– Я ещё не видел подобного. Однажды я наблюдал чёрный дождь. Люди тогда нашли рациональное объяснение: к обычному дождю примешалась космическая пыль. Но я с уверенностью могу сказать, что это самая настоящая кровь, - ответил он, облизав уголки губ, на которые по его волосам стекли солёные капли, - Кровь давно умерших.
– А сколько вам лет? Вы сказали, что родились здесь, но неужели за всю свою жизнь ни разу не покидали этих мест?
Я не надеялась на здравые и внятные ответы, но мне было необходимо чем-то занять свои мысли, чтобы не думать о кровавом потоке, который с каждой каплей что-то ломал во мне, нажимая на какие-то рычаги и кнопочки, замедляя биение сердца, затуманивая последнюю логику рассудка, вызывая адское желание убивать или разрушать себя...
Вампиры немного противоречили моей догадке о том, что все жители этого города когда-то жили в реальном мире, и после своей смерти оказались в компьютерной игре, где со временем забыли свою прошлую жизнь и подчинились нелепому безумству. Может быть, конечно, некоторые из них превратились здесь в вампиров. Этого не стоило отрицать. Чтобы не терять себя в абсурдном пространстве, мне была нужна хоть какая-то основа для понимания устройства здешнего мироздания.
Он не ответил, а только посмотрел на меня, слегка прищурившись. В его фиолетовых зрачках появились красноватые крапинки, что заставило меня занервничать. Вместе с этим у меня возникла непонятная мысль – если провести рукой по его правильному лицу, то на ней останется белая краска. Я стала придирчиво искать на нём следы грима, прекрасно зная, что его глаза – не линзы, а волосы – не парик. Но сейчас здесь всё было ещё неестественнее, чем когда-либо, и мне хотелось увидеть настоящие лица, покончить со своим дешёвым маскарадом, сорвать маски с других, докричаться до чьей-то живой души, которую пока не успел искалечить город. Но такой души не было.
Странно, я почти ни во что не верила, но почему-то считала, что у меня есть душа. Я чувствовала её в своей крови, какую-то непостижимую силу, способную существовать и отдельно от тела, в котором иногда, словно бы гостило сразу несколько душ. Не думала, что, умерев, сохраню какую-то связь с физическим миром, но, возможно, это только эфирная иллюзия, ведь именно так меня называют здесь.
– Можете не отвечать. Просто я никак не могу понять этого.
– Мне тоже многое не ясно, – ответил вампир, приблизившись и снова взяв мою руку. – Признаться, никогда ещё не встречал человека, у которого на ладонях нет главных линий.
Я несколько секунд изучала свою ладонь. Потом торопливо сняла перчатку с другой руки – на ней тоже не было трёх линий. Я давно была готова к подобному. Значит, моё окончательное превращение началось, и времени совсем не осталось. Остался только один вопрос: что мне теперь делать? Пора принимать решение, но мне по-прежнему сложно сделать это.
– Нет линии жизни, линии головы и линии сердца. Это занятно. Но можно погадать и без них.
– Здесь нет ничего занятного. Я хочу, чтобы вы оставили меня одну!
Я не хотела грубить ему, но мне было нужно сосредоточиться, к тому же меня мучила невыносимая головная боль. По-моему, она началась вместе с дождём.
– Прошу прощения, но я не собираюсь окончательно запачкать своё новое пальто. Но охотно помолчу, если у вас нет желания общаться, – недовольно ответил он.
– Понимаю. Наверно, к ужину вы всегда переодеваетесь.
Он что-то фыркнул, и, наконец, оставил меня в покое. Не стоило его злить. Сказать по правде, мне совсем не хотелось думать о чём-либо. Я посмотрела на противоположную сторону – тот ряд был практически пуст, если не считать одной палатки, где продавались различные плитки и раковины. Хозяина палатки там не было. Возможно, его вообще уже не было. Рядом с палаткой, на улице, одиноко стояла ванна, через края которой лилась дождевая кровь.
