваров было шестеро. Их внимательные, изучающие взгляды остановились на связанном пленнике, и один из горцев что-то гортанно выкрикнул на своем наречии. Вождь племени тут же сделал знак, и Келя подняли, поставив перед ними.
— Кто ты? — голос седоволосого горца дрожал от едва сдерживаемой ненависти.
— Мое имя Кель. Я солдат смешанной пехоты Гирской империи, — юноша постарался изобразить страх, впрочем, так уж сильно притворяться ему и не пришлось.
— Ты был в отряде, напавшем на величайшего из вождей и его свиту? — это спросил уже другой горец, в чьих глазах плескался такой фанатизм и ярость, что пленник ощутимо вздрогнул.
— Нет, что вы! Наш отряд патрулировал, когда на нас напали воины местного племени, — Кель с трудом смог сдержать злорадную улыбку, когда увидел, как изменился в лице заправлявший здесь горец.
— Ах ты, собака! Как ты смеешь врать! — вождь в ярости ударил Келя в живот, а потом вознамерился вцепиться ему в горло, но один из прибывших молниеносным движением выхватил длинный кинжал и приставил к горлу хозяина, заставив его замереть.
— Не дергайся! К твоему племени и так слишком много вопросов! — прошипел тот самый старик, что начал разговор, а потом вновь вперил свой взор в пленника. — Отвечай, как все было!
— Я же говорю, мы ни на кого не нападали! Меня пытали и требовали, чтобы я сказал, что наш тавт перебил какой-то отряд горцев. Но ничего подобного не было, клянусь! — Кель задействовал все свои таланты ко лжи, стараясь казаться искренним.
— И что ты на это скажешь? — старик повернулся к вождю.
— Он врет! Это они напали на великого вождя! Неужели вы поверите проклятому имперцу? Они же рождены во лжи! — лицо горца налилось кровь, и он с бессильной ненавистью смотрел на обманувшего его солдата.
— Что же, думаю — пытки покажут, кто прав! — растянул губы в змеиной усмешке властный старик.
— Не надо пыток! — вполне искренне запаниковал Кель. Такое развитие событий его не устраивало, и он поспешил пустить в ход последний из припасенных козырей. — Спросите у остальных пленников! Со мной вместе захватили еще шестерых солдат! Они еще живы и сидят в яме для рабов!
— Ты же утверждал, что живым удалось взять только одного из солдат? — ноздри горца раздувались, словно у хищника почуявшего добычу, а его взгляд не предвещал вождю местного племени ничего хорошего.
— Э… Ну… Они не хотели говорить правду, — растерянно пролепетал вождь, пятясь. Его испуг был настолько очевиден, что Кель мысленно презрительно улыбнулся. Он ненавидел тех, кто не умел достойно проигрывать.
— Шакал, — в голосе главного из прибывших горцев больше не было и тени сомнений, только ненависть. — Вы боялись истинного величия нашего народа. Вы как могли противились пришествию великого вождя-объединителя! Вы предательски убили его, когда поняли свое бессилие!!!
Если вождь окончательно растерялся, то остальные хозяева быстрее поняли, что сейчас произойдет, и не стали покорно дожидаться расправы. С силой толкнув Келя на разговаривавшего с ним старика, они выхватили кинжалы и ринулись вперед. В тесной комнате вспыхнула яростная и беспощадная схватка, и в тусклом свете трудно было разобрать, чьи тела сплелись в последних смертельных объятиях. Кель упал на пол и откатился к стене, стараясь оказаться как можно дальше от обезумевших от гнева варваров.
Горцы, прибывшие сюда мстить за убитого вождя, оказались настороже. Один из них, не успевая достать оружие, кинулся на хозяев. Он сумел перехватить руку с кинжалом и с силой ударить головой в лицо противнику, но тут удача изменила горцу, и другой нападавший ловко вонзил свой клинок ему под ребра.
Однако этой небольшой заминки хватило, чтобы остальные чужаки успели выхватить оружие. Тот самый варвар, что смотрел на Келя с фанатичной ненавистью, с яростным рыком бросился на нападавших. Его встретили умелым ударом, прочертившим кровавую полосу на груди, но варвар, не обращая внимания на рану, с воплем вонзил свой кинжал в горло противника и тут же отлетел, отброшенный метким ударом ноги в живот.
