Так вот и смотрели мы на это преставление весь божий день, с перерывом на обед. Обед прошёл по походному, а это значит, что перемен блюд было всего восемь, а не пятнадцать-двадцать как обычно. Причём мой шеф повар, сетовал, что ему никак не удаётся обеспечит настоящий королевский стол. Здесь же по походному меня всё устраивало, а и вообще, это сражение мне больше напоминало пикничок.
Вдруг посреди этой феерии, моя свита напряглась и зашептал многозначительно поглядывая в мою сторону. Я же почувствовал себя немного неловко, среди всех этих взглядов. Впрочем маршал пояснил мне проблему:
Ваш брат возглавил резерв, элиту своей гвардии!
Он ничего не говорил и даже не намекал, но остальные смотрели во все глаза. А это знаете какая пакость. Стоит тебе один раз смалодушничать, в тайной надежде, что никто не узнает, и именно этот момент тебе будет отрыгиваться всю жизнь. Пусть даже про него никто не узнает, но ты то сам знаешь и червячок сомнения будет тебя точить исподволь, меняя твою натуру, причём не всегда в лучшую сторону. А здесь… Если ничего не предпринимать и сделать вид, что просто не понял слов Готфрида, тем более, что ничего конкретного он и не говорил, то все эти твари внешне с почтением внимая моим словам и денйствиям, всегда будут относиться с некоторым презрением. А это не есть гут. Какой ты правитель, если в тебе сомневаются все. Так что мне ничего не оставалось, как приказать:
Коня и оружие! — и добавить лениво, — идиот, настощие короли стараются чтобы жили его подданые, а не стараются погибнуть сами.
Эту фразу запишут в хроники, по крайней мере я за этим самолично прослежу. А что? Пусть местные школьники и студенты знают её. В глазах Готфрида мелькнуло одобрение, зычным голосом подтвердив мой приказ, он наклонился ко мне и сказал вполголоса:
Верный ход Ваше Высочество. Я прослежу, чтобы к Вам не прорвался ни один из бойцов неприятеля. Кроме того я заготовил два резерва, задача которых будет охранять Вас. Мы выпустим Вас с другой стороны и как Ваш брат не будет гореть желанием сразиться с Вами лично, он не сможет проехать через всё поле без поединка. А так как у него слава одного из лучших бойцов королевства, то и выйти против него будут стараться не самые слабые воины. Те же, кто победнее и послабее, могут навалиться всем скопом, рассчитывая на выкуп либо с него, либо на награду от Вас. Так что будьте спокойны.
Да уж, успокоил, нечего сказать, а тем временем возле меня засуетился Патрик, помогая по быстрому одеться:
Вашсочества, — несколько фамильярно обратился он и я милостиво кивнул. — Я своим ещё до битвы весточку кинул, что если Вы на поле появитесь, то они со всего поля подтянутся, чтобы Вас от беды уберечь. А поскольку за узурпатора награда особая обещана, то ни он, ни его свита до Вас не подберётся.
Он продолжил меня одевать, явно ожидая похвалы. Пробормотав соответствующие (наличествующие) моменту слова я обратил внимание на тепреливо дожидающегося меня Шира. Этот тоже, не упустил момента, а учтивым тоном рассказал, что среди моей свиты, есть несколько человек, которые, даже рискуя навлечь на себя неудовольствие Моего Выосчества обязательно вызовут на поединок любого, посмевшего докучать мне. Честно скажу, больше всего я боялся, что теперь охраняющие меня люди перебьют друг друга, а не боевиков моего брата.
Разодетый словно на праздничной охоте, я поскакал навстречу братцу. Моя свита не отставала, многие выделывались, пытаясь удивить мен яразными трюками, навроде одного недорыцаря, сумевшего на копье вздеть целых троих пехотинцев. Ну а потом мы врезались в толпу точно также одетых в железо мужичков. После этого я только с остервенением рубил налево и направо, не особо заморачиваясь на защиту. Счастье ещё что люди моего брата видимо получили особый приказ, стараясь не угрохать меня. Его тщеславие в очередной раз победило разумную осторожность, ведь справится с опытным бойцом я явно был не в состоянии. Один хороший удар и всё. По моим ощущениям всё это продолжалось достаточно долго, хотя потом мне сказали, что я не пробыл в бою и получаса. Всадники, до этого бешено рубившиеся с нами, начали выходить из под удара, спешно разворачиваться и пытались то ли удрать, то ли наступать в противоположном направлении. Меня же окружила моя свита, к счастью изрядно поредевшая.
Ничего, — подумал я, — завтра от новых прихлебателей отбоя не будет. Подскочивший ко мне молодой человек: в помятом доспехе, с сорванным шлемом и заляпанным кровью лицом, доложил, састливо улыбаясь:
Ваше Высочество! Наша победа! Враг бежит, узурпатор захвачен в плен.
Дождавшись шумного одобрения со всех сторон он продолжил чуть менее торжественным тоном:
Ваш маршал приглашает Вас на место пленения Вашего брата!
Я натянуто улыбался, а в голове билась мысль:
Вот заразы, не могли по тихому завалить. И что теперь делать?
Вслух я разумеется этого не стал говорить, а лениво произнес:
Ну что господа, пойдемте посмотрим какого зверя нам удалось затравить.
Тут же со всех сторон посыпались шутки, рекоменжующие всячесике кулинарные рецепты для расправы с мятежным братом, так что сложилось впечатление, что я еду в компании поваров, старающихся поразить мое воображение.
