и нахожу эту комедию, со стороны природы,
совершенно глупою, а переносить эту комедию,
с моей стороны, считаю даже унизительным...
Достоевский
Опасно было говорить такое, но, к счастью, меня не растерзали на месте. Мне показалось, что собравшимся вампирам было кое-что известно обо мне, и они будто ожидали чего-то. Неужели я и впрямь была какой-то значимой деталью в этой борьбе?
– Моя дорогая, – сказал Мир, закончив смеяться, – разве ты не видишь: нет ни чёрного, ни белого, ни даже серого. Эти люди, вызывающие у тебя сострадание, прилепили ярлыки к чему только можно, и наслаждаются своим обманом, подкармливая послушных и наказывая тех, кто осмелился перешагнуть через их рамки. Ты и сама это понимаешь. Должно быть, ты хорошо помнишь, что они сотворили с тем несчастным учёным, который осмелился заявить им, что Земля вращается вокруг Солнца, что, возможно, во Вселенной существует множество обитаемых миров – они обвинили его в ереси и сожгли заживо. Я был на этой казне и слышал его последние слова. Вот что он бросил в глаза этим прогнившим судьям инквизиции: “Вы произносите приговор с большим страхом, чем я его выслушиваю”. Эти трусливые жалкие создания трясутся за свой искусственный домик, и готовы растерзать любого, кто скажет им, что он из бумаги. Они не видят, что сами сотворены из бумаги, сырой древесины, которой не суждено разгореться. Какое тебе дело до них? Они не настоящие, Иллюзия. Всего лишь пешки в нашей игре. Всё, что им нужно – это забиться в тёмную беспросветную пещеру с толстыми стенами и спокойно дожить отмеренные им ничтожные годы в этом узилище. Но ты не такая, я чувствую это. Тебе не нужны их фальшивые радости. Я знаю, ты ещё слишком молода, и тебе страшно сделать этот выбор, ты боишься пролить хотя бы капельку невинной крови, но послушай меня – разве эти недалёкие дрожащие овцы заслуживают жалости?
Я бросила на него непонимающий взгляд.
– Хочешь сказать, вы настоящие? – громко спросила я, обведя глазами окружающих меня вампиров. – Разве вам можно верить? Чего вы добьётесь, разрушив границы? Будете уничтожать всё, пока больше нечего будет разрушать, кроме вашего собственного района?
Мир смотрел на меня с удивлением. Затянувшиеся молчание осторожно шептало мне о том, что пора было уже подумать о бегстве, но отсюда был лишь один выход, который вряд ли являлся верным: я не разбилась тогда, сорвавшись в непонятную бездонную пропасть, но это вовсе не значило, что мне также повезёт в следующий раз.
– Не ожидал это услышать, – произнёс, наконец, Мир. – Значит, ты выбрала их?
В этот момент он выглядел таким серьёзным и угрожающим, словно воплощал в себе всё величие тьмы. Чтобы прогнать страх, я заставила себя улыбнуться в душе и пустить в голову иронические мысли: “Интересно, чтобы за вид у него был, скажи я сейчас, что в моём мире вампиры давно не отталкивающие злодеи-убийцы, вселяющие страх и трепет, а всего-навсего предмет поклонения возбуждённо визжащей толпы девчонок у кинотеатра?” Это немного помогло. Однако мне было трудно отыскать ответ на вопрос Мира. Я никого не выбирала, а просто отвергла бессмысленные идеи и намерения вампиров. Я понимала, что поступаю опрометчиво, но меньше всего мне хотелось слышать свою собственную ложь. В любом случае, я не видела сильной разницы между тем, чтобы спрыгнуть с крыши или быть убитой вампирами, хотя, если хорошо подумать, моя гордость могла смириться только с первым вариантом. В этом заключалась вся моя сущность.
Как-то на выставке художников-сюрреалистов, проходившей в одном из московских музеев, Лекса познакомила меня со своим другом, “большим любителем искусства и женщин” – как она представила мне этого мужчину. Его звали Адам, что мне очень понравилось, поскольку до этого я ещё не знала никого лично, кто бы носил подобное имя. На вид ему было около сорока лет, он был невысокого роста и крепкого телосложения, но больше всего в его внешности мне запомнились длинные чёрные усы, которые смешно дёргались всякий раз, когда он что-то излишне эмоционально рассказывал, и маленькая острая бородка, которая вытягивала его и без того продолговатое лицо. Адам довольно странно приветствовал Лексу.
