Холмовики, конечно, постарались на славу. Везде сновали девушки в зеленых фартучках с корзинками, в которых алела спелая ягода. Головы девушек украшали шапочки в форме клубники.
Гомза схватил Астора за руку и потащил в магазин, в котором уже толпился народ. Они попали в большой круглый зал с множеством прилавков. Сотни свечей освещали всевозможную снедь.
На больших глиняных подносах были разложены пирожные невиданной красоты. Гомза прижался носом к витрине: так и есть — нет двух одинаковых!
— Папа, папа, посмотри, как красиво! — Гомза потащил Астора, который еле успевал за ним, к витрине с конфетами.
Больше всего Гомзе понравились коробочки в виде холмика, в которых было насыпано разноцветное драже, изображавшее драгоценные камни.
— Какое разнообразие хлеба! — Астор удивленно смотрел на румяные булочки самых разных форм.
— Попробуйте вот эту! — Продавщица, широко улыбнувшись, показала на румяный каравай, щедро посыпанный сахарной пудрой. — Называется 'Завтрак холмовика'.
Астор вопросительно посмотрел на Гомзу, на что тот часто закивал головой.
— И еще вон ту, из ржавой муки, — ткнул Гомза пальцем в продолговатый маленький батон, посыпанный тмином.
— Не из ржавой, а из ржаной, — поучительно вставил Астор. — Тебе и впрямь срочно нужен учитель словесности.
Они с трудом нашли свободный столик, на который Гомза бережно разложил красивые покупки. Он проглотил пирожное в мгновение ока, досадуя в душе, что не взял два, и стал разглядывать ливнасов за соседними столиками.
— А клубнику мы купим? — спросил он Астора, который раздумывал, куда бы деть косточку от засахаренной вишенки.
— А подождать землянику не хочешь?
— Да когда это еще будет! — Гомза посмотрел за соседний столик, где маленькая девочка уплетала громадные ягоды, размазывая сок по щекам. — Я сейчас хочу!
— Только есть дома будешь, — Астор поймал взгляд Гомзы и тоже покосился на девочку с клубникой.
— А холм, в котором магазин — большой! — Гомза отломил от каравая кусок и впился в него зубами.
— В долине есть большие холмы, там живут состоятельные холмовики, у них там два, а то и три уровня, — сказал Астор, тоже отломив каравай.
Гомза скользнул взглядом по долине, всматриваясь в горизонт, где в молочной дымке прорисовывалась цепь гор.
— А это правда, что в тех горах тролли водятся? — спросил он у Астора, выпустив при этом изо рта облачко сахарной пудры.
Астор задумчиво посмотрел вдаль.
— Кто его знает… думаю, правда, они ведь не верят, что в наших горах живут король с королевой.
— Ой, смотри, Нисс! — Гомза радостно замахал рукой, глядя поверх головы Астора. Тот обернулся и увидел своего брата, сидящего в обществе трех холмовиков. Нисс медленно встал и, прихрамывая, подошел к ним. На нем был длинный коричневый пиджак, левый лацкан которого украшало большое жирное пятно.
— А-а-а, Оэксы… нижайший поклон вашему столику, — Нисс присел на стул, разглядывая их покупки. — Клубничку Протта покупаем, значит? — спросил он ехидно.
Не дожидаясь ответа, он повернулся к Астору.
— У меня к тебе разговор… серьезный, — добавил он многозначительно.
— Говори, — Астор стал складывать покупки в холщовую сумку.
— Давай лучше ты вечерком ко мне зайдешь, — Нисс облизал пересохшие губы, оглядываясь на свой столик. — Меня зовут уже.
Он торопливо встал и, махнув на прощание рукой, ушел.
Гомза бережно взял корзинку двумя руками, и они с Астором пошли к восточному обрыву.
— Интересно, сколько нужно дров для такой теплицы? — спросил он у Астора, разглядывая блестящие ягоды в корзинке.
— Вопрос конечно интересный, — Астор поправил кепку и посмотрел в сторону леса. — Деревья, растущие в долине, сгорают быстро. Протт, поговаривают, все вокруг себя уже повырубил. Деревья нашего леса горят долго. Одно наше дерево может греть его теплицу пару месяцев.
— А если родовое? — Ноги у Гомзы натерлись, и ему не терпелось поскорее добраться до дому. А он точно знал, что в разговоре время пройдет незаметно.
Астор, нахмурясь, почесал лоб.
— Страшно представить себе такое, но родовое дерево хватит почти на год.
— Ого! — Гомза, прихрамывая, шел по сверкающему булыжнику. Он представил, как распишет все Шиме и Тюсе.
'Нужно будет их клубникой угостить, — подумал он, глядя на лакомство в корзинке. — Хорошо, что сегодня не пятница, а то я бы еще, чего доброго, и пряжки потерял'.
Он с гордостью посмотрел на поблескивающие на солнце медные пряжки и бодро зашагал по мостовой.
После триумфальной победы на конкурсе Фун, Дук и Ле Щина решили поменять жилье. Места в старом орешнике было мало, да и новый статус обязывал. После долгих поисков они остановились на большом грецком орехе, что рос в густых зарослях ежевики.
Бабушка переезжать наотрез отказалась, заявив, что в ее возрасте такие перемены вредны. Но, будучи по своей природе дамой предприимчивой, она выделила в старом орешнике одну комнату под музей 'Гнилого ореха'. Она бросила торговлю жареными орешками, которую бойко вела на центральной тропе и, проводя весь день на чердаке, откапывала там экспонаты для музея.
Музыканты, в свою очередь, наслаждались новыми апартаментами, тут же поделив территорию на личные зоны, так как сильно намозолили друг другу глаза в тесном орешнике.
— Эй, Ореша, что ты там читаешь? — Дук заглянул Ле Щине через плечо.
— Не называй меня так! — грубо отозвалась та. Ле Щина настаивала, чтобы и в быту использовали ее сценический псевдоним. — Я вот смотрю, как выглядят музыканты из западных лесов… перед гастролями нам нужно поменять внешний вид, а то сразу видно, что провинция.
— Сначала песенки написать велела, теперь рожи наши не нравятся, а завтра… — Он не договорил, еле увернувшись от летящего в него журнала.
Ле Щина была девушка капризная и амбициозная. Когда Фун заявил, что им нужно ехать на гастроли, пока они на пике славы, она лишь передернула плечами, заявив, что выступать с двумя песенками и десятком перепевок на них не собирается. Нужно написать еще хотя бы две или, в крайнем случае, одну.
Фун, который был в семье старший, сначала хотел поколотить ее, как он это делал в детстве, но потом передумал и заперся у себя в комнате. Дук несколько раз прикладывал ухо к двери, но, кроме бренчания гитары, так ничего и не услышал.
Чтобы не помереть от скуки, он собрался было сбегать в центр леса, но на лестнице его выловила Ле Щина.
— Эй, ты куда собрался? Давай, иди, образ свой меняй! — отрезала она.
Дук был в семье младший, и к диктату старших относился как к явлению неизбежному, скажем, как к разливу озера весной. К тому же характер у него был мягкий и покладистый, и он решил отнестись к этому заданию добросовестно. Он сгреб пузырьки и баночки, стоявшие у Ле Щины на туалетном столике и, закрывшись в ванной, посмотрел на свое отражение в зеркале.
На него смотрел худощавый паренек с бледной кожей и непослушными рыжеватыми волосами. Дук открыл журнал, разглядывая заморских музыкантов, лица которых исказились в творческой агонии, потом снова посмотрел на свой вздернутый нос и голубые глаза, спрятавшиеся за прядями волос, и взял в руки первую попавшуюся баночку.