Чего-то тут недостает! Чего-то существенного. Не исключено, что это выделение контрольной стандартной сущности, которая бесспорна. Эта сущность может служить мерилом всех прочих.
Записать! Быстрее записать!
Философ выхватил огрызок карандаша из одного кармана и мятый клочок бумаги - из другого. Щуря слезящиеся глаза, он принялся набрасывать неразборчивыми каракулями осенившие его мысли.
Темнело. В углу камеры шевелилось что-то, похожее на кучу тряпья. Это философ устраивался на ночлег и, проклиная насекомых, зверски чесался.
Солнце ушло далеко от окна, и в камере воцарились сумерки, напоминающие поздний вечер.
В стену звонко ударил условный тюремный стук - захотелось пообщаться давнему идеологическому противнику философа. В прошлый раз философа отправили в очередную отсидку как раз из-за некоторых рискованных положений, выдвинутых им против своего противника. Тот всегда был консервативнее. Однако на сей раз даже консервативные взгляды оказались чересчур левыми. Что поделаешь, судьба переменчива.
Философу не хотелось ввязываться в спор. Он зевнул, закрыл глаза, но уснуть ему не удалось. В коридоре послышались шаги смотрителя и еще чьи-то - чужие. У его камеры шаги замерли. Дверь отворилась, и в камеру, пригнувшись, вошел человек огромного роста. Философ сразу признал в нем землянина, которого он видел на космодроме.
В камере было сумрачно, и Володя некоторое время стоял неподвижно, привыкая. Когда глаза привыкли, он увидел, что на низких нарах сидит чем-то знакомый фирболжец - полный, коренастый, со взлохмаченной курчавой шевелюрой. Он исподлобья наблюдал за гостем.
В стене родился мелкий частый стук. Фирболжец выслушал серию ударов, сам отстучал ложкой краткий ответ и снова повернулся к Владимиру.
Володя наконец узнал незнакомца. Это был тот самый идейный борец с издержками цивилизации, за которым на космодроме столь усердно гонялась полиция.
- За что вас сюда? - полюбопытствовал борец, невнимательно ответив на приветствие.
Владимир пожал плечами:
- Не знаю.
- Значит, надолго, - заключил старожил камеры. - Но нет худа без добра. Надеюсь, что у меня появился еще один интересный собеседник.
- Кто же еще составляет нам компанию? - Володя присел на нары, которые явно не предназначались для человека такого роста, как переводчик. Колени его почти касались подбородка.
- Здесь, в соседней камере, - фирболжец указал на стенку, - сидит мой коллега. Тоже философ... в своем роде. Очень мудрый и очень осторожный человек.
Последнюю фразу он произнес, сдерживая смех.
- Почему он здесь?
- Очень забавная история, - собеседник Владимира поудобнее оперся о стену и поджал ноги. - Наш сосед всегда боялся вольномыслия, ибо оно наказуемо. В области теологии защищал официальную точку зрения, что откровение - высший источник познания. Теоретически и с точки зрения теологии все правильно. Но ведь существует мир реальный, производство. И наука, которая производство должна двигать. Ну, а наука требует только строгих доказательств и отвергает откровение. С помощью откровения завод не построишь. Все видят такое противоречие, но делают вид, что не замечают. Этот эклектик решил почему-то, что возникла социальная потребность в изменении ситуации. Вот он и попытался оседлать социальную потребность и стать столпом новой теологии. Коллега выдвинул тезис, что истинное научное знание и откровение - совпадают! То есть, богословы, по его теории, и ученые подбираются к одной и той же истине, но с разных сторон. Сначала к его теории отнеслись благосклонно. Теологи были совсем не прочь против такого мощного союзника, как наука, а научная бюрократия возжелала, чтобы научные факты и теории получили сияющий нимб божественного откровения. Все были довольны: теологи, ученые и, в особенности, мой коллега Трынди-доду.
Стена холодила спину. Философ подложил под спину ладонь, помолчал, чувствуя, как отогревается поясница, и продолжил:
- У нашего Первого Доверенного Лица характер далеко не мед. И даже не сахар. - Он похлопал глазами, снопа умолк и вдруг выпалил решительно: Короче, дерьмо, а не характер. Но его секретарь! - нечто неописуемое. Попомните мое слово, далеко пойдет. Все больше дел концентрируется у него в руках. Это страшный человек. Но как ни парадоксально, он не жесток. Никого не любит, но и ненависти у него нет. Ему словно удалили в раннем детстве ту часть нервной системы, которая ведает эмоциями. И он поступает только так, как подсказывает логика. Она и повергла теорию Трынди-доду в прах. Секретарь считает, что авторитет божественного откровения столь высок, что не нуждается ни в каких научных подпорках.
"Наука - нечто частное, прикладное, сиюминутное, - заявил он недавно на конференции. - А Божественная Истина - всеобщее и вечное. Нечего делать из науки, призванной удовлетворить наши низменные телесные потребности, систему философских взглядов. В конце концов, я это запрещаю от имени Первого Доверенного Лица!"
У всех, кто хоть немного знал секретаря, в груди стало холодно и как-то пусто.
Трынди-доду так ничего и не понял и попытался добиться аудиенции у секретаря. Соизволения на то он не получил. Ему предложили изложить свои соображения в письменном виде. Он изложил. И теперь сидит здесь.
Совсем сумрачно стало в камере. Володя видел только очертания фигуры собеседника. Темная тень на фоне темной стены.
