- Вы не имеете права забирать моего заключенного! Я отвечаю за него перед своим начальством!
Идущий впереди руководитель группы повернулся и, недовольно поджав губы, приказал:
- Смыко-доду, пусть будет тихо. Помоги ему умолкнуть.
Стоявший ближе других к дежурному человек в черном плаще выхватил из кармана пистолет и сноровисто ударил дежурного рукояткой в висок. Тот всхлипнул и, раскинув руки, рухнул на стол. По бумагам быстро растекалась ярко-красная лужа.
Владимир не испытывал к дежурному никаких симпатий. Наоборот. Но это деловое, совершенное как бы между прочим убийство потрясло его. Он сделал непроизвольное движение в сторону дежурного, но на него уже смотрело дуло пистолета. Володя повернулся в сторону руководителя и сказал:
- Я ваших коллег предупреждал, предупреждаю и вас. Угроза оружием меня не пугает. Если вы и дальше намерены продолжать в том же духе, то я вас обезоружу. Если будете сопротивляться - уничтожу. Можете мне поверить!
Руководитель внимательно слушал землянина, часто моргая белыми ресницами. Его лицо было спокойным, даже чуточку сонным. Владимир тут же решил, что это из-за привычки к убийствам.
- Хорошо, - согласился руководитель, которого неспешные размышления привели наконец к нужному выводу. - Я вам верю. Потому что вы производите впечатление правдивого человека... - При этих словах Владимир едва удержался от резкого выпада. - Смыко-доду, дитя мое, спрячь свое грозное оружие. Обидно, но нас не боятся. Ладно, надеюсь, что мы доберемся до цели мирно и дружно. Глаза все же позвольте вам завязать. Нам бы не хотелось, чтобы вы знали, куда мы едем. Зная дорогу, можете лишить нас приятности находиться в вашем обществе.
- Завязывайте, - сухо согласился Владимир. - Только бы побыстрее избавиться от вас.
Владимира вывели во двор. Было темно и сыро. Холодный ветер сразу же унес из-под рубахи тепло. В глубине двора, куда повели Владимира, группу захвата ожидал автомобиль. Один из конвоиров достал из кармана черную тряпицу и, привстав на цыпочки, завязал переводчику глаза. Тряпица едко пахла табачной пылью.
Его подвели к машине, помогли усесться. Пленника явно побаивались, и поэтому обошлось без привычных для сотрудников безопасности тумаков и подталкиваний. Внутри остро пахло бензином, искусственной кожей сидений и ваксой для сапог.
- По прямой, - услыхал он голос руководителя. - Сейчас нам надо торопиться.
Зарокотал мотор, и Владимира придавило к пружинящей стенке. "Торопятся, - отметил он. - Наверное, из-за того, что наши разыскивают меня".
Ехали около двух часов. Наконец машина, ревматически скрипнув тормозами, остановилась. Володе помогли вылезть и повели куда-то по прямой. Поднялись по ступенькам и вошли в помещение. Повязку сняли. Владимир с некоторым удивлением отметил, что комната очень похожа на дежурку недавно оставленного полицейского отделения.
Его без лишних слов свели в подвал и поместили в крохотную камеру. Владимир свалился на нары и сразу же уснул. Дала себя знать усталость, накопившаяся за последние несколько дней.
22
И пресса, и телевидение контролируемой Антупийской области были единодушны в восхвалениях. Но какова полифония, какова изобретательность редакторов и режиссеров! Официальный правительственный печатный орган "Антупия сегодня" неназойливо напоминал о большом опыте государственной работы бывшего Магистра по планированию тайных акций. Молодежный журнал "Антупиец - раз, два!" подчеркивал личное мужество и силу характера бывшего Магистра, а ныне Народного Покровителя Хор-Орса-доду-доду. Массовый женский журнал "Женственность и патриотизм" ласкательно назвал Народного Покровителя "душкой". Получив сообщение об этом фамильярном выпаде, Хор-Орс-доду-доду первый раз в жизни растерялся. За многие годы бурной деятельности по-разному называли и обзывали его. Но "душкой"!..
На следующий день "Женственность и патриотизм" оштрафовали. Но сумма штрафа была смехотворно мала и носила чисто символический характер. Журнал публично извинился перед Народным Покровителем и рассыпался в восхвалениях вождю. Среди комплиментов был и такой, как "милашка". На этот раз санкций не последовало.
