Вкратце были обрисованы социальные и индивидуальные комплексы - призраки, как я их называю. Речь шла о психоментальных паразитах - но ведь возможны и друзья. Более того, во всех случаях какой-либо устойчивой культурной традиции я вижу возможность говорить о "духе" (с маленькой буквы) - это тоже комплекс, но не в ругательном, а в точном смысле слова. Комплекс здесь - это какая-либо вещь, явление внешнего мира + его имя, значение в глазах человека + модель их взаимодействия.
Например, культурные растения,- скажем, пшеница - есть ее физическое бытие, от зерна до колоса, есть ее вкусовой облик и пищевое воздействие на наше тело, есть ее образ на уровне сознания, и, наконец, есть ее возделывание человеком. Сумма, комплекс всего этого живет вместе с человеком как именно определенная модель поведения, способ жизни - только позитивный - в отличие от психотического.
Еще явственней это видно на примере психотропных растений,- например, тех, из которых готовят алкогольные напитки. Здесь комплекс включает в себя и определенное состояние сознания,- в данном случае - состояние измененного сознания, опьянение. Это-то состояние, "дух", и является сердцем комплекса, оно-то и строит - для своего существования - модель жизни, куда входит, в частности, употребление вина и возделывание винограда.
Инкарнации же духа пшеницы не столь очевидны - нет четко отграниченного явления духа на уровне сознания,- но в основном все то же. Таким образом, уже в рамках позитивной западной науки, в пределах известного нам сейчас, я усматриваю возможность и необходимость создания дисциплины под названием, скажем, "основы духоведения" или вроде того.
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА.
Как полагаю, было бы полезно взвесить стоимость одного слова и в целом попробовать экономический подход к делу. Имеет смысл такой, например, вопрос: каким должно быть вещест
- 38 венное покрытие слова, чтобы между ним и реальностью было отношение звена? - чтобы это слово действительно значило то, на что претендует. Скажем, отдается приказ "Атаковать!" каким должно быть обеспечение, чтобы команда воплотилась в действие атаки? И каких энергий это требует? И сколько это стоит?
Другой пример, свежий,- рекламная кампания МММ. Она дала стране нового фольклорного героя,- Леню Голубкова, это тоже символ - и с оговорками, он может быть приравнен к слову. Что важно: дать такого героя, такой символ традиционными средствами искусства сейчас маловероятно: с одной стороны, общенародность искусства, даже кино, утеряна (последний пример такого рода - это, пожалуй, "Покаяние" - но имен, героев, не дал и этот фильм). С другой стороны, снижена способность самого искусства к типизации - обобщить эпоху в какомлибо образе (как это было в ХIX веке - Печорин, Рудин и т.д.) оно не в силах. Так что же потребовалось?
О, путь довольно кружной: потребовалось сначала создать фирму, нахапать денег, заняться внедрением "пионерской игры" на новый лад и во всероссийском масштабе, для этого затеять шумную рекламную кампанию с бесперебойным телемельканием, догадаться соориентировать рекламу на "массы" - и поэтому, наконец, подобрать "народных" героев. И все это - чтобы фольклор обогатился новым современным персонажем - другого полезного эффекта, конечно, тут нет.
Так вот и интересно посчитать издержки; скажем, Высоцкому для этого требовалось сочинить и спеть под гитару "Ой, Вань, смотри, какие клоуны..." Такой - экономический - подход мне пока и самому не очень ясен,- требуется соответствующая подкованность, но, как думаю, есть смысл его опробовать,- мое чувство - "здесь что-то есть". 3 - Кстати отметить, что коль скоро капитал есть социальный аналог личной силы - и однако же, от личности откреплен, то остается возможность такую зависимость восстановить уже на новом, социальном уровне. Действительно, исторически так и было: протестанты Европы провозгласили равнозначность богатства и благодати - обосновали такое равенство идеологически и попытались подобрать для того правовую основу: определенным образом организовать социум. Что-то удалось - это важно иметь в виду - но и создало массу новых проблем. Так, до сих пор попытки увязать заработную плату и трудовой вклад не были особенно успешны (иначе бы они не возобновлялись вновь и вновь). 4 - Тоталитарное государство, конечно, пытается достичь монополии и в этой сфере и самовластно контролировать производство насилия - отчасти в том преуспевая. Но обществу от этого не легче: уровень-то насилия не снижается - просто оно все целиком отходит под руку государства. А никакой бандитизм не косит жизнь так, как война или геноцид - детища государства. 5 - Это важно: капкан личного "я" - того, что мы привыкли так лелеять,- навязан извне обществом и на самом деле несет мало личного. А "Я" большое,- или Пуруша, или Великий Человек,- одно для всех и тоже не составляет индивидуальности. Подлинно личностна, индивидуальна только живая связь этих двух, построенная в текущей ситуации жизни - звено: можно сказать, что оно и есть личность.
