— Иди, Фэйниель, я не пойду с тобой. Ты же видишь, мне…нездоровится. — Король запахнул на груди темно-синий плащ, подбитый соболем. — А тебя вызвал сам Властитель Арды — негоже заставлять его ждать. Возьмешь свиту, и побольше, как положено принцессе.
— Отец, что с тобой происходит? — В лоб спросила я. — Ты сам на себя не похож. В чем дело? Это чары? Кто — Владыки, Алдор?
— Нет. — Покачал головой Финвэ. — Владыки не станут тратить Силу на мелочь, а с Отступником нам нечего делить… — Отец улыбнулся уголком рта, странным образом напомнив мне Алдора у ворот Форменоса. — Иди, девочка моя, путь до Валмара не близок.
— Как скажешь. Но по возвращении в Тирион ты покажешься наставнику или Ивэйн, договорились?
— Конечно…По возвращении… — Кивнул он, плотнее закутываясь. Восходящее солнце чертило кроваво-алым на волосах и одежде короля. — И…знаешь что, — он коснулся моего плеча, крепко, до боли сжав, — обещай мне, что никогда и никого не будешь судить поспешно.
— Да о чем ты? — Подивилась я. — Хочешь, чтобы я простила Нолофинвэ? Постараюсь…Ради тебя — постараюсь.
— Поторопись, дочь моя, тебя ждут в Валмаре. — Тоном правителя, не отца. Оставалось только подчиниться.
…Даже у ворот я чувствовала, что он смотрит мне вслед…
Взглядом — он провожал ее, взглядом — прощался. Не догнать, не сказать…не попросить остаться. Нельзя, Финвэ, терпи, бывший король нолдоров, если выбираешь для нее, и для того, кто ни с чем ушел позавчера от ворот, жизнь.
Жизнь…Что такое жизнь, как не череда случайно обусловленных кусочков? Правитель без трона медленно прошел в дом, приказав не беспокоить его до прибытия вестей с Ильмарина. Отомкнул заветную палату, где дочь держала свои работы, вынул хрустальную шкатулку с Сильмариллами и устало опустился на стул — ждать. Он знал, что дождется, должен был — сам — встретить того, кто рано или поздно придет сюда. Ждать. Со сверкающими камнями на коленях, с застывшей в зрачках темнотой…
Жизнь — дорога, свивающаяся из бесконечного множества тропинок, где каждый шаг — сотворение новой реальности. Ступающий-во-Тьме со смехом выписывал вероятности на бумаге — странными знаками, колонками рун. Он, забавляясь, вычислял их, мудростью Аратара взвешивая и отбрасывая лишнее. Финвэ — видел — вспышками ярких образов. И в этом он был сильнее первого из Древних.
Откуда этот Дар у него, толкового вождя и опытного война — не более? Сказано в легендах: эльфы следуют Замыслу, только люди-атани могут менять судьбы мира. Но тогда, видя в палантире, как его сын предает его дочь, он не хотел быть эльфом. Эльфы благи, не ведают ни предательства, ни ненависти, ни острой, мучительной душевной боли. Такими были ваниары, избранное Королем Арды племя, к этому образцу должен был стремиться каждый, а он — не хотел, яростно отрекаясь от собственной природы. Может ли эльф хоть на краткий миг сравниться с атани, обретя власть над судьбой? И тогда к нему впервые пришли смутные видения…даже не будущего, вероятностей будущего. Он про себя благословлял Алдора, поделившегося с ним своим видением мира — мира, где нет одного общего пути, но есть сотни, тысячи…
Он ждал. Секунды невыносимо медленно складывались в минуты, в часы…
Когда же прекрасный Валинор стал для него тюрьмой? Когда забота Древних переросла в надзор…даже не родителей за несмышлеными детьми, а капризных и требовательных хозяев за ценным имуществом? Убежище от опасностей Среднеземья…Убежище — от слова «убежать». Знал ли он, упорно следуя за Охотником на запад, к чему ведет свой народ? А ведь они именно сбежали, бросив свой дом у Куйвиенен. Кто-то остался, — как же они с Ингвэ, Эльвэ и Ольвэ потешались над глупцами, отказавшимися от щедрого предложения Владык!