Когда здесь шли особенно долгие и обильные дожди, меня тревожило лишь одно – что если однажды лить не перестанет и земля устанет впитывать влагу? Но ливни всегда кончались, чтобы вернуться вновь, хотя забывали забрать с собой страхи.
Эта ванна напомнила мне легенду о Кровавой Графине, которая жила в 16 или 17 веке. Она прославилась тем, что убивала молодых девушек для того, чтобы регулярно принимать кровавые ванны, которые, как она считала, омолаживали её стареющую кожу. Конечно, это всего лишь легенда, и никто не знает, что было на самом деле, но я вполне уверена в правдивости этой истории. Женщина (да и не только женщина) способна на многое, чтобы обмануть время и суметь избежать старости. К сожалению, мало кто хочет думать о том, что время за это мстит. Моя тётя не раз ложилась под нож пластического хирурга, но прошли годы, и на её лицо стало невозможно смотреть без отвращения.
Я не знала более подлого и злого человека, чем она. Тётя за что-то ненавидела меня, и когда приходила в гости к родителям, то всегда пыталась как-то задеть или унизить меня. Думаю, она просто завидовала моей молодости. Наверно, если бы она жила в ту древнюю эпоху, и кто-то шепнул ей об этом зверском способе омоложения, она бы, ни минуты не колеблясь, кинулась его опробовать.
Я не дерзила тёте в ответ, и равнодушно относилась к её нападкам, и даже к её новому мужу, хотя у меня были настоящие причины его ненавидеть. Никогда не забуду тот вечер, его наглые руки на коленях и слюнявый рот. Противно, гадко, уничтожающе. Я никому не говорила об этом, и выполнила обещание, которое дала ему – унести эту тайну с собой в могилу. Скорее всего он рыдал от счастья на моих похоронах, попутно пытаясь выяснить не оставила ли я предсмертной записки, в которой бы говорилось о его грязных домогательствах. Но он заслуживал только одного слова, которым не хотелось марать бумагу. В своей предсмертной записке родителям я написала всего несколько строк: “Простите. Вы ни в чём не виноваты. Я люблю вас, но не могу по-другому”. Саше я написала целое письмо, но потом сожгла его в раковине. Это были не те слова, но я уверена - он понял и простил меня.
Надеюсь, он не любил меня больше, чем я того заслуживала. Однажды он сказал мне, что без любви человек всего лишь призрак, что любовь и есть бог, и есть настоящий смысл жизни. Почему-то это мнение так популярно в нашем мире, который знает столько историй, когда любовь приводила к гибели, становилась причиной жестоких войн, заставляла убивать не только себя, но и других. Знаю, найдутся люди, которые с умным лицом уверенно скажут, что там была не любовь, а там – катастрофическое неумение любить, что любовь – это чувство, которое связано с нервной деятельностью организма или небесный дар, делающий нас человеком. Но я знаю только одно – любовь может сделать тебя как сильным, так и слабым, как счастливым, так и несчастным, как бессмертным, так и навсегда умершим. В любом случае, она часто делает больно, и лучше держаться от неё подальше.
Когда-то я, как и все маленькие нежные девочки, верила ей, ждала прекрасных принцев из далёкой страны грёз, и думала, что всегда буду счастлива в этом мире. Последний раз я чувствовала подобное, когда гостила у Саши на даче давними летними вечерами. Тогда нам казалось, что наши уединённые каникулы будут длиться вечно. Мы бесились, делали всякие глупости, купались, гуляли у легендарного озера Бросно, в котором, согласно древним преданиям, живёт опасное чудовище, устраивали пикники, и думали, что ничего больше не имеет значения, кроме звенящего легкого веселья и невесомости молодых тел.