Из-за спины опрокинутого товарища ужом вывернулся худощавый горец; его кинжал по самую рукоять входит в живот яростно взревевшего дикаря, но тот в последнем усилии проламывает череп своего убийцы страшным ударом золоченого противовеса кинжала.
Вот еще один из хозяев, удачно угодив коленом в лицо кинувшемуся в ноги фанатику, широко размахивается шестопером, но и сам сгибается от сильного удара ногой в пах, а потом получает сразу несколько глубоких ран в беззащитную спину и со стоном падает на пол, обливаясь кровью.
Последний из горцев местного племени успевает откуда-то достать топор и с яростным воплем кидается на врага. Его противники спешно отпрыгивают подальше от сверкающего полукруга лезвия, но один из варваров спотыкается о еще бьющееся в агонии тело. Эта секундная заминка стоила ему жизни — зазубренное лезвие топора глубоко врубилось в ключицу заверещавшего дикаря. Выдернуть из падающего тела и вновь поднять оружие горец уже не успел — двое варваров крякнув от натуги, обрушили на него тяжелую деревянную лавку, а потом упавшему и оглушенному противнику перерезали горло.
Пока его люди в отчаянной схватке старались подороже продать свою жизнь, вождь племени, рассудив, что ничем им не поможет, попытался скрыться. Когда-то он был неплохим бойцом, но даже во времена своей молодости всегда находился за спиной могучего брата. Этот великий воин был известен далеко за пределами племени, но был слишком простоват и бесхитростен. Зато его брату изворотливости и властолюбия хватало на двоих. Со временем он сумел, опираясь на поддержку родни и не стесняясь самых подлых методов, подмять под себя и возглавить племя. Но его могучий брат пал в схватке с проклятыми имперцами, и теперь некому было загородить перехитрившего самого себя горца от опасности.
Воспользовавшись суматохой, вождь, возможно, и сумел бы скрыться, но откатившийся в угол Кель имел свое мнение на этот счет. Извернувшись всем телом, он подсек ноги горцу и даже умудрился несколько раз сильно приложиться ему по голове. Этой заминки хватило, чтобы с местными варварами расправились, и на беспомощно распростершегося рядом с выходом главу племени вновь обратили внимание.
Седовласый горец подскочил к пытающемуся встать вождю и ударом ноги опрокинул его назад на пол. А потом к нему подбежал тот самый варвар, чей фанатичный блеск в глазах изрядно напугал Келя. С яростным воплем дикарь стал ожесточенно рубить вождя топором, заставив императорского солдата откатиться подальше, спасаясь от обильных брызг крови, летящих во все стороны. Впрочем, при этом он задел лужу, натекшую из-под другого еще дергающегося в агонии тела, и все равно весь перемазался.
Не обращая внимания на участь вождя, седовласый горец шагнул к двери, но она уже распахивалась ему на встречу. В дом заглянул один из воинов племени, встревоженный криками. Увидев царящей в комнате разгром, варвар в испуге отшатнулся, но старик оказался быстрее и воткнул свой кинжал ему в сердце. Не давая телу упасть, он толкнул его перед собой, сбивая с ног еще одного из местных горцев, и во всю мощь что-то прокричал на своем гортанном наречии. Ответом ему стали яростные вопли прибывших воинов и испуганные голоса хозяев. Следом за седовласым горцем, держа оружие наготове, покинули дом и остальные выжившие варвары.
Снаружи доносились жуткие вопли, но Кель ни на секунду не посочувствовал обитателям селения. Он извиваясь пополз к одному из убитых горцев, до сих пор в последнем усилии мертвой хваткой сжимавшему кинжал. Каждое движение давалось с трудом, замлевшее тело не хотело слушаться, но юноша, стиснув зубы, упорно приближался к цели. Он еще сильнее перепачкался в крови, обильно растекшейся по полу, но наконец дополз до мертвого горца, и, повернувшись к нему спиной, попытался нащупать кинжал. Почти сразу клинок глубоко рассек ему кисть, но Кель, не обращая внимания на боль, начал тереть веревки, связывающие руки, о лезвие.
