Ногу Шимы засунули прямо в раковину и вымыли шампунем — ведь никто не будет утверждать, что ноги мыть шампунем нельзя? Потом кикиморка нарисовала на царапине йодом ровный кружочек, а вокруг зеленкой лепестки.
— Ух ты, какой цветочек красивый получился! — Шима перестала плакать и с интересом посмотрела на разрисованную пятку.
— Если реветь не будешь, я тебе сказку расскажу, — пообещала ей Тюса, накручивая сверху бинт. Забинтованная нога смотрелась, на ее взгляд, немного скучновато, и кикиморка вырезала из зеленого пластыря елочку и прилепила сверху.
— Конечно, в другой аптеке сначала пластырь лепят, потом бинт. Но у нас аптека наполовину кикиморская, — важно сказала она ребятам, любуясь своей работой.
— Здорово! Мне нравятся кикиморские аптеки! Как будто в парикмахерскую сходила! — Шима восторженно смотрела на оригинальную перевязку.
— Я вас домой провожу, заодно в озере сандалию поищем, — решительно заявила Тюса и побежала наверх переодеваться.
Пришлось поломать голову, выбирая обувь для Шимы. Тюсина ей не налезала: кикиморка не пожалела бинта. Пришлось взять старые ботинки Фабиуса, которые он надевал, когда отправлялся на болото за пиявками.
— Все равно сейчас в темноте ничего не найдем, — печально сказал Гомза, когда они втроем пошли по направлению к озеру. Дождь кончился, и мокрые листья, освещенные луной, светились серебристым светом.
— Еще как найдем! Мы, кикиморы, и в темноте видим прекрасно! — уверенно заявила Тюса, размышляя про себя — придется ей нырять в озеро или нет.
— Ты сказку обещала рассказать, — напомнила ей Шима. Она шла в огромных ботинках, еле волоча ноги, и прижимала к груди уцелевшую сандалию как сокровище.
— Сказку я тебе завтра расскажу, после работы, — Тюса подумала, что к концу рабочего дня она точно уже переделает какую-нибудь из сказок. — Ты мне лучше скажи, что вечером у озера делали?
— Я за Руксом полезла, он в ветках ивы запутался. А потом он улетел, а я соскользнула в воду…
Тюса ночью по лесу ни разу не ходила и обратила внимание на то, что в это время суток он выглядит иначе, словно место другое. Даже маленькая полянка, где она обычно собирает подорожник, смотрится не очень приветливо — кусты вокруг нее почти черные, как-то недобро ощетинились.
— Ты тише бряцай ботинками! — шикнул Гомза и боязливо поглядел по сторонам. Хоть он и хорохорился, видно было, что и он сейчас с радостью оказался бы в гостиной на диване.
— Давайте пойдем в обход мимо заброшенных орехов. Там дорожки каменные, грязь на ботинки не налипнет, — заныла Шима, с трудом переставляя ноги.
Конечно, дорогу удлинять не очень-то хотелось, но пришлось согласиться — в лесу после дождя повсюду были лужи. Ребята прошли чуть дальше и свернули влево, к заброшенной аллее. Она тянулась вдоль оврага почти до самого озера. Кто его знает, почему орехи на этой аллее выросли не такие, как во всем лесу. В каждом из них была одна крохотная комнатка. Сразу после засухи в них заселились молодые семьи, так как на дне оврага теперь скапливалось много воды. Они замостили дорогу ракушечником и даже повесили модные фонари. Но постепенно все перебрались в другие деревья — каждой семье хотелось иметь в своем доме спальню.
Ребята вышли на мощеную дорожку и быстро пошли, озираясь по сторонам. Здесь было намного темнее, чем на центральной тропе: лунный свет не пропускали густые заросли, а фонари давно вышли из строя.
— Вы слышали? — остановилась вдруг Тюса и подняла руку вверх.
Ребята остановились как вкопанные и молча уставились на нее. Кикиморка приложила палец к губам и потащила их с дороги, за ствол дерева. Они присели на корточки, спрятавшись за помпезную деревянную мельницу, которая была сооружена для лесных карликов, и прижались друг к другу, всматриваясь в темноту.
— И долго мы так будем сидеть? — шепотом спросил кикиморку Гомза.