Только последний вечер перед возвращением в город испортил наше счастье. Мы посмотрели “Мост в Терабитию”, и Саша, молчавший в течение всей заключительной части фильма, неожиданно обнял меня, стал гладить по волосам, целовать, твердить, что умрёт, если меня не станет. В тот вечер вино одурманило мой рассудок, и я позволила целовать себя, сама подставляла шею и губы, хотя понимала, что между нами не может быть ничего, кроме дружбы. Я любила его, как брата, и считала, что ненужная близость только испортит наши дружеские отношения. Поэтому вскоре я нежно и одновременно решительно отстранила его от себя, попросила не мучить нас обоих, сказала, что завтра во всём разберемся, что это просто действие алкоголя. От последних слов мне самой было гадко – именно так потом оправдывался муж тёти. Саша вновь стал признаваться в любви, сдерживая слёзы, говорить о нашей будущей жизни, свадьбе, крепкой семье. Но я почти не слушала его, а только печально смотрела на его горящие влажные глаза, напряжённое лицо, белую рубашку, перепачканную чёрной помадой, скомканную простынь, попутно пытаясь привести в порядок растрёпанные волосы. Утром мы договорились забыть этот вечер, и никогда больше не говорили о нём. Со временем я убедила себя в том, что его чувства ко мне давно прошли, и, что даже, возможно, он никогда не любил меня, а просто влюбился на несколько дней, как наивный зелёный школьник.
На самом деле, я не подпускала его ближе не только из-за того, что боялась потерять нашу дружбу. Слишком рано мне пришлось взглянуть в глаза смерти, которой так нравится забирать у нас самых близких и родных людей, слишком рано пришлось поклясться себе, что никого больше не впущу дальше порога своего мира, чтобы потом не склеивать его по осколкам, слишком рано запретила себе любить.
Мой брат умер от лейкемии два года назад, когда ему было всего шестнадцать. Мы были с ним близнецами. Тогда вместе с ним умерла часть моей души. Я всё лето не выходила из дома, а потом чуть не забросила школу, но это не позволили сделать родители. Мама просто сказала: “Смирись с этим. Андрея уже не вернёшь!” А папа добавил: “Но жизнь продолжается”. Как же они могли сказать такое? Безусловно, они сказали всё правильно, и всё-таки нельзя было говорить так. Жизнь продолжалась, но я уже не могла жить по-прежнему. Кое-как дотянула последний класс – помог Саша, который в то время учился в Ирландии. Он каждый день звонил мне, провёл со мной все свои рождественские каникулы, а через полгода окончательно вернулся в Россию. Мне было очень хорошо с ним, но я продолжала замыкаться в себе, видеть себя в шумном мире лишь тенью, которая не понимает для чего ей существовать на земле, где больше жестокости и боли, чем радости, где даже любовь любит горе и смерть. Я пробовала с кем-то встречаться, один раз даже готова была полюбить, но всякий раз бежала от сильных чувств. Не хотела снова прорастать в кого-то ветками, чтобы их потом обрубили. Слишком долго они кровоточат, слишком долго отрастают заново…
Я решила пойти учиться в медицинский институт только из-за Андрея. Мне казалось, что врачи тогда не сделали всё возможное для спасения моего брата, ведь многие из них говорили, чтобы мы не теряли надежду, что рак крови излечим. Но он всё-таки умер. Так невозможно и несправедливо. Это был самый добрый и жизнерадостный человек на свете. Даже лёжа на больничной койке, совершенно бледный, без волос и ресниц, он продолжал дарить свет, ободряя нас полудетской улыбкой озорного мальчишки.
Однажды в метро, спеша на учёбу, я выбилась из бегущей толпы, прижалась к холодному каменному столбу и представила, что меня нет в этом мире. Меня не было, а жизнь просто шла мимо меня. И я поняла, что когда меня не станет, люди также будут куда-то нестись, боясь не успеть, и ничего не изменится, мир сможет жить без меня, даже самые близкие смогут. Тех, кто не может, считают слабыми. Но так трудно всё время быть сильной.
Мне кажется, Саша до последнего не понимал, что я серьёзно собираюсь уйти из жизни, я и сама до конца не осознавала своего желания, пока не случилась та авария. Иногда я специально для Саши разыгрывала целые представления, чтобы показать, как я счастлива. Для него это было очень важно, для меня – временное забвение.
