Епископ был ошеломлен. Он раздумывал, стоит ли вышвырнуть своего собеседника из дворца силой или же позволить ему продолжать, чтобы определить, насколько далеко тот способен зайти. Герцог пустился в долгие разглагольствования, давая понять, что добыл плащаницу якобы во время своего пребывания в Святой Земле, где находился в составе войска тамплиеров; он говорил, пока совершенно не погряз в море бессвязных слов и идей, и в конце концов решился открыть сундук.
Анри де Пуатье изумленно взирал, как герцог расстилает Священную Плащаницу на широком полу дворцовой залы. Жоффруа де Шарни разглядел удивление, отразившееся на лице епископа, когда он увидел перед собой изображение Христа, запечатленное в тот самый момент, когда происходило Его Воскресение. Священник ходил по периметру полотна, стараясь не упустить ни одной детали. Он почти что решился дара речи.
— Поразительно, — прошептал епископ себе под нос.
И тогда герцог решил, что наступил подходящий момент, чтобы получить от Анри де Пуатье письменное разрешение на постройку церкви, куда могли бы стекаться для поклонения святыне пилигримы со всего света. Дворянин протянул епископу документ на подпись. Однако священник, как оказалось, еще не закончил свою мысль.
Поразительно… — процедил Анри де Пуатье сквозь зубы и наконец-то добавил: — Это самое грандиозное мошенничество, которое только видели мои глаза.
Не успели отзвучать эти слова, а епископ уже командовал своей страже немедленно вышвырнуть мошенника из дворца, а самому герцогу он поклялся выяснить обстоятельства подлога вплоть до мельчайших деталей.
— Этим дело не кончится, — бормотал герцог, волоча вниз по улице сундук со Священной Плащаницей, — этим дело не кончится.
Авиньон, Франция, 1349 год
Жоффруа де Шарни, сопровождаемый своей хромотой, своим безумием, своей супругой и своей Священной Плащаницей, достиг папской резиденции в Авиньоне. В отличие от того, как было в Риме, этот новый папский город не мог похвастаться ни царственным величием, ни мистическим духом, исходившим от краеугольного камня апостола Петра. Атмосфера в Авиньоне была скорее бюрократической, нежели духовной, и в воздухе можно было распознать даже аромат денег. И чем дальше продвигались путешественники по улицам этого города, тем яснее понимали, почему его называют Городом греха. Жена Жоффруа де Шарни, Жанна де Вержи, пришла в восторг; она пыталась убедить супруга, что все эти обстоятельства, бесспорно, играют ему на руку. Однако рассудок герцога уже значительно помутился: он пребывал в убеждении, что то самое полотнище, которое он собственноручно купил в Венеции, когда-то действительно покрывало тело Христа. Как бы то ни было, герцог искренне недоумевал, почему же ему сразу не пришло в голову встретиться с Папой, Климентом Шестым. Его Святейшество незамедлительно удостоил его аудиенции и пришел в восторг от Священной Плащаницы. Папа был настолько вдохновлен, что попросил герцога поскорее спрятать реликвию, дабы не подвергать ее опасности; потом они уселись и заговорили о делах. Идея строительства в Лирее соборной церкви, в которой будет выставлена Плащаница, показалась понтифику великолепной. Все это как нельзя лучше отвечало благородной цели сбора налогов. Предложение Жоффруа де Шарни показалось Папе настолько заманчивым, что он не просто выдал разрешение на постройку церкви, но и помог в получении кредита, чтобы герцог незамедлительно приступал к работам. В какие-то десять минут Папа Клемент Шестой собственной персоной обеспечил герцогу все, в чем жалкий епископ Анри де Пуатье отказывал ему в течение многих лет. Как только условия сделки были оговорены, Его Святейшество поднялся и наскоро простился с Жоффруа де Шарни — после того как последний распростерся на полу и попытался облобызать стопы верховного понтифика.