Бывалые люди, узнав об этом, многозначительно поулыбались. История с "душкой" была изложена во всех периодических изданиях, приобретя розовый оттенок и приторный вкус. Вывод напрашивался сам собой: в дополнение ко всем прочим достоинствам, Народный Покровитель еще и скромен!
Работники Управления Антупийской областью, чтобы не слишком оригинальничать, собрали все высказанные ранее комплименты и повторяли их почтительнейшим шепотом. Естественно, не настолько тихо, чтобы несравненный Вождь не услыхал их.
Очень скоро, без особого сопротивления с его стороны, Народного Покровителя убедили, что он является безупречным эталоном гражданина, непревзойденным образцом для подражания во всех областях жизни, начиная государственными деяниями и кончая делами интимными.
Теперь в любое время дня и ночи Хор-Орс-доду-доду вел себя так, будто находился под прицелом теле- и кинокамер, долженствующих запечатлеть для истории мельчайшие детали его жизни.
У него появилась привычка подолгу стоять возле огромного стрельчатого окна своего кабинета. Тогда его массивное костистое лицо тщилось выразить глубочайшую задумчивость. Если бы Некто мог увидеть Народного Покровителя в эту минуту, то мгновенно пришел бы к единственно правильному выводу: Хор-Орс-доду-доду озабочен судьбами если не Антупии, то всего человечества. Увы! Как ни прискорбно, правды ради следует признать, что наиболее величественная поза и выражение лица бывали у Вождя непосредственно после обеда. И задумчивость на лице его отражала послеобеденную затуманенность ума: великую и, чаще всего, обреченную на поражение борьбу со сном.
Когда он, скрестив руки на груди, стоял перед окном, то порой забывал о существовании Первого Доверенного Лица, подлейшего Утешителя и Успокоителя Нации и о Фирболгии вообще. Существовал только он - непогрешимый руководитель и подвластная ему, обожающая его Антупийская область, ранее именуемая Антупией. Он знал, что там вдали, в дымке, смягчающей острые очертания гор, скрываются ЕГО орудийные соединения, взявшие под контроль всю окружающую местность. Там, в скалистых недрах, источенных ходами сообщения, словно древесина вредителями, несут дозор верные ЕМУ солдаты. И ради НЕГО они готовы отдать ЕГО жизнь... Тьфу! Свою, конечно. Жуткая оговорка! Потому, наверное, что все время в глубине сознания сидит память о страшной смерти предшественника, в резиденции которого взорвали настолько мощный заряд, что следов прежнего Народного Покровителя не нашли. На кладбище везли пустой гроб, в котором лежал новый парадный мундир Народного Покровителя.
Нет! С террористами надо покончить как можно скорее. И он с ними покончит!
Но темное неосознанное чувство, которое Хор-Орс никому бы не позволил назвать страхом, мучило его. И нестерпимее всего были одинокие вечера в огромном, слишком огромном кабинете, который в сумерки становился чужим и враждебным.
Почему так подозрительно шевелятся портьеры? Почему они движутся с такой враждебной медлительностью?!.
В тишину кабинета вольно - без высочайшего соизволения - врывается гул и свист ветра. Этот звук легко проникает сквозь пуленепробиваемые стекла. Гул враждебен. В нем скрывается смертельная угроза. Она неопределенна, и от этого становится еще страшнее.
Хор-Орс забывался тяжелым сном в кресле. Во сне он вздрагивал, беспокойно двигался и жалобным голосом угрожал кому-то, приходящему из гудящей темноты.
Утром он поспешно распахивал шторы и смотрел на светлеющее небо, на Синеву, тающую под лучами солнца. Наконец-то утро!
Народный Покровитель созерцал небо. По нему неторопливо плыло кучевое облако, напоминающее своими очертаниями сверхтяжелый танк. По мере того, как "танк" подплывал к горам, восходящие потоки воздуха размывали его. Первым исчез ствол орудия, последней - огромная башня.
Глаза Хор-Орса-доду-доду остекленели. Он вспоминал.
Как молоды они тогда были, как веселы и беззаботны! Как лихо мчались на танковой броне! И эти жалкие демонстранты, роняющие плакаты и разбегающиеся, словно пугливые мыши. Ребята орали веселыми пьяными голосами и, не целясь, палили с живота в идиотов, не успевших удрать вовремя. А шальной будоражащий ветер бил в лицо.
У гражданских против них оказалась кишка тонка - разбежались, схоронились говоруны, ревнители "гуманных" законов. И невдомек им, что каждый вправе "издать" столько законов, сколько патронов в рожке его автомата.
