Я отправилась в центр города и сделала некоторые наброски. Атмосфера необычная. Людей на улицах очень мало, дома заперты, как будто ожидается война.
Сидя потом на нижней ступеньке крыльца и пережевывая ягоды тамаринда, я увидела, как из большого дома вышла Секли с мешком в руке. Она поймала одного из петушков, роющихся в пыли, подошла ко мне и кивком предложила следовать за ней. Мы направились в центр двора, где стоит огромный камень. Секли дала мне подержать птицу, а сама достала из мешка глиняные горшки и, по-видимому, кадоул, но такой, какого я прежде не видела. Секли высекла огонь при помощи кремня и кресала, подожгла кучу какого-то пористого коричневого материала и, когда дым пошел вверх густой струей, взяла у меня петушка и перерезала ему горло острым обломком обсидиана. Кровь брызнула на камень. Я подумала, что надо бы сделать заметки, но не стала их делать; подумала и о том, что этот камень — важный артефакт оло, а я вот до сих пор ни разу даже не сочла нужным подойти к нему поближе. Секли все время пела заклинания на оло, однако так быстро, что я не могла разобрать слова. Я теперь как следует разглядела и пятна на камне: это были следы засохшей крови, видимо очень старые.
Секли присела на корточки и разрезала брюшко петуха. Так, это гадание по внутренностям жертвенного животного. Ни разу не замечала такого у оло. И вообще такое гадание очень редко встречается в Африке. Секли несколько раз перебрала кишки петуха, пристально вглядываясь в их окровавленные сплетения. Потом она резко выпрямилась и бросила цыпленка на камень. Посмотрела на меня с застывшим лицом. К добру ли? — произнесла я одну из немногих доступных мне фраз на языке оло. Не ответив, Секли схватила меня за руку повыше запястья и отвела в комнату Улуне. Он лежал на своем тюфяке.
Между ним и Секли последовал быстрый диалог. Улуне поманил меня к себе и заговорил по-французски. Ты знаешь, что случилось, Жанна? Не знаю, Овадеб, ответила я. Случилось очень плохое. Дуракне Ден, колдун, стал намного сильнее. Он кого-то съел, и теперь у него много силы, больше, чем у меня. Вы хотите сказать, Овадеб, что он съел кого-то, как едят мясо? Нет-нет, не так. Не м'фа он съел, а м'доли. Душу. И теперь, обретя силу, он нападает на меня и похищает Турму. Я думаю, он хочет сделать с ней запретное, то, чего мы не допускаем. Почему не допускаете? Потому что ориша это не нравится, Жанна. Оно имеет отношение к илидони, Позорному Маршу. Улуне сделал особый жест — знак защиты от зла, — к которому прибегают оло в тех редких случаях, когда упоминают о своем изгнании. Признаться, я пришла в сильное возбуждение, услышав о запретном, и, заикаясь от страха, спросила, не может ли он рассказать мне об этом подробнее. Он ответил, что лучше мне не держать такое в голове.
Он похлопал меня по руке. Его рука была горячая — Улуне лихорадило. Слушай, Жанна, я скажу, что ты должна сделать. Мне нужен веидоулине. Ты понимаешь, кто это? Да, Овадеб, это магический помощник. Хорошо, сказал он. Этот помощник — маленькая коричневая змейка, вот такой величины. Он раздвинул ладони в стороны примерно на фут. Ты должна пойти на север, за пределы Даноло, Секли тебя проводит. Там будет тропинка через буш, все на север, на север. Тропинка приведет тебя к красному камню, похожему на палатку (он показал руками, какая у камня форма). Вокруг камня валяется много коровьих костей. Жди там, пока солнце не пойдет на закат. Тогда приползет змейка. Схвати ее, положи в свою сумку и возвращайся сюда. И запомни, Жанна, это очень важно. Кто бы к тебе ни обратился там, среди скал, ни с кем не разговаривай. Ни слова. Теперь иди и принеси мне змейку. Улуне снял с себя амулет, который носил постоянно, и надел мне на шею. Это был маленький мешочек из красной кожи. Поручение показалось мне простым, и я рада была его исполнить. Секли буркнула что-то сердитое, показав на меня, но Улуне сумел ее умиротворить и жестом велел нам идти.