Вот ведь зараз какая, вроде бы слабачком не назовёшь, и самомк приходилось убивать, но здесь среди всех этих потрохов меня стошнило, да и после этого пришлось передвигаться с прижатым к носу платком, смоченному духами. Готфрид с Хантом торчали среди всего этого безобразия как два бога войны. Выдавив из себя милостивую улыбку и пробормотав наличиствующие случаю слова, я постарался покинуть эту гадость.
Дальше все как везде, грабеж и дележ. Мне же доставался главный приз, тем более что воевали мы в чистом поле подальше от города, а грабить можно было только таких же уродов как они сами, так что я не мешал. И всё было чудесно, до одного события. Ко мне пожаловал двое высших церковных иерархов с одновременным письмом от моего знакомого старичка, заверявшего в том, что он здесь совершенно не причём. Встреча проходила в тёплой дружественной обстановке, то бишь попойке с моими дворянами или как их там…
Ваше Высочество, — начал всокий старикан в дурацкой тиаре, — мы хотим призвать Вас к милосердию.
Начало мне сразу же не понравилось: призвать меня к милосердию! Ужас! Мои войска только что победили войска узурпатора, его люди гарбили и бесчинствовали в стране, а я значит милосердие проявляй! Негодование моё было искренним, к тому же среди присутствующих не было ни одного из совета пяти.
Они бубнили что-то своё, но я уже не слушал. Ярость затопила всё моё существо, я бы убил их всех тут же и никто бы мне не помешал. Мелькнула мысль, типа:
А что?! Царь я или не царь!? Право имею, прикажу их шас на кол! — как вдруг мой взгляд упёрся в Альфа.
Он стоял с искажённым лицом, крутя в руках небольшой шар, разгоравшийся багровым цветом, к тому же начианющем пульсировать.
Мне надо посоветоваться, — мелькнула мысль, — иначе я щас такого наворочу, что плохо станет.
Ни слова ни говоря я развернулся и отправился внутрь шатра, оставив изумдёгнных таким ходом святош. Готфрид, Мауни и Альф потянулись за мной. Ушли мы недалеко, да и куда можно уйти посреди лагеря внутри шатра. Алшьф качнул какую-то штучку, вроде метронома и заслышав щёлкающий звук выдохнул:
Всё. Можно говорить, нас не услышат.
Как насчёт того, что по быстромцу их казнить? Всех и святош и моего братца, не дожидаясь честного и справедливого суда? А? — с натужной весёлостью проговорил я, но мои потуги на юмор остались не замеченными.
Нам понадобится их помощь, — тихо, но твёрдо сказал Мауни.
А если мы сейчас не пойдём на встречу Церкви, то могут возникнуть проблемы, вплоть до второй войны, а вторую войну нам не выдержать, — это уже Готфрид. — Так что о нашем государстве можно будет забыть, оно развалиться на кучу небоьших королевств.
Альф промолчал, но его красноречивый взгляд говорил лучше всяких слов, да я и сам понимал, что серъёзной проверки нам не выдержать. И всегда лучше иметь лояльных, или хотя бы не враждебных, святош.
У нас в кармане благословение иерарахов святой церкви, а без их позволениея… — начал я было, но Альф всё таки вставил свои пять копеек.
Слухи о единстве церкви сильно преувеличены. Под шумок они тоже затеяли чистку собственных рядов. Боле того, мне кажется, что этих двух напыщенных индюков послали с целью сделать из них мученников, а то и великомученников…
У церковников безпроигрышная позиция, — пробормотал я, — если я им откажу, то предать меня анафеме проще простого, как проклятое семя. В этом случае любое моё освидетельствование Церковью, по любому жоказывает, что я антихрист либо одежржим дьяволом, на их выбор. Дальше война всех против всех без малейшей надежды на нормальную жизнь. Второй вариант — я их казню, то есть сам пойду на обострение…
То же самое развитие событий, — сказал Готфрид, — только им даже не надо ничего говорить.
Действительно, получат великомучеников и всё, а дальше опять война.
Мы совершенно зря создали им такой авторитет, — угрюмо сказал Мауни.
Тут уж ничего не поделаешь, — это Альф, — по другому не получится, надо сдавать пленника. Они, скорей всего, не дураки и выпускать его не будут, но держать наготове и использовать как козырную карту в игре против Вас — это однозначно. Однако это решение позволит выиграть время.
То есть надо соглашаться, — пробормотал я.
Согласное молчание в ответ.
Ну что ж, — я криво улыбнулся, — милосердие, так милосредие.
Несмотря на слова Мауни о моей мудрости, чувствовал я себя паскудно. Мы вышли к этой сволоте, и Мауни объявил «королевскую» волю.
Секунду в лагере стояло молчание, а потом всё войско взорвалось криками. И как не погано, одобрительных звучало гораздо больше.
Вечером я пришёл в камеру, где содержался мой брат. Квартирка у него явно была получше, чем у меня в своё время в этой же шараге, да и в жратве его не ограничивали. Таких разносолов даже у меня на столе было не так много. Честно скажу, я не хотел обострения, наоборот хотелось договориться, раз уж нам обоим удалось выжить в битве, но рат был на удивление агрессивен, словно знал о приехавшей помощи. Он начал с угроз и закончил обвинениями.
Ты предаёшь верных тебе людей и это не я придумал. Это говорят твои же люди. Ты яшкаешься с церковниками, но за спиной держишь мага. Даже поговоривают чёрного. Ты никто без окружающих тебя людей и мечешься между ними, стараясь угодить то одгому, то другому. Единтсвеным твоим разумным поступком была женитьба на дочери двенадцатого герцога, но ты и тут сумел поднасрать и ребёнок родился мёртворождённым. Ты ничтожество… но это ты у меня в плену, а не я, — удалсоь мне вставить свою реплику.
Да это так, но все твои дворяне успели отметится у меня.