— С тобой все в порядке? — спросил мистер Блэквуд. — С тобой все будет хорошо, если я просто объясню новые правила твоему юному приятелю?
— Конечно, — ответил Хоуи, — Все в порядке. Так я просто пойду. Пойду домой. — Он пошел к двери и повернулся к ним. — Новые правила. — Он открыл дверь, вышел наружу и обернулся еще раз. — Утром, возможно, вы мне тоже расскажете новые правила. Мне кажется, что я тоже должен их знать. Так я смогу быть уверенным в том, что все, вы знаете, кто, живут по ним. — Он закрыл дверь.
Ошеломленный и пораженный, он шел по аллее сквозь дневной свет и тени. Он шел через кладбище возле церкви св. Антония, как в полутрансе, и когда разум Хоуи освободился от него, как от морока, значение случившегося стало очевидным. Весь оставшийся путь до дома Хоуи не мог сдержать ухмылку.
4
Наверное, Хоуи становился мечтателем, который мог спать днем и бодрствовать всю ночь. Лежа в кровати в темноте своей комнаты он не мог отключить разум. Он продолжал проигрывать все произошедшее утром и днем, и его воспоминания были яркими, как кино.
Поскольку мама вставала на работу рано, она легла спать в половине десятого. Коррина была уже в своей комнате, занималась чем-то, чем занимаются девушки в своих комнатах; он не имел ни малейшего понятия.
Было тихо и темно, в девять сорок пять Хоуи оделся и тихонько спустился по лестнице. Он прикрыл луч своего фонарика, зажав двумя пальцами линзы. В доме пахло мебельной политурой и совсем немного лимонным освежителем воздуха, а кое-где еще и ароматической смесью — мама делала ее из цветов, которые выращивала, и из кухонных специй. Мистеру Блэквуду понравились бы тишина и домашние запахи, если бы он согласился прийти и посмотреть на квартиру. Если бы он согласился подождать до субботы, когда мама не пойдет на работу, может быть, они бы пообедали вместе. Мама Хоуи хорошо готовит, и быть гостем к обеду в их доме всегда было дополнительным преимуществом при съеме квартиры.
Хоуи вышел из дома через заднюю дверь, закрыл ее за собой и положил ключ в карман джинсов. Он выключил фонарь, потому что полная луна покрыла глазурью все вокруг.
Он шел к кладбищу св. Антония быстро, но не бежал. От бега Хоуи мог умереть, потому что от него начиналось жжение. Хоуи долгое время не мог бегать из-за трансплантации кожи, которая делала каждое его движение очень чувствительным. Шрамы были из более грубой ткани, чем обычная кожа, и в местах, где шрамы встречались с кожей, внезапное сильное натяжение при очень быстром беге могло вызвать повреждения кожи и даже занести смертельную инфекцию.
Мистер Блэквуд сказал, что, возможно, будет спать до девяти часов. Хоуи не хотел рисковать, разбудив его, и было без нескольких минут десять, когда на аллее позади старого здания «Боссвелс» он постучал в дверь, в которую Рон Бликер затащил его днем. Прежде всего Хоуи хотел извиниться за невозможность ждать до завтрака. Обычно он был очень терпеливым, восстановление от серьезных ожогов научило его терпению. Но если мистер Блэквуд домечтал решение о квартире, Хоуи просто обязан об этом знать. Если этот мужчина останется в городе на несколько месяцев, над их гаражом, — это будет вторая по важности вещь, которая случилась в жизни Хоуи, и определенно лучшая.
Мистер Блэквуд не ответил на стук, и Хоуи постучал в дверь снова, на этот раз сильнее, и сказал:
— Это я, сэр, это Хоуи Дугли.
Может быть, мистер Блэквуд крепко спал. Может быть, он вышел прогуляться или решил взять где-нибудь ужин на вынос.
Хоуи проверил дверь. Она была закрыта.
Он пошел обратно на выбеленную луной аллею, пытаясь решить, что делать дальше. Войти в здание без приглашения мистера Блэквуда было неправильным. С другой стороны, это здание не принадлежало мистеру Блэквуду, даже если он там жил. Кроме того, этим утром Хоуи вошел без приглашения, столкнулся со своим новым другом на крыше; и все прошло гладко. Мистер Блэквуд был рад его видеть.