Дорога, которую мы проделали в полном молчании, заняла у нас примерно час времени. Камень высотой около четырех метров, похожий по форме на палатку или скорее на шалаш, я увидела еще издалека. На земле вокруг него и вправду валялись скелеты коров. Секли указала мне на камень и повернулась, чтобы уйти. Я спросила ее на бамбара, считает ли она, что Улуне поправится. Она ответила, что не знает: он взялся учить меня колдовству, и вот результат. Добавила, что отговаривала его от этой затеи, но если уж он вобьет себе что-нибудь в голову…
Я спросила, неужели колдун напал на него из-за меня. Нет, ответила она, колдун все равно напал бы на него. Все колдуны нападали на Улуне, но он легко с ними разделывался. Колдун напал на тебя, заявила Секли, и Улуне защищал тебя, потому и не смог уберечься сам. С этими словами она удалилась, пробормотав еще что-то на языке оло, чего я не поняла.
Я опустилась на землю и прислонилась спиной к нагретому камню. Мне стало жарко, и я выпила немного воды из фляжки. Голубое небо раскинулось надо мной, купол Африки, и нет мне помощи ни от людей, ни от Бога. Я нашла за обшлагом рукава несколько ягод тамаринда и начала жевать их, стараясь удержаться от слез. Сидела и думала, правду ли говорила Секли, и если да, то зачем Улуне приносить себя в жертву ради меня? Это не в его духе. Быть может, это лишь эпизод той сложной игры, которую он ведет здесь? В этой африканской глуши, где я затеряна среди простых, примитивных людей.
Когда небо начало багроветь, он просто вышел из-за камней, но я не слышала его шагов и не сразу его заметила. Это было настолько неожиданно, что я вскочила на ноги и вскрикнула. Он улыбнулся, потом рассмеялся. Джейни, ты отлично выглядишь. Вижу, ты тоже становишься аборигенкой. Эта одежда тебе идет. Он раскрыл объятия, и я бросилась в них, помедлив не больше секунды. Мне было так одиноко, ну просто как в песне этого чертова Элвиса Пресли об одиночестве. Мы обнялись. Поцеловались. Он спросил, что я делаю тут одна в таком пустынном месте. Я ответила, что должна поймать змею для своего учителя-колдуна. И засмеялась. Оба мы засмеялись. Ведь это реальность, не чудо и не колдовство, — чета сбежавших от современной культуры американцев в Африке. Мы разговорились. Он спросил, как у меня идут дела. Я рассказала несколько анекдотов о нашем совместном существовании с Улуне и в свою очередь спросила, как дела у него самого. Да, знаешь, пишу, делаю заметки, ответил он. Немножко занимаюсь антропологией. Учу язык, пока научился немногому. «В самом деле? — спросила я. — Скажи что-нибудь». Он сделал это, и я убедилась, что у него получается куда лучше, чем у меня. Вспорхнула птица, и я сразу узнала медоуказчика. Послышалось знакомое «пурр-пурр-пурр-уитт». Мы снова засмеялись, и он сказал, что это его птичка, она сочувствует ему, бедняге Уитту.
И тут я вспомнила, что Улуне велел мне ни с кем не разговаривать. Я испугалась и вдруг — слишком поздно! — заметила коричневую змейку, которая быстро проползала мимо меня. Я бросилась за ней на четвереньках, но упустила. Змейка скрылась в норке среди камней. Я встала на ноги и чертыхнулась: надо же, упустила. Но Уитта возле меня уже не было. Я обежала вокруг камня, спотыкаясь о коровьи кости, но и там его не оказалось. Вскарабкалась по камням повыше, огляделась. Никого и ничего.
Я возвращалась в полной темноте и сейчас пишу все это, лежа на своем соломенном тюфяке. Улуне находится в коме. Со мной никто теперь не станет общаться, даже дети. Во дворе и в комнате Улуне полно других колдунов, вид у них самый мрачный. Турмы все еще нет.
Паз закончил чтение и положил дневник на стол. Джейн, одетая в черные джинсы и белую рубашку, стояла и смотрела на него. Трудно было поверить тому, что он только что прочитал, трудно было поверить, что это произошло именно с ней. Выглядела она как совершенно обычный человек.
