Я расположилась на берегу у самой воды и стала ждать пробуждения неба. Мне нравилось встречать здешние зори – они были невероятно красивы, и будто срисованы с красочных картин Тёрнера, любившего изображать романтические пейзажи. Созерцание этих чарующих небес придавало мне сил и дарило умиротворение, хотя я понимала, что эти иллюзии быстро исчезнут.
Я была ребёнком, когда узнала, что моё небо – это лишь панорама, которую люди видят с поверхности Земли. Было сложно представить себе, что на самом деле оно бесконечно, что оно нигде не замыкается, не служит куполом земному шару, защищая его от чего-то страшного и неизвестного. Но страх был недолгим, ведь тогда я ещё верила в бога и светлый рай. Потом искусство заменило мне спасительную функцию веры – я стала писать стихи, и видеть в этом своё призвание. Но ошибочно думать, будто искусство несёт лишь свет – Пегас никогда не забывает о том, кем был рождён. Нередко искусство ведёт себя крайне жестоко и эгоистично. Оно заглядывает тебе в душу, дотрагивается до её невидимых сокрытых струн, поднимает тебя над облаками, показывает волшебные звёзды, и бросает с головокружительной высоты, увлекшись пролетающей мимо кометой. Так закончились мои отношения с Ясей. Он стал моим вторым и одновременно последним парнем. Мы были вместе около месяца, но за это время я сумела привязаться к нему. Наше знакомство произошло на Арбате, когда он рисовал мой портрет. Оглядываясь назад, я не могу назвать это любовью, но тогда я не сомневалась в том, что моих нежных чувств хватило бы на то, чтобы весь мир превратился в сказку. К сожалению, мой чуткий художник оставил меня в тот момент, когда я только начинала радоваться солнцу. И дело было вовсе не в отсутствии физической близости (он готов был ждать, когда я пойму, что люблю его) – всё заключалось в том, что я перестала быть его музой, в том, что, глядя на меня, он больше не видел перед собой образ печально задумчивой молодой девушки, какой встретил меня впервые, какой хотел видеть на своих картинах. С момента нашего разрыва я больше не писала стихов. Он звонил мне незадолго до моей смерти, но я не взяла трубку, с горечью обнаружив, что недавно заживший шрам снова кровоточит. Но заново впускать его в свою жизнь было всё равно, что строить песчаный замок, зная о неизбежности разрушительного прилива.
Недалеко от меня какой-то хмурый старик с густой бородой отвязывал лодку, звонко гремя цепью. Я подошла к нему в надежде на то, что он согласится перевезти меня на соседний берег, откуда деревья махали мне пёстрыми листьями, заманивая в лесное царство. Лодочник отказался от предложенных денег, сказав, что молодой девушке не стоит кататься с ним.
– Здесь давно пора построить мост, но людям больше нравится возводить стены, – проворчал старик, забираясь в лодку.
Отплыв на несколько метров, он неожиданно крикнул, что передумал и готов отвезти меня куда угодно. Но что-то зловещее мелькнуло на его лице, и это заставило меня в свою очередь отказаться.
Когда я вернулась в общежитие, моей соседки ещё не было. Покормив котёнка, я залезла с ним на кровать, положила его к себе на живот и стала изучать потолок, слушая сопение маленькой жизни, думая обо всём, что произошло со мной за последние дни. В полумраке комнаты казалось, будто стены пульсируют и колеблются. За окном лёгкий ветерок тихо раскачивал сосуды города – провода, связывающие между собой соседние дома. На них сидели взъерошенные от дождя птицы и время от времени что-то хрипло кричали. Среди этих пернатых выделялась одна необычная птица, чьи перья имели ярко-синий окрас. Я заворожено смотрела на неё, пока она не вспорхнула и не скрылась из виду, оставив после себя чувства непонятной обиды и разочарования.