– Моя прекрасная Лилит! – протянул он нараспев и нескромно поцеловал её прямо в губы. – Выглядишь неотразимо. Глядя на твою красоту, я всегда испытываю танталовые муки.
Она рассмеялась очаровательным игривым смехом, а потом представила нас друг другу. Адам сразу окрестил меня “таинственной невидимкой”, вероятно, из-за моей привычки завешиваться волосами: они были длинные и густые, поэтому, когда я распускала их, служили мне надёжным прикрытием от лишних любопытных взглядов, не пуская в мой тёмный заснеженный мир непрошенных чужаков, которым вовсе не нужно было видеть, как там стремительно замерзают моря и реки, как почва покрывается ледником, как гибнет вокруг всё живое.
– Люблю эту работу, – сказал Адам, взглянув на картину Макса Эрнста “Европа после дождя II”. – Трагическое зрелище.
– Не такое уж трагическое, – возразила Лекса. – Взгляни, какое ясное небо. Тут есть надежда.
Адам посмотрел на неё с таким обожанием и страстью, что мне стало неловко. Я почувствовала себя третьей лишней.
– Ты права, – произнёс он, – ведь как сказал великий Гёте: “Надежда живёт даже у самых могил”.
– Не всегда, – вдруг сказала я и тут же пожалела.
Лекса догадывалась, что меня мучает, хотя я делилась с ней далеко не всеми мыслями, но мне вовсе не хотелось обнажать свою душу перед совершенно незнакомым мне человеком: к этому времени, я уже окончательно убедилась, что это глупо и бесполезно. В конце концов, что привело меня к такому невесёлому концу? Маленький биоробот дал сбой и захотел перерезать собственные провода или как-то иначе отключить своё питание? Моя собственная гордость? Возможно. Но больше всего – отчаянье и потеря надежды. Чтобы как-то ответить на любопытный вопрос в глазах Адама, я сказала:
– Я просто подумала о том, что если бы испытывала невыносимые муки, умирая от неизлечимой болезни, и знала, что жить мне осталось лишь несколько дней, то я бы сама ушла из жизни. Потому что болезнь не должна победить. Последний шаг должен быть за мной.
– Ты слышишь? – сказала Лекса своему знакомому и многозначительно посмотрела на него.
Он кивнул и странно улыбнулся ей в ответ. Лекса поняла меня, я в этом не сомневаюсь. Единственное в чём я не уверена – чувствовала ли она подобное, думала ли об этом, или только понимала. Но за одно только это понимание я боготворила её. Мне было тяжело, когда она вдруг предала меня – исчезла в моей жизни, равнодушно попрощавшись. Как правило, люди остаются безразличными к чужим проблемам, если только они не затрагивают их интересы. Это не секрет. Хотя, думаю, даже в самом героическом альтруистическом поступке можно найти корысть, стремление к выживанию, обычные страхи. Будь Саша сейчас рядом и услышь эти мысли, он бы непременно возразил мне, стал приводить множество примеров, что-то доказывать, а я бы отпиралась и не соглашалась до последнего, в тайне от своего друга, испытывая к нему самую нежную благодарность за эти далёкие, но на время согревающие слова. Только Саша всегда был рядом, даже находясь от меня за тысячи километров. Он пытался избавить меня от страданий, но теперь сам мучается из-за меня, а я ничего не могу исправить.
