- Расскажи анекдот, что ли, какой обещал, - говорю я.
- А! - обрадовался тот, - Читает раввин проповедь в синагоге. Евреи, до чего вы дошли! Стены не побелены, потолок потрескался, полы вообще такие, что и слова не смрадного не найдешь! Да вы превратили синагогу в настоящий бордель! О! - вдруг меняется он в лице, - О! О-о!
- Что с вами, ребе?
- Вспомнил, где я оставил свои новые галоши...
Алька молчала где-то с полминуты, зыркая тупыми глазами то на меня, то на Серого. Потом, видимо, врубилась, потому что заржала так громко, что на секунду заложило в ушах.
- Андрюха, да что с тобой? - кричал Сергей, безуспешно пытаясь заглушить хохочущую девку, - Ты чего такой смурный?
- Поехали за Леркой, - подколол я его в ответ.
- Да ну... - тут же сник Серый, - Сейчас то, что надо, как раз двое на двое. Сейчас к Войковской подъезжаем, наверняка Танька уже там. А к Лерке на другой конец Москвы. Пока туда, пока сюда, на место приедем, а там и стемнеет. И зачем нам с тремя трахаться? А так все быстро и ясно.
Он был, конечно, прав. У меня тоже ведь было все быстро и ясно. Если меня что-то не устраивало, я всегда находил наиболее прямые пути для решения какой-либо проблемы. К тому же, тут и проблемы-то особой не было. Еще час назад я бы, уверен, выкинул бы из машины эту Альку, которая уже успела надоесть до чертиков, да и Серого заодно. А сейчас будто бы дурь какая в мозгах завелась. Будто я стал бояться причинять людям боль, идти поперек их желаний в ущерб своим собственным... А почему это я боюсь? Кому от этого станет хуже? Альке? И пусть, век бы ее не видеть. Серому - может чуть-чуть, и то ненадолго. Лерке - наоборот, только добро сделаю. Уж она-то его заслужила.
Я мысленно напряг свою волю, полностью сосредотачиваясь на предстоящих действиях. "Нет, нельзя! Не останавливайся, газуй," - раскатистые голоса завизжали в моих ушах. Дорога стала менять очертания, будто расплываясь в солнечном мареве, виски сдавила ледяная боль.
Из последних сил включаю правый поворотник и аккуратно (еще смог!) подъезжаю к тротуару между "Волгой" и БМВ. Неестественно медленно, как в замедленной съемке, поворачиваю голову назад, замечаю удивленные взгляды ребят, но ничего сказать уже не могу. Дикая, нечеловеческая боль пронзила позвоночник, начавшись в поясничном отделе, она прошла вверх, через шею до самого затылка. Серая мгла заволокла мои глаза и все исчезло.
***
В общем, доехали мы до нашего любимого места, и именно в том составе, как и хотел Серый. Ясное дело, он и сел сам за руль после того, как я отключился. Алька, конечно, поначалу испугалась, мол, что с этим смурным приключилось, совсем, что ли, охренел. И девка к нему села, и на все согласна, а он молчит и не улыбается, а потом и вовсе отрубился, хорошо хоть тачку вовремя остановил. Но Серому-то не впервой, при нем-то уже такое случалось. В прошлый раз он сильно напугался, но я ему объяснил, что у меня травма позвоночника, еще с детства. И порой так заболит, что сознание теряешь. Ненадолго, правда, и без особых последствий. А что врачи говорят? - да много чего, на то они и врачи, чтобы говорить...
Врачи и впрямь говорили много и очень мудрено. Настолько мудрено, что было ясно - ни хрена они в этом не понимают. Я ходил уже в свое время и к врачам, и к экстрасенсам. Последние говорили еще больше, и еще более мудреными словами. Особенно памятным был визит к магу-астрологу. Это был крепко сбитый дядька лет сорока пяти. Лысый, и с густыми бровями, выступавшими над огромным носом. В своем кабинете, больше напоминавшем офис преуспевающей фирмы, на Пентиуме он быстренько рассчитал мой гороскоп, но зато потом долго сидел, уставясь в монитор, и щипал тонкими пальцами свои нервные губы. В противоположность предыдущим врачам-экстрасенсам он ничего не говорил, только еле слышно шептал: "Боже, Сатурн в одном градусе от Солнца. И там же сожженная Венера... Да еще в восьмом доме! Да еще в оппозиции к Юпитеру... О, Плутон, Прозерпина и Черная Луна - все на одной линии в двенадцатом доме! И точка рока в квинконсе к точке смерти..."