Авари10, отказавшиеся, нолдоры, гордые эльфы Света…Может быть, двум народам пришла пора вновь объединиться? А телери, друзья Эльвэ Синголло, или те, чьим предводителем был чудаковатый Кирдан? Сколько их было — не дошедших до манящей цели?
Валинор…Многие были довольны покоем и благолепием Хранимого Края, но не все. Были и те, что странствовали по сумрачным лесам Арамана11, солончакам и песчаным дюнам Аватара12, забирались далеко в море на кораблях телери…И, возвращаясь, с горящими глазами пытались разделить это с сородичами, чья жизнь вертится вокруг Валмара и Таникветила, исчисляется от Дня Прибытия13 до Праздника Урожая!
А сам он разве счастлив здесь — без нее? Как торопила его Мириэль в походе, стремясь увидеть так красно расписанные айнуром-посланником чудеса Благих Земель…Как неутомимой ласточкой порхала по Туне, предлагая то здесь, то там что-то необыкновенное, когда нолдоры возводили свой город. Живая, непоседливая, как девчонка, и отважная — под стать любому войну. Он прекрасно помнил, как она била из лука орков, прикрывая женщин и детей ваниаров, пока Ингвэ с «дружиной» любовался водопадом за лигу оттуда.
Как она радовалась, узнав, что ждет ребенка, — а ей долго не удавалось зачать. Но к Владыкам она идти не хотела. То ли стеснялась, то ли страшилась их непонятной и грозной Силы, а он уступил ее причуде, самонадеянный глупец! Даже проститься не успел…Загнав коня, нашел только холодеющий труп — пустое hroa, и заливающийся плачем сверток — дочь. Маленькое, бесконечно дорогое существо, самое красивое, что бы там не трещали эти дурехи, смевшие называть себя подругами Мириэли!
— …На все воля Единого… — Участливо-отстраненный голос Властителя Арды…А он готов был вцепится в глотку и Королю, и самому Эру, и требовать, требовать, требовать…Аллан Кователь силой утаскивал его из Ильмарина. О, Владыкам было не до какого-то эльфа: их ждала "маленькая победоносная война" в Эндорэ. Как он ненавидел их тогда!
Он пошел бы на все, чтобы вернуть ее к жизни, присягнул бы даже Отступнику! Он видел Алдора до суда — мельком — в лохмотьях, еле стоявшего на ногах под тяжестью заклятой цепи. Но почему-то закованный в гордость и холодное спокойствие как в доспех, Восставший не уступал разряженному в бархат и золото брату. Тот же Алдор спустя два века отнял последнюю надежду, сказав, что никаких Палат Мертвых нет, а души что эльфов, что людей, что Древних уходят неведомо куда. Сказал — и тут же замолк, смутившись, по разлившейся на лице собеседника белизне угадав истину.
А Индис…Ласковая, кроткая, милая Индис…С нею было так легко…и так трудно. Беззаботный солнечный лучик, согревший королевский чертог, прекрасная — стократ прекраснее Мириэли, любимица Владык. Очаровательно смущавшаяся новобрачная, искренне недоумевающая, зачем в постели снимать одежду, и зачем разделять ложе, кроме как для зачатия детей. Они и зачинали — двое, трое, пятеро…Сыновья, дочери, как на подбор — крепкие, красивые, настоящие принцы и принцессы эльдаров, не то, что его страшненькая бесцветная наследница, его маленькая звездочка…
Индис любила его и так стремилась порадовать — каждым их ребенком…А он, церемонно целуя ее — не разжимая губ, обнимая — надушенную, облаченную в длинную ночную сорочку, крепко зажмурившуюся в ожидании отдачи супружеского долга, даже не пытался расшевелить это прекрасное тело, крепко-накрепко запомнив первую попытку. Ее недоумение, плачь, скомканные мольбы Единому — образумить сумасшедшего супруга. Он утешал ее, чудом выманив из угла, куда она забилась дрожащим зверьком, обмотавшись одеялом, гладил по золотистым волосам, обещая, что никогда такого больше не сделает. Она не просто боялась — не чувствовала того, что чувствовал он, отвергала все, связанное с Искажением, а что такое противоестественное удовольствие от соития, как не плод Искажения?