* Александр Гейман. ВОЗМОЖНОСТЬ ОБРЕТЕНИЙ *
Взгляд на современную ситуацию в культуре и искусстве.
Культура - понятие обширное, и я сразу уточню - моя статья 1) о культуре в целом и 2) об искусстве. Я согласен с тем, что культура и искусство переживают сейчас кризис. Но у меня свой взгляд на его природу и причины - не то чтобы очень новый, но скорее, не очень привычный.
Так, я считаю, что суть не в нынешней социальной ломке. Наша индустриальная цивилизация к_а_к т_а_к_о_в_а_я переживает кризис - вот что главное. Определенные надежды по его преодолению принято возлагать на духовность, культуру, искусство. Но в том и дело, что культура сама давным-давно следует индустриальной модели и вместе с ней заходит в тупик. А в каком варианте это происходит - социалистическом (жалованье) или капиталистическом (прибыль) - не так существенно.
На мой взгляд, порочна нынешняя монополия внешней направленности культуры - этакая тотальная экстраверсия. Человечество занято тем, что развертывает вовне реалии своей внутренней природы - воссоздает и использует их в виде материальных аналогов. (Так, шлем - это как бы второй, съемный череп, кружка - пригоршня из глины, телевидение - аналог дальновидения внутреннего (например, при воспоминаниях.) и т.п.) Внутренние же возможности человека при этом блокируются или раскрываются однобоко, сугубо под внешние нужды. Сразу: я не отрицаю саму по себе внешнюю деятельность - ни в культуре, ни где бы то ни было. На своем месте она хороша, плодотворна, а то и незаменима. Я выступаю против крайности - против м_о_н_о_п_о_л_и_и внешнего направления. Я за то, чтобы уравновесить внешний путь внутренним, деланье - неделаньем, - на мой взгляд, и для цивилизации в целом, и для искусства решение состоит в этом.
Поясню все таким примером. Один из столпов нашей цивилизации - это измерение времени,- разумеется, с помощью внешнего прибора, часов. Меж тем, внутри каждого человека есть свой, и весьма точный хронометр, но им мало кто пользуется,пожалуй, лишь специалисты, у которых это входит в "профессиональный минимум". А ведь человек с внутренним контролем времени не просто экономит копейки на ходиках. Это человек, избавивший себя от рутинного страха проспать или опоздать. Это человек с понятием о точности тела и ее пользе. Это человек, умеющий положиться на свою природу, на себя, и главное - это человек значительно более свободный. Именно во избежание подобной независимости социум делает ставку на внешний путь - и получает нынешний глобальный кризис. Что до искусства, то и оно реализует эту же модель, а миф о его "неземной" природе, о "горних высотах" "истинного искусства" это сказка, прикрывающая вполне технократическую реальность. Но обо всем по порядку.
ЧТО ЕСТЬ КУЛЬТУРА И ИСКУССТВО. Я считаю, что культуру плодотворно рассматривать как арсенал технологий, позволяющих нам взаимодействовать с природой - и с собственной, телесной, и с внешней, физическим миром,- а также друг с другом. Искусство же - это часть, особая разновидность таких техник. Каких именно - это вопрос на засыпку: четких границ, конечно, нет. Какая бы сторона человеческого существа ни вовлекалась в игру, искусство всегда соседствует с какими-то другими сферами: есть танец в балете, а есть и спортивный; слово - в пределах одного и того же текста - может быть то словом художника, то - ученого (кстати, поэзию в Средневековье считали разновидностью философии) - и т.д. Но без двух вещей произведение искусства немыслимо: во-первых, в нем обнаруживает себя некая сущность внутри человека (настроение, ключ восприятия, внутренняя форма и т.д.), а во-вторых, достигается это посредством особой символической формы - образа. Это общеизвестно, но так ли уж понятно? Почему это так и откуда оно? Подсказки - в истоках искусства, в магической практике первобытности.