Радость герцога, шагавшего по улицам Авиньона, не знала пределов. Он только боялся, что вся эта встреча была лишь блаженным сном и что с минуты на минуту он проснется.
Лирей, 1353 год
Четыре года спустя строительство соборной церкви было завершено. Ей дали имя Святой Марии Лирейской, но все ее знали под названием часовни Священной Плащаницы. Жоффруа де Шарни распорядился возвести храм прямо над останками Кристины и Аурелио. Разумеется, он затеял это не из желания увековечить их память, а потому, что таким образом герцог получал гарантию, что мертвые тела, укрытые тоннами кирпича, никогда не будут обнаружены. Вопреки своей воле герцог воздвиг над их могилами величественный крест — тот, что венчал шпиль колокольни. Это была часовня простых очертаний, стоявшая посреди полей, поднимавшаяся над пахотными землями. На каждой из шести сторон центрального нефа находилось по узкому окну, так что часовню наполнял неяркий свет, слегка зеленоватый из-за окружавшей ее зелени полей. Двускатная крыша из красной черепицы завершала этот пасторально-буколический ансамбль. Однако изнутри церковь выглядела строго и величественно в соответствии со значительностью реликвии, которая в ней хранилась. На изготовление обоих ретабло[31] получил заказ сам Морис Кассель; любопытно, что оба они были выполнены в форме барельефов. Первое представляло сцену распятия, а на втором был запечатлен момент, когда тело Иисуса оборачивают плащаницей. Или, возможно, то было тело Аурелио. И действительно, сходство между Христом на ретабло и на плащанице было поразительное. В самом приметном месте церкви, над алтарем, помещалась Священная Плащаница Господа Нашего Иисуса Христа, вертикально свисавшая с потолка, точно штандарт. Для открытия прихода теперь не оставалось никаких препятствий. Как и было задумано, в роли священника должен был выступить сам Жоффруа де Шарни, желавший иметь возможность контролировать свое предприятие. И все-таки, когда все уже было подготовлено, исполнение главного желания герцога снова пришлось отсрочить из-за неожиданного обстоятельства: возобновились военные действия с Англией.
Пуатье, Франция, 1356 год
Жоффруа де Шарни опасался худшего: если англичане доберутся до Труа и, следовательно, возьмут под контроль и Лирей, его бесценное сокровище будет похищено — так же как много веков назад произошло с полотном из Эдессы при появлении мусульман. Герцог не собирался сидеть сложа руки в ожидании. Он снова снарядил в поход маленький отряд и выступил под начало короля Иоанна Второго, чтобы воспрепятствовать продвижению врага. Встав во главе своего победоносного войска, прославившегося взятием Вильявисьосы Астурийской, герцог присоединился к французской армии и прибыл в Пуатье. Однако британские войска ничуть не напоминали горстку мужчин и женщин, по большей части безоружных и необученных монахов и послушниц, населявших замок Велайо. 19 сентября 1356 года разразилось кровавое сражение при Пуатье. Герцог, привыкший к легким победам над беззащитным противником, впервые узнал, что такое война. Неожиданно для себя столкнувшись с натиском свирепого врага, он ясно понял, что все его героическое ратное прошлое — это сплошная ложь, в которую он и сам в конце концов поверил. Оказавшись на поле боя и видя, как его солдаты гибнут один за другим, словно мухи — точно так же сами они когда-то яростно уничтожали беспомощных сподвижников Аурелио и Кристины, — герцог решил бежать. Но было поздно: копье пронзило его грудь прежде, чем рыцарь успел повернуть коня в сторону, противоположную от неприятеля. Жоффруа де Шарни испустил дух тотчас же, без страданий — такой милости он ни за что бы не предоставил ни Аурелио, ни собственной дочери.
