- Не соблаговолит ли теперь благородный Самое проявить интерес к рабыням-дикаркам? - спросил он.
- Пусть они исполнят что-нибудь, - бросил Самое.
Аукционист снова поклонился, а публика ревом выразила свое удовольствие.
Музыканты подняли инструменты, и девушки плавно задвигались по сцене.
Толпа застонала. Я слышал изумленные возгласы свободных женщин, ошеломленно глядящих на помост и словно не верящих, что женская красота способна достичь такого совершенства. На их лицах, скрытых плотной вуалью и обращенных на трех танцующих рабынь, сейчас наверняка можно было бы прочесть болезненную зависть и восхищение. Краем глаза наблюдая за ними, я заметил, как учащается их дыхание, как некоторые из них тайком приподнимают вуаль, и в их взглядах, бросаемых на стоящих рядом возбужденных зрелищем мужчин, постепенно появляются страх и затаенное желание. Тут до моего слуха донесся звук рвущейся материи, и я, обернувшись, увидел, как губы стоящей неподалеку от меня девушки слились с губами наклонившегося к ней молодого воина. Зрители словно обезумели. Отовсюду неслись крики женщин, обнимаемых и ласкаемых в темноте теми, кто находился рядом с ними. Одна из женщин попыталась было пробиться к проходу, но не смогла вырваться из объятий мужчины. Вторая сама сорвала с себя покрывало и, притянув к себе голову ближайшего мужчины, впилась в его губы сладострастным поцелуем.
Четыре танца, исполняемые девушками на помосте, сменились один за другим под несмолкающие вопли неистовствующих зрителей. Наконец девушки остановились посреди освещенного круга, уставшие, мокрые, тяжело переводящие дыхание, с блестящими от возбуждения глазами.
Аукционист вышел вперед.
Ему не пришлось даже спрашивать, желает ли ктонибудь повысить предлагаемую ставку.
- Пятьсот золотых! - понеслось из разных концов зала.
- Пятьсот двадцать!
- Пятьсот тридцать!
- Пятьсот тридцать пять!
Ведущий повернулся к ложе Самоса.
- Не соблаговолит ли теперь благородный Самое, первый из рабовладельцев Порт-Кара, неоспоримый хозяин всего моря, блистательной Тассы, проявить интерес к этим недостойным девчонкам? - полюбопытствовал он. - Неужели не сумеют они тронуть сердце моряка, вернувшегося из дальнего плавания?
Прокатившийся по залу смех лучше всяких слов говорил, что такого просто не может быть.
- Неужели не приятно будет ему получить пагу из этих женских рук? Или не обласкает его взор их танец?
А вид их юных тел, их приоткрытых в нетерпеливом ожидании губ неужели не разгонит суровых морщин у глаз, опаленных солнцем и ветром, уставших наблюдать однообразные волны блистательной Тассы?
Толпа ревом подтвердила, что всякие сомнения в этом напрасны.
Однако Самое продолжал хранить молчание: Лицо его оставалось бесстрастным.
- Не будут ли они по праву служить достойным украшением даже дворца самого убара Порт-Кара, хозяина всей блистательной Тассы?
Среди зрителей воцарилась полная тишина.
Во мне все клокотало от бешенства и непритворного страха. Я боялся даже представить себе, что девушки будут проданы кому-нибудь из Порт-Кара. Никогда ещё ни одной рабыне не удавалось убежать из этого города, защищенного с одной стороны бесконечными, поросшими тростником болотами дельты реки Воск, с другой мощным, непреодолимым течением Тамберского пролива и охраняемого с третьей стороны безбрежными водами восхитительной, блистательной, но чрезвычайно опасной Тассы. Недаром говорят, что в Порт-Каре рабские цепи самые тяжелые. Вероятно, нигде больше на Горе судьба рабыни не складывается так тяжело и безрадостно, как в грязном, жестоком и злобном Порт-Каре.
Я не позволял себе даже мысли о том, что с этого дере.лянного помоста, с этого самого часа судьба девушек
круто изменится и они на долгие годы, полные нищенского убогого существования, окажутся в услужении и полной власти одного из самых жестоких и бесчеловечных рабовладельцев Гора, вынужденные доставлять наслаждение тому, кто видит в них только раба, только животное.
- Я пока воздержусь от ставок, - бросил Самое.
Ведущий аукциона понимающе улыбнулся и низко склонил голову.
- Пятьсот сорок! - включился в новый виток борьбы какой-то богач из Ара, и земляки радостными криками приветствовали его предложение.
На минуту в зале наступило затишье.
- Итак, мне предложено пятьсот сорок золотых тарнов за этих волнующих кровь диких красавиц, - продолжал торг аукционист. - Всего пятьсот сорок за этих великолепных, необъезженных животных, вырванных прямо из лона матери-природы и специально обученных будить в вас желания, будоражить воображение и рыдать от наслаждения! Подумайте, досточтимые братья и сестры моего возлюбленного славного города Ар, неужели эти неповторимые создания не стоят того, чтобы к предложенной за них горсти золота добавить ещё пару монет!
Смущенные улыбки большинства зрителей ясно свидетельствовали, что рабыни, безусловно, того стоят, но вот этой самой пары монет, как, впрочем, и самой горсти золота, у них нет.
- Пятьсот сорок пять, - решился наконец рабовладелец с Тироса.
Зрители дружно приветствовали его ставку, но на этом предложения закончились.
Аукционист обвел глазами погруженные в темноту зрительские ряды, желающих перебить ставку не находилось.
Он поднял вверх правую руку, ладонью обращенную к трибунам. Как только он сожмет кулак, это будет означать, что предложение принимается.
Зал молча следил за его движениями.
унималась Элизабет. - Она считает, что нет такого человека, который мог бы сделать из неё настоящую рабыню!
Возмущенные крики одних зрителей заглушили раскаты дикого хохота их соседей.
- Разве не стоит пяти сотен монет удовольствие привести эту девчонку домой в собственноручно надетом на неё ошейнике и доказать ей, что ты настоящий мужчина если, конечно, ты действительно мужчина, - а затем отправить её на кухню возиться с чайниками и грязными кастрюлями, пока она сама со слезами на глазах не станет умолять вас позволить ей спать у подножия вашего ложа?
Рев удовольствия свидетельствовал, что на сей раз в зале собрались только настоящие мужчины.
У Филлис по щекам катились слезы.
- Опусти руки, рабыня, - скомандовала Элизабет, и Филлис с облегчением отошла назад, к Вирджинии.
Впереди на помосте осталась только Элизабет. Она гордо встряхнула головой.
- Ну, а-я сама? - рассмеялась она. - Кому из вас не хотелось бы заковать меня в цепи?
Такого в зале не нашлось, в чем убеждал дружный рев зрителей, с энтузиазмом принявшихся колотить правым кулаком по левому плечу, даря девушке горианские аплодисменты.
- Не могу сказать, - заметила она, - что я этого не достойна.
Она этого, безусловно, достойна, подтвердили неистовые вопли зрителей.
Элизабет пальцем указала на симпатичного парня в первых рядах, очевидно мастера по выделке шкур.
- Вот ты, - спросила она, - хотел бы иметь меня своей рабыней?
Тот, рассмеявшись, хлопнул руками по коленям.