МАГИЧЕСКИЙ ПЕРВООБРАЗ ИСКУССТВА. Искусство первобытности, насколько можно сейчас судить, практически совпадает с магией и часто является даже не образом жизни, а с_п_о_с_об_о_м в_ы_ж_и_т_ь (профессиональное искусство как способ з_а_р_а_б_о_т_а_т_ь н_а ж_и_з_н_ь - это уже совсем другое). Изначально, искусство н_е д_е_л_а_е_т_с_я: так, песню силы не учат по нотам и даже не сочиняют - ее дает Дух, и поют ее, опять же, не ради аплодисментов публики. Здесь (в магической практике) это способ найти решение, собраться с силами, позвать своего Хранителя и т.п. - цели вполне посюсторонние и насущные. Так же обстоит с танцем, рисунком (например, на амулете) и проч. Конечно, допустимы и простые применения,- скажем, спеть, чтобы дать выход радости или, наоборот, чтобы позвать ее. Но опять же - все это техники жизни, дело обиходно-житейское. В целом, красота и Дух для первобытности - вопрос повседневного практикования, а не посещения концертных или церковных мероприятий, как это у нас.
Является ли такая практика чисто психологической самонастройкой или достигается выход на тонкие планы материи (которые сейчас всерьез исследует наука), или же шаманские описания достоверны вполне буквально - это другой вопрос. Важно, что подобным образом реально сопрягается обычный мир = обычное состояние сознания (явь, как это называли древние славяне) и реальность магическая, незнаемая (навь). О последней следует сказать, что к ней принадлежит и наша собстввенная телесность, нам же мало известная и для нас же чудесная (достаточно вспомнить реальность сновидений). Вот почему терпят неудачу все попытки запереть человечество в общепринятую версию реальности (якобы "реалистическую"): это равносильно запрету на тело, а как же без него? Первобытность же принимает магическую сторону мира как данность и дает к ней ключи, как бы язык общения - или, если угодно, тропы для путешествий. Отсюда и происходят образы (символы) искусства первоначально, это как бы имена (или адреса) духов ("чегото внутри").
Итак, в исходном своем виде искусство: - составляет одно целое с магией (а также с религией, наукой и т.д.) и является прежде всего способом жизни; - не знает разделения на творцов и публику, всегда практикуется - личностью или группой (чаще небольшой); - связует обычную и магическую, социальную и телесную реальность; символика его первична, легко опознаваема, и, так сказать, адресна; - обращено к Духу и воздаяние ищет получить от него; это личная сила, здоровье, удача, - наконец, самое Дух.
От такого искусства историческое человечество уходит и прогрессирует - к какому? Сейчас посмотрим.
ИСКУССТВО СОВРЕМЕННОСТИ. В результате достижений цивилизации искусство стало чрезвычайно важной персоной. Из коллективного владения оно перешло в собственность избранной когорты профессионалов и вместе с ними парит в олимпийских высотах. Оттуда в долины сходят вечные творения, которые смертные приветствуют благоговейным ропотом, переходящим в рев восторга. На попытки любителей - а к ним относится всякий чужак, посягающий на место в когорте - творить самим профессиональное искусство смотрит с омерзением и пресекает при любой возможности. С подозрительными субъектами вроде духов это искусство больше не якшается, а свое магическое прошлое именует этнографией. Оплату натурой - пламя, личная сила, Дух - современное искусство не признает и требует твердой валюты - причем не от Духа (он приписан к другому ведомству), а от публики и начальства. Да и что такое Дух? Очень просто - это приятные переживания в голове гражданина N при поглощении произведений искусства. Во всяком случае, так меня уверял сам гражданин N - литератор-фантаст и, кстати, атеист. Да, еще - забыл сказать, чем приятны переживания: из-за сотворчества. Одно слово - прогресс в искусстве!