В коридоре скрипнула дверь, и мой любопытный питомец убежал встречать пришедшего гостя. Я не сомневалась в том, что это Радуга, но вновь говорить с ней о чём-либо у меня не было никакого желания, поэтому, на всякий случай, я решила притвориться спящей, отвернувшись к стене. Она вошла ко мне спустя какое-то время, однако, увидев, что я сплю, не покинула комнату. Сначала Радуга тихо ходила по комнате, зачем-то трогая мои вещи, включая и выключая настольную лампу, а потом осторожно подошла к кровати и склонилась надо мной, уронив на лицо длинные мягкие волосы. Это насторожило меня, но до того, как я успела открыть глаза, она резко навалилась на меня и схватила за горло. Её ледяные невероятно сильные пальцы впивались всё крепче, не давая воздуху проникнуть в лёгкие. Комната начала расплываться, становясь нереальной. В этот момент она приподнялась надо мной, и невыплеснутый крик взорвался у меня внутри: у моего убийцы было моё лицо!
Глава 7
В его улыбке, странно-длительной,
В глубокой тени черных глаз
Есть омут тайны соблазнительной,
Властительно влекущей нас...
Валерий Брюсов
Мягкая лапа легонько ударила по щеке, пробудив меня от очередного кошмара. В темноте глаза моего питомца горели игривым жёлто-зелёным огнём. Судя по всему, был уже поздний вечер. За окном лил дождь и шумели неугомонные машины, а на стекле танцевали мрачные тени, которые странным образом сплетались в затейливые витиеватые узоры, напоминающие древнюю вязь. Всё тело знобило от холода.
Мой новый кошмар отличался от тех, что я видела раньше: там я спасалась от уродливых чудовищ, падала вниз с внезапно обрушившегося балкона, просыпалась под землёй в душном тесном гробу, лежала в морге на столе патологоанатома, не в силах пошевелить и пальцем, наблюдая за тем, как он готовится к вскрытию моего тела... Теперь смерть пришла ко мне в образе моего самого близкого человека – Андрея.
Во сне он был таким же, как и два года назад, когда убийственный диагноз ещё не ворвался в наш дом – длинные русые волосы, которые он обычно собирал в хвост, большие выразительные глаза, узкие плечи и гордый заострённый подбородок. Несмотря на то, что наши жизни зародились в результате оплодотворения разных яйцеклеток, внешне мы были похожи с ним, почти как две капли воды. Окружающие всегда отмечали наше поразительное сходство, что, впрочем, не всегда можно было сказать о наших характерах. Мой брат очень легко заводил друзей, был общительным, обожал экстрим и безумные авантюры – я же росла домашней девочкой, которая весьма настороженно относилась к людям, а уличному паркуру предпочитала чтение книг. Но в самом главном мы были едины. Повзрослев, мы, не взирая на общественные предрассудки и недовольство родителей, иногда брали друг у друга одежду: я любила носить его кожаные штаны, а он – моё приталенное женское пальто, которое ему очень шло. Мы были очень дружны с ним, несмотря на то, что часто проводили время в разных компаниях – Андрей обожал знакомиться с новыми людьми. Но даже когда у него появилась девушка, он никогда не забывал про меня.
Прошедшее время, моя смерть не уничтожили тоску. Мне по-прежнему не хватает его. Я постоянно думаю о нём, хотя уже не разговариваю с ним мысленно, как мне советовал школьный психолог, – это не помогает, а делает только хуже. Наверно, будь у меня не такой сложный характер, я бы не оказалась здесь, а прожив долгую, возможно, счастливую жизнь, очутилась в месте, где царит только любовь и добро, где меня ждал бы счастливый Андрей, держа на руках пушистого Чарика, нашего давно погибшего щенка. Но это только догадки.
Когда я прошла на кухню, то поняла, почему в квартире было так холодно: окно было распахнуто настежь. Капли дождя разбивались о стекла, а некоторые из них попадали на подоконник и стекали на пол. На столе стояли недопитая бутылка “Шериданс” и два бокала, один из которых был наполнен. Кто-то приходил к Радуге, пока я спала. В её комнате, на кровати, я нашла пустую коробку из-под конфет и белоснежного мехового зайца, который при нажатии ему на живот, читал известную детскую считалочку: “Раз, два, три, четыре, пять – вышел зайчик погулять…”. Она наводила на меня странную грусть, когда я слышала её в детстве. Однако тогда меня не страшила смерть, ведь дети бессмертны: многие из них рано узнают, какой финал ожидает каждого человека, но представление об этом у них размыто. Помню, я даже хотела поскорее умереть, чтобы увидеть тот сказочный и прекрасный сад, что зовётся Эдем.