Туман вернулся, когда дождь уже почти заканчивался. Он приветствовал вампира, продал ему крест с распятием, спросил о текущей обстановке в районе. Они оба, словно не замечали меня, но мне и хотелось этого. Я медленно надела перчатки, и посмотрела в сторону тёмных домов, которые возвышались за ограждением рынка. Вампиры живут так, будто они обычные люди. Мне захотелось узнать, что они делают на своих улицах, в своих домах, дожидаясь ночной охоты, поэтому решила сходить туда, пока были возможность и время.
Однако я успела сделать лишь несколько решительных шагов, прежде чем всё вокруг стало сплошным белым светом. Я не понимала, куда всё исчезло. Такой яркий свет должен был резать глаза, но я не чувствовала своего тела. Оно даже не подчинялось мне, словно я превратилась в неподвижную статую. Я только чувствовала чьё-то присутствие. Что-то неосязаемое обволакивало меня, и мне это нравилось. Я вновь почувствовала своё тело, когда кто-то стал тянуть меня за руки и звать, умолять пойти с ним. Постепенно к этому голосу стали примешиваться другие голоса. Они становились всё громче, и мне захотелось бежать от них. Я вырвалась, но тут же стала проваливаться куда-то вниз...
Придя в себя, я поняла, что лежу, уткнувшись лицом в шершавый асфальт. Во рту чувствовался вкус крови, за спиной кто-то связывал мне руки.
– Что вы делаете? Прекратите! Мне очень больно!
– Простите, дорогая, но обычно людям не нравится, когда на них нападают с холодным оружием, – услышала я голос вампира.
Он перевернул меня на спину, и я увидела Тумана. Он был чем-то очень рассержен.
– О чём вы?! Пустите сейчас же!
– О том, что ты набросились на меня, желая всадить мне кинжал в сердце. Но я умело тебя вырубил. Не ожидал, что ты психованная дрянь! – грубо ответил Туман.
– Я не понимаю... Какой кинжал?
– Вот этот, – сказал вампир, взяв с прилавка узорчатый клинок из меди. – Прекрасная работа! Такая тонкая полировка, шикарный орнамент из драгоценных камней. У меня был такой, когда я воевал в Персии.
– Я не хотела убить вас, Туман. Я даже не помню, чтобы нападала. Прошу вас, развяжите меня, пока этот вампир не обезумел от вида крови.
Вампир шутливо изобразил глубокое оскорбление. Туман с подозрением посмотрел на меня.
– Пока здесь обезумела только ты! Мне всё равно, что ты ничего не помнишь. Я бы сдал тебя охране, но ты знаешь, что я не могу.
– И что вы собираетесь со мной делать?
– Ещё не решил. Мир намекал, что мог бы помочь мне с твоим исчезновением, не привлекая лишнего внимания.
Его чёрствый ответ вызвал у меня приступ ярости. Чёрт возьми, только я вправе решать, как и когда мне умереть! А решать надо было как можно скорее. Видно, в этом городе мне уготована участь агрессивной психопатки.
– Я не призрак, и не могу исчезнуть бесследно. Думаю, моё тело быстро найдут, и у вас будут проблемы.
Кого я обманывала? Туман достал из кармана фляжку и стал пить из горла. Скорее всего, он просто сильно перепугался, решила я, но скоро успокоится и поймёт, что убивать меня – глупая затея. Оставалось надеяться только на это.
– Знаете, как зороастрийцы хоронили своих усопших? – неожиданно спросил вампир, опустившись рядом со мной.
Я промолчала.
– Они хоронили их в так называемых “башнях молчания”, расположенных на высоких скалах, – продолжал он. – Это полые башни, на чьи вершины приносили тела покойников, для того чтобы их плоть растерзали грифы. Потом кости и прах проваливались вниз через решётку в глубокий колодец, что находился в центре такой башни...
– Зачем вы рассказываете мне это?