Лирей, 1356 год
И все-таки история Священной Плащаницы не окончилась с гибелью Жоффруа де Шарни. В ноябре 1356 года его вдова, Жанна де Вержи, которая при жизни супруга возвела молчание в культ и смогла убедить своих близких, что расстройство рассудка привело ее на грань идиотизма, открыла часовню Святой Марии Лирейской. Люди, не входившие в узкий семейный круг Жанны и сомневавшиеся в ее недуге, не ошиблись. После смерти мужа она в одночасье превратилась в женщину с безупречной деловой хваткой. Жанна сама позаботилась о том, чтобы найти приходского священника, не способного вникнуть в коммерческую сторону предприятия; она в одиночку, железной рукой распоряжалась судьбой каждой монетки, попадавшей в кружку для подаяния. В пору своего расцвета скромная сельская церковь превратилась в самый посещаемый во Франции храм. Притяжение Священной Плащаницы было таково, что паломники со всей Европы стекались, чтобы поклониться живому изображению Христа в момент его Воскресения из мертвых. Богатство Жанны, вдовы Жоффруа де Шарни, было неисчислимо, а покоилось оно — в буквальном смысле — на мученичестве ее дочери, ее зятя и ее собственного мужа. Никто не осмеливался поставить под сомнение подлинность савана, и небольшое пространство часовни уже не вмещало в себя толпы верующих. Прекрасная и безмолвная Жанна ни у кого не могла вызвать подозрений — ни у кого, кроме старого врага ее мужа, Анри де Пуатье. Епископ так и не простил Жоффруа де Шарни, даже мертвому, что он насмеялся над его властью. С другой стороны, этот прямой и честный человек не мог смириться с тем, что в его собственной епархии выставлена напоказ поддельная реликвия, изображающая самого Христа, и церковные сундуки при этом наполняются золотом. Проведя кропотливое и трудоемкое расследование, епископ города Труа получил признание Мориса Касселя. Одного допроса оказалось достаточно, чтобы художник, человек боязливый и слабохарактерный, заливаясь слезами, рассказал всю правду. Теперь, когда герцог де Шарни был мертв, Морис Кассель мог облегчить свою совесть раскаянием. Художник признался в подделке с такой истовостью, что Анри де Пуатье убедился в полной правдивости его рассказа. Однако Морис Кассель ни словом не упомянул об убийстве Аурелио; он говорил лишь об изготовлении барельефа, а не о том, кто послужил для него моделью. Художник не собирался брать на себя соучастие в подобном преступлении. Получив в свои руки признание, подписанное изготовителем подделки, епископ добился запрета на публичную экспозицию фальшивого савана.
После смерти Анри де Пуатье, когда время позаботилось, чтобы люди забыли о скандале с плащаницей, ее преспокойно повесили на прежнее место над церковным алтарем. И снова к ней начали стекаться толпы пилигримов, пополнявшие кружку соборной церкви. Верный последователь прежнего епископа города Труа, Пьер д'Арси, незамедлительно сообщил об этом факте и о готовности еще раз разоблачить подделку, теперь уже перед судебным трибуналом. Собрав все возможные доказательства по этому делу, он обратился с письмом к новому Папе, Клементу Седьмому:
Святой отец, дело заключается в следующем. Некоторое время тому назад в епархии города Труа настоятель некоей соборной церкви, а именно церкви в Лирее, снедаемый страстью к обогащению, побуждаемый стремлением не к благочестию, но единственно к выгоде, лживо и неправедно добыл для своей церкви некое полотно искусной работы, на котором с помощью ловкого фокуса было запечатлено двойное изображение мужчины — то есть вид спереди и со спины, и настоятель утверждает и подложно упорствует в том, что сие есть подлинная плащаница, в которую наш Спаситель Иисус Христос был завернут, когда лежал в могиле, и что на ней отобразилась фигура Спасителя с его крестными стигматами. Эта история получила распространение не только во Франции — ее рассказывают уже по всему свету, так что люди стекаются отовсюду, чтобы увидеть эту плащаницу. К тому же ради привлечения паломников, чтобы лицемерно получать от них побольше денег, в церкви подстраивают так называемые чудеса, и уже было нанято несколько человек, чтобы во время показа плащаницы изображать из себя исцелившихся, поэтому все теперь верят, что это и есть Плащаница Господа Нашего. Блаженной памяти монсеньер Анри де Пуатье, в те времена бывший епископом Труа, узнав об этих событиях от заслуживающих доверия людей, просивших его, как того требует долг, поскорее вмешаться в это дело, действительно произвел необходимое расследование, всеми силами стремясь добиться правды. […] В конце концов, проявив в дознаниях и в следственном деле немалое усердие, епископ раскрыл обман и узнал, с помощью какой хитрости это полотно было написано. Таким образом, это изображение обязано своим появлением на свет человеческому искусству, а вовсе не чудесному творению и Божьей благодати.