Индис боялась за него, а он — за свой рассудок. Потому что раз за разом, в благопристойной тишине супружеской спальни, перед глазами вставали другие ночи. Там, в Среднеземье, когда они с Мириэль убегали в лес — вдвоем, и трава какого-нибудь укромного уголка казалась им мягче перины, а листва стражей — кустов надежно хранила ласковый шепот, смех и приглушенные стоны наслаждения — друг другом, самой жизнью, ее прихотливым биением. И здесь, в Валиноре…Двое безрассудно-счастливых безумцев…Их дочь унаследовала странные желания родителей — в этом он почти не сомневался. А вот из образцового потомства Индис — лишь самый младший, Айканаро, неугомонный язычок золотого огня, Лоринар, как назвал его умеющий заглянуть в душу Алдор. Может, еще Нэрвен…Но Валинор не благоволит к отщепенцам.
Нет, пора нолдорам учиться жить самим — пока еще не поздно. Больше — никаких воспитателей и надзирателей.
Король с закрытыми глазами сидел в полутемной комнате — а разум его бродил среди пестроты картин грядущего и прошлого:
…"Atarinja, ты ведь не бросишь меня?" — Девочка с белыми волосами смотрит в глаза отцу. Она не плачет…
…"Хоть бы придумал что-нибудь поправдоподобнее…друг!" — Женщина с белыми волосами смотрит в глаза отцу. Она давно уже не умеет плакать — Глава цеха, лучшая ученица Кователя.
Ты клянешь его с такой страстью, что невольно выдаешь себя…Ведь ты любишь, и только гордость твоя, да вбитые в голову правила не дают тебе понять. И почему я не…А, зачем понапрасну корить себя! Разве мог я предположить, что в Блаженном Валиноре появится некто, способный по-настоящему оценить тебя? Увидеть не просто принцессу или непревзойденного мастера, а женщину, достойную любви величайшего из Древних?
Он не предавал тебя, девочка моя, просто не верил в ваше будущее — а я верю, и создам его. Любой ценой. Тогда, у ворот, ты не пошла с ним сама, и один из путей, ведущих к жизни, вы упустили. И…да, еще один путь был отвергнут — тобой, Фэйниель, в ночь Праздника Урожая. Что тогда произошло? Не вижу…Ты не сказала, а я уже не успею спросить.
Да, у ворот Форменоса он мог бы и не спрашивать твоего согласия, но тогда…Странная полуразрушенная крепость…Утумно?14 И ты, затравленно оглядываясь по сторонам, опасаясь даже не хозяина крепости — самих камней, давно подчинившихся чужой воле, бежишь прочь. Но камни, верные слуги того, кто змеей ускользает от моего взора, обращаются против тебя. Трещина проходит по ветхой арке — и разрастается паутиной, обрушиваясь смертью. Алдор не успеет спасти тебя.
А сейчас я жду его, потому что он придет за твоими камнями. Во всех вероятностях я вижу его в Форменосе. Где-то он похищает Сильмариллы из пустого дома (потому что я на празднике вместе с тобой), решив-таки оспорить у братьев власть над Ардой. И ты, застыв в своей обиде и выросшей из нее ненависти, терпеливо ждешь часа мести…И дожидаешься. Кровь на твоем клинке — красная, как твой стяг, предводительница нолдоров в Последней Битве. Да, девочка, у айнуров тоже красная кровь.
Где-то — я пытаюсь остановить его, и сражен затрещиной Силы. Не рассчитал…И нолдоры уходят в Эндорэ, ведомые местью за короля и твоей волей, Фэйниель. Но, там, на чужих берегах, не торжество возмездия ждет тебя, а нелепая гибель в первом же бою. Не с ним, с одичавшими орками.
И еще один путь — нолдоры уходят, братоубийством добывая себе корабли в гавани телери. Я вижу Ольвэ, пронзенного твоим мечом, дочь моя. И украденные суда предают новых хозяев, кровью овладевших ими — тучи затягивают небо, море ярится штормом, в щепки разбивая скорлупки белокрылых ладей. Твой корабль первым идет ко дну.
