Иду в гостиную, к книжной полке.
Я уверен, что она где-то здесь. Это большая редкость, пиратское издание, их всего было сто экземпляров. Мне продали ее из-под прилавка, а между тем дело было в Копенгагене, в таком магазине, где любые гадости выставляют напоказ.
Я обнаружил ее позади нескольких больших книг с иллюстрациями. У рисовальщика явно не было под рукой даже приличных фотографий, не говоря уж о живой модели. Сравнивая эти картинки с рекламой «Стажера», я нахожу много различий. Хотя рекламный тролль кажется более мощным, он явно моложе, чем нарисованные животные — упитанные, великовозрастные, чересчур мускулистые, чересчур человекообразные, с невероятными, с точки зрения биологии, гениталиями. Я перелистываю страницу за страницей и вижу, как художник отбрасывал все запреты, создавая безобразную секс-бестию и ее партнеров — слабых, белокурых, гримасничающих парней, с наслаждением отдающихся самым любым извращениям. Я еще раз гляжу на обложку. Бумага плохая, краски бледные, но текст набран большими и гордыми буквами: «ТОМ OF FINLAND: TROLLS AND FAIRIES».[17]
ДОКТОР СПАЙДЕРМЕН
— Любое понятие следует определять от противоположного, — говорю я женщине, одетой в камуфляжный костюм. Она пытается втянуть меня в осмысленный разговор, а ведь я не за этим пришел в кафе Бонго, мне хочется заглушить боль бессодержательной отупляющей болтовней. — Если мы хотим определить, что значит «нормально», надо определить, что является ненормальным. Если хотим определить, что такое «человечность», сначала надо определить, что не человечно.
— Разве это не заведет нас в тупик? — спрашивает она.
— По-моему, нет, — отвечаю я. — Если бы тебе вдруг пришлось перечислить все то, что ты считаешь ненормальным, ты, наверно, не назвала бы многого из того, что автоматически исключаешь из представления о норме, не отдавая себе в этом отчет.
Женщина уже явно запуталась, но она проявляет настойчивость.
— О'кей, допустим, мы хотим определить, что такое человечность. Или интеллект. Дельфин обладает интеллектом? А обезьяна? Если в качестве критерия мы выберем владение языком, то оба они этот критерий выдерживают.
— У пчел тоже есть язык, но я не сказал бы, что они обладают интеллектом. А ведь они к тому же создают сложные жилищные комплексы — вот тебе их соответствие второму важнейшему критерию. — умению преображать окружающую среду. С этим они прекрасно справляются, и все-таки я не принял бы пчелу в Оксфорд.
— Нет, конечно, пусть лучше снабжают людей медом. Пусть будут тем, что они есть и тем, чем мы их считаем: собственностью человека, а человек, конечно, венец творения.
— В ответ на это я хочу подчеркнуть, что никогда не руководствовался принципами иудео-христианской этики, — заявляю я сухо. — Ни одна другая религия не разрывала столь необратимо связь человека с природой. С тех пор как нами правит израильский Бог, мы больше не поклоняемся животным, как божествам, и все ритуальные связи между разными видами, включая секс, пресечены.
Женщина раздражается, это выше ее разумения.
— Я не это имею ввиду. Я просто хочу сказать, что мы не признаем шимпанзе человеком, пока он не взбунтуется против нас.
ПАЛОМИТА
Ang hiya ng lalaki, nasa noo. Мужская честь — на лбу. Ang hiya ng babae, tinatapakan. Женская честь — под ногами.
Я знала, что это не может быть правдой. Это было бы слишком хорошо.
Протекли недели, но он не приходит, не вспоминает меня, а я не могу, не хочу больше подходить к его двери; нет, после того объятия следующий шаг — за ним.
Иной раз я спрашиваю себя, почему бы мне не пойти, не снести опять кошачьей еды или кусок домашнего пирога-но нет, так было всегда, и так всегда должно быть.
Мы, женщины, сами не знаем, что для нас лучше, мы должны знать свое место, а не то мир рухнет.
Мы — слабые.
У мужчин нет пола. Только у женщин.
Я не могу восстать против Пентти. Это невозможно. Это запрещено. Женщина не уходит.
Что я могу поделать, если он ушел отмена? Если выбора нет?
И я думаю о нем.
Кто-то внутри меня шепчет: ты думаешь о нем лишь потому, что он — не Пентти. Потому, что он — дверь, приоткрывшаяся в глухой стене.
MAPTEC
Когда наш новый клиент, представитель хоккейной команды, посылал это письмо, он даже не догадывался, что попал прямо в яблочко.
Я вывожу на экран самую лучшую фотографию. Гримаса великолепна, она исполнена презрения к камере. Выделяю голову и вставляю ее в мой собственный файл в фотошопе.
Выбираю более светлый тон, использую пару фильтров, передерживаю, потом отменяю все это, добавляю кое-где несколько тонких линий и обвожу их, так что они становятся абсолютно черными.
Кожа на голове болит до рези, зубы стиснуты.
На меня глядит морда тролля, я добавил несколько резких штрихов и придал ей самое дикое, кровожадное выражение.
— Вивиан, иди-ка, посмотри.
Вивиан, Вивиан-ассистентка, Вивиан Исполнительная подходит. Вивиан чуть не подскакивает.
— Ну и рожа!
— Сравни с тем, что было.
Мы вместе рассматриваем старый логотип этой хоккейной команды, присланный клиентом. Там красуется хвостатое создание, спотыкающееся на коньках. Похоже на паршивую иллюстрацию к детской сказке о животных.
— Наш будет в сто раз лучше.
— Точно. По сравнению с этим рекламный лев HIFK кажется больным котенком.
— Вставь, Вивиан, сюда надпись. Подбери парочку новых шрифтов — что-нибудь поэкспансивнее, думаю, ты сама справишься.
— Как ее пустить? Сверху, снизу или вокруг?
— Пожалуй, лучше будет вокруг. Сейчас я намечу линии, по которым надпись пойдет вокруг ревущей морды.
«Тролли из Пирканмаа».
— Черт побери, ну и чудовище, — Вивиан вздыхает с неподдельным восторгом.
— Да уж.
ЭККЕ
Я изображаю горничную с семенящей походкой, Ангел смеется. Искренне, не из вежливости. Подаю с поклоном чашку кофе и заодно целую его в лоб; несколько завитушек прилипло к вискам.
— Газета есть? — зевает он.
— Одну минуту, Ваше Величество.