Новый епископ Труа, Пьер д'Арси, храня верность памяти своего предшественника, добился, чтобы полотнище было убрано. Жанна, женщина терпеливая и намного более осмотрительная, нежели ее супруг, испугалась, что плащаницу у нее отберут, решила сделать ставку на своего верного союзника — время — и спрятала полотнище на тридцать четыре года. Однако епископу стало известно, что настоятель прихода Богоматери Лирейской, "влекомый исключительно к обману и получению прибылей", предложил вдове Жоффруа де Шарни заново выставить реликвию на обозрение верующих, "дабы изобилие паломников обогатило церковь за счет их дополнительных пожертвований". Опасаясь, что поддельная плащаница вновь явится на свет, Пьер д'Арси предложил передать это полотно в ведение официальных властей и написал:
Своей петицией я без малейших затруднений сумел объяснить перед лицом королевского трибунала нехристианское происхождение этой плащаницы, цели ее использования, суеверия и нездоровый интерес к ней, что привлекло внимание трибунала. Поистине все, кто знает об этих событиях, приходят в изумление от того, что препятствия, с которыми я сталкиваюсь в этом разбирательстве, чинятся мне Церковью, от которой я должен был бы ожидать всемерного содействия и даже опасаться наказания, прояви я равнодушие или небрежность.
Новый епископ — как и его предшественник — был, по-видимому, изумлен и возмущен тем, что новоявленный понтифик позволил выставить полотнище на всеобщее обозрение. И все же Пьер д'Арси не собирался хранить молчание и потребовал, чтобы "подобное суеверие было публично осуждено Его Святейшеством". Епископ зашел в своих писаниях еще дальше:
Я заявляю о своей готовности предоставить любую информацию, которая окажется потребна, чтобы устранить всякие сомнения касательно затронутого вами дела как публично, так и иным образом, чтобы избавить себя от вины и очистить совесть в этом вопросе, к коему я питаю интерес.
И уж конечно, информации было собрано немало. Епископ Труа не только имел на руках признание Мориса Кассе ля, полученное его предшественником, — он свел воедино некоторые наблюдения, которые сами по себе доказывали подложность плащаницы:
1. Как могло подобное чудо остаться незамеченным учениками Христа, когда они открыли место его захоронения? Почему же никто из них не обратил внимания на чудо, если, как утверждается в Евангелиях, они ясно видели пелены, в которые было завернуто тело Христово? Как могли евангелисты обойти молчанием материальное доказательство Воскресения Иисуса?
2. Расположение пятен и полосок так называемой крови, пропитавшей полотно, не соответствует никакой логике: когда голова кровоточит, кровь не вытекает струйками, как это показано на плащанице, а налипает на волосы. С другой стороны, на полотне кровь истекает так, как если бы тело продолжало стоять вертикально. Если бы это полотнище покрывало мертвое тело Иисуса, кровь должна была бы растекаться по краям лица, как это происходит с лежащими телами, — а именно в таком положении находился Иисус, когда Иосиф Аримафейский покрывал его саваном. Можно возразить, что кровь успела запечься, пока Иисус был на кресте, и поэтому линии пролегли параллельно вертикальной оси тела; однако если кровь уже высохла, она никак не могла обладать достаточной клейкостью, чтобы настолько обильно пропитать полотно.