— Потрясены, детектив Паз? — произнесла она.
— И есть от чего. Но вы не дописали последнюю главу.
Джейн обратила внимание, что он успел умыться и стереть губкой самые большие пятна со своей одежды.
— Да. Хотите послушать, что было дальше?
— До смерти хочу.
— Надеюсь, это лишь фигура речи. — Джейн придвинула себе стул. — Постараюсь быть лаконичной. Я уснула. Стыдно признаваться, но уснула, потому что наплакалась до изнеможения. Потом я проснулась. Середина ночи. Это был сон и в то же время не сон, если вам ясно, что я имею в виду. Я шла по Даноло, потом вышла за его пределы и двигалась по следу. Лаяли шакалы, козодои кричали «ток-ток-ток». Впереди показался огонь. Там был мой муж, голый, разрисованный, и с ним еще один мужчина. Я не разглядела его лица, он весь казался тенью в сумраке. Были видны только сверкающие белые зубы, белки глаз и ожерелье из раковин на шее. Я поняла, что это Дуракне Ден, колдун. Турма тоже была там. Обнаженная. Казалось, она спит. Я видела, как Уитт разрезал ей живот маленьким черным каменным ножом и извлек ребенка. Турма даже не пошевельнулась. Ребенок корчился от боли и задыхался. Дуракне Ден пел что-то на языке оло, Уитт тоже пел. Он… вы знаете, что он сделал, вы это видели. Он вскрыл череп ребенка и вынул из него мозг, как вынимают косточку из авокадо. Кровь брызнула во все стороны, и я почувствовала, что на лицо мне попали ее капли. Воля моя была парализована, я не могла пошевельнуться, словно в ночном кошмаре. Они резали и ели. Помню, когда я посмотрела на него, на Уитта, то увидела, что с губ его капает кровь. Самым ужасным было то, что он выглядел счастливым, по-настоящему счастливым, словно находился на приятной вечеринке. Он начал рассказывать мне о происходящем, об окуникуа и о своих планах. Внезапно я почувствовала себя свободной и кинулась бежать. Я слышала его смех у себя за спиной. Утром, с первыми лучами рассвета, я собрала все, что могла унести с собой, в том числе свой ящик, немного еды и воды, погрузила все это в лодку и уплыла.
Джейн умолкла, качая головой. Паз сказал:
— Я не все уловил насчет этого обряда, окуникуа. Он поедает части тела матери и ребенка и что, обретает в результате особую силу?
— Я никогда не вникала в подробности, но это так. В разных частях организма жертв находятся химические вещества, которые видоизменяются под действием веществ, введенных матери во время церемонии. Она их, разумеется, не ест, а вдыхает. Это как бы усиление того, что он уже может делать. Представьте себе разницу между атомной бомбой и водородной. Нужны четыре женщины, как я вам уже говорила.
— Как вышло, что он вас отпустил? Там, в Африке?
— Не знаю. Думаю, это была часть его плана. Кто может угадать, что у оло на уме? Почему, например, они позволяют Дуракне Дену жить там? Уитт должен был совершить там что-то еще. Мне думается, оло собираются каким-то образом лишить Дуракне возможности действовать, поэтому Уитт и вынужден был уехать оттуда. Он вернулся сюда, где никто не в силах остановить его.
— Мы его остановим, — сказал Паз, сам в этом далеко не уверенный. — А как все-таки вы оттуда выбрались?
— Это мне не совсем ясно. Начался сухой сезон, и протоки превратились в канавы, полные жидкой грязи. У меня было много галлюцинаций, я была больна, очень больна. Кончилось тем, что лодка застряла в грязи. Меня сильно лихорадило, я ослабела до последней степени. Следующее, что я помню, — это больница в Бамако. Врачи решили, будто у меня гепатит. Известно, что меня обнаружил Диафарабе, пастух из племени фулани, который гнал свое стадо вниз по берегу Нигера в поисках большой воды. Он увидел мой амулет, решил, что это большое ю-ю и стоит меня спасти. Поскольку вы беседовали с моим отцом, остальное вам известно. Самое загадочное, что, когда Уитт появился в больничной палате в Нью-Йорке, я обрадовалась ему. — Она рассмеялась. — Видимо, на меня оказала действие старая добрая черная магия.