А если серьезно, индустриальная модель искусства становится для него капканом. Происходит вот что.
Во-первых, искусство теряет звено* с Духом - заменяет ____ * звено - понятие нагваль-магии, тольтекской традиции знания
его на социальный заказ, а это куда как не равноценно. Внешние задачи мало-помалу перехватывают другие сферы и обгоняют искусство. Так, литературу как властительницу дум теснят теледискуссии, спорт зрелищней театра, компьютерные сражения увлекательней кино и т.д. Наконец, уходит и госзаказ - и искусство остается ни с чем.
Во-вторых, в отсутствие звена у искусства возникают проблемы с языком, с символикой. Символы теряют соотнесенность с реальностью - не то что магической, а всякой. Бесспорно, свободное обращение с символами имеет свою притягательность. Так, легче сложить цифры на бумаге, чем ворочать бочки в вагоне при их пересчете. Однако когда надо предъявить именно бочки - реальность,- могут возникнуть осложнения. Они и возникают - так часто у авангарда: его изощренные построения оказываются запутанным способом сказать или все то же, или вовсе ничего. Конечно, кому что нравится,публика-то вначале изумлялась. Только где она сейчас, эта публика?
Другая сторона этой игры в символы - та легкость, с какой само искусство теряет подлинность. Оно творит иллюзии, видимость - но и само легко становится видимостью искусства. В самом деле, чего стоят толки об уникальном мире художника, если вопрос о подлинности полотна решают в химической лаборатории! (Если это настоящий Сезанн, то картина уникальна и всем надлежит восхищаться. А если подделка, то ничего уникального нет, и восторги ошибочны. Так что же предмет восхищения - сама картина или результат экспертизы?)
В-третьих, искусство в качестве индустрии следует принципу производства (позднее, серийного) готовой продукции. Творчество отходит к группе немногих профессионалов, а публике отводится роль пассивного потребителя. Сотворчество зрителя/читателя - миф (удобный для тех, кто привык жить на готовом - мнении, стиле, образе и т.д.). Подобное разделение труда, в итоге, для искусства самоубийственно: публика просто теряет интерес к товару. Сам-то художник, возможно, и путешествует в магическую реальность, но зрителю достается модель, путевые заметки. А ведь изначально человек обращался к искусству как раз затем, чтобы подобрать личные ключи к своему бытию, ко внутренней чудесной реальности - но именно этот путь ему перекрывает искусство "готовое" (собственно, во многом для этого его и заводят). Естественно, рядовой налогоплательщик видит в былой рабочей снасти безделушку и законно недоумевает - а чего ради он должен ее содержать? Он-то - вне игры!
В-четвертых, миф о святом, бессмертном - каком еще? искусстве находится уж в очень большом разладе с реальностью. В ней хватает и весьма механической рутины, и низости, и прочего "неолимпийского". Не буду спорить с мифом, только напомню, что во всех духовных традициях (христианской, суфийской, даосской - любой) движение начинается с избавления от гордыни и самопотакания - это самые начальные ступени. Таким образом, "олимпийский" миф - это способ прицепить к искусству гирю деланья собственной важности - и притормозить как можно ниже.
ВНУТРЕННИЙ ПУТЬ. Господство внешней, публичной направленности искусства столь привычно, что кажется естественным, а современный кризис - непреодолимым. Но это не так. В исходном, первоначальном виде искусство коллективно - находится в общем пользовании, да и орудия его - слово, рисунок, танец - это создания коллективные. В этом смысле искусство социально с самого начала. Но направленность его иная, внутренняя - на тех, кто его сам практикует.