Не знаю, как бы повёл себя Мир и другие вампиры, так и не дождавшись моего ответа: мне не пришлось это узнавать – возникший шумный гул над головой отвлёк их внимание. Это был гул двух летящих вертолётов. Подлетев к нам, они зависли над крышей. Вампиры настороженно замерли, но, судя по всему, не торопились ничего предпринимать, ожидая дальнейших действий. Я думала, по нам откроют огонь или последует нечто подобное, но никак не ожидала того, что случилось за тем. Дверцы вертолётов распахнулись, и на нас сверху посыпался обильный красный дождь – это были обычные немного влажные лепестки роз, которые почему-то привели в ужас собравшихся вампиров, но уже через несколько секунд я поняла почему. Едва прикасаясь к их коже, они шипели, разъедая их плоть, как самая сильная кислота. Некоторые из вампиров, включая Мира, стремительно покинули крышу, а некоторые, вероятно, обезумев от боли, кинулись вверх, пытаясь расквитаться с напавшими противниками, но никто так и не смог добраться до вертолётов – трупы неудавшихся мстителей с изглоданными до костей лицами и другими открытыми участками тел падали вниз, на прекрасный пунцовый ковёр, ароматно пахнущий розами. Я спряталась за бетонной надстройкой, присев и укрыв голову руками, словно сама боялась погибнуть под этим нежным цветочным дождём. Мне на самом деле казалось, что скоро наступит моя очередь, что я не сильно отличаюсь от них, чтобы не заслуживать подобной кары.
Спустя минуту внизу всё затихло, никто больше не метался, не кричал. Поднявшись, я обнаружила, что один из вертолётов улетел, а другой опустился на крышу в нескольких метрах от меня, но пока из него никто не вышел, а его винт ещё продолжал вращаться. Осторожно ступая по мягким лепесткам, я приблизилась к вертолёту. Внутри было несколько человек, они пристально изучали меня, о чём-то оживленно переговариваясь; потом один из них решил выйти. Светловолосый мужчина с зелёными глазами сразу показался мне знакомым, но только когда он заговорил, я поняла, кто это.
– Я был уверен, что встречу вас на этой вечеринке, – сказал он. – Будете по-прежнему утверждать, что никак не связаны с ними?
При этих словах Доктор пнул лежащее у его ног обезображенное тело какого-то вампира.
– Безусловно, – ответила я. – Меня привёл сюда Мир, он хотел показать мне кое-что важное, но не успел.
Сказанное рассмешило его.
– Глупо надеяться, что я вам поверю, – произнёс он, растянув губы в колючей улыбке. – Хотите сказать, что добровольно пошли с вампиром, поверив его россказням после моих предупреждений? Звучит странно и, как минимум, неправдоподобно.
Меня немного разозлил его самоуверенный вид.
– Представьте себе, так бывает, – сказала я. – Люди вообще довольно странные создания. Кто-то хочет вечной любви, кто-то жаждет скорейшей смерти, кто-то ищет нежности, кто-то предпочитает садо-мазо. Мне вот захотелось прогуляться с вампиром. Кстати, как вам удалось уничтожить их с помощью обычных лепестков роз?
Доктор хотел что-то сказать, но вдруг насторожился. Потом он шагнул ко мне и, крепко схватив за предплечье, потянул к вертолёту, куда быстро затолкал меня, применив неоправданную силу. Я упала прямо на пыльную поверхность между сиденьями; кое-где там ещё лежали кровавые лепестки роз, рисуя перед глазами недавние события. Таким образом, оказавшись в кабине вертолёта, я заметила ещё двух человек – лысого мужчину, сидевшего у приборов, на щеке которого виднелся грубый рваный шрам, и молодую светловолосую женщину в кожаной бандане. Поднявшись, я заползла на сиденье и бросила гневный взгляд на Доктора.
– Меня восхищает ваша галантность! – недовольно сказала я, отряхивая с ладоней грязь. – И всё же я требую чуть большего уважения.
– Они возвращаются, – сказал он своим друзьям, проигнорировав мои слова. – Нужно поскорей убираться отсюда.
Пилот кивнул, и через несколько секунд металлическое насекомое, зажужжав, взмыло вверх, покинув недавнее поле боя. Сверху всё выглядело куда более значительно. Я думала, что среди вампиров немногие стали жертвами цветочного дождя, но ошибалась: вся крыша была усеяна их телами.
– Сестрёнка, ты здорово потрудилась сегодня, – сказал Доктор светловолосой женщине, дружески погладив её по плечу. – Я знал, что ты не подведёшь меня. Родители бы гордились тобой.
Она благодарно улыбнулась ему, а я с грустью и даже с некоторой завистью посмотрела на неё. Её брат был жив, находился рядом, до него можно было дотронуться, сказать ему приятные слова, и не сомневаться, что он услышит их. Я тихо вздохнула, и женщина тотчас перевела на меня взгляд, в котором читались подозрение, гнев и страх.
