— Алдор, я могу не помнить состав, но очень хорошо помню волну Силы. И руины на месте мастерской. Хотела создать полезную игрушку, вроде палантиров, а вышло…оружие. — Последнее слово вырвалось само собой.
— Стекляшки, пусть даже магические, оружие? Ты преувеличиваешь. — Спокойный и уверенный голос, которому я привыкла доверять. Только вот почему мне отчетливо послышались в нем какие-то незнакомые и не слишком приятные нотки? Бред. Так и до садов Лориэна9 рукой подать. — Скажу одно — на чьей-нибудь голове они рано или поздно осядут. Жди гонцов с Таникветила, Фэйниель. Свою родню я знаю слишком хорошо.
— Перебьются. Рисковать жизнью, чтобы кто-то другой мог за здорово живешь покрасоваться перед зеркалом? — Алдор изумленно приподнял брови. Да, знаю. Общение с Древними начисто отбило у меня всякое благоговение. Сверхъестественные существа? Я видела между нами лишь одно различие — в Силе.
— Надеюсь, Дану или Вэридэ ты ничего подобного не скажешь. — Айнур небрежно скинул самоцветы в шкатулку. — Кстати, как бы их назвать? Не бриллиантами же, в самом деле?
— Хм-м… — Я призадумалась на минуту. — Пусть будут…Сильмариллами. "Обитель белого сияния" звучит лучше, чем "Последствие злоупотребления выпивкой".
— Фэйниель из рода Финвэ, Владыка Арды и Пресветлая Королева повелевают тебе явиться в Небесный Чертог, дабы повелители наши могли взглянуть на дело рук твоих. — Голос застывшего посереди тронного зала Эонвэ звучал столь же ровно, сколь бесстрастным было и лицо Герольда Короля. На груди майяра поблескивала тяжелая золотая цепь с подвеской в виде раскинувшего крылья орла — герб Владыки Мира, еще одно напоминание о близости ее обладателя к высочайшему двору. Сверкал золотой вышивкой тяжелый синий плащ и белоснежное долгополое одеяние, золотой волной падали на спину волосы, перехваченные синей налобной лентой. В высшей степени официально…
— Благодарю тебя, о, мудрый Эонвэ, за то, что донес ты до скромного нашего дома столь радостную весть, ибо нет чести выше, чем ступить под сень дивных чертогов на вершине Таникветила. — Учтиво ответила я, поскупившись, однако, на поклон. Он, может быть, и любимец Манавидана, но я — принцесса Тириона и ученица самого Аллана. И мною сработан скипетр Короля мира! — В самое ближайшее время я отправлюсь в Валмар, а оттуда в Обитель Владык.
— Не тревожься, дочь Финвэ, Король Арды милостиво прислал за тобою первого из крылатых стражей Таникветила, могучего Соронтура. — "Проклятье, даже переодеться не успею!"
— Но, благородный Эонвэ, вид мой не пристал несравненной красоте Небесного Чертога. Не прогневлю ли я этим Короля и Владычицу Звезд? — Может, пронесет?
— Повелители Арды выше этого, высокородная дева, — покровительственно заметил майяр, — ибо видят не обличье, но суть. — Не пронесло.
— Ты слишком добр, о голос Властителя Мира. Обожди немного, я захвачу камни. — Едва не поскользнувшись на мраморном полу, я резво сбегала до своей спальни и обратно, чудом умудрившись перекинуться парой слов с отцом. Правитель Тириона явно был не в духе…
Полет на орле оказался вовсе не так плох, как я воображала. Он оказался еще ужаснее! Пробиравший до костей ветер неистово бил в лицо, заставляя жмурить слезящиеся глаза, дышать через раз и судорожно хвататься за перья. Мускулы, приводившие в движение огромные крылья Соронтура, стальными канатами перекатывались под моим задом (благо, сесть в присутствии Их Величеств я все равно права не имею). Эонвэ, паривший на орле поменьше, видимо, подобных трудностей не испытывал, — где уж нам, Воплощенным10, равняться с айнурами…
Небесный Чертог встретил нас торжественно-жутковатым безмолвием и рассеянным золотистым сиянием, исходившим, казалось, от самих стен. Следуя за бесшумно скользящим Эонвэ, я жадно осматривалась, — никогда прежде мне не доводилось бывать в сердце Валинора.
Даже коридоры поражали. Позолота, яркая роспись высоких потолков, изысканная лепнина, казавшиеся почти одушевленными статуи в нишах…Драгоценные мозаики: сотворение Арды, пробуждение Старших Детей Эру, и — меня передернуло — на диво подробные сцены Войны Стихий и суда над Алдором. Сомневаюсь только, что Ступающий-во-Тьме на коленях умолял брата о помиловании, да еще и рвался припасть к королевским ногам! Настроение резко испортилось. И чем ближе к центру замка, тем сильнее начинала болеть у меня голова: от легкого покалывания до пульсирующей боли в затылке.