Возможно ли вернуться к этому сейчас? Безусловно. Разумеется, с поправкой на реалии современности. Кризис искусства вполне разрешим - но только уже за пределами индустриальной модели. Нет ничего невозможного в том, чтобы человек обращался к искусству как к способу создать з_в_е_н_о, практиковал его как своего рода йогу. Поясняю: речь не о бескорыстном служении музам, не об искусстве для искусства. Речь о познании личной Тайны посредством искусства,- причем, в прямых своих интересах. Оплата здесь от Духа: та же, что и всегда - светоразвернутость, личная сила, здоровье, удача, обаяние - и этого на жизнь более чем хватает. Зависеть от социального вознаграждения здесь попросту не нужно, и кормиться искусством как п_р_о_ф_е_с_с_и_е_й совершенно необязательно. Опять же, при этом исключен и путь тиражирования готовых решений,- на пути внутреннем стихотворение или мелодию - или рисунок - каждый должен вырастить сам. И это - гораздо лучше.
Сразу: я не призываю впадать в обратную крайность,- поголовно "секретиться" и разбегаться по лесам и пустыням. Напомню: я не против внешнего направления, я - против его монополии. Решение, на мой взгляд, в том, чтобы сместить центр тяжести, уравновесить внешний путь внутренним. Это в отношении практики и лично художника, и искусства в целом: что-то - только для себя (и может быть, через молчание, а не слово), а что-то и напоказ, и на заказ.
Похожее ведь в истории уже было. Так, восточные боевые искусства нашли примерно такое же решение. Они ведь тоже могли работать исключительно на социальный заказ и имели бы вполне сытный кусок хлеба. Но кем был бы в этом случае боец? Профессиональным пушечным мясом, в лучшем случае - дорогостоящим наемным специалистом, а искусство боя деградировало бы лишь к техническому умению. И был избран другой, эзотерический образ жизни (как ведущий). Выигрыш несомненен: у-шу - это не одна лишь школа боя. Это и философия, и школа здоровья, и красота, и загадка: это Путь.
Более того, уже в наше время шаги именно в этом направлении дали искусству Запада все самое яркое и значительное. Назову хотя бы эпопею Толкина: может быть, все, что сделал писатель, это всерьез отнесся к мифу - работал с волшебной реальностью как р_е_а_л_ь_н_о_с_т_ь_ю - а какой итог! лучшая сказка мира. Или "Роза мира" Даниила Андреева - не так важно, действительно ли угадывал поэт запредельные лики. Важно, что опыт личного духоведения вполне реально дал его жизни строй, наполненность, если угодно - щит,- про измерения духовные я уж не говорю. Или недавнее "открытие" культуры - "дворовая" песня - та, что сочиняют и поют под настроение, "для себя",- там просто кладезь. Или та же рок-музыка верно, сейчас это уже конвейер,- но начиналась-то она как массовое музицирование подростков, как личное созидание,потому и стала благой вестью "поколения цветов".
РЕЗЮМЕ. Привычный (для провинции) взгляд на искусство как на создание эстетических объектов для стороннего потребления отражает лишь монополию внешнего направления. В этой модели искусство является индустрией в ряду других и может выбирать разве что меж государственной службой и коммерцией (а бунт часто становится весьма хлебным занятием и представляет, таким образом, разновидность коммерции). Отсюда, нынешний кризис искусства выглядит неразрешимым.
Меж тем, решение есть, но оно лежит за пределами искусства как индустрии. Изначальная обращенность искусства как раз внутренняя: на нужды самих практикующих. Решение в том, чтобы восстановить эту направленность как основную - и этим уравновесить обращенность внешнюю. Внешняя практика остается, но она перестает быть единственной и ведущей. На сей раз дело не в революциях формы - сменить предстоит способ существования: искусство к_а_к й_о_г_а вместо - искусство как п_р_о_ф_е_с_с_и_я (индустрия). Самообеспечение искусства достижимо не через коммерцию, а через с_а_м_о_о_б_е_сп_е_ч_е_н_и_е и_с_к_у_с_с_т_в_о_м.
Близкие варианты история опробовала - это не одна первобытность, но, к примеру, суфийская традиция, школа чань в дальневосточном искусстве и т.п. Примечательно, что все это неизменно оказывалось для искусства очень живительным. Конечно, обрести нечто подобное в современности не так-то просто - это вопрос поиска (особенно для коллективных видов искусства),- но ведь и найти есть чего. Как знать, может быть, нынешняя ломка и дает уникальный шанс для таких обретений.