Ржавая петля протестовала, но подвальное окно все же открылось внутрь, и Хоуи проскользнул в темноту. Он включил «Эвереди» и пошел к лестнице, время от времени обращаясь в темноту:
— Ау? Мистер Блэквуд? Вы здесь? Ау? Это я, Хоуи.
Большая комната с колоннами на первом этаже ночью казалась больше, чем в дневное время, темнота будто бы растягивалась на мили в каждом направлении. Даже в свете полной луны высокие окна, покрытые пылью, были еле видны, и, глядя вверх на их бледные прямоугольники, Хоуи чувствовал себя как в темнице.
Маленький фонарик не пробивал далеко смоляную темноту бывшего универмага. В действительности он светил хуже, чем обычно, потому что батареи немного разрядились, а Хоуи был слишком взволнован, чтобы заметить это раньше. Луч был желтым, а не белым, и уже нечетким, расплывчатым.
— Мистер Блэквуд? Извините, что беспокою вас. Это я, Хоуи.
Его голос настолько изменился, что казался принадлежащим кому-то другому. Он казался сейчас слабее и тоньше и отражался от дальних стен совсем не так, как звучал в этом же месте раньше.
Поскольку мистер Блэквуд сказал, что хранит свои вещи возле задней двери, Хоуи пошел в этом направлении. Он больше не звал своего друга, потому что чувствовал неловкость, слушая свой изменившийся голос.
Вещи лежали в нескольких шагах справа от задней двери. Спальный мешок, крепко скрученный и затянутый завязками. Рюкзак с верхним карманом был раскрыт. Две толстых, наполовину сожженных свечи стояли на полу в лужицах расплавленного желтого воска.
За свечами лежали фотографии, которые Хоуи принес из дома днем. Фотографии дома и гаража, затененного старинным буковым деревом, были разорваны на четыре части каждая.
Только фотография мамы Хоуи и его сестры осталась нетронутой и была положена рядом с потушенными свечами, как будто мистер Блэквуд изучал их в мерцающем свете. Хоуи поднял ее и засунул в задний карман джинсов.
Он не совал нос в чужие дела. Он уважал частную жизнь других людей, но не мог не заметить, что в верхнем кармане рюкзака лежали пачки фотографий, скрепленные резинками. Хоуи забеспокоился. Пачки были такими толстыми, снимки с белой каемкой, сделанные старым полароидом.
В полутрансе, похожем на тот, который овладел им, когда он вышел через близлежащую дверь на аллею, покидая Рона Бликера, чтобы мистер Блэквуд научил его новым правилам, Хоуи вытащил одну стопку фото. Странно, но рука, которой он взял пачку снимков, была как будто не его рукой: она казалась толстой, нереальной, как будто состоящей из эктоплазмы привидения в одной из тех историй о спиритических сеансах, которые любила рассказывать их квартиросъемщица миссис Норрис. Хоуи чувствовал себя, как будто уже умер, но только еще не знает об этом, как навязчивые духи иногда не понимают, что они привидения.
Хоуи снял резинку с фотографий. В трясущемся свете фонарика он увидел на верхней фотографии милую девушку, блондинку с зелеными глазами. Она выглядела очень несчастной. Нет. Не несчастной. Она выглядела испуганной.
На втором фото была та же девушка с устрашающим гримом для Хэллоуина. Ее лицо выглядело так, как будто было порезано во множестве мест, и этот грим выглядел убедительно.
На третьей фотографии милая девушка-брюнетка тоже выглядела испуганной. Четвертая фотография была с этой же девушкой, раздетой и лежащей на спине. Вещи, которые были сделаны с ее телом, не были макияжем.
Не скрепленные больше резинкой фотографии выскользнули из пальцев Хоуи и рассыпались вокруг рюкзака. Фонарик выпал из трясущихся рук и ударился об пол с тяжелым холодным звуком.
Мгновением позже ему показалось, что он услышал что-то где-то в другом месте на первом этаже, там, в темноте, металлический звук, как будто металлический носок ботинка чиркнул по плитке пола.