Если коридоры всего лишь изумляли, то тронный зал, очевидно, должен был повергать неподготовленных посетителей в немой восторг. Меж покрытых богатой резьбой колонн по краям гигантского помещения трепетали полупрозрачные серебристо-голубые занавеси, расшитые золотыми орлами. Зеркально-гладкие плиты пола слагались в многолучевые, собственным светом мерцающие звезды, центральную часть свода занимал огромный витраж — снова герб Владыки, смесь голубого, темно-синего и солнечно-желтого, бросающий на мрамор под ногами сочные блики.
Столб света падал прямо на возвышение с парой одинаковых золотых кресел. Но золото трона ни в коей мере не могло соперничать с живым золотом волос Повелителя Арды, а лазоревые отблески витража — с голубизной его глаз. На коленях облаченного в кипенно-белый шелк айнура покоился созданный мною скипетр, сапфиры в венце вспыхивали колдовскими огоньками. Уложенные короной вокруг головы Королевы Звезд косы цветом напоминали не пепел костра, а блеск кованого серебра. Серебряное шитье покрывало невесомую голубоватую ткань платья, чинно покоившиеся на подлокотниках руки унизывали перстни…
— О, Вековечный Владыка Арды, о, Пресветлая Владычица, дочь Финвэ явилась пред вами вместе с сотворенными ею Камнями Света, Сильмариллами именуемыми. — Эонвэ почтительно склонил голову. Я согнулась в глубочайшем поклоне, рассмотрев каждую пылинку на туфлях. Боль с затылка расползлась и на виски…да что же это такое!
— Спасибо, мой верный Эонвэ, ты, как всегда, безупречно исполнил мое желание. — Голос Манавидана журчал сладкой музыкой. — Ступай. — Герольд, не теряя изящества, скрылся где-то за колоннами. — Можешь встать, дочь Финвэ, манеры твои безупречны и радуют мое сердце.
Благодарю, Владыка, а то спина уже начала затекать. И кровь — приливать к моей несчастной голове все сильнее.
— Нет, о, Пресветлые Властители, это мое сердце наполняет блаженством милость ваша. Впервые узрела я воочию Небесный Чертог, и, даже если никогда более не изведаю этого счастья, сохраню образ Ильмарина в памяти как величайшее сокровище… — "Не ты один, о, Король Мира, искушен в словоблудии". На губах Вэридэ заиграла одобрительная улыбка, еще больше красившая Королеву.
— Приятны нам речи твои, дева, но отнюдь не ради беседы призывали мы тебя. Слава о необыкновенных камнях летит быстрее ветра… — Айна жестом подозвала меня ближе к возвышению. Неспешно приблизившись, я откинула резную крышку деревянного ларца. Покоящиеся на черном бархате Сильмариллы вспыхнули маленькими звездами.
— О! — Королева выхватила у меня шкатулку. — Это воистину диво, равного которому не знал Валинор! Взгляни, супруг мой, видел ли ты когда-нибудь подобную красоту?
— Не припомню…Сотворившая их достойна величайшей награды. Проси, что пожелаешь, дочь Финвэ, я не в чем не откажу. — Огонь Сильмариллов, пройдя сквозь живую плоть, окрасил руку Короля в алый тревожный цвет. В голове затрепыхались смутные подозрения, откуда-то всплыли слова Алдора о нравах обитателей Чертога…
— Владыка, мне не нужно иной награды, чем похвала Повелителей Арды.
— Достойная уважения скромность. — Улыбнулся Король. А я поймала себя на мысли, что впервые так пристально его рассматриваю, да еще сравнивая с Алдором. Ни малейшего сходства, разве что в разрезе глаз, и, пожалуй, стати. По-иному изгибались брови, идеально прямым был нос, кожа — мраморно-белой. Ясная синева очей разительно отличалась от непроглядной тьмы в глазах старшего брата Повелителя Ветров. Мелькнула совершенно дикая мысль: что, если Манавидан изменил облик, избавляясь от общих с Отступником черт?
— Разве есть более высокое предназначение для любого самоцвета, чем украшать голову самого Владыки Мира? — Голос Королевы разом утратил часть своего очарования.
— Простите за дерзость, Ваше Величество, — в горле мгновенно пересохло, — но свет трех Стихий — не для сокровищниц или даже корон Повелителей Арды, а для всех живущих в Валиноре, как свет солнца или луны, или сотворенных вами, о, Владычица, звезд небесных.