июль 1996
* Александр Гейман. НЕСКОЛЬКО ОТРЫВКОВ ИЗ НЕНАПИСАННОЙ КНИГИ *
...........................................................
<ВЕКСЛЕР>
С тех пор, как Векслер понял Незримое, все остальное потеряло всякое самостоятельное значение. Поверхность, преходящее и раньше мало интересовали Векслера, но тогда он думал, что, может быть, это у него только так, а на самом деле люди, передвигая предметы внешнего мира, знают что-то свое, недоступное Векслеру, и устраивают что-нибудь, необходимое миру. Теперь же он знал, что и на самом деле перестановка внешних предметов есть занятие совершенно пустое, и чем больше ему предаются люди, чем более уверенно подчиняют себе внешнее, в тем более слепом рабстве у вещей они на самом деле находятся, а если их действия все же носят смысл, то не сами по себе, но из-за проницающего их Незримого. Ведь даже главнейшая потребность тела - в пище, на которую и ссылались всегда, когда почему-либо хотели убедить, что вперед всего - хлеб насущный, а значит - перестановка внешних предметов,- даже эта потребность была всего лишь плодом временного невежества, помрачением, майей,- а что тогда говорить о якобы потребности в модной одежде или красивом автомобиле. На самом деле человеку ничего не было нужно,- это он был нужен всему,- и вот, вещи льнули к нему и заглядывали ему в глаза, и прямо-таки океан энергии терся о его ноги, и требовалась-то всего капелька Знания, чтобы, например, есть кожей, а пить глазами. Человек мог все, а делал только очень немногое, и неудовлетворенное, изнывающее в простое, великое тело человека восставало и само, как умело, пыталось восполнить пробел,- а умело оно это только очень телесно. Вот здесь, в телесно заполняемом невежестве разума и лежал корень всех зол, люди же предпочитали обижаться на несовершенство мира и переустраивали его себе на потребу, а то есть все дороже оплачивали собственное неразумие,- так можно ли было после этого всерьез относиться к их страстям,- и повседневным, и тем, что казались вселенскими? Конечно, все это было не более серьезно, чем жалобы на жажду сидящего по горло в реке или ссоры детей из-за неподеленного песочника. И действительно, иногда Векслер совсем уже был готов посчитать окружающее детской игрой с ее слезами из-за лопатки песку и с ее смехом из-за лопатки песку, но он всегда вовремя вспоминал, что мать продает девочку проезжему шоферу за пять рублей, и останавливался. Ведь если сплошь ничтожны были поводы детских ссор, если, вырастая, человек не мог не перестать смеяться из-за лопатки песку, то слезы все же лились настоящие, а человеческое страдание, какой бы напрасной не была его причина, переступать не было дано никому. Да, да, все так, они обжигались огнем, который сами же разводили, да, не ведали, что творят, и не видели не то что незримого, но очевидного,- но как и спрашивать с них за это? Они не стояли у Башни времен, где во мгновение ока застаешь мир миллионами лет другим, они никогда, даже в детстве, не открывали Книги,- а Векслера еще до азбуки ночами окунали в ее страницы, снимая, как головную боль, лжеуроки дневного, они кучей мертвых предметов пытали тело живой хлореллы, хотя проще было позвать ее душу и все узнать так,- а ведь все это еще не было истиной.
И все же дело не было безнадежно. Ведь истина была не в том, чтобы ее знать, но она была в нравственном выборе человека, а это высшее чудо дано всем поровну и каждому без изъятия,- и тогда - что терять в промежуточном? Правда, это Векслер понял не сразу, а сначала ему тоже казалось, что надо, во-первых, достичь чудесного инознания, а во-вторых, овладеть для этого тайной тела. Вот почему он рылся в текстах о совершенном дыхании и вот почему перестал, устыдившись единоличной хорошести, что с ней он бросит других в беде, и тут не совершенство, а воровство, обираловка. Подумаешь, чудесность,- в нее входит и солдат, взвинченный кровью, и куритель наркотика, и женщина, дуреющая в похоти,- а с чем возвращаются? - да все с тем же, пустые.