– То, что она не погибла сейчас, ещё ничего не значит. Возможно, это новообращённая, поэтому на неё не подействовали наши Цветы Любви. Нам лучше уничтожить её. У нас нет времени на проверки, и мы не можем позволить себе проиграть! К этой битве мы готовились годами и теперь должны идти до конца, не отступая даже перед страхом погубить невинного. Ты согласен со мной?
Я перевела взгляд на Доктора – кажется, он колебался и не спешил принять предложение сестры, которая, как оказалось, ничуть не уступала по кровожадности своим врагам. Впрочем, собственная правда и жизненная цель всегда оправдают любые средства… Сейчас это звучало для меня подобно – “солнце встаёт на востоке”, “Земля расположена между Венерой и Марсом”, но когда-то меня угнетало осознание этого.
– Ну, – неожиданно обратился ко мне Доктор, придвинувшись ближе, – может, ещё что-нибудь скажешь?
Я насмешливо вздёрнула бровь, всем видом показав, насколько нелепым нахожу наше дальнейшее общение. Было бессмысленно оправдываться и что-то доказывать им. Однако спустя несколько секунд всё-таки ответила.
– Скажу лишь, что сегодня у меня не самый удачный день – всего за один час нашлось столько желающих уничтожить меня. Не будь мне почти всё равно, я, должно быть, сошла с ума ещё задолго до нашей встречи.
– Почти всё равно? – мои слова немного озадачили его. – Наверно, с такой установкой легко живётся. Это развязывает тебе руки, позволяет чувствовать себя свободной…
– Если бы, – вздохнула я, поняв к чему он клонит. – Но я не такая, как они. Не буду скрывать, что порой завидую им – ведь мне никогда не удастся ощутить их свободу.
Когда я впервые поняла это? Моё существование давно казалось мне сюрреалистическим сном, тёмной комнатой, в которой есть лишь крохотный хрупкий столик, еле удерживающий на себе громадный будильник, бесконечно звенящий и дрожащий, как застывшее безвкусное желе. Я хотела выключить его, разбить вдребезги, но как только решалась осуществить свой замысел, обнаруживала, что не могу сделать ни шага, что мои ноги – это корявый набор кирпичиков, тяжёлых и шатких. Так я познакомилась с подругой Страха. Конечно, я и раньше встречала её, но не удостаивала эту особу даже беглым взглядом. Однако теперь комната была настолько мала, что просто больше не на кого было смотреть. И я сделала это. Какую-то часть меня это повергло в шок: она зажмурила глаза, на ощупь нашла удила летающего волшебного коня, оседлала его и стремительно умчалась в мир грёз, калейдоскоп фантазий, страну волшебных водопадов и влюблённых приливов. Другая часть продолжала смотреть, не отводя глаз. Тогда я впервые начала задумываться над тем, что же такое свобода. Раньше я почти не интересовалась этим и считала себя абсолютно вольным созданием. Конфликт назревал постепенно. И однажды Несвобода явилась ко мне с торжественной улыбкой – я, наконец, заметила её, забыв о наивности и беспечности, двух верных товарищах, которые никогда не предавали меня, но с которыми у нас теперь совсем не осталось ничего общего. Несвобода ткнула в меня пальцем и сказала: “Отныне я всегда буду с тобой, мой свободолюбивый дух. Ты уже никуда не денешься от меня. Куда бы ты не шла, я буду твоей тенью, твоим пейзажем, твоим коротким вздохом. Возможно, ты будешь страдать, но зато я никогда не скрою от тебя правду. Как самый надёжный друг, я всегда буду рядом с тобой, до самой смерти. Ты будешь торопить её, но я буду этому всячески препятствовать и неустанно повторять, что и там ты не обретёшь свободу. Тебе захочется стать одиноким деревом, стоящем в поле на семи ветрах – тогда я шепну тебе о корнях”.
– Не верь ей, – сказала его сестра, потянув мужчину за руку, словно я действительно представляла угрозу. – Глазом не успеешь моргнуть, как она прокусит тебе горло.
– И что ты предлагаешь с ней сделать?
Если этот вопрос и заставил меня занервничать, то лишь совсем немного.