3. Нечто подобное рассуждению о пятнах крови можно высказать и о волосах. На изображении видно, что волосы ниспадают так, как если бы тело стояло на ногах, однако при горизонтальном положении тела такое невозможно. Волосы на голове у лежащего человека опускаются перпендикулярно к земле, а никак не параллельно ей.
4. Если бы отметины, соответствующие стигматам, действительно были кровью, они не сохранили бы свой ярко-алый оттенок, а почернели бы со временем.
5. Кроме этого, возникает ряд проблем с пропорциями. Голова заметно уступает в размерах остальным частям тела. Пальцы на руках асимметричны и несоразмерно длинны. Если посмотреть на изображение сзади, то видно, что ступни ног полностью опираются на землю, а колени при этом не согнуты, что противоречит человеческой анатомии. Длина предплечий чересчур преувеличенна; очевидно, что эти части выполнены ех profeso<emphasis>[32]</emphasis>, с той нелепой целью, чтобы ладони прикрывали причинное место, а руки при этом оставались согнутыми в локтях. Такая поза придает всей фигуре вид умиротворенный и целомудренный, но в действительности она недостижима.
6. Если бы плащаница покрывала неподвижное тело, та половина, что изображает вид сзади, выглядела бы иначе в тех местах, которые должны были опираться о землю: ягодицам, икрам, лопаткам и голове полагалось бы иметь вид приплюснутый, как это всегда и происходит с лежащими телами.
7. Художник, писавший эту фигуру, позабыл изобразить верхнюю часть головы. Обе половины, представляющие вид спереди и вид сзади, соединяются на голове в одной точке. Выпуклость черепа не представлена ни в малейшей степени. Это подтверждает, что плащаница была изготовлена с помощью двух барельефов — как если бы кто-нибудь перевел на большой лист бумаги орел и решку той же монеты.
Несмотря на весомость своих аргументов, единственное, чего добился епископ, — это повеления Клемента Седьмого хранить молчание под страхом отлучения от Церкви. В 1390 году Папа наконец-то дал разрешение на демонстрацию Святой Плащаницы, которой он присвоил осторожный, почти что двусмысленный статус "изображения", чтобы не выступать полноценным соучастником обмана; чуть ли не шепотом Папа объявил, что "речь идет не о Подлинной Плащанице Господа Нашего, а о полотне или картине, созданной по подобию или в подражание этой плащанице". Однако Клемент Седьмой так и не издал распоряжения, запрещающего демонстрацию полотнища, и не позволил Пьеру д'Арси нарушить молчание.
Решение Папы имело под собой обоснование, о котором ничего не было известно епископу: Жанна, вдова герцога Жоффруа де Шарни, проявила себя как женщина прагматичная, умеющая позаботиться о своей выгоде и не теряющая времени понапрасну. Хотя молодость ее прошла, она была по-прежнему красива и сохранила все свое молчаливое обаяние. Использовав его, Жанна заключила брак с человеком по имени Аймон Женевский. Не многим было известно, что новый муж Жанны де Вержи приходился двоюродным братом некоему Роберту Женевскому, более известному в Авиньоне под именем Клемента Седьмого.
Дело было закрыто, и с тех пор ничто не мешало демонстрировать фальшивую плащаницу перед толпами, ослепленными суеверием, день за днем набивавшимися в маленькую часовню. Конечно, паломники, созерцавшие со слезами на глазах этого человека на полотне, не ведали, что оплакивают они самую жестокую и бесполезную из мук, когда-либо перенесенных в Лирее. Скорее всего, никто из богомольцев никогда не узнал, что под их ногами, утомленными после долгого путешествия, покоятся останки того, на кого они в эту минуту взирают с благоговением.
По ночам, когда над полями снова воцарялась тишина и земля вокруг часовни отдыхала от шагов нескончаемых путников, не все в округе было столь же безмятежно: длинная и тяжелая тень угрызений совести опускалась на сознание тех, что были свидетелями страстей и смерти Аурелио и Кристины, которые — несмотря ни на что и вопреки всему — в конце концов лежали рядом.
