-- Это ужасно!
Гастон Симони с трудом проглотил слюну.
-- Мосье Робен, скажите, вы на самом деле собираетесь дать этой истории широкую огласку? Умоляю вас, не надо. Или хотя бы повремените. Ради этого я и пришел к вам. Вы представляете себе, какой поднимется шум! Скандал! Полиция будет нас допрашивать... Начнется следствие...
Человек в зеленой накидке, размахивая своими тощими бледными руками, продолжал:
-- Подумайте о последствиях... На карту поставлена честь нашей Академии. Вы представляете себе -- убийца получает Гонкуровскую премию! Мы ведь думали, что поощряем молодой талант, неведомого гения, а выясняется, что он убийца. Преступник! Литература поощряет преступление!
Симони говорил медленно, делая паузы между словами. Репортер вежливо кивал головой.
-- Мы живем в чудовищное время, -- продолжал Симони. -- Наш век -- век грабежей и преступлений, век гангстеров...
Он потряс указательным пальцем, словно его внезапно охватил ужас.
-- Наша роль плачевна... Я только сейчас это понял. Мы присудили премию преступнику! Это символично. Вы меня понимаете?
-- Понимаю, -- ответил Жозэ. -- Но боюсь, что сейчас, уже невозможно замять дело. Я журналист. Это мое ремесло. Я обязан информировать своих читателей. Кроме того, мы должны считаться с коммерческой стороной. Предположим, мы промолчим, но другие наверняка проявят меньше такта. Да и вообще, все равно уже поздно... Вы слышите шум?
Человек в зеленой накидке прислушался.
-- Это машины печатают последний выпуск, -- пояснил Жозэ.
От глухого гула содрогалось все здание. Маленькая стеклянная пепельница на столе Жозэ дребезжала. Журналист переставил ее на другое место.
-- А я-то надеялся, что еще не поздно, -- упавшим голосом проговорил Симони.
-- В котором часу вам позвонили? -- спросил Жозэ.
-- Точно не могу сказать, наверное, около двенадцати ночи... Это же чудовищно!
-- Вы говорите о телефонном звонке?
-- Нет, вообще обо всем... Ну и время!
Симони опустил голову и прошептал, словно обращаясь к себе самому:
-- Но это шедевр... Настоящий шедевр...
-- Простите? -- переспросил репортер.
-- Это я о рукописи... Настоящий шедевр.
В коридоре послышались торопливые шаги, и оттуда донесся голос д'Аржана:
-- Робен, Робен, вы у себя? Вас ждет Бари.
Дверь открылась, в кабинет вошел литературный обозреватель. Он сразу же узнал Симони по его зеленой накидке.
-- Прошу извинения...
-- Наш друг Жак д'Аржан, литературный обозреватель , -представил Жозэ. -- Мосье Гастон Симони, член Гонкуровской академии.
Д'Аржан почтительно поклонился, Симони протянул ему руку.
-- Мосье д'Аржан, я часто читаю ваши статьи. В них есть чувство меры и здравый смысл.
-- Благодарю вас, мэтр, -- сказал в ответ д'Аржан. -- K сожалению, нам дают так мало места и литература настолько не в чести у широкой публики, что...
Жозэ скорчил гримасу. Симони кивал головой.
-- Боюсь, что завтра литература, как вы соизволили сказать, будет в большой чести у широкой публики, хотя мы охотно без этого обошлись бы.
-- Все это очень прискорбно, -- вежливо поддержал д'Аржан.
Симони запахнул накидку и спрятал в нее руки.
-- Да, сейчас уже невозможно замолчать сегодняшние события. Однако, господа, я вас прошу об одном: все-таки подумайте о нас, вернее о престиже, который еще сохранила наша Академия и который кое-кто с удовольствием втоптал бы в грязь. Предполагаю, что наш президент соберет представителей прессы и обратится к ним с просьбой проявить в освещении дела сдержанность и такт. Кто-то решил сыграть с нами шутку, кровавую шутку...
-- Сделаем все, чтобы разоблачить его, обещаем вам, -- убежденно сказал Жозэ.
-- О, если бы! -- вздохнул поэт и встал. Он поднял руку, опустил ее и добавил:
-- Самое ужасное, что, когда я познакомлюсь с этим омерзительным существом, я не в силах буду подавить в себе восхищение им.
И, понизив голос, он заключил:
-- Это ужасно, но его роман -- действительно выдающееся произведение. Что поделаешь!
Он пожал руку Жозэ, потом д'Аржану и толкнул приоткрытую дверь.
-- Да, еще одна просьба. Я буду вам очень благодарен, если вы сообщите мне, как будет двигаться ваше расследование. Я знаю, мосье Робен -- знаток своего дела...
-- Обязательно, -- пообещал Жозэ.
-- Не хотите ли поговорить с нашим главным редактором, мэтр? -предложил д'Аржан.
-- Нет, не стоит. Сейчас уже поздно. Я целиком полагаюсь на вас и надеюсь, что у нас еще будет случай встретиться. Вам надо ведь работать, да? Не буду больше вас задерживать. До свидания, мосье.
Симони решительным жестом надел на свою лысую голову черную фетровую шляпу и вышел. Оба журналиста, стоя в дверях, смотрели вслед поэту: он, сгорбившись, удалялся по коридору. Полы его зеленой накидки развевались. Поравнявшись с отделом информации, Симони обернулся. Секунды три он, казалось, рассматривал обоих журналистов, столь непохожих друг на друга: Робен -- коренастый розовощекий блондин с ясными голубыми глазами, д'Аржан -- худой брюнет с длинным овалом лица и взглядом, скрытым очками в тяжелой роговой оправе.
Но не внешность журналистов вызвала интерес у Симони. Он сделал несколько шагов назад и, приподняв шляпу, сказал:
-- Простите, чуть не забыл. Вы не могли бы мне достать вечерний выпуск вашей газеты? Вернее, утренний.
Он робко улыбнулся и смущенно потеребил свои седые усы.