В ванне мне стало плохо, но чувство тошноты быстро прошло, и вместе с тем возникло острое желание немедленно покинуть квартиру. Я быстро собралась и вскоре уже брела по вечерним улицам, вглядываясь в серую пелену дождя. Встречные прохожие уставшими глазами смотрели сквозь меня (в ненастье люди особенно не внимательны), и я чувствовала себя маленьким потерянным светлячком из старого мультика. У газетного киоска стоял знакомый мне пожилой мужчина, раздающий сектантскую литературу, которую никто никогда не брал. Его всегда игнорировали. Иногда он падал на колени, собирал с асфальта опавшие листья, сыпал себе их на голову, кричал о грядущем конце света и рыдал, как истеричный ребёнок. Иногда его было жаль.
Парк почти опустел, и деревья прятали от фонарей свои чернильные тени, упираясь в небо полуголыми ветвями и роняя сверху дрожащие капли. Свернув с центральной аллеи, я обнаружила, что в моей любимой беседке никого нет. Там я нашла забытые кем-то цветные мелки и горстку блестящих каштанов, лежащую на небрежно вырванном тетрадном листке. Я высыпала её себе в карман, сама не зная для чего. Многие собирают каштаны совершенно бесцельно, что придаёт этому занятию особое очарование. Подобрав с земли несколько колючек, я достала их сердцевины и добавила к остальным плодам – мне всегда больше нравилось охотиться на зелёных “ёжиков”, чем собирать уже выпавшие из них гладкие шарики.
Жёлтым мелом я нарисовала на скамейке солнце, оно задорно улыбалось мне и подмигивало, согревая придуманным теплом. Хотелось сидеть здесь вечно, но я знала, что скоро в парке появятся опасные существа, от которых невозможно спастись, если они почуют твой страх. Помимо психов и вампиров, тут хватало убийц.
Свою позднюю прогулку я решила завершить в тихом кафе, которое находилось неподалёку. Безумно хотелось горячего шоколада.
Его сладкий тягучий вкус согрел и расслабил меня. Я прилегла на стол, опустив голову на руки, и какое-то время сидела так в полудрёме, пока кто-то не подсел ко мне за столик. Сквозь длинную косую чёлку, скрывавшую пол-лица, я взглянула на Ветра. Что-то в нём изменилось, но я не могла сказать, что именно.
– Говорят, шоколад лечит сердце, – сказал он, подвинув ко мне новую чашку горячего напитка, – а временами – душу.
– Сердце, возможно, и лечит, – я сделала большой глоток и обожглась, – только не разбитое. Душа бессмертна, или ты выразился фигурально?
– Я часто так делаю.
Я вонзила в него злобный взгляд.
– А ещё чаще не отвечаешь на мои вопросы, но всё равно ходишь за мной, мечтая поскорее свести с ума и заставить покончить с собой, как ты это сделал с Катей и тем парнем!
На секунду мне показалось, что в его глазах вспыхнули язычки пламени, но в следующий момент Ветер одарил меня медленной и приятной улыбкой.
– Однажды ты сделала это сама. Я знаю, что ты хотела найти здесь. Так не случилось, а нужные знания ты никогда не получишь. Теперь, когда я сказал тебе это, у тебя больше нет причин оставаться. Вопрос лишь в одном: сможешь ли ты это сделать?
Если бы меня спросили два года назад о том, могу ли я убить себя, я бы ответила отрицательно, но это бы не являлось абсолютной правдой, ведь всё изменяется и ничто не стоит на месте. К тому же, люди так мало знают о себе, что количество точных ответов у них гораздо меньше, чем они даже предполагают. Самый яростный противник эвтаназии может умолять о ней, медленно умирая в невыносимых муках от неизлечимой болезни, а яростный защитник смертной казни может проклинать этот закон, оказавшись в камере смертников. Поэтому люди заблуждаются, если говорят, что никогда бы не сделали ту или иную вещь, а часто это просто лицемерие.