Нет, не здесь путь, не здесь искомое, n'eti,- и вот, едва Векслер отбросил остатки желания что-то иметь себе, едва ему стало ничего не нужно, как само собой что-то сдвинулось, а вслед за тем - и не как награда, но просто потому, что ничего другого уже не оставалось - начались и не переставали какие-то удивительные изменения, как если бы он поймал наконец нужный воздушный поток и отдался ему, как если бы он был допущен в некую лавку чудес и теперь их поочередно рассматривал,- и чувства его были ярки, мысли наполняли все новое, и тело, радостно им откликаясь, все надежней помогало Векслеру, и само бросало курить, и само отказывалось пить крепкий чай, и все смелее, как собака, забегающая вперед охотника, указывало на какие-то, самому Векслеру неясные возможности,- наверное, там был и полет, и память грядущего, и много, много высокого,- но еще выше было оставить это в возможности, а самому идти дальше, дальше, как и вела Векслера его мощная йога. Уже он знал снег не отдельностью мира, но и не собой, а как нечто совместное, уже разрешал себе увидеть поворот солярного цикла и догадывался дальше - до Великого круга вещества, что протекает сквозь человека, удивляется в нем и так строит здание мира, уже все чаще находил себя частицей свободной радости, парящей там, где светящиеся были не звезды, а печатлели что-то еще, глубже по смыслу,- благодарные, внимательные, лучистые, они были повсюду и поддавались прочтению, поддавались прочтению, поддавались прочтению... Теперь пора было в лес - понимать язык птиц и зверей, опрокинуться в сплетенный разум растений и, прорастая его, догадываться о Незримом не прямоугольным языком техносферы, но ближе - лопнувшей почкой и движением в корне воды.
Но тут Векслер почувствовал какой-то новый порог,- его сдерживал город,- не так пылью и грязным воздухом, но, главное, держать обретенное при себе становилось опасно, - Векслер был теперь как бы в резонансной точке схождения мировых линий, а тут все было непросто. Векслер помнил, как прошлым летом к нему привязались двое и ему пришлось-таки одному из них двинуть в лоб. Все бы ничего, но обернулось-то это южнокорейским самолетом, - а что же может случиться сейчас? Нет, здесь можно было оставаться только хранителем - средоточить в себе досягаемые биения мира и уравнивать их собственным пульсом: да расточится тьма, да не посмеет зло! - но так Векслер себя не чувствовал. Получалось, надо оставлять кого-то взамен (Векслер уже видел здесь Мальчика), а самому уходить. Но куда? Здесь был не Восток, даже не Запад, Страна же больше не почитала своих странников, в ее расхищенной и изуродованной культуре уже не отводилось места для л_е_с_а, и, хотя, скитаясь, прожить было можно, но это все был не л_е_с.
И тут Векслер вспомнил свой давнишний сон о переселении на Марс. Там шел XХI век, когда люди, издеваясь над природой, сумели задеть что-то в святая святых планеты, и планета сошла с ума. Векслер был там в числе детей, которых в спешном порядке вывозили на Марс, в поселения под стеклянными куполами. Сквозь иллюминатор он смотрел на отдавлившуюся Землю, и даже ему, мало понимающему в происходящем ребенку, было видно, что планета бредит. Потом был Марс, ночная посадка, красный песок, бьющийся о стекло освещенного купола, и кто-то говорил, что теперь этот красный песок, хлещущий по стеклу, на долгие месяцы будет единственным ликом мира, а Векслер - не переселяемый ребенок, а тот, кто смотрел сон,- понимал, что это так и есть, что планета потеряна безвозвратно, что на ней творится непотребно нечеловеческое - мешаются времена, из-под земли вылазят ядовитые злаки, невообразимая нечисть расползается по пустым городам,- и это уже непоправимо.
Вспомнив это, Векслер понял, к исполнению какой задачи вел его путь. Земля не должна была обезуметь, а значит - Векслера ждала ночь между Западом и Востоком.
3.07.1988
* * * ............................................................