Джимми хотел сказать ей, что тут не над чем смеяться, но в эту минуту по лестнице начала спускаться Лус, одетая в поношенную красную бархатную юбочку и блузку с оборками. Паз встал и подошел к девочке.
— Прекрасный туалет, детка. Теперь мы отправимся есть.
— И смотреть рыбок.
Они сели в старенький «бьюик» и поехали к северу по Дуглас. В Роще, казалось, все тихо-спокойно, люди сидели по домам. Машин почти не было; пронеслась мимо полицейская машина, завывая сиреной, и Паз ощутил укор совести. Официально он был не на дежурстве, но, может, числился в самовольной отлучке. Не позвонил в отдел, чтобы узнать, что происходит. Он сбежал. Бросил своего напарника и сбежал. Он твердил себе, что находится там, где требует его присутствия расследуемое дело.
Возле Трейл они были вынуждены остановиться и пропустить военную технику, санитарные машины, автобусы, полные копов; все это неслось со включенными мигалками и воем сирен. Главный очаг событий находился в восточной части города, у залива и Брикелл-авеню. Паз свернул к западу.
— Видимо, вы сегодня не на дежурстве, — сказала Джейн.
Паз бросил на нее быстрый и беспокойный взгляд.
— Вроде бы. Но я полагаю, что хороший коп не может чувствовать себя спокойно до тех пор, пока такой страшный преступник не схвачен за шиворот и не водворен за решетку. И мне кажется, наиболее важный следственный пост должен находиться как можно ближе к вам.
— Как к приманке? Или?..
Паз немного подумал.
— Как говорил Барлоу, преимущество хорошего копа по сравнению с никуда не годным включает три качества: терпение, терпение и еще раз терпение. Я жду дальнейшего поворота событий. Иначе быть не может. — Он помолчал и нерешительно спросил: — Как вы считаете… придет ли Барлоу в норму? Станет таким, каким был?
— Возможно. Если вокруг него есть люди, которые считают его, как и вы, порядочным парнем, и если они его любят, демон может его покинуть. У всех или почти у всех людей бывают нервные срывы, потом они проходят. На такие случаи существует немало прямых методов воздействия на человека. Вы были с ним близки?
— Не то чтобы близки, но он всегда хорошо ко мне относился. Я уважал его больше всех людей, каких знал.
— Примерно как отца?
— Пожалуй, да.
— Ваш отец здесь, в Майами?
— Нет. Мама говорит, он умер во время переезда с Кубы.
Тон, каким он это произнес, исключал дальнейшие расспросы.
Они молча доехали до стоянки возле Калье-Очо. Джейн с интересом разглядывала ресторан. Это было большое, ярко освещенное здание под названием, выписанным светло-синими неоновыми буквами на бледно-розовом фоне: «Ла Гуантанамера». Когда они вошли, Джейн была приятно поражена тонким, едва ли определимым словами запахом хорошего ресторана, управляемого опытной рукой. Паника в городе явно не коснулась дел в «Гуантанамере». Паза здесь хорошо знали, это Джейн поняла сразу. Метрдотель за своим маленьким столиком у самого входа в зал широко улыбнулся ему; улыбнулся он и Джейн и маленькой Лус, которая смотрела на все с завороженным видом. Не обращая внимания на клиентов, ожидающих в небольшом фойе, метрдотель провел их к симпатичному столику возле огромного аквариума с морской водой. Лус немедленно встала на свой стул и начала рассматривать рыб, а Джимми стоял рядом с ней и объяснял, как они называются. Лус тыкала пальчиком в стекло и давала рыбкам придуманные ею самой смешные имена.
Подошла официантка и наградила Джимми золотозубой улыбкой.
— Эй, Джимми, ты сегодня не на передовой?
— Привет, Джулия, как дела?
— Тут нынче вечером было чистое безумие. Она искала тебя.
— Готов держать пари, что так оно и было. Не принесешь ли ты нам парочку особого дайкири и фруктовый коктейль для девочки?