Снаружи начали стихать крики, и юноша удвоил усилия, стараясь быстрее рассечь путы. Он еще несколько раз поранил ладони, но толстые веревки наконец поддались. Теперь предстояло расправиться с теми путами, что связывали ноги и притягивали руки к телу. Кель попытался сесть и ухватить кинжал липкой ладонью, но дверь дома с треском распахнулась, и в помещение неторопливо ввалилась пара горцев, заляпанных кровью.
Кель замер на месте, оставаясь с виду полностью безмятежным, но внутри него бушевала буря эмоций. Услышь вошедшие горцы те проклятья, которые он призывал на их головы, они незамедлительно расправились бы с имперцем. Но варвары видели лишь покорно дожидающегося своей участи жалкого и сломленного пленника, поэтому быстро обыскав все тела и забрав всё представляющее хоть маломальскую ценность, с двух сторон подхватили юношу и выволокли наружу.
Мрачный Торстен полусидел, привалившись спиной к стене. В поясницу больно упирался один из корней, а на плечо упал и теперь там извивался длинный дождевой червяк, но не это беспокоило норда. Уже прошло не меньше получаса, как пленников вновь кинули в яму, но гвардейцы не унимались, продолжая сыпать проклятьями. Естественно адресованы они все были смалодушничавшему Келю.
— Неужели этот скаренный ублюдок не понимает, что теперь нас всех будут пытать еще усерднее! И начнут горцы именно с этого тупого трусливого слизняка, — распалялся гвардеец, сжимая кулаки в бессильной ярости.
— Да заткнитесь вы, — наконец взорвался Торстен. — Я верю Келю как себе! Он не предатель и не трус! Он просто что-то задумал!
— Ты это нам говоришь или себя пытаешься убедить? — Парировал один из гвардейцев. — Слабовата духом оказалась смешанная пехота!
— Ты это поосторожнее, — яростно проскрипел Ритал. — Трусов тут нет!
— Прекратить свару, — спокойный голос Керита разом оборвал разгоравшийся спор. — Поживем — увидим. Но мне тоже показалось, что этот юноша что-то задумал. Сломался он не из-за боли и страха, уж в этом я разбираюсь.
После слов командира пленники замолчали, полностью отдавшись во власть мрачных мыслей. Торстен пытался думать о чем угодно, но неизменно возвращался к поступку Келя. Он верил другу, но не мог полностью вытравить червячок сомнения. Как норд ни отгонял предательские мысли, они вновь и вновь лезли ему в голову.
Тогда, чтобы хоть как-то отвлечься, Торстен принялся вспоминать родителей. Сейчас, из этой сырой ямы, наполненной насекомыми, прежняя жизнь казалось придуманной им самим сказкой. Норд был готов пожертвовать чем угодно, лишь бы еще хоть раз обнять родителей, услышать родные голоса, посмотреть в их любящие глаза…
С тоской вспоминал Торстен и своих друзей. Ему почему-то казалось справедливым, что он не так уж и надолго пережил Рига и Тидша. Но они хотя бы погибли в своем родном городе, сражаясь с фанатиками, а вот ему предстояло сгинуть в безвестном селении горцев, и не в бою, а словно покорному скоту на бойне.
Торстен всегда с презрением относился к любым ритуалам. Но вот сейчас от понимания, что у него даже не будет могилы, хотелось взвыть…
— Интересно, а где сейчас Винс? Наверное, парит себе в небесах, но уж точно не сидит в яме, ожидая смерти, — с грустью думал норд, вспоминая своего друга.
Торстен не знал, сколько времени он предавался мрачным размышлением, когда наверху заголосили. Пленники со страхом и надеждой вслушиваясь в звуки разгорающегося боя. Отбросив тоскливые мысли, Торстен, подобравшись, ждал шанса если не обрести свободу, то хотя бы умереть в бою. Постепенно сражение стало стихать, и все чаще вместо протяжных криков умирающих доносились отчаянные вопли насилуемых женщин и жалобный детский плач. Наконец все стихло, зазвучал довольный смех и гортанные выкрики на горском наречии.
Еще через несколько минут томительного ожидания решетка откинулась, и в яму заглянул горец. Внимательно осмотрев всех пленников, он что-то выкрикнул на своем непонятном наречии и спустил вниз веревку. В яму ловко спрыгнули еще два варвара и начали по одному поднимать солдат.