Он долго шептал как бы самому себе о каких-то домах, аспектах, секстилях и квадратах, о каких-то буддхиальных и атманических телах, он перебрал про себя все созвездия Зодиака и все без исключения планеты, причем ко всем реально существующим добавлялись какие-то "астральные" луны, Хирон и еще не помню уж что.
В конце концов, он объявил, что сказать ничего не может, и что мой гороскоп - это сплошная тайна личности. И что я вообще не пойми кто, очень может быть, что меня в этот мир заслал сам сатана, а может, - он тут же поправился, - и кто-то другой. Но по этому гороскопу ничего определенного сказать нельзя. То есть, если подойти к делу формально, чисто по аспектам, то говорить он может очень долго, но это будет лишь относительной правдой,
- Все это, - кивнул он глазами на монитор, - все это ширма, маска, за которой на более тонких энергетических уровнях скрывается полная неизвестность. А что касается боли в спине - так это все от дурных поступков, совершенных в прошлых жизнях. А у меня как раз есть знакомый гипнотизер, который работает по коррекции кармы. Вот телефончик...
У меня, к несчастью, хватило дури пойти к этому "корректировщику". Не то, чтобы я так на него надеялся, просто привычка всегда идти до конца, не раз выручавшая в обычных делах, на этот раз сослужила дурную службу. Этот гипнотизер, встретивший меня в замасленном бархатном халате, с пухлым животом и рыжей, аккуратно подстриженной бородой, уложил меня на своей кровати в спальне, в ноги поставил маятник с направленным лучом на зеркальный качающийся диск, сам сел в изголовье и начал медленно, но чеканно считать.
- Раз... Два... Три... Четыре...
Теплая уютная комната стала постепенно исчезать, на месте красивых обоев появились полуразрушенные стены, над головой Из появилась выщербленная, совершенно неземная луна - прямо в корявом разломе посреди потолка. Из этого разлома и многочисленных щелей в стенах дул невыносимо холодный ветер. Я лежал в углу комнаты, свернувшись в клубок, насколько это позволяли искалеченные ноги. Все вокруг пропахло смесью пороха, кала и мочи. Я попробовал сесть, это удалось, хоть и с превеликим трудом. Но ноги совершенно не слушались. Я решил доползти до окна - это путешествие заняло полчаса времени. За это время, пока я полз, постепенно стали приходить ранее неизвестные воспоминания. Я уже знал, что мог увидеть за этим окном, если бы мне удалось дотянуться до подоконника. Только взорванный асфальт и руины. Деревья, что когда-то росли под окнами, распилили на дрова, а пни выкорчевали - и тоже на дрова. Люди разводили костры прямо в своих квартирах, когда налеты вражеской авиации разрушили ТЭЦ, а напротив, через дорогу, был зоопарк - от него осталось только беспорядочная груда камней. Всех зверей, когда голод начался, съели, а клетки разломали на прутья диких банд в городе хватало в те дни.
И еще я вдруг вспомнил свою мать. Она работала на оружейном заводе, и дома бывала очень редко. Время было военное, и работали там буквально на износ. Так что приходила она с миской ячменного супа, прибирала за мной, и назад уходила. Даже ночевать не оставалась. Я, конечно, понимал, что невозможно такое - не спать сутками, но совсем не обижался на нее. Дома спать было вообще невозможно - только впадать в ледяное забытье и мечтать о смерти. Если бы наша комната располагалась на верхних этажах, можно было бы попробовать переползти через подоконник и выпасть вниз, но первый этаж не давал никаких надежд. Во время каждого очередного авианалета я молил, чтобы бомба упала в ту дыру, через которую дожди заливали мою комнату, и хоть немного промывали полы от моего дерьма. Поэтому мать я совсем не осуждал, что она не оставалась со мной рядом - ни один здравомыслящий человек по своей воле бы здесь не остался. Или бы непременно сошел с ума.
Шел уже седьмой (а может девятый) день, когда я видел свою мать в последний раз. Я умирал от голода. Хорошо хоть всю неделю были дожди жажды не было. От нее страшная смерть, а от голода - ерунда.
В окно я так и не посмотрел, так как с удивлением услышал стук приближающихся шагов к дверям моей комнаты. Шаги были явно мужские. Я перекатился с живота на бок, чтобы рассмотреть, кого же могло занести в это проклятое Богом место. Дверь отворилась, и в комнату вошел "яйцерез" с автоматом на правом плече. Меня поразил серый блеск на его ресницах впрочем, с голодухи это могло и померещиться.
- Есть хочешь? - спросил офицер. Я отрицательно покачал головой. Мне действительно ничего не хотелось, поскольку мне было уже легко. Всего неделя, и не замечаешь ни голод, ни холод, ни дождь. И чувство полной безысходности, давящее ранее душу тяжелым камнем, уже будто бы растворилось во влажном холодном воздухе.