Прохладный ветерок ласкает поля, словно исполинская, но нежная рука. Ветер, сметающий прочь мертвые осенние листья и обнажающий лозы на виноградниках. Когда ветер налетает на крест на колокольне церкви Святой Марии Лирейской, он превращается в рыдание, в безутешную жалобу. Ветер, хранитель памяти обо всем на свете, тот, кто приносит несчастья и предзнаменования, тот, кто разносит чуму и вертит крылья мельниц, дающих хлеб, ветер сопровождает медленную процессию путников. Ветер — он тоже паломник. Он поднимается над Труа и Лиреем, и его долгий выдох достигает побережья Кантабрийского моря; словно могильщик, ветер проходит своей лопатой над выжженными землями Вильявисьосы и собирает прах с безымянных могил детей, стариков, мужчин и женщин из Велайо, чей грех состоял в том, что они возлюбили ближнего больше самих себя. Ветер не забывает; он дует с самого начала времен и будет дуть после конца, когда ничто уже не будет ему помехой. Когда злодейство, жестокость и бесчестье не оставят от мира камня на камне, мягкая тучка, вдова ветра, начнет свой бесконечный плач над опустошенной землей. Но сегодня над пастбищами Лирея дует ласковый ветерок, словно веером обмахивая лица путешественников, пришедших из дальних мест, чтобы увидеть человека на чудесной плащанице; этот ветер, могучий, но немой, пытается разнести правду по свету, словно семена чертополоха над полем. Этот ветер, овевавший израненный лоб Аурелио в час его мученичества, — тот же самый, что напитал словами утешения женщину, которую он любил. Он на кресте, она на эшафоте — ветер раскачивал их в такт, словно бы они были единой сущностью, сотворенной из таинственной материи любви. Но теперь, в этой буколической церкви Святой Марии Лирейской, ветер — это еще один из путешественников, пришедших, чтобы оставить свое подношение; он входит внутрь в молчании, смешавшись с людьми. И внезапно изумленная толпа видит, как Священная Плащаница, висящая над алтарем, начинает яростно сотрясаться; Бог, ставший человеком, Аурелио, ставший Христом, вздымается над головами паломников, точно желая покарать злодеев; толпа содрогается от ужаса, словно перепуганное стадо. Но страшиться им нечего: это ветер, только ветер.
После смерти Жанны де Вержи ее сын, Жоффруа де Шарни Второй, унаследовал от матери управление делами церкви Святой Марии Лирейской и занимал этот пост до самой смерти. В 1453 году Маргарита де Шарни, дочь последнего и супруга Хуберта де Виллерексель, приведшего ее к полному разорению, передала плащаницу Анне Лузиньянской, супруге герцога Лудовико Савойского, в обмен на замок и дворец. Полотно было перевезено в город Шамбери.