Но та сердито посмотрела на него и погрозила пальцем. Вскоре в конце аллеи показались темные силуэты в длинных плащах с капюшонами. Самый высокий из них, видимо, всем заправлял — это было видно по его жестам. У тех, что плелись за ним, задора было куда меньше: один без конца останавливался и подтягивал штаны, а второй уныло тащил здоровенный топор, сгорбившись под его тяжестью.
— На этой аллее можно срубить десятки веток! Конечно, они не родовые, но сегодня можно и поскромнее куш сорвать, — прогнусавил высокий, и Гомза вздрогнул, потому что сразу узнал этот голос.
Троица прошла мимо них, тихонько переругиваясь — они никак не могли решить, с какого дерева начинать.
— Да это же бандиты, — с ужасом прошептала Шима и заерзала на месте: у нее затекли ноги. Она наступила на сухой орех, который громко треснул. В наступившей тишине это прозвучало как выстрел.
— Бежим! — крикнула Тюса, вскочив на ноги.
Впрочем, им не нужна была команда — они рванули так, как не бегали еще никогда. Шима забыла про неудобные башмаки и больную пятку и перелетала через кусты как горный козлик. При одной только мысли, что за ней гонится преступник с топором, она готова была совершить пробежку куда угодно. Шима была уверена, что за ней тянется след в виде неглубоких ям — именно так она представляла следы от ботинок, — но повернуть голову боялась и продолжала дальше старательно набирать скорость. Гомза и Тюса бежали с левого фланга от нее, несколько раз столкнувшись друг с другом.
Если бы Тилиан прогуливался где-нибудь поблизости, он бы непременно записал юных спринтеров в свой клуб — их бег со стороны был просто неподражаем.
Когда они остановились у развилки, никто за ними уже не бежал.
— Они, небось, в другую сторону от страха побежали! — вдруг расхохоталась Тюса и скорчилась от смеха.
Шима тоже визгливо рассмеялась, топая ногами. На ботинках громоздились комья грязи величиной с небольшие валуны.
— А я и вторую сандалию потеряла! — сквозь смех проговорила она.
— Ничего, ты родителям скажи, что сандалии Зеленыча по дождливым вечерам превращаются в огромные ботинки, чтобы ноги не промокли, — посоветовала ей Тюса, вытирая слезы от смеха. — А мы завтра их поищем.
Все попрощались и разбрелись с развилки. Гомза подошел к своему дубу и чуть не подпрыгнул от страха — из-за ствола, прихрамывая, вышла фигура в плаще с капюшоном.
— Привет, Гомза, — раздался глухой голос.
— Добрый вечер, дядя Нисс, — Гомзе вдруг почему-то стало стыдно, будто это его поймали на месте преступления.
— Понимаешь, Гомза, долго все объяснять. В общем, я пришел попросить тебя: не говори ничего Астору, — замялся тот.
— Как же так? Разве можно деревья рубать? Никак от вас этого не ждал! — возмущенно проговорил Гомза и демонстративно от него отвернулся.
Нисс тяжело вздохнул и тронул его за руку.
— Жизнь, малец, такая штука, что лучше не зарекаться. Я тебе обещаю, больше деревьев мы рубить не будем. Я перееду скоро. Не расстраивай Астора, я сам ему лучше скажу, потом… договорились? — Нисс выжидающе на него смотрел.
Гомза горестно вздохнул и кивнул головой. Это все из-за чертовой пятницы, думал он, поднимаясь по лестнице в спальню.
Глава 4. Весенние хлопоты
— Я внимательно тебя слушаю, Нисс.
Астор сидел в крохотной кухне осины, которая, должно быть, помнила его самого маленьким ливнасом с торчащим чубчиком непослушных волос.
Нисс хмуро посмотрел в маленькое грязное окошко, сбоку которого болталась замусоленная занавеска, завязанная большим узлом.
— Ну, в общем, что тут речи разводить… я продал осину Протту, — он с вызовом посмотрел на брата.
У Астора внутри все оборвалось.
— Ты с ума сошел! Да ты шутишь, наверное? — Астор вскочил со стула, опрокинув пустую бутылку из-под эля, и та медленно покатилась в угол.
— Какие уж тут шутки, — хмыкнул Нисс, скрестив руки на груди. — Это у нас Вурзель пошутить любит, он у нас от чересчур сытой жизни не знает чем себя занять, а мне, знаешь ли, не до этого.
Астор бессильно опустился на стул и расстегнул ворот рубашки.