Философ, устраиваясь на нарах поудобнее, зашуршал соломой.
- Давайте спать. Сон - отрада заключенного. Пусть вам не покажется странным мое предложение. Я уже привык. Здесь так расположено окно, что темнеет в двенадцать дня. Вот я и сплю, пока не включат свет.
Минуту в камере было тихо. Вдруг философ резко приподнялся на локте и патетически вскричал:
- Но нет! Я не заключенный! Свободен дух мой, значит, свободен и я! В истинной тюрьме власть имущие, ибо душа их в темнице своекорыстия.
Он тихо засмеялся, и Володя с некоторым беспокойством подумал, что жизненные невзгоды все же отразились на психике его товарища по несчастью.
- Кстати, о духе, - совершенно будничным тоном заметил философ, укладываясь. - Этот мудрец, этот секретарь создал практическое наставление по поимке генного духа. Жуткая вещь получилась. И вообще, если к логике не добавлен гарнир истинной нравственности, сотворяется блюдо, которым можно без труда отравить все человечество.
Володя с недоумением спросил:
- Что за генный дух?
- Сейчас... Сейчас расскажу. - Философ зевнул. - Секретарь Первого Доверенного Лица выдвинул меморандум, согласно которому люди с Земли вольно или невольно занесли на Фирболгию некую вирусную инфекцию. Она представляет собой молекулы ДНК в белковой оболочке. Эта молекула ДНК структурно ничем не отличается от участка гена и может легко встраиваться в наследственный аппарат фирболжца. Внешне человек не изменяется. Но генный участочек, названный "генным духом", завладевает человеком, полностью подчиняет себе его волю. Внутри он враг всего живого на Фирболгии. Основной тест на генный дух секретарь предлагает следующий: если фирболжец при опросе энергично отрицает наличие в себе генного духа, значит, дух этот в нем есть. Он-то и заставляет подозреваемого все отрицать. Очень удобный способ убрать любого неугодного человека, ибо, по утверждению секретаря, носители генного духа не излечиваются. Их надо уничтожать как носителей страшнейшей инфекции, дабы она не перекинулась на здоровых. Вас берут прямо на дому, привозят сюда и очень вежливо спрашивают, есть ли у вас генный дух. Вы, естественно, отрицаете. Но отрицание и есть главнейшее доказательство вины. И вас - прямехонько на костер, потому что огонь очень хорошо дезинфицирует. Иногда по-другому делают: приглашают палача. Он с вами беседует своими методами - если из вас надо попутно вытянуть кой-какие сведения. О! Профессия палача за последнее время стала у нас чрезвычайно популярной. Раньше у палачей не было учеников. Самородками они были. Теперь все поставлено на деловую ногу. У каждого палача по два-три ученика. Жалованье им повысили, спецодежду выдают. Двоюродный брат моей жены мясником работает, а на полставки в одном учреждении палачом подрабатывает. Дал на лапу тысячу даймов - и устроился. Неплохо зарабатывает. Жена у него не работает. Его в школы на встречу с учениками как почетного гостя приглашают. Вот так-то!..
Владимир был потрясен.
- Но это же... Это же садизм какой-то в качестве государственной политики! Нет слов!..
- А вы не ищите никаких слов, - спокойно посоветовал философ. По звуку было слышно, что он нагребает на себя солому. - Если найдете - сплошная нецензурщина будет. Советую и вам соломой укрыться. Здесь прохладно. Что касается фирболгской политики - ни логики в ней, ни смысла. Сплошные патологические комплексы. В философии, которую я исповедую, все гораздо яснее и привлекательнее. И всего-то есть семь пунктов, которые меня интересуют. Что есть первичный источник мировой энергии? Что есть жизнь? Что есть сущность человека? Что есть человеческое "Я"? - Философ говорил все медленнее, все длиннее становились паузы между словами. - И... еще... о конечных... судьбах... человечества...
Два пункта он так и не назвал. Философ спал, посвистывая носом. Спал так спокойно и безмятежно, будто находился не на тюремных нарах, а в своей собственной постели.
Володя, несмотря на передряги, а может быть, именно из-за них, уснуть не мог. Он пытался подытожить то немногое, что ему стало известно. О Доме Эвтаназии, о том, что туда отправляют людей, о генном духе. Что же с Интиль? В самом ли деле она находится под наблюдением? Может, ей удалось скрыться? Надо уточнить во что бы то ни стало. Тогда у него будут развязаны руки.
И пока Владимир мучительно раздумывал, что бы еще предпринять, в коридоре возле двери их камеры послышался шум, и недовольный голос смотрителя произнес:
- Вы не имеете права без ведома начальства забирать наших заключенных! Мы их взяли, значит, они наши. Права, значит, на них имеем.
Дверь распахнулась. В проеме двери, тускло освещенном желтым светом электролампочки, маячили фигуры в черных плащах.
- Выходи, - махнул один из них пистолетом - тем предметом, который в последнее время уж слишком часто стал попадаться на глаза Владимиру.
Обладатель пистолета грубо оттолкнул смотрителя и назидательно заметил:
- Заключенный принадлежит не тому, кто его взял, а тому, кому он принадлежит. Проходит же он по ведомству службы внутренней безопасности.
И для большей убедительности поводил дулом пистолета возле носа смотрителя.
- Безобразие, - бурчал смотритель, чувствуя сильнейший зуд в кончике носа.
- Пошли, землянин! - скомандовал человек в черном плаще.
- Куда? - спокойно поинтересовался Владимир.