– Думаю, что могу, но не стану этого делать. Я хочу попытаться отомстить за смерть мальчика. Может быть, у меня получится, несмотря на то, что для этого, как ты сказал, нужно вспомнить своё имя.
– Месть, – задумчиво произнёс Ветер, немного растягивая это слово. – Она бывает слаще шоколада. Трудно удержаться, чтобы не попробовать её. Временами этот наркотик вызывает сильную зависимость, и люди уже не могут остановиться.
– Она бывает разной. Я не осуждаю её. Мало кто откажется от возможности отомстить за любимых, когда правосудие оказывается бессильным. И всё-таки не все осмеливаются открыто поддерживать месть. Является ли она злом, как это принято считать, если говорить обобщённо? Возможно, и так, но я не смогла бы не ответить на причинённое мне тяжкое зло, не говоря уже о том, чтобы ответить на него добром, разорвав тем самым проклятый замкнутый круг. Сказать по правде, я не вижу чётких границ между чёрным и белым. Конечно, есть вещи, которые являются абсолютным злом, но во многих случаях – это спорный вопрос.
Ветер поднял брови, и на его губах появилась знакомая опасная усмешка.
– Поговорим о зле? – спросил он.
– Давай лучше выпьем, – предложила я, нервно засмеявшись.
– Ты хочешь не этого. На дне стакана нет истины, но я знаю, где для тебя найдётся кое-что интересное.
Настороженное подозрение и светлое предчувствие смешались друг с другом и вылились в немой вопрос, застывший в моих глазах: “Что ты задумал, Ветер?” Быстрым лёгким движением он вытащил сигарету и закурил. Ветер предложил мне одну, но я отказалась, подозревая, что ему было хорошо известно о том, что я не курю.
– Трудно поверить, что ты действительно хочешь помочь, – сказала я скептически, оценивая такую вероятность.
– Я не прошу тебя верить в это.
Ветер замолчал и посмотрел в окно, откуда за нами наблюдала гибельная ночь, прижимая к стеклу своё прохладное гибкое тело и маня к себе, как ненасытная блудница манит в свою хижину запоздалых путников.
– Скоро луна станет яркой. Не хочешь прогуляться? – спросил он.
Я согласилась, главным образом из-за обычного любопытства – угадать его мысли было всё равно невозможно, а в том, чтобы держаться от него подальше, я не видела никакого смысла. Впрочем, была и другая причина, которая имела бледные очертания, и оставалась для меня не разгаданной.
Когда мы прошли вдоль старых кирпичных домов, готовых рухнуть в любую секунду, и спустились по вымощенной камнем улице, я уже знала, куда он ведёт меня. За ближайшим поворотом переулка находилось городское кладбище. Оно было небольшое и огорожено лишь частично. Моей могилы там не было. Я уже давно не ходила туда, хотя изначально это был мой привычный маршрут, когда я возвращалась в общежитие из “Лысой горы” (клуб располагался вблизи кладбища) – такой путь был самый безопасный.
– Зачем мне идти туда? – спросила я Ветра, как только увидела ржавые перекошенные ворота, за которыми расстилался мягкий зеленовато-синеватый туман.
– Навестишь старых друзей.
Я не испытывала ни малейшей привязанности к кому-либо из дождливого города, но его слова вызвали во мне неясную тревогу и уничтожили желание ещё что-либо спрашивать.
Два плачущих ангела, обнимающие обросшие мхом кресты, в эту ночь казались мне особенно печальными и беззащитными. Мне нравились эти надгробные скульптуры: было видно, что они созданы искусным мастером. Один из ангелов обнимал крест лишь одной рукой, другая его рука тянулась вверх. Я знала, что на ней сидит маленькая серая бабочка, каменная, но в то же время удивительно живая.