— Скажи, Фэйниель, не принимал ли Ступающий-во-Тьме участия в твоем труде? — Нахмурилась вдруг Вэридэ. А! Вот и лазейка!
— Принимал, Высокая. Более того, он спас мне жизнь, когда я, неосторожно растратив силы, уже близка была к порогу Обители Умерших. — Оставите камни и меня в покое или будете настаивать?
— Что ж, ты сотворила светоносные камни, тебе и решать их судьбу. Но предрекаю я, что Сильмариллов никогда не смогут коснуться нечистые руки, и никакой силе в Арде так просто не уничтожить их. — Прозвучал глубокий голос Короля.
Высочайшая аудиенция явно подошла к концу. Ну и слава Эру, за пол часа в блистающих залах я утомилась больше, чем за подобный же срок полноценной работы в кузнице. Интересно, обратная дорога опять по воздуху?
— Будущее ведомо лишь Единому, Владыка. Благодарю вас, о, Повелители Арды, за милость вашу. — Король и Королева благосклонно кивнули, взмахом руки отпуская меня.
Эонвэ терпеливо выжидал за дверьми. На сей раз, майяр без затей проводил меня до небольших Врат Переноса, ведущих в Валмар. Что ж, оттуда недалеко до жилища Аллана.
В скромном (сравнивая с Ильмарином) доме Кователя светские беседы не жаловали. Едва лишь моя мрачная фигура возникла на пороге, как трое айнуров, не сговариваясь, засуетились над «дохлятиной» (наставник тоже бывает изрядной язвой). После ледяного совершенства и изысканного высокомерия царствующей четы, явно встревоженные и одетые по-домашнему, Алдор и Аллан с женой казались самыми близкими и понятными существами в Арде. Кементари, возмущенно покачав головой, подала мне кружку с мирувором, в которую я немедленно вцепилась, жадно глотнув бодрящей янтарной жидкости.
— Может, присядешь?
— Спасибо, я постою.
— Придворный этикет не выходит из головы? — Тепло улыбнулась Ивэйн. — Сейчас-то ты дома.
— Не в этом дело, — отмахнулась я, прихлебывая целебный напиток, — просто у меня после милого путешествия в Небесный Чертог болит все, что может болеть, особенно те части тела, о которых в приличном обществе упоминать не принято.
Три пары таких несхожих глаз — серые, зеленовато-карие и черные — сверкнули общим гневом.
— Если кто-нибудь вам особенно неприятен, и вы горите желанием испортить ему жизнь, рекомендую воздушные прогулки на орлах. Свежий воздух, незабываемый вид сверху и непередаваемые ощущения…снизу. Я решительно отказываюсь понимать менестрелей, превозносящих "радость полета". — Буркнула я.
— Расскажи лучше о приеме. — Аллан покосился в сторону маячившей на столе шкатулки.
— Да уж расскажу. Итак, коротко о приеме — брр.
— А почему…разве они…э… — Кователь смущенно замолк, не решаясь произнести вслух нелицеприятные для гордых Властителей Мира догадки.
— Именно. Вдобавок, Королеве взбрело на ум поинтересоваться, не участвовал ли в создании камешков некий неблагонадежный элемент. — По доброй традиции черная бровь «элемента» поползла вверх. Тебе ли удивляться?
— Ты сказала им?
Я виновато посмотрела на Алдора, но Ступающий-во-Тьме и не думал распекать меня за излишнюю откровенность с его старинными недругами. Он расхохотался — так беззаботно и искренне, что Аллан, не удержавшись, хрюкнул в бороду. Смахнув непроизвольно выступившие слезы, Алдор присел на обитый бархатом подлокотник моего кресла.
— …? — Я-то поняла, а вот Ивэйн и наставник, боюсь, не очень.
— Иви, не смотри с такой укоризной, мое душевное здоровье пока еще в норме. Поясняю — любящие родственники усмотрели в камешках мою попытку выслужиться…или, наоборот, очередную каверзу. Этакая подсадная утка. Прошу прощения, Фэйниель… — Айнур мягко коснулся моего плеча.
— Было б за что…С дерьмом, да простят меня гостеприимные хозяева Ильмарина, смешать куда как просто, особенно заведомо слабейшего. Признаться честно, я горько сожалею, что ввязалась тогда в спор. И разбить камни от беды подальше уже поздно: разобиженный Король наложил на них чрезвычайно интересное заклятие: "Не коснуться нечистым рукам и не уничтожить никому в мире". — Передразнила я Манавидана. — Так что, о, Великие, если кто из вас забыл вымыть руки, трогать мое несравненное творение не советую. Да и сама теперь поостерегусь.