Сердце сильно билось о грудную клетку, дыхание застряло в горле, Хоуи схватил фонарик и пошел прочь от того места, откуда, как он думал, появился звук. Но звук в таком большом пространстве коварен, и когда Хоуи сделал несколько шагов, то подумал, что, возможно, ошибся в определении источника. Он изменил направление — и через несколько шагов столкнулся с чем-то скрученным. В свете фонарика он увидел тело Рона Бликера, висевшее на большом ноже, который проткнул его горло и пригвоздил к стене, высоко удерживая подбородок рукояткой. Что-то было засунуто ему в рот, что-то достаточно большое для того, чтобы его щеки причудливо раздулись. Изолента сжимала его губы. Глаза были широко открыты, они у него еще были, но ушей уже не было.
Хоуи вспомнил свои слова и затем голос мистера Блэквуда:
Вы переносили операции?
Нет. Они мне никогда не требовались. Я кое-что узнал о ножах.
Вы боитесь быть порезанным?
Не боюсь. Я просто знаю кое-что о ножах.
Хоуи очнулся у заднего входа, он не мог вспомнить, как отходил от трупа Рона Бликера. Он освободил запор, рывком открыл дверь и выпрыгнул на аллею, должно быть, одна из тех рук размером с лопату уже пробиралась к нему сзади сквозь темный воздух, в нескольких сантиметрах от его шеи.
В лунном свете он прошел зигзагом три шага, повернулся, и, хотя никого не увидел за собой, зарыдал, потому что, наконец, дыхание и голос вернулись к нему. Он кричал о помощи, но осознавал при этом, что не может позволить себе терять ни минуты на объяснения происходящего кому-либо. Только на его помощь могли рассчитывать его мама и сестра, а это так мало, ведь он был маленьким, и к тому же уродцем, но сейчас он был менеджером отеля с огнетушителем, а Блэквуд был огнем, быстрым огнем, который мог изменить все в одну яркую пронзительную минуту.
Хоуи был уже на середине кладбища, петляя между надгробиями, когда увидел ворона на фоне полной луны. Он поспешил дальше под прикрытием веток огромных дубов и вспомнил, каким алым от согнанных ветром листьев бывает кладбище осенью, но в его сознании листья колыхались, как поверхность кровяного озера. Он сказал: «Нет, нет, нет», потому что испугался, он знал, что найдет свою маму и сестру такими же кроваво-красными, как осенняя земля под шарлаховыми дубами.
Но бежать на полной скорости было нельзя. Удары ног и прерывистое дыхание могли предупредить Блэквуда. Бег мог убить Хоуи.
Его шаги были легкими и стремительными, сначала через тень старого дуба в свете луны, потом за гараж, через двор, к ступенькам заднего входа. Нащупав в кармане ключ, Хоуи увидел, что одно из французских окон в кухонной двери было вырезано.
Ключ был уже не нужен. Замок не держал дверь.
Хоуи рывком открыл дверь и остановился, не решаясь пересечь порог. В кухне было так же темно, как в старом универмаге, из которого он убежал мгновениями раньше. Звуков не было, настоящих или воображаемых, не было призрачных скребков от ботинок с металлическими носками, но тишина казалась неестественной. Он чувствовал, что Блэквуд прислушивался к нему так же, как он прислушивался к Блэквуду. Интуиция подсказывала мальчику, что по этому пути идти нельзя, это было все равно что вернуться в тот день, когда его разбудила холодная сырость бензина, в мгновение до того, как зажглась спичка. Сама смерть была на кухне или в коридоре за ней, и в этот раз служащий мотеля не мог прийти к нему на помощь. Остались только Смерть и Хоуи, и Смерть была больше и сильнее, чем миллион Ронов Бликеров.
Так тихо, как только мог, Хоуи прикрыл дверь и вернулся на ступеньки перед входом. Следуя интуиции, он поспешил обогнуть дом.
Хоуи нарушил тишину, только когда прошел слишком близко к веерному клену на переднем дворе и спровоцировал легкий шум от плохо закрепленных декоративных речных камней, составленных в круг. Хоуи остановился, поднял два камня, каждый размером с лимон, и продолжил путь к переднему входу.
Хоуи бросил взгляд на соседний дом и на дома через улицу. Если бы он позвал на помощь, если бы Блэквуд понял, что у него нет шанса сделать с этими женщинами то же, что он сделал с другими, то убийца мог бы все же рискнуть задержаться только на то время, чтобы ранить их ножом, зарезать и скрыться.