Финвэ с резким вздохом распахнул глаза, выбираясь из кружения вероятностей. Надо было — как же он не подумал! — предупредить, оставить какую-то весточку. Но как? Нельзя отлучаться из сокровищницы ни на минуту, с Сильмариллами или без них…А! Сильмариллы? Средоточие Силы Первооснов! Вот же оно! Камни, сами камни, запомнят, донесут через годы, через тысячелетия, если понадобится. Он распахнул шкатулку и вгляделся изо всех сил в жгучее сияние, почти беззвучно шевеля губами — не слова, мысли впечатывались в свет — навечно. Кто из них — Алдор или Фэйниель, первым найдет послание, не суть важно. Только вот для этого придется коснуться зачарованных алмазов голой рукой — как он сейчас, пусть даже на мгновение, не стерпев боли.
Дверь сокровищницы скрипнула. Лучик света побежал от порога, коснувшись носка обуви короля. Финвэ поднял голову, — солнечное сияние обтекало темную фигуру в проеме.
— Я ждал тебя, Алдор. Не это ищешь? — Король поднялся ему навстречу, протягивая шкатулку.
— Ищу. А вот ты, похоже, ищешь неприятностей, затевая встречу. — Покачал головой айнур. — Я уверен, что за нами не следят, но вызнать правду можно и после. И по-разному.
— В Ильмарине теперь не до меня. И о тебе, думаю, рады позабыть…хотя бы на пару часов. Стена Заката прочна, как никогда, а владыкам должно являть народу не только гнев, но и милость. — Через силу усмехнулся нолдор. — Так что не будем терять времени. Камни — твои.
— Фэйниель такой щедрости не оценит.
— Как и много другого…не важно…Не будем терять времени, Алдор. Супротив вежливости, "до свидания" не говорю. Сам понимаешь… — Руки Финвэ, сжимающие ларец, чуть дрогнули — озноб накатил с новой силой, вгрызаясь в тело ледяными и огненными клыками, да и ожог пульсировал невыносимой болью.
— Что-то не нравится мне твой настрой. — Подозрительно заметил айнур, вглядываясь эльфу в лицо. — Ты в порядке?
Вспышка вероятности…И снова — тупик. Значит, осталась только одна дорога. Король вздрогнул, усилием воли расправляя плечи и придавая взгляду живости. Предчувствие собственной смерти никого не красит, как и следствие наложенных на Сильмариллы чар, но Алдор не должен был этого понять.
— Я справлюсь…как-нибудь. Namarie, otorno15.
Финвэ не увидел открытия перехода, но почувствовал, что время настало. С мечом в руке он шагнул на улицу — в ночь. Солнце даже не скрылось за тучами, оно вовсе исчезло, погрузив Валинор в первозданную темноту. Да, Отступник с размахом обставил свой побег…
И в этой темноте ждала смерть. Тварь, что выбралась из наскоро разорванной переходом ткани междумирья — как называл это сам Алдор, в минуты редкой откровенности рассказывая нолдору о Начале Арды. Тварь хотела одного — пищи, а пищи было много, — охваченные ужасом эльфы метались по улицам, не понимая, что происходит в Благих Землях. Много мяса, приправленного страхом. Все же не столько, сколько могло быть, — он отослал, кого мог, зная.
Тварь уже близко, — он ощущал исходящую от нее вонь. Можно бежать, но тогда, если отступить сейчас, нолдоры не пойдут в Среднеземье за одними только камнями…А в конце — то же зарево Битвы Битв.
Значит, отступать нельзя. Тварь голодна? Прекрасно, он станет ее пищей. Ее время в Арде — даже не часы, минуты, она не успеет тронуть никого, кроме него. Он шагнул навстречу гнусному скопищу жвал, блекло светящихся пучков глаз и суставчатых лап с когтями, отсалютовав порождению Хаоса мечом, словно противнику в честном поединке. Тварь на секунду замерла, а затем неторопливо — о, ей некуда торопиться! — двинулась к мясу…
Боль…Последняя вспышка:
— …Я предлагаю вам сделку… — Темноволосый мужчина смотрит на женщину с длинными белыми волосами, сидящую напротив. Та молчит, поначалу закусив губу от сдерживаемого гнева, затем принимает какое-то решение и скользит по нему взглядом — холодно и оценивающе. Да только холодность эта — всего лишь маска, очевидная для обоих.