Вскоре наверху оказались все пленники. Торстен оглядел селение горцев и невольно вздрогнул. Повсюду валялись тела. Это были и убитые в беспощадной схватке воины, и беспомощные старики. Очевидно, что мужчины племени старались дорого продать свою жизнь, но силы были не равны. По селению, обыскивая тела и дома, вальяжно разгуливали многочисленные горцы, прибывшие покарать отступников. Хорошее оружие и добротные доспехи выдавали в них отборных воинов из личной дружины великого вождя, так и не успевшего объединить под своей рукой все племена.
Хватало и безжизненных женских тел, раскрывших рты то ли в бесполезной мольбе, то ли в последнем проклятии мучителям. А где-то в стороне нападавшие еще продолжали веселиться — оттуда доносились отчаянные женские стоны и довольный гогот луженых мужских глоток. Несколько раз взгляд норда натыкался на бессильно раскинувших маленькие ручонки детей, лежащих в луже собственной крови, и его передергивало.
— Что же это за люди такие, что готовы безжалостно вырезать детей таких же горцев, как они? — потрясенно пробормотал Торстен.
— Да не люди это. Они хуже диких животных, — проскрежетал Ритал, а его изуродованное лицо искривилось в гримасе ненависти. — Их всех надо уничтожать! Так, как делают они сами — без тени сомнений и колебаний. Всех — от мала до велика!
— Тише, — ледяной тон Керита разом заставил замолчать пленников. Октат внимательно оглядывался по сторонам, словно что-то выискивая. — Сдается мне, что наша судьба еще не решена, и не стоит злить победившую сторону.
Один из горцев, довольно ухмыляясь, достал длинный кинжал и подошел к пленникам. Солдаты невольно напряглись и замерли, ожидая своей участи. Варвар склонился над Торстеном и приложил острие к его шее. Норд чувствовал, как лезвие холодит его кожу, как она постепенно поддается под напором дрянного и плохо заточенного железа. В образованной клинком ямочке медленно начинала собираться кровь, и горцу оставалось только чуть-чуть усилить нажим, чтобы прервать хрупкую нить жизни.
А Торстен смотрел в пустые глаза варвара и почему-то не мог поверить, что пришел его черед. Норд разглядел, что у горца нет половины носа, а в засаленных, всклокоченных волосах ползают насекомые, и скривился от идущей от него вони.
— Мразь, грязный дикарь, — мысли в голове были отрывочными и злыми. — Прав Ритал — никакой пощады. Вы не люди. Вы хуже зверей. Ну, что же ты медлишь? Ждешь испуга? Зря. Ненависть сильнее страха. И у меня не дрогнет рука, как только выпадет шанс тебя прирезать.
Скулы сводило от желания вцепиться в горло проклятому варвару, но Торстен, дернувшись в путах, лишь искривил губы в усмешке и посмотрел прямо в глаза горцу. Дикарь же еще несколько секунд промедлил, и не дождавшись от жертвы страха, разочарованно полоснул кинжалом по стягивавшим ноги норда путам. Остальным пленникам горец разрезал веревки, не дававшие встать, куда быстрее и отошел в сторону.
— Ноги разминайте, — скомандовал Керит. — Если нам прикажут сейчас бежать, то горцам будет плевать, в состоянии ли вы двигаться. Прирежут или забьют до смерти.
Через некоторое время пленники даже смогли с опаской встать. Пара горцев, охранявших их, не проявили беспокойства, и Торстен заметил, как напрягся Керит. Октат начал медленно и словно невзначай приближаться к одному из варваров. Остальные двое гвардейцев точно так же постепенно подбирались к другому охраннику.
Торстен встретился глазами с командиром, и тот мимолетным движением бровей указал ему на ближайшего горца. Норд приготовился действовать, хотя и сомневался, что им со связанными руками удастся быстро расправиться с охраной. Напрягся и Ритал. Он пока остался на месте и внимательно озирался по сторонам, готовый предупредить товарищей, а при необходимости и вмешаться в схватку. Но судьбе не было угодно даровать им шанс добыть вожделенную свободу.
— Глядите-ка, кого ведут, — Ритал тихим голосом привлек внимание остальных пленников и кивнул куда-то в сторону.