В 1506 году Папа Юлий Второй провозгласил статус плащаницы юридически и публично, разрешив поклонение святыне. 4 декабря 1532 года в три часа ночи в Шамбери разразился ужасный пожар; ковчежец, защищавший полотнище, частично сгорел, и несколько капель расплавленного серебра прошли насквозь через ткань, сложенную во много раз. В 1534 году монахини ордена Клариссы починили полотно, нашив на поврежденные места заплаты. В 1535-м, чтобы плащаница не пострадала во время военных действий, ей пришлось отправиться в долгое странствие, из города в город: Турин, Верчелли, Милан и Ницца. Однако в конце концов она вернулась в то же самое место, в Шамбери. 14 сентября 1578 года Эмануэль Филиберто Савойский перевез мнимую реликвию в Турин, чтобы ей мог поклониться святой Карло Борромео. В 1694 году полотнище перенесли в часовню при Туринском соборе. Осаду города оно пережидало в Генуе, но спустя много лет вернулось в собор. Между 1939 и 1946 годами, во время Второй мировой войны, плащаница тайно хранилась в святилище Монтеверджине. В 1898 году итальянский адвокат Секондо Пиа сделал с плащаницы несколько фотографий и, проявив снимки, ошибочно предположил, что фигура, запечатленная на ткани, представляет собой чудесный фотографический негатив. Однако тут же возникло и очевидное возражение: если речь идет о негативе, тогда мужчина, изображенный на плащанице, должен был быть седобородым старцем, поскольку на его портрете и усы, и борода совершенно черные. С другой стороны, так называемая кровь на негативе никак не может быть красного цвета. Фотография подтвердила подозрения, что это изображение было получено с помощью средневековой техники frottis. В 1978 году, по случаю четырехсотлетнего юбилея прибытия полотна в Турин, оно было выставлено для всеобщего обозрения с 26 августа по 8 октября. 18 марта 1983 года скончался Умберто Второй Савойский; в его завещании говорилось, что Священная Плащаница должна перейти в собственность Ватикана. 21 апреля 1988 года Церковь дала разрешение на проведение трех опытов по датировке плащаницы с помощью радиоуглеродного анализа. Опыты проводились в трех разных, независимых друг от друга лабораториях. По просьбе Святого Престола взятие образцов и оценка результатов координировались Британским музеем. Выводы о древности полотна не оставили места для сомнений: по оценке Оксфордской лаборатории, его возраст составлял 750 лет, по оценке Цюрихской — 675, а по оценке Тусонской лаборатории — 646. То есть средняя величина равнялась 690 годам. Определенно, плащаница была создана между 1260 и 1390 годами. 31 октября 1988 года Церковь приняла результаты экспертизы и тем самым положила конец всяким спорам. С тех пор Церковь определяет статус плащаницы как "икона".
24 февраля 1993 года ее переместили в главный алтарь Туринского собора, чтобы дать возможность провести в часовне постройки Гварини реставрационные работы. 5 сентября 1995 года кардинал Джованни Сальдарини объявил о двух ближайших экспозициях: первая — с 18 апреля по 14 июня 1998 года, вторая — с 29 апреля по 11 июня 2000-го. В ночь с 11 на 12 апреля 1997 года новый пожар значительно повредил часовню, в которой помещалась плащаница. Один из пожарных сумел разбить защитное стекло и спасти полотнище из огня. 18 апреля 1998 года открылась последняя на сей день из его публичных экспозиций. Со времен постановления Папы Климента Седьмого позиция Церкви по отношению к плащанице не переменилась: "Речь идет не о подлинной Плащанице Господа Нашего, а о полотне или картине, созданной по подобию или в подражание этой плащанице". Прозрачный эвфемизм, на деле означающий, что речь идет о фальшивке.
Колокольный звон, призывающий к вечерней молитве. — Здесь и далее, помимо особо оговоренных случаев, — примечания переводчика
Я свет миру (лат.) — слова Иисуса из Евангелия от Иоанна (8:12).
Анри Бугар, биограф Маргариты Кюшера, отмечает поразительные совпадения между "La devotion" ("Поклонением"), единственным сочинением святой Маргариты, и "La devotion au Coeur de Jesus" ("Поклонением сердцу Иисусову"), написанным святой Марией Алакок в 1698 году. Состояния экстаза, описанные обеими святыми, разительно схожи между собой, из чего можно заключить, как это и делает Бугар, что для блаженной монахини XVII века, учредительницы культа "Святого Сердца Иисусова", писания ее предшественницы послужили источником для вдохновения. — Прим. автора.
Святая Анджела из Фулиньо, 1284–1309 — Прим автора.
Царский путь (лат.).
Здесь: про себя (лат.).
Mandylion (гр.) — Нерукотворный Спас, особый вид изображения Христа, представляющий Его лик на плате или черепице.
Слово "caritas" может переводиться с латыни как "любовь", "уважение", "щедрость".
Здесь: пристойное, скромное совокупление (лат.).
Необходимое условие (лат.).
Мысленно (лат.).