Но разбежались не все...
Хор-Орс-доду-доду вздрогнул. Тогда их танк выбрался из тесноты боковой улочки и лихо развернулся, снеся походя угол одноэтажного домишки. Гусеницы при развороте выломали из мостовой груду булыжников. Танк взревел мотором и, утопив все вокруг в клубах черного дыма, рванулся вперед. Великолепная стальная машина - олицетворение яростной мощи - мчалась, лязгая гусеницами, и мотор ревел, как Энтроп!
И тут они увидели прямо на дороге молодого парня. Он стоял на середине улицы, засунув руки в карманы, и смотрел на них. Смотрел пристально и сурово. Ревущее чудовище не остановилось, не затормозило. Парень не посторонился. Танк в мгновение навис над ним бесчеловечной громадой тяжелого металла и швырнул на булыжники. Металлический хищник подмял его и помчался дальше, не ощутив никакого препятствия.
От этого фанатика не осталось ничего, кроме темно-красного пятна... и взгляда. Взгляд тот надолго засел в памяти.
Взгляд... Таким же окинул его и тот бородатый художник на выставке. На своей картине он изобразил Народного Покровителя в парадном мундире. Отец Антупии указывал рукой на восток, на исконные фирболгские земли, которые еще предстояло отвоевать у Истунии.
Ради этой картины Хор-Орс-доду-доду и явился на выставку - надо поощрять патриотические настроения среди населения. Если бы не этот странный взгляд художника, Хор-Орс-доду-доду не уделил бы картине столь пристального внимания. Все в картине было хорошо и правильно. Все. Но... Художник кое-что немного преувеличил и незначительно исказил - почти незаметно для неопытного взгляда. Народный Покровитель ничего не понял разумом, но почуял, что есть в картине нечто обидное для него, почти оскорбительное.
Рука Вождя сама собой вскинулась, и указательный палец несколько раз дернулся, словно нажимая на курок.
- Это... - сквозь зубы процедил он и едва сдержался, чтобы не дать картине матерное определение. Но вовремя сообразил, что картина изображала его самого. Поэтому ограничился коротким указанием: "Картину снять. Художника примерно наказать!"
И быстро пошел к выходу, хлопая тростью по зеркально сверкающему голенищу.
На следующий день Хор-Орс-доду-доду, включив телевизор, совершенно случайно попал на четвертую учебную программу. Было жарко. Вождь только что плотно отобедал, и вставать вторично, чтобы переключить телевизор на что-то приличное, не было никаких сил.
Зевая и смертельно скучая, слушал передачу о басне. Но чем дальше, тем с большим интересом смотрел на экран. К концу ее он был буквально ошарашен. Оказывается, в стране довольно давно и совершенно легально существует жанр литературы; о котором только мечтать могут враги Фирболгии. Авторы басен, без всякого сомнения, тайные агенты Истунии или злобствующие недруги. В уста всяких там козлов и прочих мэннек они вкладывают самые вредоносные идеи. И удивительнейшее дело: им все сходит с рук! Как же раньше никто не понял?! Но с ним такие штучки не пройдут! Не такой он дурак, чтобы не уразуметь, на кого намекают ничтожные писаки, изображая в басне злобного осла. Он-то себя хорошо знает!
Буквально через час его личный агент Фис-Кал-доду доложил, что ходят в народе частушки о (страшно даже подумать!) Народном Покровителе, о Вожде нашем дорогом! Вначале Народный Покровитель просто недоумевал. Разве не он - выразитель чаяний и надежд народа Антупийской области? Очень скоро недоумение сменилось праведным гневом. Вождь ясно понял, что и на этот раз он имеет дело с работой вражеских разведок. Хор-Орс-доду-доду осенило: вражеская разведка стала использовать новый метод в формировании общественного мнения, применяя старую форму для проникновения в массы своей гнилой идеологии. Они стали использовать... искусство! Значит... Значит... нужно предпринимать контрмеры!
В дверь постучали. Вошел главный письмоводитель Управления.
- Чего тебе? - буркнул Хорс-Орс-доду-доду.
- Пришло время ежедневного доклада о поступившей документации, сообщил письмоводитель и стал прихорашиваться: приглаживать скудные волосы, поправлять галстук и одергивать пиджак. - Значит, так, - сказал он звучно, с удовольствием прислушиваясь к себе. - Документ первый. Входящий номер...