- Но у меня очень вкусно, - возразил мужчина и ловко, как фокусник, извлек откуда-то тарелку с дымящимся мясом, картошкой и овощным рагу.
- А у меня все равно нечем расплатиться.
- А я разве чего прошу? - удивился "яйцерез".
- В том-то и беда, что нет.
- Не пойму я тебя, малыш, - лицо мужчины приняло озадаченное выражение.
- Все просто. Честные люди все продают за деньги, и ничего больше не требуют. Другие, - я особенно выделил это слово, - обожают делать подарки. И за свои подарки заставляют расплачиваться до конца жизни.
- Может, ты и прав, малыш, - покачал головой мужчина, - но если ты сейчас не поешь, то жизни твоей недолго осталось.
- Вот и прекрасно. Если бы Вы зашли неделю назад, я умолял бы Вас пристрелить меня, а сейчас даже этого не попрошу.
- Ты не хочешь жить?
- Мне все равно.
- Если так, почему бы тебе не покушать?
- Зачем?
- Ну... чтобы сделать мне приятное...
Я рассмеялся ему в глаза. Нет, этот чудак все же смог немного повысить мое настроение и добиться своего - я взял тарелку и с удовольствием поел мясо и впрямь было восхитительным (и откуда он его взял в вымершем городе?). И даже с удовольствием слушал его дурацкий треп. И с еще большим удовольствием пил красное искристое вино из его фляги. Вкус вина показался до боли знакомым.
"Яйцерез" спрашивал меня про отца, мать, откуда я родом, ведь не мог же я всю жизнь здесь валяться. И вдруг мою память как прорвало. Я вспомнил трехэтажный дом из крепкого бруса, с двумя террасами и уютным камином в гостиной, средних размеров пруд во дворе, заливные луга за оградой, и за ними -лиственный лес. И горы вдали. Пасеку возле гречишного поля. И виноградники. Виноградники, равных которым не было нигде в мире! Красное, с иссиня-золотистыми искорками, где вы еще видели такое вино? Где вы еще пили такое вино? А у моего отца была монополия на производство и продажу этого вина - и она должна была мне перейти по наследству. Но кто-то, жестокий и сильный, все это у меня отнял.
И когда я все это вспомнил (спасибо "яйцерезу"), мне вдруг сразу захотелось жить. И я дал себе клятву наперекор всему выжить и мстить. И так, чтобы у этого жестокого и сильного земля под ногами горела, и чтобы он, как и я неделей раньше, молил о смерти.
Позже, когда я вспоминал этот сон, мне было смешно, - мальчишка-калека клянется отобрать назад свои родовые имения. И выходило по клятве, что отец мой аристократ, и мать, стало быть, тоже (на военном заводе-то! с ячменным супом!). Хорошо, что отец, судя по тем воспоминаниям, был уже мертв, и тело его было сожжено, не то в гробу бы перевернулся, узнав, до чего его семья докатилась.
Очнувшись после всех этих кошмаров, я встал с кровати бородатого гипнотизера и долго разминал свои ноги, радуясь, что они в полном порядке. И на во прос: "Что Вы сейчас чувствуете?" ответил, что голодный, как стая волков. Тот оказался хозяином вполне хлебосольным, и через минуту я уже уплетал на кухне вкуснющий наваристый борщ. Он очень внимательно слушал мой рассказ, задумчиво теребил бороду, глядя при этом куда-то вверх. Он сидел так минут пять и после того, как я замолчал. Потом он спросил: "Можете ли Вы мне сказать, как называется этот город? Что это за страна? Кто был у власти? С кем воевали? И откуда взялось это прозвище - "яйцерез"? Какое-нибудь крутое спецучереждение? Что-то не могу припомнить. В какой стране служат эти "яйцерезы"? Хм, может "спиногрыз"? Хотя нет, это что-то другое. Я, конечно, не военный, может, где-то и есть такие. Вспомните хотя бы название города, это может быть важно".
- Название города не помню. Хотя нет, это была столица герцогства Алайского. А воевали мы, конечно, с империей Каргон.
- Почему конечно?
- А с кем же нам еще воевать? - совершенно непроизвольно вырвалось из моих губ.
- Ну что ж, пусть. А где может быть примерно этот Каргон? Ну там, Азия, Латинская Америка?
- Вот это я точно не помню.
- Хорошо. Значит, там были бомбардировщики? А автомат у того... офицера, какой из реальных аналогов он напоминает?
- Я тоже не военный. Чем-то похож на фрицевский, времен второй мировой.