Обернувшись, солдаты увидели двух горцев, волокущих перемазанного в крови Келя. Бросив его рядом с остальными пленниками, варвары разрезали ему веревки на ногах и остановились неподалеку, о чем-то переговариваясь. На секунду у Торстена мелькнула кошмарная мысль, что его друг мертв, но тот сразу заворочался и сел.
— Кель! — от несвойственного ему порыва чувств у норда перехватило дыхание, и не в силах больше ничего сказать, он просто радостно разулыбался.
— Кель, Кель, кто же еще, — вяло кивнул юноша, пытаясь размять ноги.
— Что тут вообще произошло? Почему эти скаренные горцы перерезали друг друга? — в жутком голосе Ритала трудно было уловить эмоции, но Торстену показалось, что солдат тоже очень рад тому, что боевой товарищ жив.
— Что-что. Здешнее племя подстерегло и убило какого-то важного вождя, за что с ними другие горцы и расквитались, — Кель незаметно указал глазами на стоящих неподалеку охранников. — Хотели сделать вид, что это мы виноваты, но я рассказал правду, и им, естественно, не поверили.
— Так ты с самого начала не собирался признаваться? — в голосе гвардейца удивление мешалось с радостью.
— Ну ясное дело! — Кель посмотрел на бойца Сплава так, словно прикидывал, не слишком ли сильно его приложили по голове во время схватки.
— А почему ты сразу не попытался изобразить, что со страху готов сказать что угодно? До того, как тебя начали пытать? — Поинтересовался еще один гвардеец.
— Не позволь я пройтись по себе каленым железом, в мою покорность не поверили бы. Ныне покойный вождь и так предпочел еще немного поиграться с горячим железом для острастки, — Кель вспомнил превращенное в кровавое месиво тело мучителя и безмятежно улыбнулся, а потом глазами дал понять пленникам, что пора прекращать обсуждать такие скользкие темы прямо перед носом у охранников.
— Ладно, наговоримся еще, — Керит тоже решил, что сейчас неподходящее время для разговоров, и бросил на Келя одобрительный взгляд.
Ожиданье продлилось не меньше часа. Наконец к пленникам направилось несколько варваров, в одном из которых Кель узнал того самого седовласого горца, что задавал ему вопросы. Остановившись напротив солдат, дикари их внимательно оглядели. Торстена передернуло от их оценивающих взглядов — подобные он когда-то не раз замечал на большом торжище у покупателей. Удовлетворившись осмотром, горцы о чем-то весело переговорили на своем наречии, а потом один из них, одетый попроще, даже соизволил снизойти до разговора с пленниками.
— Недостойное племя, что жило здесь, свершило тяжкое преступление. Страшась кары, они пытались обвинить в нем вас, но не преуспели и за все заплатили сполна. Поэтому в своей щедрости вождь дарует вам жизнь. Отныне вы рабы нашего великого племени. Славьте мудрость и милосердие великого Нолоса — правой руки вероломно убитого Вождя Всех Племен.
— Они что тут, общеимперскому языку по героическим балладам и сказаниям учатся? — пробормотал Кель, и не подумавший восторгаться ниспосланной ему милостью, за что тут же получил сильный удар ногой по и так многострадальным ребрам. Остальные пленники после этого благоразумно предпочли промолчать и покорно склонили головы.
Через час, когда все в селении, представляющее хоть какую-то ценность, было разграблено, а скот угнан, горцы двинулись в путь. Сзади поднимались клубы густого дыма от горящих домов и посевов. Бежать со связанными руками было неудобно, но пленникам приходилось пошевеливаться, опасаясь плетей в руках не слишком благодушных охранников.
Вскоре единая колона разделилась. Похоже, отряд состоял из воинов сразу нескольких племен, которых объединил под своей рукой несостоявшийся великий вождь. Отомстив за его смерть, они возвращались в свои племена. Торстен и остальные солдаты остались в одной из самых больших колон.
До селения великого Нолоса, которого пленники с легкой руки Келя между собой сразу стали величать не иначе как фаллосом, добирались несколько дней. Солдаты постоянно искали хоть малейшую возможность для побега, но горцы, искушенные в умении обращаться с живым товаром, не дали ни единого шанса, и вскоре над ними вновь захлопнулась деревянная решетка.